Текст книги ""Тёмный фаворит"
Особый случай"

Автор книги: Александр Прилепский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Белым батистовым платком промокнул пышные

усы и расцеловал Машу.

– Ох, хорошо... Никакая закуска не нужна, -

сказал он и бросил на поднос пачку

двадцатипятирублёвок.

Веселье продолжалось.

– Карлуша, ты ведь собирался нас угостить

каким-то необычным крюшоном? – напомнил

Малинин Петиону.

– Непременно, – улыбнулся тот и стал

объяснять Апельсину, что ему потребуется для

приготовления напитка.

– А для вас, что спеть, Александр

Александрович? – спросил Соколов Стаховича.

– «Цыганскую венгерку».

– Да не для меня эта песня, – замялся цыган.

– Вот двоюродный мой брат Ваня Васильев,

царство ему небесное, замечательно её пел. А у

меня так не получится.

– А ты попробуй, – настаивал Стахович.

– Ладно, – Соколов сел, перебрал струны

гитары. Начал он тихо, почти шёпотом:

Две гитары зазвенев,

Жалобно завыли...

С детства памятный напев,

Старый друг мой – ты ли?

245

С каждым словом голос его становился всё

громче и громче, переходил в крик:

Что за дело? Ты моя!

Разве любит он, как я?

Нет – уж это дудки!

Доля злая ты моя,

Глупы эти шутки!

Нам с тобой, моя душа,

Жизнью жить одною.

Жизнь вдвоём так хороша,

Порознь – горе злое!

Соколов уже не сидел повесив голову, а

плясал жонглируя гитарой, мелькавшей в его

руках с быстротой молнии. Вслед за ним пустился

в пляс и весь хор:

Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка,

С голубыми ты глазами, моя пташечка!

И снова зарыдала гитара, снова перешёл на

шёпот Соколов:

Пусть больнее и больней,

Завывают звуки,

Чтобы сердце поскорей

Лопнуло от муки...

Стахович украдкой смахнул слезу.

– Порадовал, потешил душу... А говорил

ещё – не получится, – сказал он. Достал из

бумажника сторублёвку. – Спасибо, Федя.

Хрущёв, как обычно, решил подтрунить над

приятелем:

246

– Что это с тобой случилось. Саша? Такая

немыслимая щедрость. Не иначе, как сам деньги

печатать стал?

– Ничего ты, Коля, не понимаешь, – ответил

Стахович. – Хорошая песня цены не имеет... А о

фальшивых деньгах, господа, расскажу вам

презабавную историю. Не поверите, но не далее,

как в пятницу меня чуть не арестовали за

распространение поддельных кредитных билетов.

О подробностях умолчу, всё-таки дал честное

слово всё хранить в тайне. Скажу только, что в

Москве в большом количестве появились

фальшивые двадцатипятирублёвки. Ротмистр,

занимающийся розыском объяснил мне, как

отличить их от настоящих. У поддельных одна

розетка,

из

которых

составлена

надпись

«Государственный кредитный билет», несколько

светлее остальных.

– Дожили, – пробасил Колюбакин, успевший

под «Цыганскую венгерку» принять несколько

бокалов, разумеется, не шампанского. – Такого

почтенного

человека

как

Александр

Александрович, чёрт те в чём заподозрить... Эдак

и

меня

скоро

атаманом

шайки

фальшивомонетчиков

объявят.

Соколов!

Посмотри, я тебе, случайно, не поддельные деньги

дал?

Цыган поднёс ближе к свету одну

двадцатипятирублёвку, вторую, третью:

247

– Не знаю, только на всех бумажках одна

розеточка в букве «Г» посветлее других будет.

Вся компания, не исключая и Колюбакина,

встретила его слова хохотом.

В это время к Малинину подошёл

прилизанный молодой человек в чёрном фраке и

белом жилете – распорядитель. Склонившись к

самому уху Сергея, он прошептал:

– Сергей Сергеевич, вас дама спрашивает-с.

– Какая дама?

– Молодая, красивая. Одета богато, под

вуалью.

– А где она?

– В беседке вас ожидает-с.

Заинтригованный Малинин вышел в сад,

отделяющий ресторан от Петербургского шоссе.

Интересно, кто бы это мог быть?

По дорожке неторопливо прохаживался

местный участковый пристав Ленковский.

– Добрый вечер, Аркадий Петрович, -

поприветствовал его Сергей.

