Текст книги "История моих животных"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

VIII
НОВЫЕ ЗЛОДЕЯНИЯ ПОЙНТЕРА ПРИЧАРДА

Едва я успел допить свой стакан, как раздались яростные крики.

– Ах, вор! Ах, разбойник! Ах, подлец! – кричала в кухне г-жа Ватрен.

– Огонь! – произнес Мишель.

Не успел Мишель сказать «Огонь!», как стакан Ватрена полетел со всей силой, какая была в моей двуглавой и дельтовидной мышцах.

Послышался жалобный визг.

– А, на этот раз хозяин не промахнулся, да? – засмеялся Мишель.

– В чем дело? – спросил Корреж.

– Готов биться об заклад – это снова нигедяй Причард, – сказал Ватрен.

– Бейтесь, Ватрен, бейтесь! Вы выиграете! – ответил я ему и выбежал во двор.

– Только бы это оказалась не телятина! – побледнев, вскричал Ватрен.

– Это как раз телятина, – ответила появившаяся на пороге г-жа Ватрен. – Я положила ее на подоконник, и этот негодник Причард ее унес.

– Что ж, – сказал я, вернувшись с куском телятины в руке, – я вам принес ее назад.

– Так это в него вы бросили стакан?

– Да, – ответил Мишель, – и стакан не разбился. Ах, сударь, вот это ловко!

В самом деле, стакан, ударив Причарда в плечо, упал на траву и не разбился.

Но удар был достаточно сильным для того, чтобы заставить Причарда взвизгнуть.

Для того чтобы взвизгнуть, Причарду пришлось открыть пасть.

Открыв пасть, он выронил кусок телятины.

Кусок телятины упал на свежую траву.

Я подобрал его и принес.

– Ну-ну, успокойтесь, госпожа Ватрен, – утешал я, – мы позавтракаем…

Подобно Аяксу, я собирался прибавить: «Невзирая на волю богов!»

Но эта фраза показалась мне слишком высокопарной, и я удовольствовался тем, что закончил:

– … назло Причарду.

– Как, вы станете есть эту телятину? – спросила г-жа Ватрен.

– Я думаю! – ответил Мишель. – Надо только срезать то место, где есть следы зубов; ни у кого нет такой здоровой пасти, как у собаки.

– Это правда, – подтвердил Ватрен.

– Правда! Это значит, сударь, что, если вы случайно поранились, надо только дать полизать рану вашей собаке: ни один пластырь не может сравниться с собачьим языком.

– Если только собака не бешеная.

– Ну, это другое дело; но если бы вас укусила бешеная собака, следовало бы взять заднюю часть лягушки, печень крысы, язык…

– Хорошо, Мишель! Если когда-нибудь я окажусь укушенным, обещаю прибегнуть к вашему средству.

– Это все равно, как если бы вас когда-нибудь ужалила гадюка… Вам случалось видеть их в лесу Везине, господин Ватрен?

– Никогда.

– Тем хуже, потому что, если бы вас когда-нибудь ужалила гадюка, вам надо было бы только…

– … натереть ранку щелочью, – прервал я его, – и выпить пять-шесть капель той же щелочи, разбавив их водой.

– Да; но если вы будете находиться в трех или четырех льё от города, где вы найдете щелочь? – спросил Мишель.

– Ну? – сказал Корреж. – Где вы ее найдете?

– Это правда, – раздавленный этими доводами, я опустил голову, – не знаю, где бы я мог ее взять:

– Ну, так как же поступили бы вы, сударь?

– Я поступлю по примеру древнеегипетских заклинателей змей и для начала пососу ранку.

– А если она будет на таком месте, которое вы не сможете сосать… например на локте?

Не поручусь, что Мишель сказал именно «на локте», но я совершенно уверен, что он назвал такое место, которое я не смог бы пососать, какой бы гибкостью тела ни одарило меня Провидение.

Я был раздавлен еще сильнее, чем в первый раз.

