Текст книги ""Тёмный фаворит"
Особый случай"

Автор книги: Александр Прилепский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

записную книжку.

28

– Какой интересный почерк... А это что

такое? Понятно... Итак, приступим. Ровные, в

основном, буквы говорят о молодости пишущего.

Ему, ни в коем случае, не больше тридцати лет от

роду... Очень мелкий, бледный почерк характерен

для женщин, притом малокровных и хилых... О

субтильности телосложения, кроме этого, говорят

и знаки препинания – тонкие и мелкие... В конце

строк три-четыре буквы опускаются немного

вниз. Следовательно, автор среднего роста. Она

брюнетка, так как строки приподнятые. А у

блондинок они, как правило, ровные...

– Прошу отметить, что письмо написано под

диктовку, – сказал Фёдоров.

– Веня, значит, ты тоже увидел некоторые

странности в расположении...

– Коля, я далёк от графологии. Сужу по

стилю и слогу. Не может так писать молодая

женщина... Скорее всего, диктовал человек

пожилой, где-то под шестьдесят. Он, скорее всего,

или адвокат или литератор, пишущий для мелких

газетёнок.

–

Полностью с тобой согласен. С

внешностью более-менее разобрались. Теперь о

характере... Строчная буква «н» написана как «п»

и недостаточно вытянута. Буква «е», следующая

за ней, намного выше и закрывает её. Это

указывает на развращенность и лживость натуры.

Такие люди склонны злоупотреблять доверием

окружающих и постоянно ищут мотивы для

29

самооправдания. Вижу, по крайней мере, десяток

подтверждений сказанному. Например, строчные

«и» очень похожи на «л»... Наклон букв в разные

стороны

говорит

о

капризности,

а

штыкообразность некоторых букв – о чрезмерной

склонности к любовным утехам... А теперь

займёмся

открытыми

письмами...

Вполне

очевидно, что вот эти пять, написаны той же

самой брюнеткой... Две открытки писала

молоденькая,

лет

шестнадцати-семнадцати,

блондинка.

Эдакая

аппетитная

пышечка,

болтушка

и

хохотушка...

А

остальные

принадлежат руке ещё одной блондинки -

женщине бальзаковского возраста, высокой,

сухопарой, очень близорукой. Она немка. Кстати,

вот ещё что: смело можно утверждать, что все три

женщины были под шафе.

– Коля, а о национальности ты каким

образом узнал? – удивился Фёдоров.

– Всё просто, Веня, – улыбнулся Ахшарумов.

– Только немка способна так исковеркать русский

язык: «Милостифий касударь!»... Вот, пожалуй, и

всё. Надеюсь эти, хоть и весьма неполные

портреты помогут в вашем поиске. Только имейте

в виду, ошибки при экспертизе не исключены.

Недаром же знаменитый французский почерковед

Крепье Жамен предупреждает нас: «Заключение

графологии следует оценивать осторожно, пока

не выработается точный научный метод

исследования».

30

–

Очень признательны вам, Николай

Дмитриевич, – поблагодарил Голиков. – Не

сомневаюсь, теперь мы обязательно найдём

писавших письма.

Лавровский этой уверенности не разделял.

Когда Ахшарумов говорил о молодой субтильной

брюнетке, Алексею показалось, что он знает где

её искать. Видел он несколько раз Петиона в

обществе похожей особы: в Петровском парке, на

бегах и у «Яра». Но при чём здесь блондинки?

Карлуша, по его собственным словам, к

женщинам этой масти склонности не имеет. Да и

Рибопьер брюнеток предпочитает.

Глава 4

О ЧЁМ ПИШУТ ГАЗЕТЫ

По сияющему виду Семёна не трудно было

догадаться – ему удалось узнать от швейцара

нечто интересное.

–

Кто пишет? Никита? – спросил

Лавровский, имея в виду известного публициста

Гилярова-Платонова,

издающего

газету

«Современные известия»

В ней Никита Петрович постоянно кого-

нибудь и за что-нибудь «пробирал»: коварный

Альбион за его происки в Средней Азии;

ассенизаторов, грохотом своих бочек, мешающих

спать горожанам; папу римского за его

антироссийские

высказывания;

фабрикантов

сбрасывающих отходы в Москву-реку и Яузу;

31

участковых

приставов

и

околоточных

надзирателей

занимающихся

поборами...