Но тот в ответ только холодно кивнул и как-

то странно посмотрел на него.

В одной беседке никого не было. Значит

таинственная незнакомка в другой. Но в другой, к

немалому удивлению и разочарованию Сергея,

вместо дамы под вуалью оказались старый усатый

жандарм и мужчина лет тридцати, одетый весьма

248

легкомысленно – в светлый пиджачной паре и

соломенной шляпе – канотье.

– Господин Малинин? – спросил жандарм.

– Да.

– В таком случае...

– Вы бы представились для начала.

–

Отдельного

корпуса

жандармов

подполковник Гагман. У меня на руках

постановление о вашем задержании. Следуйте за

мной.

– А с какой стати я вам верить должен?

Мундир, какой угодно достать можно. И

жандармский, и гусарский.

Ничего противозаконного Малинин за

собой не знал. Поэтому первое, что пришло ему в

голову – это ряженные. За последние годы они с

Лавровским много соли на хвост насыпали, как

уголовникам, так и политическим. Похоже, кто-то

из них решил свести счёты.

Сергей

никогда

не

расставался

с

револьвером. Правда сейчас с ним был не

надёжный, много раз проверенный в деле

«Наган», а маленький, удобный для ношения

пятизарядный «Марлин». Ничего, тоже оружие

неплохое. Рука сама по себе потянулась к

карману.

– Только без глупостей! – прикрикнул

жандарм. И громко позвал. – Аркадий Петрович!

Тут же появился Ленковский:

– Слушаю, господин подполковник.

249

–

Подтвердите

этому

недоверчивому

молодому человеку, что мы не самозванцы... А

теперь сопроводите его до моего экипажа. Только

револьвер вначале заберите. Он у него в жилетном

кармане.

Действительно,

жандармы,

подумал

Малинин, тогда причина в письме инспектору

секретной полиции, которое случайно перехвалит

Лёшка.

Пристав увёл Сергея. Жандарм покачал

головой:

–

Норовистый.

Такого

склонить

к

откровенности не просто... Ладно, поеду его

допрашивать. Вы со мной?

– Нет. Дождусь своего осведа. Хочу

убедиться, что он сделал всё как надо, – ответил

мужчина в канотье...

Через четверть часа в беседку заглянул

прилизанный распорядитель:

– Всё исполнено-с, Николай Сергеевич.

– Петя, ты же знаешь, меня всегда

интересуют подробности.

– Уже усвоил-с. Зашёл я в угловой кабинет,

где беговые наездники сегодня гуляют. Семеро

их, да ещё бывший извозчик Семён Гирин.

Отозвал я его в сторонку и говорю, что Сергея

Сергеевича сейчас в саду жандармы заарестовали.

У Семёна аж глаза на лоб полезли. Это, говорит,

путаница какая-то, форменное недоразумение

вышло. Тут я, как вы и приказывали, про

250

фальшивые деньги и сказал. Самолично, мол,

слышал, как жандармский подполковник обвинил

Сергея

Сергеевича

в

распространении

поддельных государственных кредитных билетов.

Семён матернулся, с места сорвался и помчался

куда-то. Даже уху на шампанском не доел.

– Уху на шампанском? Богато живут

беговые.

– Не всегда-с. Это сегодня их Васька

Ефремов угощает. Сказывает, ему граф Рибопьер

не пять процентов, а половину всех призовых за

Большой Московский отстегнул. А это более двух

тысяч.

– Ну я тебе столько дать не могу, но за

август получишь вдвое больше обычного.

– Благодарствую. Только я ещё не всё

рассказал. Когда в «Пушкинской комнате» был,

разговор о фальшивых деньгах подслушал.

Выслушав подробный рассказ осведомителя

о пачке двадцатипятирублёвок, подаренных

Колюбакиным цыганскому хору, мужчина в

канотье поморщился:

– Только такой важной особы, как вице-

президент бегового общества мне в этой тёмной

истории и не хватало... Может они просто решили

подшутить над Колюбакиным?

– Чего не знаю, того не знаю, только сегодня

Колюбакин шикует, а ещё в июне без денег сидел

– у одного займёт, у другого перезаймёт.

– Сведения надёжные?

251

– От наших гостей слышал. Фамилии их у

меня в записной книжечке имеются.

– Тогда у меня для тебя, Петя, ещё одно

поручение. Пусть Фёдор Соколов подойдёт в

беседку.