– Так вот, вам надо было бы всего-навсего поймать гадюку, разбить ей голову, вспороть брюшко, достать желчь и потереть ею… это место; через два часа вы были бы здоровы.

– Вы уверены, Мишель?

– Еще бы я был не уверен: мне сказал это господин Изидор Жоффруа Сент-Илер в последний раз, как я ходил за яйцами в Ботанический сад; вы не можете сказать, что он не ученый!

– О нет, Мишель, можете быть спокойны, этого я не скажу.

Мишель знает множество средств, одно лучше другого, почерпнутых им из различных источников. Должен признаться, что не все его источники столь же почтенны, сколько последний, названный им.

– Готово! – произнес Корреж.

Это означало, что телятина подверглась операции и теперь со всех четырех сторон у нее была аппетитная розоватая мякоть, с которой совершенно исчез всякий след зубов Причарда.

За телятиной появилась яичница: толстая, хорошо подрумяненная, чуть сопливая яичница.

Простите меня, прекрасные читательницы; но ваша кухарка – если только она умеет жарить яичницу, в чем я сомневаюсь, – скажет вам, что «сопливая» – именно то слово, какое требуется, и что в словаре Бешереля, в котором на десять тысяч слов больше, чем в Академическом, другого не найти.

Далее, не сердитесь из-за того, что я усомнился в умении вашей кухарки готовить яичницу.

Она у вас искусная повариха?

Еще один довод в мою пользу! Яичница – блюдо служанок, фермерш, крестьянок, а не искусных поварих! Именно яичницу и фрикасе из цыпленка я заставляю приготовить своего повара или свою кухарку, когда испытываю их.

«Но кто же ест яичницу?»

О, как вы ошибаетесь, прекрасные читательницы! Откройте Брийа-Саварена, статью «Яичница», и прочтите параграф, озаглавленный «Яичница с молоками карпа».

Яичница! Спросите подлинных гурманов, что такое яичница.

Я заставил бы своего учителя игры на скрипке пройти десять льё ради того, чтобы съесть яичницу с легким бульоном из креветок и салат со шпиком.

«Так вы учились играть на скрипке?»

«Как учился ли я играть на скрипке?.. Три года – читайте мои “Мемуары”».

«Но мне не приходилось слышать, чтобы вы играли на скрипке».

«Я и не играю; но это не мешает тому, что я учился играть на скрипке; читайте мои “Мемуары”».

«Надо было проявить упорство».

«О, я не господин Энгр и не Рафаэль, чтобы обладать подобного рода упорством».

Вернемся, наконец, к яичнице г-жи Ватрен: она была превосходна. Мы позвали эту славную женщину, чтобы выразить ей свое восхищение, но она слушала нас рассеянно и постоянно озиралась кругом.

– Что ты ищешь? – спросил Ватрен.

– Что я ищу… я ищу… – пыталась ответить г-жа Ватрен. – Это удивительно!

– Скажи, что ты ищешь?

– Я ищу… В конце концов, я ее видела, я же ее держала всего десять минут назад!

– Что ты видела? Что ты держала? Говори же.

– Я же ее наполнила сахаром.

– Ты ищешь свою сахарницу?

– Да, мою сахарницу.

– Что ж, – сказал Корреж, – в этом году столько мышей развелось!

– А ведь это не слишком полезно для мышей – есть сахар, – заметил Мишель.

– Правда, Мишель?

– Ну, конечно; вы знаете, что мышь, которая питается одним сахаром, слепнет.

– Да, Мишель, мне это известно; но в этом случае не следует обвинять мышей. Можно предположить, что мыши съели сахар, но они не стали бы есть сахарницу.

– Как знать, – сказал Корреж.

– А из чего была сахарница? – спросил Мишель.

– Фарфоровая, – ответила г-жа Ватрен. – Да, фарфоровая. Великолепная сахарница; я выиграла ее на ярмарке.

– Когда это было?

– В прошлом году.