Москвичи «Современные известия» охотно

читали. Ведь их хлебом не корми, только дай

посудачить о сильных мира сего. Весьма

подходящее издание, чтобы ославить Рибопьера и

Петиона.

– Не...

–

Тогда

«кислощейная

газета»

или

«профессорская».

«Кислощейной газетой» москвичи прозвали

«Русский курьер», издающийся фабрикантом

искусственных минеральных вод и шипучих вин

Ланиным, а «профессорской» – «Русские

ведомости», среди авторов и читателей которых

было много профессоров, учителей, адвокатов и

прочей интеллигентной публики. Обе эти газеты

неоднократно

заявляли,

что

являются

принципиальными противниками азартных игр,

способствующих обнищанию народонаселения,

распространению пьянства и разврата, росту

преступности. Громкий скандал на бегах для них

тема благодатная.

– Опять не угадали, Алексей Васильевич.

«Новости дня»!

Ежедневная

газета

«Новости

дня»

появилась недавно – два месяца назад. Первыми

признали её «своей» игроки. Конечно не все, а

только те, кто картам и бильярду предпочитает

тотализатор. Дело в том, что в каждом номере

32

имеется отдел «Конская охота». В нём печатаются

отчёты о бегах и скачках, прогнозы, слухи,

сплетни... Одним словом, всё, что имеет хоть

какое-то отношение к явной и тайной жизни

московских ипподромов. «Наш читатель это

любит,

–

наставлял

немногочисленных

сотрудников редактор-издатель Абрам Липскеров.

– Особо, ежели о любом событии рассказывать

игриво и беззаботно». Именно в таком духе и

была написана заметка «Бега в Москве 31 июля».

По городу бродят смутные слухи о каком-

то неблаговидном событии, будто бы имевшем

место в прошлое воскресенье при розыгрыше

одного из самых почётных призов. Победил,

дескать,

жеребец,

которому

ещё

рано

состязаться с лучшими ипподромными бойцами.

Первый фаворит проиграл ему семь с половиной

секунд, а второй сделал проскачку. Кстати,

выдача в тотализаторе оказалась неожиданно

мизерной – три с полтиной. Поговаривают о

каких-то письмах, полученных пятнадцатью

почтенными членами бегового общества и вице-

президентом Колюбакином. Соответствует ли

всё это действительности, судить не берёмся.

Но никакие слухи и сплетни не помешают

истинным любителем рысистых бегов в

воскресенье 31 июля насладиться розыгрышем

Большого Московского приза. Последний срок

записи на него истекает сегодня в полдень. Пока

записано девять лошадей. По мнению наших

33

почтенных экспертов, наибольшие шансы на

победу имеют серая кобыла Зима (едет

П.Полянский) и вороной жеребец Лихач (едет

Ф.Кузнецов).

Правда

выдача

за

них

в

тотализаторе предвидится не завидная – вряд ли,

больше чем полтора – два рубля в беге, а в

перебежке и того меньше. Те кто любят

рискнуть, могут поставить на белого Витязя

(едет В.Ефремов). Если он окажется у призового

столба первым, то на рубль можно будет

получить не меньше красненькой. Но как говорят

умные люди, водку лучше закусывать маленькими

белыми грибами чем большими чёрными

тараканами.

– Что скажете? – Алексей вопросительно

посмотрел на чиновника особых поручений.

– Несомненно, автор этой статейки связан с

теми кого мы ищём. Иначе откуда ему известно о

письмах пятнадцати членам бегового общества?

Ведь они до адресатов не дошли.

– Поехали в редакцию «Новостей дня», -

предложил Алексей.

– Езжайте один. Вам, как коллеге, легче

будет разговорить Липскерова, а моё присутствие

может только помешать доверительной беседе. К

тому же мне надо заглянуть на службу. Сегодня

обер-полицмейстер заседание комитета проводит.

А потом хочу по борделям прогуляться.

34

– Для пользы дела или удовольствия ради? -

спросил Алексей, в очередной раз забывший о

том, что собственный язык его главный враг.

Голиков не обиделся. Видимо уже привык к

шуткам окружающих по поводу его службы:

– В интересах розыска лиц писавших

письма.

Лавровский понял ход его мыслей. Письма,

под диктовку пожилого мужчины, писали три

женщины – бальзаковского возраста, молодая и

совсем юная. Все под шафе. Между девятью

вечера и семью утра, время выемки почты, письма

были опущены в один из почтовых ящиков на

Грачёвке. Местность эта известна на всю Москву

обилием публичных домов.

