Текст книги "История моих животных"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

XX
ОБ ОПАСНОСТИ, КАКУЮ МОЖЕТ ТАИТЬ СЛИШКОМ ХОРОШИЙ АТТЕСТАТ

С тех пор Алексис поселился у меня в доме.

Мне очень хочется, вопреки моему обыкновению, немедленно дорассказать вам историю Алексиса.

Алексис продолжал служить у меня до Февральской революции.

На следующий день после провозглашения Республики он вошел в мой кабинет и встал напротив моего стола.

Закончив страницу, я поднял голову.

Лицо Алексиса было радостным.

– Ну, Алексис, – спросил я, – в чем дело?

Между собой мы продолжали говорить по-креольски.

– Вы знаете, что теперь больше нет слуг, – сказал Алексис.

– Нет, я этого не знал.

– Так вот, сударь, я говорю вам об этом.

– Ах, Господи, мальчик мой! Но мне кажется, что это очень дурное известие для тебя!

– Нет, сударь, напротив.

– Тем лучше! И что ты будешь делать?

– Сударь, я хотел бы стать моряком.

– Вот совпадение! Можешь похвастаться тем, что родился под счастливой звездой. У меня как раз один друг занимает кое-какой пост в морском министерстве.

– Господин Араго?

– Черт возьми! Куда ты хватил, проказник! Всего лишь министр! Правда, он тоже принадлежит к числу моих друзей, но речь идет не о нем: я говорю об Аллье.

– И что же?

– Так вот, я дам тебе записку к Аллье; он завербует тебя или поможет тебе завербоваться во флот.

Взяв лист бумаги, я написал:

«Дорогой Аллье, посылаю к тебе моего слугу, который желает непременно стать адмиралом; не сомневаюсь, что под твоим покровительством он добьется этого высокого звания, но, поскольку начинать надо с начала, сделай его пока юнгой.

Твой А. Д.»

– Держи, – сказал я Алексису, – вот твой аттестат.

И протянул ему письмо.

– Вы написали адрес? – спросил Алексис (он говорил по-креольски, но ни читать, ни писать даже по-креольски не умел).

– Я написал имя, Алексис; что касается адреса, это ты должен его найти.

– Как же вы считаете, я смогу его найти?

– В Евангелии есть одна фраза, которая послужит тебе светочем: «Ищите, и найдете».

– Я поищу, сударь.

И Алексис ушел.

Он вернулся два часа спустя, своим сиянием напоминая солнце, на которое смотришь сквозь закопченное стекло.

– Ну, как Аллье?

– Что ж, сударь, я его нашел.

– Он хорошо тебя принял?

– Чудесно… Он велел передать господину наилучшие пожелания.

– Ты объяснил ему, что не хочешь быть слугой и что жертвуешь родине те тридцать франков в месяц, которые я тебе плачу?

– Да, сударь.

– И что он тебе сказал?

– Он сказал мне: «Принеси мне аттестат от Дюма, подтверждающий, что ты хорошо служил».

– А-а!

– И если вы хотите дать мне этот аттестат, ну, тогда…

– Тогда?

– Думаю, у меня будет отличное положение при господине Аллье.

– Подумай, Алексис.

– О чем, сударь?

– Ты отказываешься от хорошего места.

– Но, сударь, ведь слуг больше нет.

– Ты будешь исключением… Всегда хорошо оказаться исключением!

– Сударь, я хочу быть моряком.

– Если в этом твое призвание, Алексис, я не стану препятствовать. Держи, мой мальчик, вот твои тридцать франков за этот месяц и твой аттестат. Само собой разумеется, Алексис, что я приврал, и аттестат у тебя превосходный.

– Спасибо, сударь.

И Алексис исчез, словно шарик фокусника.

Через две недели преемник Алексиса объявил мне о приходе моряка.

– Моряк! Кто это? Я никого во флоте не знаю.

– Сударь, это черный моряк.

– А, это Алексис!.. Впустите его, Жозеф.

Вошел Алексис в костюме юнги, с клеенчатой шляпой в руке.

– Это ты, мой мальчик! Тебе очень идет форма юнги.

– Да, сударь.

– Ну, что, твои просьбы услышаны, желания исполнены, мечты сбылись?

– Да, сударь.

