355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Бородыня » Сияющий вакуум (сборник) » Текст книги (страница 5)
Сияющий вакуум (сборник)
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 05:10

Текст книги "Сияющий вакуум (сборник)"


Автор книги: Александр Бородыня



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

ТРИ ВИДА ПУСТОТЫ

День под землей официально считался ночью, хотя и соответствовал по продолжительности такому же дню на поверхности планеты. В двенадцать часов вечера включалось то, что называлось здесь «энергетические солнца», и даже на улицу было не выглянуть. Запоздалые прохожие надевали защитные очки и стремились поскорее укрыться в помещении.

Свет солнц был невыносим. От него быстро лопалась кожа на лице и на руках, а если человек проводил под излучателями более сорока пяти минут, он был обречен. Сначала появлялся кашель, похожий на кашель астматика, потом поднималась температура, отказывали зрение и слух, а через две-три недели наступала смерть.

Филипп Костелюк наивно полагал, что глупо спать днем, а работать и развлекаться только по ночам, и делал нелепые попытки переменить график своей жизни. Только спустя несколько дней он уяснил себе, что каждые сутки в течение семи с половиной часов всю территорию российской столицы не просто освещают, а обрабатывают специальными лучами.

Ночью поисковые зонды, днем жесткое облучение. Полный контроль.

Официально считалось, что зонды отслеживают только пришельцев, а ночные лучи абсолютно безвредны для землян и одновременно с тем убивают любую инопланетную структуру. Если кто-то пытался публично утверждать обратное, он просто исчезал. Поэтому ночь официально именовалась днем, а день назывался ночью. Вообще в русской столице 2143 года не принято было вслух высказывать свои оригинальные мысли и пожелания.

Вот уже три с половиной года, спасаясь от космических семян, все города Земли, объединенные теперь единым правительством, ушли глубоко под землю. Шансов на возвращение к прежней жизни не оставалось, приходилось привыкать и терпеть.

Еще три года назад теория говорила: «Космос в основном – это вакуум, пустота. Вакуум – это абсолютное ничто». Но на практике оказалось, что пустота бывает трех видов и делится на действительное ничто, ничто – «позитив» и ничто – «негатив».

Как пустота может делиться, Филипп так и не понял, но этого, похоже, не понимал вообще никто. Просто принимали как свершившийся факт. Как аксиому.

Только позитивное ничто позволяло материи развиться в структуру. «Позитив», по утверждению некоторых ученых-оптимистов, был естественной нишей для упорядоченной материи. Негативное же ничто, природа которого до сих пор так и не была толком изучена, пластами двигалось по Вселенной и несколько квадриллионов лет назад зацепило наконец нашу Галактику. Не существовало никаких средств борьбы. «Негатив» наваливался на звездные системы, на солнца различной мощности и спектра, на планеты и уничтожал все, к чему только прикасался.

В первый момент у Филиппа возникла ассоциация с огромным ластиком, стирающим все на гигантской черной доске, любой рисунок, но это сравнение было ошибочно. «Негатив» был именно негативом и вставал индивидуально перед каждым объектом в отдельности. Его объектом могло стать любое живое существо или сложный электрический прибор, стол, стул, сейф – в общем, любой предмет, имеющий смысл и форму. «Негатив» душил и убивал индивидуально. И убивал мучительно, не сразу.

* * *

Любая сгруппированная в форму материя, впервые соприкоснувшись с «негативом», испытывала что-то похожее на ожог, на панический ужас, и от этого ужаса рефлекторно группировалась, сжималась в зерно.

Не важно, что это было – письменный стол, пепельница, человек в набедренной повязке, верблюд или большая космическая лаборатория. В зерно сжималась любая организованная совокупность материи.

Сжавшись до невероятно малых размеров и обретя огромную плотность, зерно, как выпущенный из орудия снаряд с половинной скоростью света, пускалось в бегство. Зерно летело по бескрайним полям нейтральной (или действительной) пустоты в поисках новой почвы и жизни.

В то же время не организованная жизнью материя при столкновении с «негативом» распадалась на скопления камня и пыли.