– Так вы думаете, аноним нанял для

переписки писем проституток?

– А почему бы и нет? Многие любят

совмещать приятное с полезным.

– Любопытная версия. Только бесполезная.

На Грачёвке около сотни борделей. Чтобы все

обойти, недели не хватит.

– А я и не собираюсь все обходить...

Алексей Васильевич, вы можете перечислить в

каких московских призовых конюшнях имеются

рысаки голицынского завода, а в каких

тулиновские, охотниковские, кожинские?

– Разумеется. Иначе какой из меня редактор

спортивного журнала?

35

– А надзиратели врачебно-полицейского

комитета тоже не зря жалование получают.

Любой из них, в списки не заглядывая, доложит

вам в каких домах терпимости имеются

негритянки, француженки, немки, датчанки,

польки.

– Негритянка, как я слышал, на всю Москву

одна. А вот немок много.

–

Действительно,

немок

много.

По

состоянию на 1 июля сто десять. Но ведь нас с

вами интересуют не все немки, а только

бальзаковского возраста, высокие, сухопарые и

очень близорукие... Думаю, найдём мы её.

Встретиться договорились часов в восемь в

редакции Лавровского...

– Игроки? – спросил Семён у Лавровского,

когда они остались одни.

– Скорее всего, друг мой, – кивнул Алексей.

– Статейка появилась именно в «Новостях дня», а

не в «Современных известиях или «Русском

курьере», тиражи которых вчетверо больше.

Очень похоже, что автору не столько Рибопьера с

Петионом ославить хочется, сколько убедить

играющих не ставить в воскресенье на Витязя.

– На их месте я бы ещё заметочку в

«Листке» попробовал тиснуть. Его беговая

публика очень любит.

– Правильно мыслишь. Придётся мне туда

зайти. А ты, друг мой, покатайся по городу. В

«Перепутье» загляни, в бильярдную «Мира»,

36

«Молдавию», буфет на Брестском вокзале.

Потолкуй с букмекерами. Только осторожно.

– Само собой. Я, как вы учили, тихомолком

разнюхаю.

До редакции «Московского листка» идти

долго не пришлось. Недавно она перебралась с

Софийской

набережной

на

Воздвиженку.

Пастухов снял целый этаж в доме купца

Алексеева в Ваганьковском переулке. Здесь

вполне хватило места и для многокомнатной

квартиры Николая Ивановича и для редакции.

... В последнее время дела «Листка» пошли

в гору. Особенно после того, как Пастухов

придумал

рубрику

«Советы

и

ответы».

Коротеньких, в три – пять строчек, заметочек, как

огня боялись фабриканты, допекающие рабочих

незаконными штрафами; хозяева магазинов и

лавок,

торгующие

залежалым

товаром;

трактирщики, кормящие посетителей всякой

дрянью; полицейские, занимающиеся поборами...

На всю Первопрестольную опозорит! Притом

назовёт не по фамилии, а по приметам или

известному всем прозвищу. Так, что и к суду его

не привлечёшь. Нравится простому народу и

содержание «Листка» и бумага на которой он

печатается. Пастухов стал использовать только те

её сорта, которые годятся на самокрутки. Сделал

он и ещё один умный ход. У главного соперника -

«Русских ведомостей» – подписная плата с

37

доставкой по Москве на год девять рублей, а у

«Листка» – на рубль меньше. Вот и растут от

номера к номеру тиражи, а от желающих дать

объявления, как говорится, отбоя нет...

Фёдор Иванов, замещавший уехавшего на

Нижегородскую ярмарку Пастухова, встретил

Лавровского приветливо. Они были приятелями,

нередко покучивали у «Яра», в «Стрельне» и

«Золотом якоре».

...Покутить Иванов любил. Иногда даже

чересчур. Но только после того, как лично, от

первой до последней строчки, прочитает весь

номер. Сперва корректуру, потом оттиски полос.

Обязательно дождётся когда отпечатают первый

экземпляр тиража, чтобы ещё раз убедиться в

отсутствии «ляпов». Однажды это спасло

«Листок» от больших неприятностей.

На первой полосе шла правительственная

телеграмма: «Высочайший двор отбыл в

Гатчину». При печати в матрице запала буква «д».

Нетрудно представить, что ожидало редактора-

издателя не заметь этого Иванов...