– Ты имеешь честь служить Республике.

– Да, сударь.

– Почему же ты говоришь мне это с таким печальным видом? Прежде всего от моряка требуется быть веселым.

– Дело в том, что я моряк только в свободное время, сударь.

– Как же так?

– Я служу Республике только после того, как послужу господину Аллье.

– Ты служишь господину Аллье?

– Увы! Да.

– В каком же качестве, Алексис?

– В качестве лакея, сударь.

– Но я думал, что слуг больше нет?

– Похоже, что есть, сударь.

– Но я думал, ты больше не желаешь быть лакеем.

– Это правда, я больше не хотел им быть.

– Ну, так что же?

– Это вы виноваты, что я им остался.

– Как, это моя вина?

– Да; вы дали мне слишком хороший аттестат.

– Алексис, ты говоришь, как Сфинкс, друг мой.

– Господин Аллье прочел аттестат.

– Дальше?

– И он сказал: «Это правда – все то хорошее, что твой хозяин говорит о тебе?» – «Да, сударь», – ответил я. «Ну что ж, приняв во внимание твой аттестат, я беру тебя к себе на службу…»

– Ах, вот как!.. И ты теперь лакей Аллье?

– Да, сударь.

– И сколько он платит тебе в месяц?

– Совсем ничего, сударь.

– Но тебе все же перепадает время от времени какой-нибудь пинок под зад или затрещина? Я знаю Аллье: он не такой человек, чтобы скупиться на подобные вещи.

– Ах, сударь, это правда; этого он не считает, и жалованье огромное.

– Что ж, Алексис, поздравляю тебя.

– Не с чем, сударь.

– И вот тебе сто су, чтобы выпить за здоровье Аллье.

– Если вам это безразлично, я предпочел бы выпить за ваше собственное здоровье.

– Пей за чье угодно здоровье, мой мальчик, и передай от меня привет Аллье.

– Не премину это сделать, сударь.

И Алексис ушел повеселевший на пять франков, но еще достаточно унылый.

Бедный малый был более чем когда-либо слугой, только он был им бесплатно, если не считать равноценными моим тридцати франкам пинки под зад и затрещины, которыми награждал его Аллье.

XXI
НЕГР НАЦИОНАЛЬНОЙ ГВАРДИИ

Вы, может быть, думаете, что на этом мы покончили с Атексисом?

Вовсе нет!

Через неделю после июньского мятежа я увидел Алексиса входящим в мой кабинет.

На боку у него была сабля, на голове – залихватски сдвинутая шапка.

– О, вот и ты, Алексис! – сказал я ему.

– Да, сударь.

– Ты, кажется, очень весел, друг мой?

– Да, сударь, – подтвердил Алексис, показывая в улыбке свои тридцать два зуба.

– Значит, в твоем положении произошли перемены?

– Да, сударь, и большие.

– И какие же, мальчик мой?

– Сударь, я больше не служу господину Аллье.

– Так! Но ты по-прежнему служишь Республике?

– Да, сударь; но…

– Что «но», Алексис?

– Сударь, я больше не хочу быть моряком.

– Как это ты больше не хочешь быть моряком? Но кем же ты хочешь быть, ветреник?

– Сударь, я хочу перейти в национальную гвардию.

– В национальную гвардию, Алексис?

– Да, сударь.

– У тебя есть для этого причина?

– Сударь, в национальной гвардии дают награды!

– После сражения.

– Сударь, я буду сражаться, если потребуется.

– Ах, черт! Да ведь это полная перемена фронта, мой мальчик.

– Не знаете ли вы полковника национальной гвардии?

– Конечно, я знаю его, это Клари.

– Если вы захотели бы дать мне письмо к нему…

– Я только этого и хочу.

– Только… – начал Алексис и в нерешительности умолк.

– Что?

– Пожалуйста, не надо аттестата, сударь.

– Не беспокойся.

Я дал ему письмо к Клари, на этот раз с правильно указанным адресом.

– А теперь, – произнес Алексис тем же тоном, каким центурион в Фарсале говорил Цезарю: «Теперь ты увидишь меня лишь мертвым или победителем!», – теперь господин больше не увидит меня или же увидит в форме национальной гвардии.

Через полтора месяца я снова увидел Алексиса – в форме национальной гвардии.