– Предлог бы, какой придумать-с.

– А не надо ничего придумывать. Скажи ему

тихонько, что ротмистр Бердяев из охранного

приглашает его для конфиденциальной беседы.

– Какой беседы, Николай Сергеевич? Коф...

немден...

Бердяев рассмеялся:

– Скажи просто, для секретной беседы о

которой никто кроме нас с ним знать не должен.

Схватив картуз, Семён Гирин выбежал из

ресторанного кабинета. Какая уж тут уха на

шампанском, когда в беду попал человек, который

помог ему в люди выбиться. Это поклёп кто-то на

Сергея Сергеевича возвёл. Выручать его надо! А

как? К Алексею Васильевичу поеду, решил

Семён, он-то обязательно, что-нибудь придумает.

Где искать Лавровского Гирин знал. После

бегов сам отвёз его и красивую черноглазую

барышню в сад «Эрмитаж». Скорее всего они ещё

там – пока оперетку посмотрят, да поужинают...

Эх, жаль Чудака вечером на конюшню поставил.

Теперь придётся искать извозчика. Их ночью у

«Яра» много, только все заняты – своих

постоянных денежных клиентов поджидают.

252

Ему повезло. Первым в ряду лихачей

оказался Ванька Горячев, с которым когда-то

вместе стояли на «бирже» у Брестского вокзала.

– Семён! Да ты, гляжу, настоящим барином

стал – спинжак, часы с цепочкой, бороду сбрил...

Садись, домчу на резвом.

– Гони на Божедомку, к Лентовскому!

У переезда через Алексеевскую ветку,

соединяющую

Московско-Брестскую

и

Московско-Курскую

железные

дороги,

остановились, пропуская товарный поезд. Горячев

обернулся и тихо сказал:

– Семён, а ведь за тобой следят!

– Чего?

– Следят, говорю.

– Да кому я нужен?

– Тебе виднее. Только вон та пролётка за

нами от самого «Яра» увязалась. Порожняком

едет. Извозчик нумер одна тысяча пятнадцатый.

– Ты его знаешь?

– Не... Он сегодня на нашей «бирже»

впервой объявился. Подошли мы к нему.

Прописаться, говорим, следует, то бишь ведро

обчеству поставить.

– Поставил?

– Держи карман шире. Городовому он

мигнул, так тот сразу нас пуганул. Чего, дескать, к

человеку привязались?

253

– Понятно. Не простой, кажись, малый, а из

какой-то «хитрой конюшни»... Попробуем уйти от

него?

– Попробовал уже. Не отстаёт, зараза.

Рысачёк у него хороший, порезвее моего Арнаута

будет. Но, милай! Но!

Когда подъехали к повороту с Тверской-

Ямской в Оружейный переулок, Семён обернулся:

– Кажись, отстал!

– Этот отстал. Зато на Тверской заставе

другой нам на хвост сел, – сказал Горячев. -

Извозчик нумер одна тысяча двенадцать.

Так, в сопровождении «хвоста», они и

подъехали к «Эрмитажу». Возле входа в сад

Гирин увидел Лавровского. На ходу соскочив с

пролётки, подбежал к нему:

– Беда! Сергея Сергеевича заарестовали!

Глава 5

ДОПРОС

Протокол № 1

1883г., августа 1 дня, в г. Москве, я,

Отдельного корпуса жандармов подполковник

Гагман,

на

основании

положения

о

Государственной охране расспросил в качестве

подозреваемого нижепоименованного, который

показал:

Зовут меня Малинин Сергей Сергеевич.

От роду мне 28 лет, вероисповедания

православного.

254

Происхождение

и

народность:

из

купеческого сословия, русский.

Звание: кандидат прав.

Задав ещё несколько вопросов – о месте

рождения и постоянного проживания, роде

занятий,

средствах

к

существованию,

экономическом

положении

ближайших

родственников, бывал ли за границей и с какими

целями, привлекался ли ранее к уголовной или

административной ответственности – жандарм

отодвинул бланк протокола в сторону:

– Ох, до чего же я не люблю эти

формальности! Сам всё о допрашиваемом знаю,

но приходится спрашивать, время попусту терять.

А человек-то волнуется, переживает. Ему бы

поскорее узнать в чём именно его подозревают, а

я допытываюсь в каком году, каком месяце он

был оштрафован мировым судьёй за нарушение

общественного спокойствия в ночное время...

Кстати, чайком не желаете погреться? Несуразное

нынешнее лето: только начало августа, а ночи уже

холодные.

Малинин невольно улыбнулся. Эту манеру

ведения допроса он прекрасно знал: расположить

человека к себе, заставить его расслабиться, а

потом неожиданным вопросом загнать в угол.

– От чая не откажусь. А насчёт всяких

волнений и переживаний заблуждаетесь, господин

подполковник. Задержали меня, как я понял из

ваших слов, по 21-й статье «Положения о мерах

255

сохранения

государственного

порядка

и

общественного спокойствия», которая дозволяет в

местностях, где введена усиленная охрана

«делать распоряжения о предварительном

задержании, не долее однако двух недель, всех

лиц, вызывающих основательное подозрение в

совершении государственных преступлений или в

прикосновенности

к

ним,

а

ровно

в

принадлежности

к

противоправным

сообществам». Никаких преступлений я не

совершал, в противозаконных сообществах

отродясь не состоял. Так чего же мне бояться?

– С вами приятно разговаривать. Сразу

чувствуется юрист. И памяти вашей позавидовать

можно: слово в слово «Положение» цитируете.

– Благодарю за комплимент, господин

подполковник.

– Давайте без чинов. Можете называть меня

просто Николаем Густавовичем. А вот и чай

принесли...

Малинин ждал, когда Гагман заговорит о

перехваченном письме. Он ещё не решил как

отвечать. Всё отрицать? Или посоветовать

обратиться за разъяснениями по этому поводу к

генерал-губернатору? Но подполковник спросил

совсем о другом:

– Вы кассира Московского учётного банка

Митрофанова знаете?

– Впервые о таком слышу, – искренне

ответил Сергей.

256

– А директора этого банка Ценкера Франца

Иосифовича?

– Ценкера? А это тот которого недавно

избрали

казначеем

Московского

скакового

общества! Видел несколько раз на скачках, но

лично не знаком.

– С Виндриком Артуром Артуровичем вы,

разумеется, тоже не знакомы?

Интересно поставлен вопрос, подумал

Сергей.

В

нём

ответ

подсказывается

–

«разумеется». Зачем ему потребовалось? Хочет

уличить в неискренности? А не дождёшься!

– Не угадали, Николай Густавович. С

Артуром Виндриком мы в университете учились.

Одно время даже приятельствовали, на бега

вместе ходили. Правда потом разругались. Даже

до драки дело дошло.

– Причина ссоры?

Воспоминания были Малинину неприятны...

...

Незадолго

до

окончания

курса

университета

Сергей

увлёкся

красивой

зеленоглазой курсисткой. Точнее, влюбился без

памяти. Даже стишки пробовал сочинять, хотя ни

до ни после этого случая рифмоплётством не

грешил. Роман развивался успешно, дело дошло

уже до первых поцелуев. Но неожиданно

курсистка резко охладела к нему. Скоро

обнаружилась и причина.

257

Как-то

Виндрик,

бывший

большим

ловеласом, принялся поучать приятеля:

– К каждой женщине, Серёжа, свой подход

нужен. Белошвейку или цветочницу лучше всего

пригласить в дорогую кондитерскую, сад Тиволи

или Сакса, можно и на гулянье в Сокольники. Эти

особы

падки

на

дармовое

угощение

и

развлечения... Замужней даме из приличного

общества при каждой встрече надо говорить о

своей безумной любви, о том, что непременно

застрелишься если она откажет во взаимности...

Изнывающей от скуки купчихе и говорить ничего

не надо. Только смотри страстным взглядом, а,

как выдастся благоприятный момент, тащи её в

укромный уголок и задирай юбки...

– А с интеллигентными барышнями, как

быть?

– О, с этой публикой требуется богатая

фантазия! На одних, Серёжа, впечатление

производит наше бескорыстное служение науке,

на других – стремление «сеять разумное, доброе,

вечное», – рассмеялся Артур. – На днях мне, чтобы

добиться благосклонности некой нашей общей

знакомой, пришлось целый уголовный роман

сочинить.

Представился

я

эмиссаром

революционной партии «Народная месть».

– Что-то я о такой не слышал.

– Я тоже. Но какое это имеет значение? Зато,

как романтично звучит! Рассказал я ей, под

величайшим секретом, что мне поручено искать в

258

наших рядах предателей и вершить над ними

расправу, про «Лоскутную» намекнул.