– Устал я, Лёша, без Николая Ивановича, -

посетовал Иванов. – Как назло ничего интересного

в городе не происходит. В последних пяти

номерах ни одного «гвоздя».

– Ничего, я тебя на днях порадую, -

пообещал Лавровский. – Интересный материал

наклёвывается... А как мой протеже?

38

Протеже

Лавровского

был

Серёжка

Емельянцев. которого за пьянство выгнали из

«Русских ведомостей». Он клялся и божился, что

бросит пить. Алексею стало его жалко и он

упросил Пастухова взять Серёжку в «Листок».

– Да, вроде, ничего. Он у меня отвечает за

пожары и спортивный отдел. Перо у него, между

прочим, бойкое. Да ты сам почитай, – Иванов

протянул Алексею оттиск третьей полосы.

Лавровский бегло посмотрел статьи и

заметки под рубрикой «Бега и скачки». Одна из

них – «По мнению знаменитости» – сразу

привлекла его внимание. В ней рассказывалось,

что по приглашению Главного управления

государственного коннозаводства в Россию

приехал известный американский тренер Чарльз

Марвин. Предполагается, что он возглавит

Хреновскую школу наездников. В минувшее

воскресенье, будучи проездом в Москве,

американец посетил бега и пришёл в восторг от

наших орловских рысаков Лихача, Индюка и

Зимы. Особое впечатление произвёл на него

пятилетний

гнедой

Прасол

завода

графа

Воронцова-Дашкова. По авторитетному мнению

мировой

знаменитости

именно

он,

вне

конкуренции, выиграет Большой Московский

приз.

– Федя, у тебя в запасе про бега, что-нибудь

найдётся?

– Разумеется.

39

– Тогда сними «По мнению». Сплошное

враньё.

– Как это враньё? – возмутился Иванов.

– А вот так! Марвин поехал не в

государственный

Хреновской,

а

в

Новотомниковский завод Воронцова-Дашкова,

где три недели будет учить заводских наездников

новым методам заездки молодняка. В воскресенье

на бегах он не был. Мы с Сергеем ещё в четверг

самолично проводили его на Рязанский вокзал.

Никто ему из наших рысаков не понравился. А

таких лошадей как Прасол, по его мнению,

известному заводчику и министру на своей

призовой конюшне даже держать неприлично...

Впрочем с этим я не согласен. Прасол жеребец

хороший. Как ни как сын Петеля, внук самого

Петушка. Силёнок, правда у него пока маловато,

чтобы с Витязем и Зимой тягаться. Но через пару

лет... Короче говоря, подвёл нас с тобой Серёжка.

– Вот так значит? – Иванов красным

карандашом перечеркнул «мнение мировой

знаменитости». – Только Емельянцев здесь ни при

чём. Сам я виноват...

... Оказалось, ночью сидел Иванов с

большой компанией в «Мавритании». Кто-то

познакомил

его

с

пожилым,

очень

представительного вида мужчиной, назвавшимся

петербургским приятелем Пастухова. Он то и

предложил дать заметку о Марвине:

40

– Неудобно получается, что ваша газета

молчит о приезде такой выдающейся личности,

как Марвин. Николай Иванович это не одобрит...

– Заметка у него уже была готова? – спросил

Алексей.

– Нет. Он её при мне сочинил.

Перебрав кипу бумаг на столе, Иванов

нашёл ресторанный счёт. На его обороте мелким

каллиграфическим

почерком

без

единого

исправления была написана заметка «По мнению

знаменитости».

– Как он выглядит, помнишь?

– Помню. Правда смутно. Лет шестидесяти.

Высокий. Толстый – пудов семь весит, не меньше.

Волосы, кажется, русые... На мизинце перстень с

большим чёрным камнем... Зовут не то Алексеем

Андреевичем, не то Андреем Алексеевичем...

– Федя, этот человек, скорее всего,

причастен к очень тёмной истории. Если где его

встретишь или что новое узнаешь – дай знать. А

заметочку эту, я с твоего позволения, заберу.

В крохотной редакции «Новостей дня» на

углу Тверской и Газетного переулка не оказалось

никого

кроме

кассира

Елены

Евсеевны,

симпатичной барышни лет двадцати с небольшим.

– За гонораром, наверное? – спросила она.