– Госпожа Ватрен, – предложил Корреж. – Я выиграл другой предмет утвари; если хотите, я подарю вам его взамен вашей сахарницы – им еще не пользовались.

– Это прекрасно, – продолжала г-жа Ватрен, – но что все же могло случиться с моей сахарницей?

– А куда ты ее поставила? – поинтересовался Ватрен.

– Я поставила ее на подоконник.

– Ага!.. – воскликнул Мишель, словно его озарила внезапная мысль, и вышел из комнаты.

Через пять минут он вернулся; перед собой Мишель гнал Причарда, на котором была в виде намордника надета сахарница.

– Вот вам кое-кто, – сказал он, – поплатившийся за свои грехи.

– Как, это он взял сахарницу?

– Сами видите, раз она и сейчас на нем. О, он не довольствуется одним кусочком сахара: ему еще и сахарница понадобилась.

– Понимаю, вы привязали сахарницу к его морде…

– Нет, она держится сама по себе.

– Сама по себе?

– Да, взгляните получше.

– Так что же, у этого разбойника кончик носа намагничен?

– Это не так; он, понимаете ли, сунул нос в сахарницу, которая у донышка шире, чем у отверстия, потом разинул пасть, затем набрал в нее сахар; в это время появился я; он хотел закрыть пасть, но кусочки сахара помешали этому; он хотел вытащить морду, но не смог, поскольку пасть была открыта. Господин Причард попался, как ворон в рожок; он останется в таком виде, пока сахар не растает.

– О, все равно, господин Дюма, – сказала г-жа Ватрен, – согласитесь, что у вас ужасная собака, и лучше бы тот, кто подарил вам ее, оставил ее себе.

– Хотите ли вы, чтобы я признался вам кое в чем, дорогая госпожа Ватрен? – ответил я. – Я начинаю придерживаться вашего мнения.

– Странно, – произнес Ватрен, – но меня все это, напротив, привязывает к нему; я думаю, мы что-нибудь из него сделаем.

– И вы правы, папаша Ватрен, – согласился Корреж, – у всех великих людей были огромные недостатки, и, покинув коллеж, они заставляют говорить о себе не в связи с почетными наградами.

Тем временем сахар растаял и, как предсказывал Мишель, Причард без посторонней помощи избавился от своего намордника.

Но из страха перед новыми бедствиями Мишель обвязал один конец своего носового платка вокруг шеи Причарда, а другой обернул вокруг кисти своей правой руки.

– Ну, давай другой сахар, – сказал Ватрен. – Выпьем кофе и пойдем испытаем этого шутника.

Мы выпили кофе, далеко превосходивший все, что Ватрен мог нам о нем сказать, и повторили вслед за хозяином дома:

– Пойдем испытаем этого шутника!

IX
ГЛАВА, В КОТОРОЙ ПРИЧАРД ПОБЕЖДАЕТ СИЛУ С ПОМОЩЬЮ ХИТРОСТИ

Перед тем как выйти из дома, Ватрен позаботился о том, чтобы заменить носовой платок Мишеля смирительным ошейником.

Знаете ли вы, что такое смирительный ошейник?

Я спрашиваю об этом не вас, милые мои читатели, но прекрасных своих читательниц.

«Нет».

«Случалось ли вам видеть на шее у злой и драчливой собаки мясника ошейник, утыканный гвоздями острием наружу; его надевают для того, чтобы противники такой собаки не смогли схватить ее за шиворот?»

«Да».

«Так вот, это защитный ошейник».

Чтобы превратить защитный ошейник в смирительный, вам надо всего лишь вывернуть его остриями гвоздей внутрь.

К этому ошейнику дрессировщик собак прилаживает веревку и с ее помощью удерживает собаку в двадцати шагах от себя.

Это называется охотиться под ружейным дулом.

Пока веревка не натянулась, острия гвоздей только приятно щекочут шею животного.

Но стоит ему увлечься, как веревка сильно натягивается, гвозди немедленно впиваются ему в горло, и тогда животное останавливается, издав более или менее пронзительный вопль – смотря по тому, насколько глубоко вошли в него гвозди.

Редко бывает, чтобы собака, остановленная сотню раз таким способом, не поняла цели этого наказания – помешать ей убегать от хозяина.

Ее постепенно отучают от этого.

Сначала веревку оставляют волочиться, привязав поперек палку длиной в восемь или десять дюймов; палка цепляется за кустарники, клевер или люцерну, мешая животному бежать, и оно понимает, что ведет себя неправильно.

Затем оставляют веревку волочиться без палки.

Это второй период воспитания. Препятствие уменьшено, и животное испытывает менее острую боль.

После этого веревку снимают, оставив лишь ошейник, который доставляет ему ощущение щекотки, о каком мы говорили; эта щекотка, не будучи неприятной сама по себе, только напоминает о том, что ошейник есть, что ошейник на месте, что этот дамоклов меч продолжает угрожать собаке.

Наконец ошейник снимают с тем, чтобы снова надевать его на собаку в особых случаях – воспитание совсем или почти совсем закончено.

Именно через это страшное испытание и должен был пройти Причард.

Судите сами, какое унижение для пойнтера, привыкшего носиться в трех сотнях шагов от хозяина, быть принужденным охотиться под ружейным дулом!

В глубине души я был убежден, что Причард никогда с этим не смирится.

Ватрен уверял, что заставлял покориться и более упрямых собак.

Мишель осторожно повторял:

– Надо поглядеть.

Вскоре мы это увидели.

Встретив на пути первое же дерево, Причард сделал три круга около ствола и остановился.

– Видели ли вы такую тварь? – спросил Ватрен.

И, сделав столько же оборотов, сколько сделал Причард, он распутал его.

Мы продолжили путь.

Встретив на пути второе дерево, Причард снова сделал три оборота вокруг ствола и опять оказался привязанным.

Только теперь, вместо того чтобы сделать три оборота вправо, как в первый раз, Причард сделал три оборота влево.

Сержант-инструктор национальной гвардии не смог бы с большей точностью командовать строевыми учениями.

Правда, его люди, вероятно, исполнили бы его команды с меньшей ловкостью.

– Дважды тварь! – сказал Ватрен.

И Ватрен, как и в первый раз, сделал три круга в обратную сторону около второго дерева и освободил Причарда.

С третьим деревом Причард поступил таким же образом.

– Трижды тварь! – сказал Ватрен.

Мишель засмеялся.

– Ну, что такое? – спросил Ватрен.

– Да вы же видите, он делает это нарочно, – ответил Мишель.

Я, как и Мишель, начинал в это верить.

– Как это делает нарочно?

Ватрен взглянул на меня.

– Ей-Богу, боюсь, что Мишель прав, – сказал я ему.

– Ничего себе! – воскликнул Ватрен. – Ну, смотри у меня!

Ватрен достал из кармана свой хлыст.

Причард смиренно улегся, словно русский крепостной, приговоренный к наказанию кнутом.

– Что делать? Стоит ли отколотить этого нигедяя?

– Нет, Ватрен, это бесполезно, – ответил я.

– Но тогда!.. Но тогда!.. Но тогда!.. – закричал доведенный до отчаяния Ватрен.

– Тогда следует предоставить животное его инстинкту; вы не привьете пойнтеру достоинств брака.

– Значит, вы считаете, что его надо отпустить?

– Отпустите его, Ватрен.

– Ну, беги, бродяга! – сказал Ватрен, сняв веревку.

Едва Причард почувствовал себя на свободе, как, не кружась вокруг какого бы то ни было дерева, скрылся в чаще, с опущенным к земле носом и с развевающимся по ветру султаном.

– Что ж, – сказал я. – Вот он и убежал, этот плут.

– Поищем его, – предложил Мишель.

– Поищем его, – повторил Ватрен, качая головой, как человек, слабо убежденный в истине евангельского утверждения: «Ищите, и найдете».

Тем не менее мы отправились на поиски Причарда.