В эти дни вся Москва судачила о

происшествии в гостинице «Лоскутная». В одном

из её номеров нашли труп мужчины с

несколькими ножевыми ранами в груди. Вместо

лица у него было кровавое месиво. Возле убитого

валялась чугунная гиря, а на его груди лежала

записка: «Изменник, шпион, Николай Васильевич

Рейнштейн

осуждён

и

казнён

нами,

социалистами – революционерами. Смерть иудам

– предателям!».

Артур, улыбаясь, продолжал:

– До сих пор, говорю, по ночам спать не

могу, предсмертные вопли этого подонка слышу.

Вот зеленоглазая дурочка и расчувствовалась – до

утра меня от бессонницы лечила.

Среди их общих знакомых была только одна

девушка с неповторимыми зелёными глазами.

Великого труда стоило Малинину сдержаться, не

броситься в драку.

– Между прочим, у меня на неё планы

имеются, – продолжил Артур. – Она не только

хороша в постели, но и богата. Надеюсь, не

откажет «Народной мести» в финансовой

поддержке.

Тут уж Сергей не выдержал:

– Это не порядочно! Просто подло!

– Удивляюсь, Серёжа, откуда в тебе эта

старомодность? Иногда ты рассуждаешь совсем

259

как мой покойный отец. Он важную должность

занимал в городском управлении Ревеля – был

начальником торговой полиции. Каждый день

несли ему подарки, деньги предлагали. А он не

брал!

Всё

время

твердил,

что

среди

представителей славного рода Виндриков, триста

лет служащих в ревельском магистрате, никогда

не было взяточников. Вот и оставил нас с матерью

нищими... Спасибо дяде Фрицу. Он не дал нам

пропасть: выкупил все векселя отца, платит за

мою учёбу в университете, заранее подыскал мне

хорошее

место.

Вот

человек

достойный

подражания! Настоящий талант, из ничего умеет

деньги делать. Я так рад, что он недавно

перебрался из Нарвы в Москву.

Неожиданно Артур перескочил на другую

тему:

– Как у тебя сейчас с деньгами?

– Сам знаешь, что плохо. Тебе долг до сих

пор вернуть не могу.

– Да, да, я помню: срок истекает завтра. Но я

готов подождать. Разумеется, за определённую

услугу. Ты по-прежнему вхож на морозовскую

конюшню?

Малинину, после того как отец разорился и

спился, приходилось зарабатывать на жизнь

репетиторством. Три года назад в числе его

учеников оказался сын владельца общественной

конюшни Василия Морозова. Скоро студент стал

своим человеком. К нему, как к родному

260

привязался

не

только

Морозов-младший,

которому Сергей помог подготовиться к

поступлению в прогимназию, но и Морозов-

старший,

большой

любитель

поговорить,

вспомнить былое. А вспомнить этому человеку

было что: двадцать лет на бегах, только в Москве

и Петербурге выиграл сорок самых престижных

призов, в том числе три Императорских; на

провинциальных ипподромах побед не счесть;

знаком со всеми видными коннозаводчиками и

спортсменами. Сергей, как зачарованный, мог

слушать его часами.

– Вхож, – нехотя ответил Малинин. – А что?

– Договорись, чтобы он в следующее

воскресенье попридержал Дуная.

В следующее воскресенье на бегах

разыгрывался Большой зимний приз. Дунай

считался первым фаворитом.

–

Нет, Морозов такими вещами не

занимается. Он всегда честно едет.

– Честно, – хохотнул Виндрик. – На бегах

честные давно повывелись. Предложи денег. Дядя

Фриц готов хорошо заплатить. Нам по

красненькой перепадёт.

– Нет, я сказал, нет.

– Какой гордый! Деньги ему уже не нужны...

Ничего, у меня найдется, чем тебя заинтересовать.

Ты ведь по зелёноглазой вздыхаешь? Не спорь, я

это давно вижу. А хочешь её попробовать? Могу

устроить. Понимаешь, она обещалась быть у меня

261

сегодня вечером. Приходи часам к одиннадцати. Я

её к этому времени подпою, как следует, и делай с

ней, что хочешь.

– Вот, что я тебе скажу, Артур, – голос

Малинина дрожал от ярости. – Долг я завтра

обязательно верну. А сейчас получи проценты.

Он ударил Виндрика по красивому,

самодовольному

лицу,

потом

ещё

раз...

Однокурсники

еле

растащили

недавних

приятелей...

... Но рассказывать Гагману всё это

Малинин не стал.

– Причина ссоры? – повторил жандарм.

– Не сошлись во взглядах, – усмехнулся

Сергей.

–

Желательно

уточнение.

Взгляды

господина Виндрика на многие предметы

отличаются широтой. Так говоря о борьбе с

существующим порядком, он не раз заявлял, что в

такой варварской стране как Россия, допустимо

всё – социалистическая пропаганда, заговор,

террор, вооруженное восстание. В чём именно вы

расходитесь с ним?

– Не торопитесь, Николай Густавович. Вы

ведь не дали мне закончить предыдущий ответ.

Прошу записать в протокол дословно: «Разошлись

во взглядах на женщин и рысистые бега, к

которым Виндрик относился меркантильно и

262

цинично». Полагаю, что после этого ваш

следующий вопрос неуместен.

Гагман добродушно рассмеялся:

– Сразу чувствуется, вы у Плевако

помощником служили! Его школа. Помню, на

одном процессе Фёдор Никифорович крепко

сцепился с прокурором. Представляете из

двадцати

вопросов

обвинения

своему

подзащитному,

половину

отверг

как

провокационные... Однако продолжим. Когда вы

последний раз виделись с Виндриком?

– После окончания университета я с ним не

встречался.

– Даже в Татьянин день?

Малинин задумался:

– В этом году его в «Эрмитаже» не было. А

в прошлом? Был, точно был. Но я с ним не

разговаривал.

– Известно ли вам, что в мае Артур Виндрик

арестован германской полицией за участие в

изготовлении и распространении поддельных

русских государственных кредитных билетов?

– Да, читал об этом в газетах. Честно говоря,

совсем не удивился.

– Почему?

– Для него в жизни главное деньги. Ради них

он на всё пойдёт.

Гагман записал ответы в протокол:

– Убедительно вы, Сергей Сергеевич,

говорите. Малейшего сомнения в искренности не

263

возникает. Может напрасно моё начальство

распорядилось вас задержать? Ничего, мы это

мигом поправим, сие в нашей власти... Сейчас

домой пойдёте или вас обратно к «Яру»

доставить?

Малинин невольно улыбнулся. Ещё одна

старая как мир уловка. Когда в сыскном служил

сам к ней частенько прибегал.

–

Только ещё один вопрос, Сергей

Сергеевич. Каким образом поддельные кредитные

билеты, изготовленные по заказу Виндрика,

оказались у вас?

– Что?! – искренне изумился Сергей. – Какие

ещё билеты?

– Известно какие – двадцатипятирублёвые, -

Гагман раскрыл кожаную папку и принялся

перебирать бумаги. – Вот показания купца

Тимофеева, задержанного 30 июля сего года при

попытке сдать в банкирскую контору Юнкера

четыре фальшивые двадцатипятирублёвки. Он

уверяет, что тремя днями ранее получил их от вас,

как плату за типографскую бумагу. Послушайте-

ка: «Взяв счёт, господин Малинин сказал мне, что

в последний раз производит предварительную

оплату, так как я всегда опаздываю с поставкой

бумаги. После чего он открыл несгораемый шкаф

и достал четыре двадцатипятирублёвки. Все

бумажки были новёхонькие, поэтому я их и

запомнил». В несгораемом шкафу, как я понимаю,

хранится редакционная касса?

264

– Да.

– Кто из сотрудников редакции её ведёт: вы,

Лавровский или заведующий конторой Гирин?

– Я.

– В таком случае потрудитесь ответить от

кого и за что именно были получены семь новых

государственных

кредитных

билета

двадцатипятирублёвого достоинства?

– Почему семь? Ведь Тимофеев говорит о

четырёх?

– А ещё три вчера на бегах вы передали

господину Быковскому. Вот рапорт агента

наружного наблюдения, а вот акт, составленный

по поводу изъятия этих билетов из кассы

тотализатора. Они, как и следовало ожидать,

оказались

тоже

фальшивыми.

Запираться

бесполезно. Как юрист вы должны знать, что

чистосердечное признание является смягчающим

обстоятельством.

Сергей молчал. Не мог же он признаться

жандарму,

что

эти

деньги

получил

от

Лавровского! Сто рублей Алексей принёс неделю

назад,

сказав,

что

Колюбакин

попросил

разместить в пяти-шести ближайших номерах

журнала объявления об аукционе молодняка в его

заводе. А семьдесят пять рублей передал вчера,

как вознаграждение, полученное от Колюбакина

за разоблачение клеветников.