Алексею действительно причиталось с газеты

рублей двадцать – тридцать. – Огорчу вас. Касса

41

совсем пустая. В наличии всего пятьдесят семь

копеек.

– Значит такая уж у меня планида, – развел

руками Лавровский.

– А я вам вот что посоветую. Попросите у

Абрама Яковлевича записку к Аронтрихеру.

Возьмёте себе пальто, сюртук модный.

Лавровский уже слышал, что хозяин

магазина

готового

платья

на

Петровке

Аронтрихер расплачивается с Липскеровым за

объявления своим товаром – одеждой из скверного

линючего лодзинского сукна.

– Господь с вами, Лена! Ходить в сюртуке

от какого-то Аронтрихера?! Вот осмелюсь когда-

нибудь пригласить вас в оперетку Лентовского.

Так разве приятно вам будет видеть рядом с собой

кавалера, одетого как огородное пугало?

– Не знаю – не знаю, – улыбнулась барышня.

– У Лентовского я никогда не была. А очень

хотелось бы.

Алексею эта барышня давно нравилась. При

виде её всегда вспоминался ему «жестокий»

романс, который замечательно, с надрывом, пел

цыган Михай Фэгэраш:

А в глазах её карих

Сумасшедшинки пляшут.

И нет краше их

Во всём свете, нет краше!

Но от Сергея Малинина слышал он, что

Елена Евсеевна девица строгих правил и любые

42

попытки поухаживать решительно отвергает. Есть

у неё, мол, жених – солидный молодой человек,

служащий на железной дороге. Про оперетку,

подумал Алексей, похоже на намёк. Рискну!

Попытка не пытка.

– В таком случае, разрешите вас пригласить.

Куда прикажете заехать за вами в воскресенье к

пяти часам?

– Сюда. Мы с матушкой в этом доме

квартиру

снимаем...

Подождите,

Алексей

Васильевич, подождите... Я кое-что вспомнила...

Ну вот, мелькнуло в голове у Лавровского,

сейчас найдёт десять причин для отказа.

Барышня взяла газету:

– Всё верно. В воскресенье в театре «Сатира

и мораль» премьера. Дают «Прекрасную Елену».

Играют

Серафима

Бельская

и

«король

опереточных теноров» Саша Давыдов. Все билеты

распроданы

и

барышники

заламывают

баснословные цены.

– «Прекрасная Елена»? – деланно удивился

Лавровский. – Бывают же такие совпадения. Не

иначе, знак свыше. А о билетах не беспокойтесь.

Не сомневаюсь, Миша найдёт для нас с вами

парочку хороших мест. Хотя бы в директорской

ложе.

– А кто такой Миша?

– Михаил Валентинович Лентовский. Мы с

ним друзья... И заранее предупреждаю: если мы с

43

вами вздумаем отказаться от ужина с ним – он

смертельно обидится.

Барышня мечтательно улыбнулась:

– Подруги рассказывали, в буфете сада

«Эрмитаж» какие-то необыкновенно вкусные

пирожные.

–

Они совершенно правы! Таких

восхитительных профитролей и эклеров, Леночка,

я даже в Париже не едал. А какой крюшон готовит

буфетчик Будаков! Берёт отборную спелую

землянику и малину, заливает ямайским ромом...

Алексею часто не хватало умения вести с

женщинами непринужденные беседы. Но сегодня

его «понесло». Но тут настенные часы пробили

четыре. И он вспомнил, что привело его в «Новое

время».

– А я ведь к вам, Елена Евсеевна, по делу.

Подскажите, кто писал сегодняшний беговой

прогноз?

– Сейчас, – она принялась листать толстый

журнал в котором ведётся учёт гонораров,

выписанных авторам. – Ой, совсем забыла! Не

записан он здесь.

– Почему?

– Это не наш сотрудник, а какой-то давний

петербургский приятель Соколихи. Она сказала,

он человек состоятельный и в наших копеечных

гонорарах не нуждается.

... Соколихой, за глаза, все называли

Александру

Ивановну

Соколову

–

44

пятидесятилетнюю даму со следами былой

красоты на лице. В «Новостях дня» была она

фактическим редактором. Липскеров особой

грамотностью не отличался, поэтому всю

литературную часть издания передоверил ей,

оставив за собой только финансовые вопросы.

Соколиха раздавала задания сотрудникам и

авторам, правила материалы, делала макет

номера. При этом умудрялась сама писать заметки

и обзоры, рецензии и фельетоны. Даже романы.