На протяжении миллиардов лет наша Солнечная система под защитой идеальных энергофильтров, как младенец в теплой люльке, покачивалась в объятиях позитивного вакуума. А человечество даже и понятия не имело, как ему повезло.

Но три года назад в результате каких-то изменений солнечного спектра защита Солнечной системы ослабла и на нашу планету посыпались космические зерна.

Попадая в идеальную среду, зерна раскрывались, выпуская наружу замкнутый в них потенциал. Основная часть их тут же погибала. Пришелец или предмет могли быть сориентированы, например, на атмосферу из фтора, им не долго удавалось просуществовать в кислородной среде. Другие гибли из-за разницы в гравитации. Но какая-то часть семян все-таки давала всходы.

Только три года назад, когда уже начался большой сев, выяснилось, что, проскакивая солнечные фильтры, некоторые зерна и раньше попадали на землю.

Сидя после работы у себя дома на мягком теплом диване и закрывая глаза над книгой, Филипп Костелюк представил себе гигантскую беспалую черную руку Бога Ахана, разбрасывающую желтые космические семена. Представил и ужаснулся дикому невежеству своих предков.

Как когда-то наивные богословы ошибались, утверждая, что Земля большое плоское блюдо, висящее в пустоте, так современные Филиппу астрономы и физики были слепы в оценке самой бескрайней черной пустоты.

НЕОЖИДАННАЯ НАХОДКА

Несколько раз за ночь пересекая город, его тяжелый грузовик, груженный скальной породой, оглушал прохожих ревом своего двигателя и заставлял дребезжать оконные стекла. По указанию сверху все московские гостиницы и рестораны должны были, не прерывая обслуживания гостей столицы, отстроить трех-пятиэтажные подземные бункеры.

Может быть, в строительстве бункеров и была какая-то логика, но в том, что скальный грунт дробили посредством серий взрывов и вынимали при помощи обыкновенного экскаватора, всякий смысл отсутствовал. При современных технологиях можно было обойтись даже без грузовика. Впрочем, Филиппа это положение вещей вполне устраивало. Он получал в месяц тысячу двести рублей, а этого вполне хватало на то, чтобы снимать уютную двухкомнатную квартирку в Кунцево и делать скромные подарки своей единственной жене.

Но проработал Филипп Костелюк в гостинице «Метрополь» только два месяца. В начале августа произошло событие, еще раз изменившее его судьбу. Вынимающий породу ковш экскаватора вдруг провалился. В этот момент другие рабочие, занятые в строительстве бункера, отсутствовали, Филипп был один.

Осторожно, пользуясь только дистанционником, Филипп отвел экскаватор от пролома. Он расстелил коврик, помолился Ахану и только после этого заглянул в образовавшуюся дыру.

Филипп Костелюк даже прищелкнул языком, так же, как совсем недавно при виде обнаженной красавицы со сверкающим ятаганом. В свете фонарика он увидел изящно убранную большую комнату.

Мраморный камин в углу. Золотые часы на камине. Узкие двустворчатые двери. Узорный паркет. В центре комнаты стоял обеденный стол. На столе серебряные приборы, фарфоровые тарелки, а вокруг стола сидели скелеты. Судя по нарядным шелковым платьям и фракам мужчин, вся эта компания и обстановка принадлежали концу восемнадцатого – началу девятнадцатого века.

Как оказалась глубоко под землей усадьба князя Алтуфьева, как вся эта роскошь несколько столетий просуществовала под спудом гостиницы «Метрополь»? На все эти вопросы Филипп получил ответ лишь несколько месяцев спустя. И ответ был ужасен.

Но в самый момент находки беглец из прошлого, прячущий лицо под черным платком, просто возликовал. По новому федеральному закону, человеку, нашедшему в земле и сдавшему клад, полагалась четвертая часть стоимости этого клада.

– Миллион рублей! – крикнула Милада, бросаясь на шею Филиппу, когда он на следующий день после находки вернулся из банка с новенькой чековой книжкой в кармане. – Миллион! – Бывшая проститутка обслюнявила его всего и сорвала с лица черный платок. – Это гениально! Гениально! Пупсик, теперь ты сможешь обзавестись приличной машиной, взять нормальную квартиру, ты сможешь прикупить еще две-три жены, и я заживу как королева!