В кабинет заглянул жандармский унтер-

офицер:

265

–

Ваше

благородие,

подполковник

Скандраков настоятельно приглашает вас к себе.

– Иду. А ты пригляди за арестованным.

Глава 6

ДЕНЬГИ ОТ ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТА

– Семён, а тебе всё это часом с пьяных глаз

не померещилось? – спросил Лавровский,

выслушав взволнованный рассказ Гирина. – В

голове просто не укладывается – жандармы,

фальшивомонетчики, слежка... Выпил-то ты, судя

по виду, преизрядно.

– Обижаете, Алексей Васильевич. Врать не

стану, много выпил. Только как Петька-

распорядитель мне по секрету шепнул, что Сергея

Сергеевича заарестовали, так с меня весь хмель

как рукой сняло. А «хвост» я и сам не заметил. За

то спасибо Ваньке Горячеву сказать надо.

– Извини, Семён, это я от расстройства, -

Алексей грустно посмотрел на черноглазую

барышню, деликатно отошедшую в сторону.

Сказочный вечер был безнадёжно испорчен.

Сразу вспомнилось, как помрачнел генерал-

губернатор, когда доложили они ему о письме

афериста Зарудного к инспектору секретной

полиции. Даже голос его строгим стал: «О

перехваченном вами письме забудьте. Нечего в

игры лезть, где не только вы, но и я пешка». Мы-

то забыли, зло подумал Алексей, да они сами

266

напомнили. Ладно, бог не выдаст, а свиней мы

ещё и не таких с хреном едали.

Минутная растерянность прошла. Он уже

хорошо знал, что делать дальше:

– Леночка, сейчас Семён проводит вас до

дома. К глубочайшему сожалению не имею

возможности выполнить эту приятную миссию

лично.

Господи, какие несуразные, казённые слова,

подумал Алексей, словно передовую статью

пишу. И тихо добавил:

–

Поверь, так не хочется с тобой

расставаться, а надо.

– Случилось, что-то серьёзное, Лёша? -

встревожено спросила девушка.

– Со мной ничего. А вот мой лучший друг

угодил в неприятную историю. Надо выручать. Но

сегодня вечером мы с тобой обязательно

встретимся. Не возражаете, если я загляну к вам в

гости?

– Ой! Я утром в Серпухов уезжаю. Старшая

сестра замуж выходит... Вернусь только через

неделю.

– Ну тогда я к вам в следующий

понедельник зайду.

– Заходите, обязательно заходите.

– Семён, не забудь записать адрес, – сказал

Алексей. – Так какой извозчик, говоришь, у вас на

«хвосте» висел?

267

– Вон тот. Номер одна тысяча двенадцатый.

От самой Тверской заставы не отстаёт.

Лавровский решительным шагом подошёл к

пролётке филера. Сел и не торгуясь приказал:

– Гони, братец.

– Куда вась-сиясь?

– А куда арестованного у «Яра» доставили?

В охранное или жандармское?

– В ох..., – вырвалось у извозчика. Но он тут

же спохватился. – Какого-такого рестованного,

вась-сиясь? Знать ничего не знаю.

Лавровский рассмеялся:

– Ну не знаешь, так и не надо. Гони в

Гнездниковский переулок, в охранное отделение.

– В чём дело, господа? – раздражённым

тоном спросил Гагман. – Мне пришлось прервать

допрос Малинина на самом интересном месте.

– Вскрылись новые обстоятельства, – сказал

Скандраков. – Ротмистр Бердяев сейчас изложит.

– Вечером в «Яр» приехал поздравить графа

Рибопьера с победой в Большом Московском

призе

вице-президент

бегового

общества

Колюбакин. Цыгане спели в его честь

величальную, Колюбакин расчувствовался и

бросил на поднос пачку денег.

Бердяев сделал паузу.

– Николай Сергеевич, не люблю я этих

мелодраматических штучек. Вы не актёр, а мы не

268

зрители, – поморщился Гагман. – Неужели деньги

оказались поддельными?

– Так точно, господин подполковник.

Двадцать новеньких двадцатипятирублёвок и у

всех одна розетка, из которых составлена надпись

«Государственный кредитный билет», несколько

светлее остальных. Вот показания цыгана Фёдора

Соколова, что все билеты с нижеперечисленными

номерами подарил его хору Колюбакин. Деньги

мною изъяты.

Гагман рисовал на листе бумаги какие-то

кружки и стрелки. Ох уж эти мне розыскники,

думал он, найдут новый жареный факт и

радуются, словно дети малые. И даже не

задумываются, что он опровергает многое из

добытого ими ранее. Он достал из папки рапорт

Бердяева о первом случае выявления в Москве

билетов Дюнкеля, прочитал вслух:

– «Пытаясь объяснить, каким образом к

нему попали две тысячи рублей поддельными

кредитными билетами двадцатипятирублёвого

достоинства Стахович А.А. рассказал, что

принесённые им в Государственный банк

пятнадцать тысяч собирались у него с зимы:

часть была прислана из имения; часть получена

как призовые, с бегов в Ельце и Курске; вице-

президент бегового общества недавно долг

вернул. Потом он вспомнил о двух тысячах,

полученных в Московском учётном банке...»

Николай Сергеевич, вы допустили серьёзную

269

ошибку, не уточнив сумму долга Колюбакина.

Если речь идёт о двух тысячах, то ваша версия о

причастности к преступлению сотрудников банка

оказалась пустой тратой сил и времени.

Бердяев понимал справедливость упрёка, но

сознаваться в промахе не хотелось:

– Не могу с этим согласиться, господин

подполковник. Знакомство кассира Митрофанова

с Лавровским, а, следовательно, и с главным

подозреваемым Малининым, очевидно.

– Отнюдь! Пока нам достоверно известно

только о знакомстве Лавровского с двоюродной

сестрой кассира.

Скандраков поспешил на выручку своему

помощнику:

– А дружба Виндрика с родным братом

директора банка? На мой взгляд, это очень

интересная ниточка.

В голосе старого жандарма послышался

металл:

– Господа офицеры, за проведение дознания

отвечаю я, мне и решать, какие действия в данный

момент более уместны. Банковскую версию

оставим про запас. А сейчас займёмся другой. Во

всех трёх случаях фальшивые деньги оказались на

руках у людей, так или иначе связанных с бегами.

Перечисляю

их

в

порядке

выявления:

коннозаводчик и спортсмен Стахович, редактор-

издатель журнала «Беговые и скаковые известия»

Малинин, вице-президент бегового общества

270

Колюбакин. Сам по себе напрашивается вывод,

что к бегам имеет непосредственное отношение и

человек, который «распихивает» подделки.

Впрочем, может и не «распихивает», а просто

тратит их в своё удовольствие. Вы со мной

согласны?

Начальник охранного отделения и его

помощник нехотя кивнули, возразить им было

нечего.

–

Сегодня

я

высказал

начальнику

управления предположение, что мы имеем дело не

с политикой, а с уголовщиной, – продолжал

Гагман. – Теперь же я в этом не сомневаюсь. Убей

бог, но не могу я представить генерала

Колюбакина

и

шталмейстера

Стаховича,

занимающихся

постановкой

подпольной

типографии. А вот то, что они могли пойти на

преступление в корыстных целях допускаю.

– Господь с вами, Николай Густавович! -

возмутился Скандраков. – Такие почтенные люди!

– К сожалению, Александр Спиридонович,

мне доводилось видеть и куда более важных особ,

забывших про честь и совесть из-за денег. Про

Николая Константиновича, полагаю, вы слышали?

... В апреле 1874 года в Петербурге в

Мраморном дворце, где жили председатель

Государственного

совета,

генерал-адмирал

российского флота великий князь Константин

Николаевич и его жена Александра Иосифовна

случилась кража. Кто-то похитил три крупных

271

бриллианта с оклада их семейной реликвии -

иконы,

которой

император

Николай

I

благословил брак высочайшей четы. Вызвали

полицию, подняли на ноги жандармов. Через

несколько дней драгоценные камни были найдены

в одном петербургском ломбарде. Как выявилось

в ходе дознания, украл их старший сын

потерпевших

великий

князь

Николай

Константинович. Ему срочно потребовались

деньги на подарки американской танцовщице.

Судьбу высочайшего вора решал семейный

совет Романовых. Шума поднимать не стали.

Николая, лишив всех чинов, званий и наград,

сослали в Ташкент, под гласный надзор полиции.

Объявили, что он душевнобольной и нуждается в