У Лавровского отношения с ней не

сложились. Однажды, сидя в компании знакомых

литераторов, он довольно зло высмеял уголовные

романы, автор которых скрывался под звучным

псевдонимом «Синее Домино»:

– У неё громилы и домушники изъясняются

исключительно на смеси французского с

нижегородским. А половина проституток не иначе

как в Смольном институте благородных девиц

училась. Что-то мне на Хитровке и Грачёвке такая

публика не встречается. Ни по тем притонам,

видать, я хожу. Может адреса подскажет?

Все дружно рассмеялись. А Александра

Ивановна обиженно поджала губы. Позже

Пастухов сказал ему, что она и есть это самое

«Синее Домино»...

Соколиха, конечно, могла бы рассказать

многое об этом петербургском госте. Только ведь

она со мной и разговаривать не станет, подумал

Алексей. Когда встречаемся в типографии

45

Левенсона, где печатаются «Известия» и

«Новости», делает вид будто не замечает.

– Отродясь не встречал в наших редакциях

человека не нуждающегося в деньгах. Как такие

люди хоть выглядят? Лена, вы его сами видели?

– Видела, – барышня наморщила лоб,

вспоминая.– Красивый мужчина, не смотря на

возраст. Высокий, полный. Пышная русая

шевелюра, без единого седого волоса. Чёрный

сюртук по последней парижской моде сшит.

Важный такой! В петлице какая-то красная

розетка, а на мизинце перстень с большим чёрным

камнем.

– А как зовут?

–

Соколиха называла его Алексеем

Андреевичем. Нет, нет... Андреем Алексеевичем.

Или всё-таки Алексеем? Не помню.

Ещё раз взяв с девушки обещание, что она

будет ждать его завтра в пять часов, Лавровский,

не без сожаления, покинул «Новости дня». Честно

говоря, сейчас его мысли больше занимала

красивая барышня, а не анонимные письма,

газетные статейки и какой-то важный седой

толстяк с розеткой ордена Почётного легиона в

петлице.

Глава 5

ЧУВЫРЛО БРАТСКОЕ

46

Когда Лавровский подошёл к своей

редакции из неё несся возмущенный голос

Малинина:

– Ты кому баки забиваешь, мазурик?! Кому

бороду шьёшь?!

Раздался звук увесистой оплеухи. Ещё

одной. А потом из дверей, словно пробка из

шампанского, вылетел смазливый чернявый

парень в короткой поддёвке тонкого чёрного

сукна и лаковых сапогах. Вслед за ним плисовый

картуз. Чернявый поднял его, потёр ухо и,

оглянувшись, прошипел:

– Ничего, я на тебя управу найду.

Жалоба мировому или приставу на

мордобой в редакции нам совсем ни к чему,

подумал Алексей. Слишком большие траты время

и нервов. Попробую всё уладить.

– За что он вас, молодой человек? Вообще-

то Сергей Сергеевич человек выдержанный...

– А твоё какое дело, чувырло братское?

Пошёл на...

– Да ты, гляжу, наглец! – возмутился

Алексей. – Придётся тебя вежливости поучить.

Но чернявый ловко увернулся и кинулся

бежать. На углу Рахмановского переулка и

Петровки вскочил в извозчицкую пролётку. Как

говорят, привычка – вторая натура. Поэтому

Лавровский непроизвольно запомнил номер

извозчика – 1100-й...

47

– Ты, что это разбушевался, друг мой? -

спросил Алексей, войдя в редакцию. – Нам сейчас

только полицейских протоколов и не хватает.

– Не будет никаких протоколов, Лёша, -

заверил его Малинин. – Не побежит он

жаловаться. Это мошенник. Сижу я, прикидываю,

что на восьмую полосу поставить, «дырка» у нас

там строчек на тридцать образовалась. И вдруг

приходит этот тип, в сотрудники наниматься...

... Прекрасно понимая, что лошадников

интересуют не только столичные новости

«Беговые и скаковые известия» обзавелись

постоянными корреспондентами в Туле, Рязани,

Тамбове, Ельце и других городах. А вот с

ипподромов Полтавы, Таганрога и Харькова

сведения поступали нерегулярно и с большим

опозданием. В прошлом номере журнала

Лавровский и Малинин дали объявление о том,

что ищут в этих городах людей способных писать

о бегах и скачках, пообещали неплохие гонорары,

оплату почтовых и телеграфных расходов. Почти

за неделю никто на объявление не откликнулся. А

сегодня пришёл тот самый чернявый парень.

– Условия меня вполне устраивают, – заявил

он. – Разумеется нужен аванс.

– Для начала, неплохо бы посмотреть, как

вы пишите, – сказал Малинин.

– Само собой. Кто кота в мешке покупает?

Прихватил я статеечку одну, – он достал из

48

кармана

лист

исписанный

мелким

каллиграфическим подчерком. – Вот, извольте.

– «Заметки провинциального наездника», -

прочитал Малинин и обрадовался. – Так вы

наездник?! Это просто замечательно! Меня

Сергеем зовут.

– А я Кушныр Григорий Григорьевич, – с

чувством собственной значимости, важно сказал

чернявый. – Да вы обо мне должно быть

наслышаны. Я весной в Полтаве все призы взял.

О Грише Кушныре, считавшимся одним из

лучших наездников на ипподромах юга и юго-

запада России, Малинин не только слышал. Они

были приятели. В декабре прошлого года Гриша

пригласил их с Лавровским на крестины своего

первенца Ефрема. Ведро горилки выпили они

тогда под сало и солёные нежинские огурчики.

Знал Сергей и то, что для Кушныра мука смертная

браться за перо. На предложение писать в журнал

наездник, смеясь, ответил:

– Да вы, шо з ума – розума зишли? Який из

минэ писорчук?...

– Ну и яки будут пропозиции? – насмешливо

спросил у чернявого Малинин.

– Чего? – не понял тот.

– Шо же ты, хлопец, ридну мову забув?

Какие ваши предложения, спрашиваю?

– Двадцать пять рублей аванса, десять на

расходы. И чтобы меня без правки печатали. А то

написал я как-то отчёт в «Киевский листок», так

49

его там переиначили, так всё переврали... Мне

даже людям в глаза смотреть совестно было.

– Так у тебя и совесть имеется? Так, что же

она тебе не подсказала, что врать нехорошо?

– Это вы о чём?

– А вот о чём! – Малинин отвесил ему

оплеуху. – Ты кому баки забиваешь, мазурик?!

Кому бороду шьёшь?!...

– Недолговечна слава, Лёша, – вздохнул

Малинин. – Всего полгода, как от сыска мы

отошли. А московские мазурики уже забыли нас.

Обидно, право.

– Спешу тебя обрадовать, – засмеялся

Лавровский. – У нас с тобой появилась блестящая

возможность напомнить им о себе. К тому же это

не мазурик, а «жорж». И скорее всего не

московский, а петербургский.

Он подробно рассказал другу обо всём,

начиная со встречи с Колюбакиным. Умолчал

только о том, что завтра идёт с барышней в театр.

Как-то не принято было у них хвастаться своими

амурными делами.

– Не одобряешь, что я во всё это ввязался?

– Господь с тобой, Лёша! Ты ведь знаешь

как я отношусь ко всякой сволочи, которая возле

бегов крутится и ради денег на любую подлость

пойти готова. Мне другое не нравится. Больно уж

безнадежное дело. Отыскать этих прохвостов

одно и то же, что иголку в стогу сена найти.

50

– А вот в этом, друг мой, ты заблуждаешься.

Похоже один из них только что к нам сам

приходил. Дай мне статейку, которую этот

самозванец принёс.

«Заметки

провинциального

наездника»

были написаны тем же самым мелким

каллиграфическим подчерком, что и «По мнению

знаменитости». Читателя ненавязчиво подводили

к мысли: в воскресенье надо ставить не на Витязя,

совершенно случайно выигравшего Большой

Императорский приз, а на Зиму.

– Да, поторопился я этого прохвоста из

редакции вышибить, – вздохнул Малинин.

– Никуда он от нас не денется, – успокоил

его Лавровский. – Я номер извозчика запомнил. А

вот с восьмой полосой, друг мой, дело плохо.

Номер Фёдоровым уже подписан, мы ни единой

строчки добавить не можем.

– Но, что же делать, Лёша? Полоса

смотрится отвратительно.

–

Дай-ка гляну... Ничего страшного.

Разобьём текст на шпоны, переверстаем, поставим

какую-нибудь виньетку покрупнее...

Глава 6

СЕДОЙ БАРИН

Извозчики,

стоящие

на

площади

у

Брестского вокзала, Семёну Гирину обрадовались.

Уважали они его. Ещё бы! Совсем недавно был

таким же как они сами. А теперь на тысячном

51

рысаке раскатывает, конторой в спортивном

журнале заведует, репортёрствует, к уважаемым

людям вхож. А не зазнался! Всегда лошадку

подскажет на которую поставить одно и то же, что

деньги в солидный банк положить. В случае чего

и заступиться может. Весной помог он им

избавиться от совсем зарвавшегося Быка. Тот,

сговорившись с околоточным надзирателем и

помощником начальника пассажирской станции,

вздумал обложить извозчиков податью. Об этой

неприглядной для полиции и железнодорожного

начальства

истории

Гирин

написал

в

пастуховский листок. Всего пять строчек

появились в «Советах и ответах». Но и этого

вполне хватило, чтобы помощника быстренько

перевели, не то в Можайск, не то в Дорогобуж, а

старого околоточного турнули из полиции. Новый

набил Быку морду и строго-настрого запретил

появляться на своей земле.

– Не обижают больше нашего брата? -

спросил Семён у Нефёда Круглова, которого все

местные извозчики признавали за старшего.

–

Не...

Новый

околоточный

мужик

справедливый. Берёт, само собой, но по совести.

– Ну, чего у вас новенького?

Через несколько минут Гирин уже знал все

новости. Вчера у купца провожавшего жену на

смоленский поезд стырили лопатошник, а в нем

было без малого полторы тысячи. Пассажиры

жалуются, что в вокзальном буфете сёмга с

52

душком, а смирновская сивухой отдаёт. В

бильярдной «Мира» появился новый букмекер,

какой-то Лёва из Бердичева.

– Это кто ему в таком хлебном месте

обосноваться позволил? – поинтересовался Гирин.

– А он не сам по себе, – пояснил Нефёд. – От

Михал Абрамыча работает.

... Букмекер Мишка Кацман, числящийся

аптекарским учеником, за последние месяцы

сильно приподнялся. Ходили слухи, что каждую

неделю отстёгивает он по пятьдесят рублей кому-

то из полицейского начальства. Вот и разрешили

ему, дескать, посадить своих людей в вокзальном

буфете, гостинице «Мир», портерной Пузатого, а

околоточному приказали недозволенную игру не

замечать.

Но Гирин догадывался, в чём тут дело. Сам

слышал, как Малинин, в ответ на благодарности

Кацмана за спасение от гнева всемогущего

барышника Ильюшина, сказал:

– Мне, Миша, от тебя ничего не надо. А вот

один мой хороший знакомый тобой очень

интересуется. Ты уж постарайся быть ему

полезным, в накладе не останешься. Зовут его

Константином Гавриловичем.

Среди знакомых Малинина был только один

Константин Гаврилович – начальник управления

Московской сыскной полиции Муравьёв...

– Эх, умеют же люди устраиваться, -

завистливо вздохнул круглолицый и румяный

53

молодой извозчик. – Сиди весь день в трактире, да

чаи гоняй. Одна забота – выигранные деньги со

своих пристяжных собирать. Не жизнь, а малина.

– Молчи, дура некованая, – беззлобно

осадил его Нефёд. – Ты бы, Петька, на месте

Михал

Абрамыча

враз

прогорел.

За

помощниками, всеми этими Лёвами и Зямами,

глаз да глаз нужен. Без знакомых знающих, опять

же, не обойдёшься. И побегать приходится. Видел

я сегодня, как он в буфет примчался. Весь в мыле!

А потом в «Мир» побежал, в портерную...

Гирин насторожился:

– Никак случилось что?

– Видать, сведения верные получил, что

кочергинская Зима Большой Московский приз

всенепременно возьмёт. Сам посуди. С утра у всех

букмекеров на неё рубль к четырём принимали, а

сейчас... Кеша! Ты хотел, кажись, Зиму сыграть?

Коренастый угрюмый бородач проворчал:

– Хотел, да раздумал. Велик навар: за рупь -

получить рупь двадцать.

– Сколько?! – изумился Гирин. – Неужели

пять к шести Зима идёт?

Кеша молча кивнул.

– А Витязь? – продолжал расспрашивать

Гирин.

– С утра был два к трём, а сейчас один к

десяти. Это, видать, после того как Михал

Абрамыч газету почитал, – бородачь достал из

кармана синего халата мятый номер «Новостей