* * *

Филипп Костелюк был немного смущен неожиданно свалившимся на него богатством. Вознаграждение за подземную комнату составило ровно миллион рублей. По тому же федеральному закону, в добавку к деньгам он мог оставить у себя одну тысячную долю найденного клада. Филипп хотел взять мраморный камин, но вовремя передумал и ограничился небольшой фарфоровой тарелкой с изящным рисунком.

На тарелке была изображена молоденькая пастушка в красном сарафане и синем чепчике. На груди девушки посверкивал странный угловатый медальон с неразборчивой монограммой. В руке пастушка держала тоненький серебряный прутик, а возле ее босых ног мирно щипали ядовито-зеленую травку какие-то мелкие, но очень жирные овцы.

По счастливой случайности вдруг сделавшись богатым человеком, Филипп Костелюк тотчас уволился с работы. Он заплатил за пластическую операцию и навсегда избавился от черного платка. Он выложил почти полторы тысячи в военкомате, купив себе право не принимать участия в боевых действиях на следующие четыре года. Ведь по документам он был Илья Григорьевич Самуилов, младший лейтенант второй танковой бригады, и в любую минуту его могли попросить выйти на поверхность и сражаться с инопланетными захватчиками. А то и хуже, вместе с танковой бригадой его могли отправить куда-нибудь на Марс или на Венеру.

Только теперь Филипп с удивлением узнал, что космические зерна – лишь часть обрушившейся на человечество беды. Вот уже пять лет государства не воевали между собой, потому что возникла внешняя угроза. Прекрасно оснащенный военный флот, ворвавшийся в пределы Солнечной системы, беспрерывно атаковал все обитаемые планеты и спутники. И это были вовсе не зерна. Враги были самые обыкновенные и выглядели почти как люди. Их мир был до основания сметен прикосновением «негатива», но еще прежде они успели спастись бегством. Пришельцы в поисках пристанища вели кровопролитную войну и теперь овладели уже половиной Марса.

Избавив себя от военной службы, Филипп Костелюк купил престижную квартиру на Арбате. Окна его нового дома выходили в уютный дворик. Здесь были мощные кондиционеры и даже нормальные бронзовые зеркала. Почему-то запрещая все инопланетное, от продуктов питания до браков, правительство совершенно не возражало против иноземной мебели, и Филипп шикарно обставил все одиннадцать комнат. Тарелку с изображением пастушки новоиспеченный миллионер торжественно повесил над своим ложем. Когда наступала ночь и Милада открывала ставни, яркий луч фонаря высвечивал фарфоровую тарелку – символ богатства и счастья.

* * *

Но не все было так хорошо. Вредоносные по сути своей космические посевы являлись одновременно с тем и прямым доказательством бытия Ахана. Прямое знамение, повторяющееся ежесекундно, привело, увы, к повсеместному запрету на артезианство и массовым гонениям как посвященных Первого круга, так и Второго. Филипп Костелюк не мог никому открыться в своей истинной вере. И с каждым днем неприятное, тягостное чувство одиночества охватывало беглеца из прошлого. Жизнь казалась ему лишенной смысла и направления, и чего никогда не случалось с Филиппом раньше – долгими бессонными днями его стали посещать черные грешные мысли о самоубийстве.

Он искал выхода, и выход нашелся. Пожертвовав еще пять тысяч в фонд защиты инвалидов, беглец из прошлого стал членом одного из самых солидных московских клубов. Быстро он пристрастился к картам, дневному образу жизни и постоянным благотворительным мероприятиям. Он даже прослыл в городе одним из самых значительных борцов за права безруких и людей, страдающих от врожденного простатита. Вообще в середине двадцать второго века гражданин, не заботящийся об инвалидах, становился изгоем. Хорошим тоном считалось остановить свой шикарный лимузин перед светофором, выйти и перевести через дорогу оборванную старушку нищенку на пневматических костылях и лишь после этого продолжать свой путь.