X
КАРМАН ДЛЯ КРОЛИКОВ

В самом деле, нам ничего не оставалось, как искать Причарда, и вполне возможно, что вы разделите мнение Мишеля на этот счет.

Мы искали Причарда, не переставая свистеть и звать этого бродягу, как называл его достойный лесник.

Поиск продолжался добрых полчаса, поскольку Причард остерегался откликаться на наш свист и наши призывы.

Наконец Мишель, который шел в тридцати шагах от меня по прямой, остановился.

– Сударь! – сказал он. – Сударь!

– Ну, что там, Мишель?

– Смотрите, ой, смотрите же!

У меня, вероятно, не было таких серьезных оснований для того, чтобы молчать и не двигаться, подобно Причарду, поэтому я без всяких возражений ответил на призыв Мишеля.

Стало быть, я направился к нему.

– Ну, что случилось? – спросил я.

– Ничего, только взгляните.

И Мишель вытянул руку вперед.

Взглянув в указанном направлении, я заметил Причарда, неподвижного, словно знаменитая собака Кефала, о которой я имел честь беседовать с вами.

Его голова, спина и хвост образовали совершенно застывшую прямую линию.

– Ватрен, – позвал я в свою очередь. – Идите-ка сюда.

Ватрен подошел.

Я показал ему Причарда.

– Так! – сказал он. – Думаю, он делает стойку.

– Черт возьми! – воскликнул Мишель.

– Над кем он делает стойку? – спросил я.

– Пойдем посмотрим, – ответил Ватрен.

Мы приблизились. Ватрен столько же раз обошел Причарда кругом, сколько Причард обходил вокруг деревьев.

Причард не шевельнулся.

– Хоть бы что, – сказал Ватрен. – Вот это жесткая стойка.

Затем, махнув мне рукой, он продолжал:

– Подойдите.

Я подошел.

– Смотрите сюда… Видите что-нибудь?

– Ничего не вижу.

– Как, вы не видите кролика в норе?

– О да, конечно, вижу!

– Проклятье! – воскликнул Ватрен. – Будь у меня палка, я убил бы его, чтобы приготовить вам фрикасе.

– О, если дело только за этим, – сказал Мишель, – так вырежьте себе палку!

– Ну да! Тем временем Причард нарушит свою стойку.

– Нечего бояться: за него я отвечаю; разве что кролик убежит…

– Я вырежу палку, – решил Ватрен, – хотя бы для того, чтобы посмотреть.

И Ватрен стал вырезать пачку.

Причард не двигался; он только временами косился в нашу сторону своим горчичным глазом, блестевшим, словно топаз.

– Терпение, терпение, – говорил Мишель пойнтеру. – Ты же видишь, что господин Ватрен вырезает палку.

И Причард, взглядывая на Ватрена, казалось, понимал; затем, поворачивая голову в прежнее положение, снова застывал в неподвижности.

Ватрен вырезал себе палку.

– Вы успеете отрезать ветки, – сказал Мишель.

Ватрен отрезал ветки.

Затем он осторожно приблизился, примерился и бросил свою палку в середину куста травы, где лежал кролик.

В тот же миг мы увидели белое брюшко несчастного зверька, колотившего по воздуху всеми четырьмя лапками.

Причард хотел было броситься на кролика; но Ватрен был рядом и после недолгой борьбы сила осталась на стороне закона.

– Положите-ка этого молодца себе в карман, Мишель, – вот и обещанное фрикасе.

– Славная у него спина, – заметил Мишель, низвергая кролика в пропасть между подкладкой и сукном своего сюртука.

Бог знает, сколько кроликов повидал этот карман!

Ватрен искал Причарда, чтобы поздравить его.

Причард исчез.

– Где же он, черт возьми? – спросил Ватрен.

– Где? – повторил Мишель. – Нетрудно догадаться: ищет другого кролика.

Так оно и было; мы стали искать Причарда.

Через десять минут мы на него наткнулись.

– Прямо скала! – сказал Мишель. – Смотрите.

В самом деле, Причард так же добросовестно делал стойку, как и в первый раз.

Ватрен подошел к нему.

– Вот и кролик, – сказал он.

– Ну, давайте, Ватрен, на этот раз у вас есть готовая палка.

Палка взлетела и, почти тотчас же опустившись, со свистом рассекла терновый куст.

Затем Ватрен, погрузив в куст руку, вытащил оттуда второго кролика, держа его за уши.

– Возьмите, Мишель, – сказал он. – Положите его в другой карман.

Мишель не заставил себя упрашивать, только он положил добычу в тот же карман.

– Но, Мишель, почему не в другой, как сказал вам Ватрен?

– Ах, сударь! – ответил Мишель. – В каждом из них по пять таких поместится.

– Мишель, не стоит говорить подобных вещей в присутствии должностного лица.

Затем, повернувшись к Ватрену, я продолжил:

– Ну, Ватрен, число «три» угодно богам.

– Возможно, – согласился Ватрен. – Но оно может оказаться неугодным господину Герену.

Господин Герен был инспектором.

– Впрочем, все это излишне, – сказал я. – Вы знаете теперь Причарда?

– Как если бы сам его сделал, – ответил Ватрен.

– Ну, и что вы о нем скажете?

– Конечно, для охоты под ружейным дулом это была бы слишком буйная собака, но что касается стойки – он ее держит твердо.

– Куда он подевался? – спросил я у Мишеля.

– О, он, должно быть, нашел третьего кролика.

Поискав, мы в самом деле обнаружили Причарда, делающего стойку.

– Ей-Богу, – сказал Ватрен, – мне было бы любопытно узнать, сколько времени он продержится.

И Ватрен извлек свои часы.

– Что ж, Ватрен, – предложил я ему, – вы здесь находитесь при исполнении обязанностей, так позвольте себе эту прихоть, но я жду гостей, отпустите меня домой.

– Идите, идите, – ответил Ватрен.

Мы, Мишель и я, отправились обратно на виллу Медичи.

Обернувшись в последний раз, я увидел, как Ватрен надевает на шею Причарду строгий ошейник, а Причард, похоже, даже не замечает, чем занят лесник.

Через час в дом вошел Ватрен.

– Двадцать семь минут! – крикнул он, едва увидев меня издали. – И, если бы кролик не убежал, пес до сих пор оставался бы на месте.

– Ну, Ватрен, что вы об этом скажете?

– Я же говорю, что стойка у него хорошая.

– Да, это уже известно. Но чему вам остается его научить?

– Одной вещи, которой вы сами обучите его не хуже, чем я, одному пустяку: приносить. Вы играючи научите его этому. Здесь нет необходимости во мне.

– Слышите, Мишель?

– О, это уже сделано, сударь, – ответил Мишель.

– Как сделано?

– Ну да, он приносит, словно ангел.

Этот ответ не дал мне достаточно ясного представления о том, как именно приносил Причард.

Но Мишель бросил ему свой носовой платок, и Причард принес платок.

Но Мишель бросил ему одного из двух кроликов Ватрена, и Причард принес кролика Ватрена.

Наконец Мишель отправился в курятник, принес оттуда яйцо и положил его на землю.

Причард принес яйцо, как приносил перед тем кролика и платок.

– Это животное умеет делать все, что ему положено уметь, – сказал Ватрен, – и ему недостает только практики.

– Что ж, Ватрен, второго сентября вы услышите от меня о Причарде.

– Подумать только, – сказал Ватрен, – что если бы вот этакого нигедяя заставить охотиться под ружейным дулом, за него вполне можно было бы отдать пятьсот франков как один лиар.

– Это верно, Ватрен, – согласился я, – но забудьте об этом: Причард никогда не согласится.

В это время явились гости, которых я ждал, и Ватрен, одним из основных достоинств которого была скромность, удалился и тем самым положил конец нашей беседе, какой бы интересной она ни была.