– Ну что, Алексис, – сказал я ему – ты еще не награжден?

– Ах, сударь, как мне не везет! С тех пор как я в национальной гвардии, больше никаких мятежей не происходит, как нарочно!

– Бедный мой Алексис, тебя просто преследуют несчастья.

– И к тому же национальную гвардию собираются распустить, а нас перевести в армию.

За этой новостью последовал вздох, и Алексис посмотрел на меня своими большими нежными глазами.

Эти большие, ласково смотрящие глаза и этот вздох означали: «О, если бы господин захотел снова взять меня слугой, я предпочел бы служить моему господину, чем служить господину Аллье и даже чем служить Республике».

Я притворился, будто не вижу этих глаз, не слышу вздоха.

– А теперь, – сказал я, – если ты хочешь вернуться во флот…

– Спасибо, сударь, – ответил Алексис. – Представьте себе, судно, на котором я должен был плыть, если бы не перешел в национальную гвардию, потерпело крушение; оно погибло вместе с командой и со всем добром.

– Чего же ты хочешь, мой мальчик! Крушения – чаевые моряков.

– Брр! А я не умею плавать; я все-таки предпочел бы перейти в сухопутную армию. Но все равно, если вы знаете какое-нибудь место, даже если там будет не так хорошо, как у вас, что ж, мне все равно.

– Эх, бедный мой мальчик, через неделю после Февральской революции ты говорил мне: «Слуг больше нет» – и ты ошибался. Но через восемь месяцев после провозглашения Республики я говорю тебе: «Больше нет хозяев», и думаю, что не ошибаюсь.

– Стало быть, сударь, вы советуете мне оставаться солдатом?

– Я не только тебе это советую, но даже не знаю, как бы ты мог поступить по-другому.

Алексис вздохнул еще тяжелее, чем в первый раз.

– Вижу, я должен смириться, – произнес он.

– Думаю, мальчик мой, это в самом деле лучшее из всего, что ты можешь сделать.

И Алексис вышел не вполне смирившись.

Три месяца спустя я получил письмо со штемпелем Аяччо.

Я не знал в Аяччо ни одной живой души. Кто бы это мог писать мне с родины Наполеона?

Единственным средством ответить самому себе на этот вопрос было вскрыть конверт.

Я сделал это и заглянул в конец письма.

Оно было подписано: «Алексис».

Каким образом Алексис, не умевший писать, когда я расстался с ним в Париже, писал мне из Аяччо?

Вероятно, об этом я мог узнать из письма.

Я прочел:

«Господин и прежний хозяин,

я воспользовался рукой каптенармуса, чтобы написать эти строки и чтобы сообщить Вам, что я попал в прескверное место, где нечем заняться, если не считать девушек, которые хороши собой, но с которыми нельзя заговорить, потому что здесь все между собой родственники и, если вы потом не женитесь, вас убивают.

Это называется вендетта.

Если бы Вы, господин, могли вытащить меня из этой проклятой страны, где мы не осмеливаемся ходить мимо кустов и где нас заели насекомые. Вы оказали бы большую услугу Вашему несчастному Алексису, который молит Вас об этой милости именем доброй госпожи Дорваль, которую Вы так любили и которую, как я узнал из газет, мы имели несчастье потерять.

Мне кажется, если бы Вы немного захотели этим заняться, Вам не очень трудно было бы это сделать, поскольку я не такой уж хороший солдат и думаю, что мои начальники не слишком мною дорожат. В таком случае, господин и прежний хозяин, Вам надо будет обратиться к моему полковнику, чей адрес Вы найдете ниже.

Здесь не составит большого труда узнать меня по Вашему описанию. Я единственный негр в полку.

Что касается того, каким образом я вернусь в Париж, не беспокойтесь об этом. Как только меня уволят, мне дадут бесплатный проезд по морю до Тулона или Марселя. Когда я буду в Тулоне или Марселе, я пойду в Париж cum pedibus et jambibus [6]6
  Ступнями и ногами (искаж. лат.).


[Закрыть].

Мой каптенармус объясняет мне, что это означает своими ногами.

А теперь, господин и прежний хозяин, если мне выпадет такое счастье вернуться к Вам, я торжественно обязуюсь служить Вам бесплатно, если надо, и обещаю служить Вам лучше, чем служил, когда Вы давали мне тридцать франков в месяц.

Однако, если Вы пожелали бы поскорее вновь увидеть меня и захотели бы прислать мне немного деньжат, чтобы я мог проститься с моими товарищами не как подлец, это было бы очень кстати для того, чтобы выпить за Ваше здоровье и облегчить себе путешествие.

Остаюсь и останусь навеки, мой добрый прежний хозяин, Вашим преданным слугой

Алексисом».

Дальше следовал адрес полковника.

XXII
ВОЗВРАЩЕНИЕ АЛЕКСИСА

Вы уже догадались, как я поступил, не правда ли?

Я отправился в военное министерство повидать моего доброго и дорогого друга Шарраса и попросил его поддержать мою просьбу к полковнику, которому тут же написал на бумаге с министерским грифом, вложив в письмо чек на пятьдесят франков, предназначенных частью быть пропитыми за мое здоровье, частью – облегчить путешествие Алексиса.

Затем я стал ждать со спокойствием праведника.

Полтора месяца спустя ко мне явился Алексис.

– Что ж, вот и ты, – сказал я ему.

– Да, сударь.

– Решил вернуться ко мне на службу за стол, кров и одежду?

– Да, сударь.

– И никогда не попросишь у меня ни одного су?

– Нет, сударь.

– Я беру тебя на этих условиях.

– Ах! Я знал, что вы снова возьмете меня к себе! – радостно воскликнул Алексис.

– Погоди минутку, мальчик мой, не воображай, что я снова тебя беру из-за того, что мне тебя недостает; это было бы огромной ошибкой с твоей стороны, Алексис.

– Я знаю, что вы снова принимаете меня по своей доброте, вот и все.

– Браво! Чему ты там научился?

– Начищать патронташ, наводить глянец на кожаное снаряжение и содержать в порядке ружья. Если вы пожелаете доверить мне свои ружья, вы сами увидите.

– Я тебе доверю больше чем ружья, Алексис, я доверю тебе собственную особу.

– Как! Я вернусь к вам качестве камердинера?

– Да, Алексис, по той причине, что камердинеры, возможно, еще существуют, но у меня их больше нет. Поищи свою старую ливрею и приступай к службе.

– Где она может быть, сударь, моя старая ливрея?

– О, я понятия не имею об этом; ищи, мой мальчик, ищи. Как было с адресом Аллье, так и сейчас – только Евангелие может тебе подать надежду.

Алексис вышел, чтобы заняться поисками своей старой ливреи.

Он вернулся, держа ее в руке.

– Сударь, – сказал он, – во-первых, она вся в дырах, и потом я уже не могу в нее влезть.

– Черт возьми! Что же делать, Алексис?

– А разве у вас не тот же портной? – спросил Алексис.

– Нет, он умер, и я еще не подобрал ему преемника.

– Черт возьми, как вы говорите, сударь, что же делать?

– Иди спроси у моего сына адрес его портного и поищи в моем гардеробе что-нибудь подходящее для тебя.

– Спасибо, сударь.

– А пока служи мне в солдатской форме, мой мальчик. Только сними этот жестяной колчан, что ты носишь на плече, или хотя бы высунь наружу стрелы, чтобы тебя принимали за Амура.

– Это в нем вовсе не стрелы, сударь, в нем моя отставка.

– Хорошо, убери свою отставку.

Через три или четыре дня ко мне вошел щёголь в панталонах капустно-зеленого цвета в серую клетку, черном сюртуке, белом пикейном жилете; был на нем и батистовый галстук.

Все это было увенчано головой Алексиса.

Я не без труда узнал его.

– Что это такое? – спросил я.

– Это я, сударь.

– Ты что, на содержании у русской княгини?

– Нет, сударь.

– Где ты все это взял?

– Так вы сказали мне: «Поищи в моем гардеробе что-нибудь подходящее для тебя».

– И ты поискал?

– Да, сударь.

– И ты нашел?

– Да, сударь.

– Подойди-ка.

– Вот я, сударь.

– Но, Господи прости, это же мои новые штаны, Алексис!

– Да, сударь.

– Но, черт меня побери, это же мой новый сюртук, Алексис!

– Да, сударь.

– Ах так? Значит, ты совсем совесть потерял?

– Почему, сударь?

– Как, ты берешь у меня все лучшее? Ну, хорошо, а… как же я?

– Ну, я подумал, что, поскольку вы работаете с утра до вечера…

– Да.

– … и поскольку вы никогда не выходите…

– Нет.

– … вам не обязательно быть хорошо одетым.

– Вот как!

– В то время как я бегаю по городу…

– Так!

– … исполняю все ваши поручения…

– Дальше?

– … хожу к женщинам…

– Негодяй!

– … вам хотелось бы, чтобы я был хорошо одет.

– Несовершенный вид сослагательного наклонения! Никак от тебя этого не ожидал.

– Наденьте на него поскорее ваши ордена, сударь, – предложил вошедший Мишель, – тогда его примут за сына его величества Фаустина Первого, и объяснения будут излишни.

– А пока что у меня нет ни брюк, ни сюртука.

– Это не так, сударь, – возразил Алексис, – у вас есть старые.

Алексис меня убедил.

Столько есть на свете людей, которые отбирали у меня новую одежду и даже старой не оставляли!

XXIII
ЗАВЕРШЕНИЕ ВОЕННОЙ КАРЬЕРЫ АЛЕКСИСА

Впрочем, не имея более ни нового сюртука, ни новых брюк, я приобрел вдвое больше оснований оставаться дома, и это сказалось на моей работе.

Затем я сказал себе: «Бедняга Алексис думает, что служит мне бесплатно; более чем справедливо удовлетворить его гордость, раз его интересы ущемлены».

Я подчеркнул слово «думает», поскольку надеюсь, дорогие читатели, что вы ни на минуту не предположили, будто Алексис служил мне бесплатно.

Я хотел посмотреть, в чем будет заключаться различие между Алексисом, получающим тридцать франков в месяц, и Алексисом, работающим на меня бесплатно.

Должен воздать ему по справедливости и сказать, что разницы не было никакой.

Но я рассчитывал в определенный момент прибегнуть к напоминанию, говоря бюрократическим языком.

Итак, как вам известно или же неизвестно, 7 декабря 1852 года я отправился в Брюссель.

Алексис поехал со мной.

Я остановился в гостинице «Европа».

Там я мог располагать всеми гостиничными слугами.

Это и погубило Алексиса.

Я знал Брюссель, и город не возбуждал во мне никакого любопытства, так что, едва прибыв на место, я сел за работу.

На Алексис города не знал и пожелал с ним познакомиться.

В результате получилось, что Алексис, которому нечего было делать, занялся сравнительным изучением французского, бельгийского и креольского языков.

В самый разгар его учебных занятий мне пришла в голову мысль снять и обставить небольшой домик, вместо того чтобы оставаться в гостинице.

Я снял и обставил небольшой домик.

Однако случилось так, что, когда я въехал в маленький только что снятый мною домик, Алексиса охватила такая потребность продолжать свои занятия, что он уходил в восемь часов утра, возвращался в одиннадцать позавтракать, снова уходил в полдень, возвращался в шесть часов, снова уходил в семь и возвращался в полночь.

Так что однажды, дождавшись его в один из этих приходов, я сказал ему:

– Алексис, я хочу сообщить тебе одну новость, которая доставит тебе удовольствие: мальчик мой, я только что нанял слугу для нас с тобой. Только не бери его с собой, когда уходишь из дома.

Алексис совершенно беззлобно взглянул на меня своими большими глазами.

– Я вижу, что вы меня прогоняете, – сказал он.

– Заметь, Алексис, я ничего подобного не говорил.

– В самом деле, я признаюсь кое в чем…

– В чем же, Алексис?

– Признаю: я не то, что вам нужно, сударь.

– Раз ты сам признаешь это, Алексис, я слишком добрый хозяин, чтобы уличать тебя во лжи.

– И к тому же я принял решение.

– Это уже много – принять решение.

– Мое призвание, сударь, только в том, чтобы быть солдатом!

– Я отвечу тебе, как Луи Филипп сказал господину Дюпену: «Я думал об этом так же, как вы, сударь мой; только я не осмеливался вам об этом сказать».

– Когда вы пожелаете, чтобы я уехал?

– Назначь сам день твоего отъезда, Алексис.

– Как только вы дадите мне денег на дорогу.

– Вот тебе пятьдесят франков.

– Сколько стоит доехать до Парижа, сударь?

– Двадцать пять франков, Алексис, поскольку я предполагаю, что ты не поедешь первым классом.

– О, конечно же, нет!.. Значит, у меня останется двадцать пять франков!

– У тебя останется намного больше, Алексис.

– Сколько же у меня останется?

– У тебя останется четыреста пятьдесят франков, плюс двадцать пять франков, всего четыреста семьдесят пять франков.

– Я не понимаю, сударь.

– Ты служишь у меня пятнадцать месяцев; пятнадцать месяцев по тридцать франков как раз составят четыреста пятьдесят франков.

– Но, – возразил Алексис, покраснев под своим слоем сажи, – я думал, что служу у вас бесплатно.

– Ну, так ты ошибался, Алексис. Это был способ устроить для тебя сберегательную кассу; если ты захочешь быть умеренным и купишь ренту на свои четыреста семьдесят пять франков, ты получишь двадцать три франка семьдесят пять сантимов дохода.

– И вы дадите мне четыреста семьдесят пять франков?

– Конечно.

– Это невозможно.

– Как невозможно, Алексис?

– Нет, сударь; потому что, в конце концов, если вы не должны были бы мне, даже если бы я хорошо служил вам, вы не можете дать четыреста семьдесят пять франков за плохую работу.

– И все же это так, Алексис. Только предупреждаю тебя, что в Бельгии очень суровые законы и, если ты откажешься, я могу тебя заставить.

– Я не хотел бы судиться с вами, разумеется; я знаю, что вы не любите процессов.

– Тогда иди на уступки, Алексис: возьми свои четыреста семьдесят пять франков.

– Я хотел бы предложить вам, сударь, одно соглашение.

– Какое именно? Ну-ну, Алексис, я только и хочу прийти к согласию между нами.

– Если вы сразу дадите мне четыреста семьдесят пять франков, я сразу их потрачу.

– Это возможно.

– В то время как если вы, напротив, будете так добры и разрешите мне получать пятьдесят франков в месяц у вашего издателя, господина Кадо…

– Хорошо, Алексис.

– … я смогу прожить восемь месяцев не хуже принца, а на девятый месяц у меня останется семьдесят пять франков, и с ними я поступлю на военную службу.

– Черт возьми! Алексис, я и не знал, что ты так силен в политической экономии.

Я дал Алексису двадцать пять франков наличными на дорогу и перевод платежа на Кадо.

После этого он попросил моего благословения и отбыл в Париж.

В течение восьми месяцев на бульварах только и видно было, что Алексиса; он был известен под именем Черного принца.

Затем, на девятый месяц, он, как и решил, поступил на военную службу.

Поспешим сказать, что на этот раз Алексис обнаружил свое подлинное призвание, на что указывает следующее письмо, полученное мною через два года после его отъезда:

«Господин и дорогой хозяин!

Настоящим письмом прежде всего хочу осведомиться о Вашем здоровье и затем сказать Вам, что я как нельзя более доволен. Я сделал большие успехи в фехтовании и только что стал помощником учителя фехтования. Хозяин не знает, что, когда достигаешь этого звания, обычно угощают своих товарищей.

Я знаю хозяина и ничего ему не говорю, кроме этого: обычно угощают своих товарищей.

Примите, сударь, уверения в моих вечных чувствах любви и признательности.

Алексис».

Алексис угостил своих товарищей; я не хочу этим сказать вам, что он устроил для них пир Трималхиона или обед Монте-Кристо, но, в конце концов, он их угостил.

Алексис пользуется сегодня дружбой своих товарищей и уважением начальников, которым я рекомендую его как честнейшего малого и лучшее сердце, какое я только знаю.

К несчастью, существует одно обстоятельство, которое всегда будет препятствовать продвижению Алексиса: он не умеет ни читать, ни писать; некогда император создал для храбрецов, находящихся в таком же положении, совершенно особое звание, для которого не было надобности в словесности.

Он причислял их к охране знамени: это был их маршальский жезл.

Вот, милые читатели, история Алексиса.

Теперь вернемся ко второму овернцу и его второй «обежьяне».