Меланхолия отступила. Хандра прошла. Бывало, Филипп Костелюк возвращался домой уже далеко за полдень, благо машина со специальными защитными стеклами позволяла легко перемещаться по городу в любое время суток, а водителя он нанимать не стал, водил лимузин сам, хотя это и считалось неприличным.

Новая счастливая жизнь быстро набирала обороты, и пришло время опять жениться. Одним из постоянных партнеров Филиппа по преферансу оказался знакомый сутенер Эдуард Разин. Он-то и сосватал ему жену. Калым запросили непомерный. За шестнадцатилетнюю девочку из хорошей семьи пришлось выложить в семь раз больше, чем за потрепанную проститутку.

Но девочка стоила своих денег. Жанна была малословна, стеснительна. Она безропотно выполняла все требования Милады и никогда не поднимала глаз. Для новой жены Филипп устроил отдельную спальню.

Таким образом, из одиннадцати комнат четыре занимали спальни. Одна для Милады, одна для Жанны, одна для Филиппа и одна для гостей, так требовал его новый статус состоятельного человека.

Артезианство иссякало. Если сто лет назад храмы Ахана в Москве почти вытеснили православные храмы и мусульманские мечети, то теперь на месте жестоко взорванных святилищ истины росли клубы атеистов. Безверие стало хорошим тоном. И все-таки иногда, просыпаясь в середине дня, Филипп слушал, лежа в постели, как за плотно задвинутыми ставнями шумят деревья, не поврежденные адскими излучателями, и благодарил Ахана. В щемящем шорохе было столько покоя, столько счастья, что сердце замирало в груди беглеца.

Счастье было незаконным, краденым. И конечно, он ждал расплаты. Одно дело – простой шофер живет по чужим документам, а совсем другое – миллионер. Филипп Костелюк все время ожидал, что в ставни постучат снаружи, громко постучат в дверь, заскрипят начищенные сапоги, залязгают затворы и знакомый голос из прошлого спросит: «Филипп Аристархович, а у вас голова не болит?»

Шла война в космосе. Москва готовилась к выборам. А он все еще наслаждался жизнью. Но это были последние счастливые дни.

НОЧНОЙ ВИЗИТ

На календаре было 11 января 2144 года, когда в середине дня в окно, наглухо заложенное ставнями, негромко постучали. Квартира Филиппа находилась на седьмом этаже, и только в кошмарном сне могло привидеться, что действительно постучат в окно.

Филипп Костелюк только что вернулся в свою спальню, и на теле еще сохранялась легкая боль от остреньких сладких поцелуев скромницы Жанны. Недовольно он повернулся на спину и прислушался. После паузы стук повторился.

«Наверное, какой-то предвыборный трюк, – подумал Филипп. – Наверное, во все окна во всем городе стучат. А когда я подойду и спрошу, кто там, мне по секрету шепотом назовут фамилию одного из одиннадцати кандидатов в президенты. Все-таки завтра выборы».

Лениво он сполз с постели, расстелил коврик и помолился. Не помогло. В ставни опять постучали.

– Кто там? – спросил сонно Филипп.

– Откройте окно. Впустите меня, – прошептали снаружи. – Это Иван Лопусов. За мной гонится патруль. Если вы теперь же не откроете, они возьмут меня и я вас выдам.

Капитан шагнул через подоконник в невыносимо ярком сиянии искусственных солнц и втянул за собой длинную веревку, на которой, оказывается, висел.

– Мы вынуждены прятаться на кровлях, – пояснил он, складывая пыльную веревку кольцами посреди маленькой уютной спальни. – В доме есть чужие?

Капитан снял защитные очки и перчатки. Он выглядел очень усталым. Синяя военная форма казалась черной. Она вся была в угольных следах.

– Никого. Жены спят. – Филипп пожал плечами. – В комнате для гостей сутенер один. Эдуард засиделся у меня, настал день, и я решил оставить его. Больше никого нет.

– А тарелочка, как я понимаю, из той самой комнаты графа Алтуфьева? Интересная тарелочка. – Лопусов прошелся по спальне, оставляя на желтом ковре черные отпечатки своих ног, и, протянув руку, кончиками пальцев дотронулся до фарфоровой тарелки. – Вы, Филипп Аристархович, действительно отмеченный Богом человек, – сказал он. – Мы ждали вас больше ста лет. Но на такую удачу даже и не рассчитывали. Вы знаете, что это такое? – Ноготь капитана чиркнул по медальону на груди пастушки, по монограмме. – Не знаете?

Филипп отрицательно покачал головой, он все еще не мог проснуться. Он все еще не мог осознать, что его спокойной счастливой жизни по чужим документам пришел конец.

– Мы искали подземную комнату все последние пять лет, – сказал Лопусов. Он присел в кресло и закурил сигару. – Монограмма на медальоне – это ключ к спасению. – Он говорил медленным голосом очень уставшего человека. – Не исключено, что при помощи этой монограммы нам удастся наконец уточнить формулу и укрепить солнечный фильтр. Вы понимаете, что это значит?

Сквозь черные клубы дыма Лопусов вопросительно смотрел на Филиппа.

– Это значит, что нам удастся избавиться от посевов. Но как? При чем здесь я?

Иван Лопусов положил сигару на край туалетного столика и постучал пальцем в свой висок.

– Вы, Филипп Аристархович, – сказал он медленно, – единственный человек на Земле, в мозгу которого прижился ЛИБ. Вы можете управлять, и вы можете спасти человечество…

– Не понимаю! – резко оборвал его Филипп. – Прибор в моей голове способен воздействовать только на земные организмы… – Он с трудом скрывал свое раздражение. – И даже это не совсем так. ЛИБ не работает. Я не умею им управлять. Я не знаю, как им пользоваться…

Лопусов смотрел на него задумчиво.

– Конечно, конечно, вы не знаете! Пока не знаете! Прошу вас, успокойтесь, Филипп Аристархович.

Я уверен, у вас все получится. Поверьте, у вас получится!

– Завтра, между прочим, выборы, – сказал после продолжительной паузы Филипп и, осторожно взяв чужую сигару, затянулся. – В каком смысле получится? – спросил он. – Что вы имеете в виду?

– Тише! – Лопусов приложил палец к губам. – Прошу вас, говорите тише, нас могут подслушивать.

На боку у капитана висел армейский пистолет, и достаточно было Ивану Лопусову вытащить оружие и выстрелить в самую середину стены, обитой голубым шелком, все могло бы сложиться совсем иначе. Пистолет капитана, в отличие от пистолета Филиппа, принесенного из прошлого и теперь завернутого в надушенный платочек и лежащего в верхнем ящике туалетного столика, был заряжен разрывными пулями. Правильный выстрел уж наверное снес бы полголовы Эдуарда Разина.

Далеко не случайно задержавшийся на день сутенер как раз в эту минуту прикладывал к теплому шелку маленькое ухо и морщился. Он все хорошо слышал, переборка была совсем тоненькая, но ухо колола собственная серьга.

Через час Иван Лопусов вынужден был покинуть квартиру Филиппа. Проскочить незамеченным до одной из бетонных опор и подняться наверх можно было лишь в перерыве между двумя дневными зачистками города.

Веревку Филипп Костелюк спрятал на антресоли.

ВЫБОРЫ ПРЕЗИДЕНТА

Тем же вечером вместе с Эдуардом и своими женами Филипп Костелюк, как добропорядочный гражданин, отправился на пункт голосования. Женщины в чадрах мило щебетали за спиной на заднем сиденье, Эдуард сыпал анекдотами, а Филипп все никак не мог избавиться от тревожного чувства. Накануне договорившись с Лопусовым о встрече, теперь он испытывал сильнейшее беспокойство. Он никак не мог точно определить причину этого беспокойства. Оно крылось вовсе не в армейском капитане и не в предстоящей встрече в гранд-отеле на Минском шоссе. Еще какая-то опасность подстерегала Филиппа.

По всему городу в честь выборов были приспущены флаги, звучала музыка. Кругом полно нарядных солдат, на улицах шумно и весело.

Филипп знал, что политическое устройство двадцать второго столетия в корне отличается от знакомого ему политического устройства двадцать первого столетия. ООН больше не существовало, так же как канули в Лету и Совет Европы, и СНГ. Под давлением космической угрозы сбылась вековая мечта человечества, оно объединилось в единый цельный государственный организм.

Это были первые в истории объединенные выборы. Голосовать предстояло одновременно за нового мэра Москвы и за президента Всемирного Банка, заменившего собой все ранее существовавшие государственные и международные институты власти.

Процедура голосования мало чем отличалась от привычной: тот же буфет, то же пиво, те же бутерброды, те же вежливо улыбающиеся чиновники, однако никто не вручил Филиппу ни бумажного бюллетеня, ни магнитной карточки, а шагнув за алую занавесь, вместо урн для голосования он увидел перед собой одиннадцать узких мужских портретов.

Филипп Костелюк замер в недоумении. Дело спас подоспевший Эдуард.

– Плюнь! – сказал он. – Плюнь в того из них, кто тебе больше нравится!

Оказалось, что на протяжении многих лет правительства Земли пережили не одну мучительную модель голосования, оттачивая систему выборов и пытаясь избавиться от возможных фальсификаций.

Сначала бумажные бюллетени, потом электронные карты, потом каждый гражданин должен был приложить к специальному листку проколотый палец, оставляя кровавый отпечаток, по которому можно было бы точно сыдентифицировать личность проголосовавшего, и вот теперь перед Филиппом было само совершенство – избирательная плевательница.

И быстро, и надежно. Голос избирателя невозможно было подделать. Подсчет производили по составу слюны, мгновенно считываемой с портрета специальным анализатором. И невозможно было проголосовать дважды.

Филипп собрал слюну во рту и разглядывал эти поблескивающие мужские лица. Он никак не мог выбрать. Ни одно из этих лиц ему не нравилось. Только на одно мгновение взгляд его приковало второе лицо справа: Измаил Кински. Лицо было столь же невыразительно, как и прочие лица, но имя запало в памяти.

– А кто этот? – спросил Филипп, показывая пальцем.

– Страшный! Страшный человек! – поморщился Эдуард. – Настоящее чудовище! – И добавил шепотом: – Говорят, что он из зерна.

Последовав примеру сутенера, Филипп Костелюк выпустил слюну в небольшую серую раковину, таким образом отдав свой голос против всех.

Гордо он отдернул занавесь и вышел в коридор.

«Как же человек, вышедший из зерна, может баллотироваться в президенты Всемирного Банка? – подумал он. – Тут что-то не так».

Эдуард что-то спросил, но Филипп не. ответил. Он уже забыл о неприятном лице на портрете-плевательнице. Филипп ощутил знакомый запах, и сердце беглеца сильно стукнуло в груди. Очень осторожно Филипп Костелюк обернулся и увидел слева от себя то, чего более всего опасался все эти месяцы. В проеме распахнутой двери в одной из комнат он заметил желтую сигаретку, скрученную из грубой бумаги, зажатую в узловатых пальцах. Запах знакомого табака окатил его. Это был тот самый следователь. Припомнилась и фамилия: Дурасов. На счастье, Дурасов сидел спиной к двери. Но тут не перепутаешь: эта рука, эта вонючая сигаретка, эта лысая голова без электрода.

«Все-таки они вычислили меня», – подумал Филипп.

* * *

Уже через несколько часов, запершись у себя дома в ванной, он попробовал получить информацию о своем старом знакомом.

Михаил Алексеевич Дурасов. Полковник спецподразделения «Темп», профессор Московского университета. Диссертацию защитил по теме: «Психология творчества серийных убийц». Член-корреспондент Международной Ассоциации Политического Сыска (МАПС). Специализируется на поиске особо опасных преступников во времени. Пятьдесят лет. Семьи не имеет. Пунктуален. Интеллектуальный коэффициент выше среднего. Курит. Замечен в изощренной жестокости. Дважды был награжден. Первая награда: медаль-портрет за особые заслуги в борьбе против коррупции, вторая – орден Всемирного Банка второй степени.

Больше ничего. Но Филипп Костелюк хорошо помнил: сто семь лет назад, когда они познакомились, следователю было не более тридцати, и тогда он был еще лейтенантом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю