Текст книги "Флавиан. Армагеддон (СИ)"
Автор книги: Александр Протоиерей (Торик)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
– Странно, отче, что есть ещё много «нормальных» людей, здраво мыслящих, морально не испорченных, тянущихся к чему-то светлому и доброму! Иногда даже не понимаю – как это возможно в наши дни?
– А Бог где, Лёша? – улыбнулся Флавиан. – Бог, который укрепляет и защищает человека, часто неведомо для него самого.
Если бы не Его промысел, поддерживающий «на плаву» любого человека, в котором ещё есть хоть капелька способности к обновлению через покаяние и к спасению, то человечество давно бы прекратило своё существование, превратив земную жизнь в ад!
А мы, напротив, видим, что борьба за души ещё не закончена – взять хотя бы возрождение нашей Русской Церкви – и ты вот вместо «фашиста» стал церковнослужителем.
– Слава тебе, Господи, Слава Тебе! – перекрестился я истово, словно впервые осознав спасительное руководство мною Божьим Промыслом. – Слава Тебе за всё!
– Да, и Святая Гора за всех людей молится! – закончил свою мысль Флавиан. – А ты же знаешь, что «пока Афон молится – весь мир держится».
В моём кармане жужукнула CMC.
Я вытащил смартфон, открыл сообщения…
– Отче! – вздрогнул я, прочитав пришедшее послание, – это отец Никифор с Афона. Папа Герасим тяжко болен, наверное, умрёт скоро! Зовёт проститься с ним.
– Лёша! – лицо Флавиана посерьёзнело, глаза заблестели. – Давай быстро меняй билеты, летим в Салоники, звони отцам и заказывай диамонтирионы!
– Понял! – кивнул я.
Смартфон в моих пальцах уже начал жить активной жизнью.
Глава 14
ГРЕЦИЯ
– Вы извините, сейчас у водителей такси забастовка, – с акцентом, но на достаточно хорошем русском языке объяснил нам юноша Костас, сын знакомого греческого таксиста, встретивший нас вместо отца в аэропорту Фессалоников. – Поэтому он не смог приехать прямо сюда, другие водители могут побить! Он будет ждать нас на трассе за городом в сторону Халкидиков, там вы пересядете в его «мерседес», и он вас отвезёт в Уранополи.
– Как скажешь, – согласился я, загружая нашу поклажу в багажник старенького «опеля». – Забастовка забастовкой, но ехать-то надо.
***
Поговорку «Не имей сто рублей, а имей сто друзей» я переделал по-своему: «Не имей сто еврей (имеются в виду «евро» – деньги), а имей иерей, у которого сто друзей»! И хотя Флавиан уже давно не просто иерей и даже не иеромонах, а игумен (!), но в отношении друзей про Флавиана лучше не скажешь.
Тайный «штрейбрейхер», папа Костаса понтийский грек Виктор, избежав побиения другими таксистами, благополучно доставил нас в Уранополи, прямо к причалу.
На причале нас уже ждал катер от «губернатора Дафни» Яниса. Капитан катера Юра, пожав нам руки, вручил мне наши с батюшкой диамонтирионы, оформленные и полученные без нас (!) и вонзил ручки акселератора (или как уж там это у катеров называется) до упора, отчего нас с Флавианом вдавило в кресла посильнее, чем в спортивном автомобиле.
В Дафни нас уже ждал пикап с нашим несколько постаревшим и поседевшим Игорем за рулём, который, сходу забросив наши вещи в кузов, принял с места и, почти не сбавляя скорости на поворотах, понёсся вверх от пристани, в сторону Кариеса.
А куда ты нас везёшь? – спросил я Игоря, заметив, что мы проскочили мимо поворота к скиту отца Никифора.
– В Архангельскую келью, отец Никифор благословил сразу везти вас к папе Герасиму.
– Как он?
– Ещё жив, в сознании, прощается со всеми, кто к нему приезжает.
– Много приезжает?
– Сам увидишь!
***
Увидели мы уже вскоре. Метров за сто пятьдесят от ворот в Архангельскую келью, на обочине вдоль лесной дороги, сужая её до почти полной невозможности проехать, стояли приехавшие из афонских монастырей и скитов машины.
Некоторые были мне знакомы – проползая со сложенными зеркалами впритирку мимо них, я отмечал про себя: Дохиар, Григориат, Афанасиевская келья, Ильинский скит, этих не знаю, этих тоже, это Ивирон…
Папа Герасим был из «последних могикан» подвижничества, приехавших на Святую Гору в первой половине двадцатого века, и пользовался большим уважением и авторитетом среди разнонациональной братии афонских монастырей. Поэтому принять последнее его благословение возжелали многие.
Отец Никифор встретил нас в воротах кельи и провёл мимо переполненного гостями архондарика куда-то во внутренние помещения.
– Вы подождите здесь минут тридцать-сорок, – сильно похудевший и ставший совсем седым за те полтора года, что мы с Флавианом не приезжали на Афон, отец Никифор смотрел на нас мудрыми грустными глазами. – Сейчас у старца игумен Ватопеда, потом зайдут «большие люди» из России, потом я вас проведу. Ночью, когда я дежурил у постели папы Герасима, он сам спрашивал о вас обоих!
– О нас! – поразился я. – Такой старец, видящий столько народа, и помнит каких-то там нас?
– Как видишь, помнит! – кивнул отец Никифор. – И Флавиана, и тебя по именам спрашивал, сможете ли приехать.
– Слава Богу, смогли!
– Папа Герасим только телесно совсем немощен стал, – продолжил отец Никифор. – Духом он бодр и умом ясен поразительно! Всё и всех помнит, говорит тихо, но внятно и очень важные вещи, вы его каждое слово ловите и запоминайте!
– Хорошо! – кивнули мы с Флавианом.
– Ну, молитесь здесь пока, я за вами приду! – сказал отец Никифор и вышел, прикрыв дверь комнатки, в которой он нас оставил.
***
Молились мы с батюшкой, вероятно, больше часа, прежде чем за нами вернулся отец Никифор.
– Пошли, братие! – он распахнул нам дверь в коридор. – «Большие люди» из России сейчас выйдут, вы зайдёте за ними.
«Большие люди» и вправду вышли сразу же, едва мы приблизились к двери, за которой была келейка папы Герасима. Их было трое, я их сразу узнал – слишком часто их фото мелькают в новостях интернета и телевидения. Называть их не буду, но я, бесспорно, не предполагал, что люди будут настолько «большие»!
Лица у них выражали сосредоточенную задумчивость, они вышли быстрым шагом из помещения, даже не взглянув вокруг.
Мы вошли к старцу.
– Флавианушко! Алёшенька! – тихо проговорил папа Гесрасим, улыбнувшись какой-то небесной улыбкой, когда мы с батюшкой подошли к его одру. – Моё послушание закончилось, а вам ещё надо потрудиться пока…
Мы присели у его кровати на стоявшие рядом стулья.
– Сейчас непросто будет в России, – так же тихо продолжил старец, – и во всём мире будет непросто… Но вы не смущайтесь и других укрепляйте – всё, что будет, это от Бога, по Его Любви, это всё нужно, чтобы больше людей спаслось!
Папа Герасим затих, прикрыл глаза и замолчал на какое-то время, потом снова поднял веки и взглянул на нас словно откуда-то сверху, из Света, который струился из его ясных, совсем не стариковских глаз.
– Если бы вы знали, что нам всем Господь приготовил Там! – он вздохнул тихо и как-то легко-легко. – Надо ещё просто потерпеть, потерпеть и подержаться за веру и за молитву! Остальное Христос Сам сделает, а «претерпевший же до конца спасётся» (Матф. 24:13).
Ты, Флавианушко, молись и укрепляй паству, жалей их, немощных, и учи жалеть друг друга – это сейчас главное, это надо суметь в сердцах сохранить!
А ты, Алёша, всё смотри, запоминай и пиши, пиши – пусть люди через это больше узнают о Спасении, молись и пиши, деточка! Бог твой труд благословит и тебе поможет.
Идите, братие, я вам всё сказал, что вам потребно. Простите меня и молитесь о мирном отшествии моем!
– Простите нас, отче! – мы с Флавианом повалились в земном поклоне у ложа старца. – Простите и благословите нас, грешных!
– Бог вас благословит! – прошептал папа Герасим и слабой рукой осенил нас крестным знамением.
Мы вышли.
***
Через два дня папа Герасим почил о Господе.
Мы всё это время провели в скиту у отца Никифора, «отводя душу» в молитве и афонском житии после нашего активного европейского «турне».
Казалось, что мы в Раю!
***
На следующий день после погребения старца, в котором приняло участие, наверное, пол-Афона, мы с Флавианом перебрались в Пантелеимонов монастырь, чтобы оставшиеся несколько дней на Святой Горе помолиться в любимой нами обители и повидать своих пантелеимоновских друзей-монахов.
***
Отец Александр принял нас, устроил в две отдельные одноместные кельи в нешумном конце коридора на одном этаже с трапезной, чтобы нам с Флавианом удобно было зайти туда попить чаю из афонских трав с сухариками, которые всегда были наготове для оголодавших паломников.
– Ну, отцы! – улыбаясь из-под густых усов, расспрашивал он нас: – Расскажите хоть про Милан, откуда вы прилетели, что вас там впечатлило?
– Гламур, отче! – взглянув на Флавиана и увидев, что он готов уступить мне инициативу в повествовании, начал я. – Сплошной гламур и откутюр!
– Что это за слова такие? – засмеялся схимонах. – Я таких не слышал, что они означают?
– Hautecouture, отче, чтобы вам, неграмотным и дремучим монахам, было известно, переводится как «высокое шитьё», по-итальянски это звучит как AltaModa, – я изобразил на лице выражение крайней снисходительности. – A glamour – это типа «шарм», «обаяние», ну как бы тебе объяснить, чтобы было понятно…
Во! Помнишь, в прошлый раз, когда мы здесь сидели, сюда заезжал некий архимандрит из раскольничьей «филаретовской» украинской церкви, в шёлковом подряснике с вышивками, с запонками от «Swarovski», в лаковых ботинках, в монашеском ремне с плетёными кожаными косичками, с подбрито-подстриженным затылком и бородкой и весь благоухающий парфюмом, то есть духами?
– Помню, ещё бы, мы его не приняли, так он за это матом ругался! – подтвердил отец Александр.
– Ну вот, его стиль внешности и называется гламур, букву «г» лучше произносить по-украински мягко, – объяснил я этому дремучему анахорету. – Теперь представь, что весь Милан наполнен такими «архимандритами» как тот, только в «гражданке» а не в «пiдрясниках»!
– Да ну! – удивился наш друг схимник.
– Честно слово! – закивал я. – Такого количества холёных, разодетых, надушенных и преисполненных сознания собственной значимости мужиков я ещё нигде не встречал в одном месте сразу!
– Да, Лёша не преувеличивает! – подтвердил Флавиан. – Это действительно бьёт в глаза.
– Там на улицах бутиков с одеждой для мужчин не меньше, если не больше, чем с одеждой для женщин! – продолжил я. – Что-то в этом есть нездоровое, на мой взгляд со стороны. Всё-таки мужики хоть в тряпках не должны женщинам уподобляться, как мне кажется!
А так город красивый в плане архитектуры, зданий много старинных. Замок Сфорца пятнадцатого века – резиденция миланских герцогов, конечно, впечатляет… – я вдумался. – А больше я и не помню ничего особенного, сплошной гламур какой-то!
***
– Извините, что вмешиваюсь, – интеллигентного вида мужчина средних лет, сидевший с нами за одним столом, вступил в разговор, – я по поводу Милана с вами совершенно согласен, я там по работе бываю. А вы в Португалии не были?
– В Португалии? – удивился я. – Это где-то рядом с Испанией? Даже не представляю себе, что это за страна, чем она примечательна.
– Многие не представляют! – улыбнулся мужчина. – А страна очень интересная.
– Вас как зовут? – спросил его Флавиан.
– Меня – Василий! – ответил тот.
– А меня – Алексей! – представился я. – А батюшку – игумен Флавиан, а этого батюшку…
– С этим батюшкой, отцом Александром, я знаком, – засмеялся Василий. – Ещё с тех пор, когда он был архондаричьим и меня с балкона курить на берег выгонял.
– Выгонял! – кивнул согласно схимонах.
– Теперь я вовсе не курю! – улыбнулся Василий. – Очень меня тогда отец Александр адскими муками напугал, мол, там будет курить хотеться, а взять негде, вот, мол, и отвыкай, пока здесь живём.
– Отвык? – спросил схимник.
– Слава Богу, отвык, вашими афонскими молитвами!
– А почему Вы о Португалии заговорили? – вернул Василия к изначальной теме Флавиан.
– Я там живу, под Лиссабоном, ещё с конца восьмидесятых, когда из Советского Союза эмигрировал, – ответил он. – Я художником был, думал, в Европе скорее мировое признание получу, поэтому через женитьбу на француженке выехал.
– Так вы во Францию эмигрировали? – спросил я. – А почему же тогда живёте в этой Богом забытой Португалии!
– Португалия как раз Богом не забыта! – покачал головой Василий. – Там Его присутствие больше, чем в других европейских странах, ощущается, поверьте. Я много где пожил после Франции: в Италии, в Австрии, в Испании, на юге Германии, почти везде в Европе.
А осел в Португалии, там мне и помереть хочется. Прижился я там, даже гражданство у меня теперь португальское.
– Чем же она Вам нравится? – вновь спросил Флавиан.
– Ну, если в двух словах, – ответил Василий, – страна бедная, а люди добрые. Мирная страна, тихая, отношение у местных к приезжим иностранцам очень доброжелательное, никакой ксенофобии и национализма. В последние годы, правда, западные украинцы-иммигранты несколько репутацию русскоязычных подпортили, но всё равно, с другими странами не сравнить.
Португалия ведь раньше была страной великих путешественников и первооткрывателей. Португальцы полмира для европейцев открыли и свои колонии на многих континентах имели.
Плюс несколько столетий под маврами жили, до Реконкисты, тоже на национальном составе населения сказалось.
Там из всех бывших колоний переселенцы живут: из Индии, Бразилии, Африки…
– И негров, извиняюсь, афропортугальцев много? – спросил я.
– Много! Там полно темнокожих всех оттенков кожи и разрезов глаз, – кивнул Василий, – только в Португалии они немного другие, не как в прочих европейских странах, тем более в Америке. Я там тоже бывал…
– А чем они другие? – поинтересовался Флавиан.
– Не самоутверждаются, не чувствуют себя гражданами «второго сорта», а потому нет агрессивности, нет напряжённости между ними и всеми остальными португальцами.
– Интересно! – произнёс мой батюшка. – А Православие там есть?
– Есть! – ответил Василий. – В самом Лиссабоне есть две церкви Московского Патриархата, и ещё в разных местах страны – страна-то маленькая, всего девять миллионов населения.
– Пол-Москвы! – воскликнул я.
– В Португалии есть и своя местная Православная Церковь, но насколько она канонична, я не знаю – не было случая пообщаться. Мне и Лиссабонских приходов для церковной жизни хватает. К тому же я и на Святой Горе нередко бываю, у меня духовный отец здесь.
– Однако! – переглянулись мы с Флавианом. – Интересная страна!
– Действительно интересная, – подтвердил Василий. – Она не такая яркая и впечатляющая сразу, как Греция или Италия. Её красота более глубинная, она раскрывается не сразу.
Но когда ты её познаёшь, эту красоту, – не полюбить страну уже невозможно! Приезжайте в гости, я вас на машине по стране повожу, покажу разные места интересные, их в Португалии много.
А океан! Его ни с каким морем не сравнишь, уж поверьте, я морей повидал.
Атлантический океан – это что-то потрясающее! В нём есть нечто божественное, не побоюсь этого слова, некое изначальное творение Господа, первоматериал для всего живого.
– Может, и приедем, – задумчиво произнёс Флавиан. – У меня в Лиссабоне знакомые живут, тоже приглашали…
Зазвенел колокольчик помощника архондаричьего:
– Бдению время, молитве час! Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас! – раскатился эхом по коридорам монастырской гостиницы его голос.
– Ну, братие! – первым встал схимонах Александр. – Встретимся в Покровском храме на вечерне.
– Вот, возьмите мою визитку, – Василий протянул карточку Флавиану. – Там телефон и адрес, буду рад Вас видеть своими гостями!
– Спаси Христос! – благодарно кивнул Флавиан.
– Может, и правда съездим? – спросил я его.
– Может, и съездим, – задумчиво протянул он. – Как Бог благословит!
Глава 15
ГЕРОНДА И ГЕРОНДИССА
– А не хочешь ли ты, отче, вместе с братом Алексеем на пару дней раньше выехать с Афона и до вылета в Москву посетить один, а может, и не один греческий монастырь в Фессалии? – задумчиво прищурившись, спросил моего батюшку схимонах Александр, когда после утренней трапезы в «Пателеимоне» (кстати, капустные щи со сметаной были очень даже на высоте!) мы вывалились со всей толпой трапезовавшей братии и паломников на площадь перед главным собором монастыря.
– А что там есть такого, чтобы я пожертвовал ради этого двумя днями пребывания на Афоне? – вопросом на вопрос ответил Флавиан.
– Там есть старец, геронда Георгий, под руководством которого находится один мужской и несколько женских монастырей.
– И чем он интересен? В Греции немало старцев, которые окормляют и мужские, и женские монастыри, – недоуменно спросил мой батюшка.
– Интересен? – переспросил схимонах Александр. – Хотя бы тем, что его монастыри интернациональны, там спасаются братья и сестры из многих стран, в том числе и из России.
– Но в Греции много монастырей, в которых есть монахи-иностранцы… Эти-то обители чем отличаются? – продолжал недоумевать Флавиан.
– Ну, в обычных греческих монастырях число иностранцев редко превышает четыре-пять процентов. Вселенский Патриарх, вроде бы, даже запретил брать в греческие обители более десяти процентов не-греков. А в общине геронды Георгия, объединяющей четыре монастыря в Греции и один в Америке, иностранцев около семидесяти процентов, причём – половина из них русские!
– Однако! – удивлённо воскликнул Флавиан. – А что, разве эти монастыри старца под Вселенским Патриархом?
– Да нет, обычные обители Элладской Церкви, подчиняются местным епархиальным архиереям.
– А ты, отче, откуда о них знаешь? – спросил Флавиан.
– Там среди братии мужского монастыря есть мой старый друг, иеромонах Кассиан, мы с ним вместе в начале девяностых подвизались в одном монастыре в России. Потом оба уехали в Грецию, я обосновался здесь, на Афоне, а он где-то познакомился с герондой Георгием и стал его духовным чадом и насельником монастыря Святого Апостола Петра.
Он очень интересные вещи рассказывал мне об общине старца, его духовной школе, подходе к окормлению братии и сестёр.
Видишь ли, подталкивая тебя к поездке к старцу, я имею свой корыстный интерес, – схимонах Александр взглянул на Флавиана. – Моя двоюродная сестра, поживши трудницей-паломницей в нескольких женских монастырях в России и будучи женщиной образованной и начитанной, сравнив обстановку в этих монастырях с тем, что она читала о монашестве у Святых Отцов, и с тем, что она слышала о монастырях греческих от паломниц, бывавших в Греции, решила перебраться в Элладу.
Связавшись со мной, она попросила помощи в выборе монастыря, где могла бы проводить монашескую жизнь в соответствии с традиционным подходом к молитвенной и аскетической практике, не превращающим монашескую обитель в концлагерь колхозного типа.
А тут как раз к нам сюда приезжал на несколько дней отец Кассиан и рассказал мне про геронду Георгия и его духовную семью. Сам я, как ты понимаешь, выехать туда не могу, но, если ты своим опытным взглядом посмотришь, насколько рассказы отца Кассиана соответствуют реальной обстановке в монастырях старца, и скажешь мне своё веское слово, я уже смогу с чистой совестью либо рекомендовать, либо нет моей родственнице эту общину. Вот так – выручай!
– Хм… Однако… А приведи какой-нибудь пример из рассказов отца Кассиана! – попросил Флавиан отца Александра.
– Да пожалуйста, хоть вот такой, очень красноречивый, – воодушевился схимонах. – Ты ведь жизнь российских женских обителей хорошо знаешь, тебе будет легко сравнить:
Герондиссой-настоятельницей всех трёх женских обителей старца на территории Греции является матушка Феодора из Германии, урождённая баронесса фон… точно сейчас не воспроизведу её фамилию – очень сложная для русского произношения – выходец из семьи известных немецких врачей-хирургов.
– Ого! Непросто с ней сестрам, наверное, – не выдержав, вставил я. – У нас-то многие матушки-игуменьи прямо «от сохи», и то «зажигают» – дай-дай! А тут потомственная аристократка.
– Непросто, говоришь? – улыбнулся отец Александр. – Ещё как непросто, слушай! Дала она послушание одной престарелой инокине из русских гладить чего-то там в гладильне. А та, по возрастной забывчивости, регулярно забывала после глажки выключить утюг – сам понимаешь, какие последствия такой «склерозности» могли для монастыря случиться.
– А чего ж тут не понимать, – опять не удержался я. – Пожар – он и в Африке, пардон, в Греции пожар. Пых – и нету монастыря!
– Вот-вот! – продолжил схимонах. – Кто-то из сестёр это подметил и доложил матушке игуменье, мол – опасна эта сестра на таком послушании, монастырь спалит! Вот и попробуй теперь представить себе реакцию на такое сообщение какой-нибудь нашей русской игуменьи, ты же их многих знаешь?
– Ну, разная может быть реакция… – задумался Флавиан, – от «вздрючки перед строем» до…
– До этим самым утюгом по склерозной голове! – невежливо перебил батюшку я, возмутившись своим несмиренным духом. – Вспомни, что мать Ф. у себя в монастыре над сестрами вытворяла! А игуменья Хр. в соседней епархии, пока её не снял новый Владыка?
– Прости их, Господи! – перекрестился Флавиан и обратился к отцу Александру. – Так скажи, как эта герондисса-баронесса отреагировала?
– Вызвала одну молоденькую сестру и дала ей послушание: каждый раз, как старушка-инокиня из гладильни выйдет, тихонечко зайти туда и проверить – не включен ли утюг, а если включен, то выключить, но – внимание! – «Делай всё очень тихо и незаметно, так, чтобы старая инокиня не узнала о своей забывчивости и не расстроилась из-за этого!!!».
Мы с Флавианом молча переглянулись – как у Гоголя – «немая сцена».
– Там что, «инопланетяне», что ли, собраны у них?! – не выдержал я паузы.
– Да нет. Возможно, просто настоящие христиане, или старающиеся такими стать, – улыбнулся схимонах, – уж точно люди хорошие! Запамятовал уже, у кого-то я прочитал, что прежде чем стать настоящим христианином, тем более – монахом, нужно научиться быть просто «хорошим человеком» в обычном мирском понимании.
– Так, отче! – произнёс Флавиан, обращаясь к отцу Александру. – Давай-ка адрес этого монастыря и телефон своего друга отца Кассиана!
– И оливочек, которые подкопчённые такие, отсыпь нам на дорогу, – заговорщически шепнул я на ухо доброму схимонаху. – Таких, какие ты нам в подъём на Гору давал. Уж очень они в пути хорошо силы подкрепляют.
– Отсыплю! – расплылся в улыбке любвеобильный афонит.
***
– Отче! – обратился я к Флавиану, сидящему с движущимися в руках чётками на кормовой лавочке верхней палубы парома, доставляющего нас вместе с другими афонскими паломниками в Уранополь, – объясни мне, бестолковому, как это понимать: «прежде чем стать настоящим христианином, надо научиться быть просто хорошим человеком»?
– Да это просто, Лёша! – ответил мне батюшка. – Вспомни притчу о сеятеле, который сеял семя Слова Божьего на разных «почвах» человеческих душ: «…вышел сеятель сеять; и когда он сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали то; иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. Когда же взошло солнце, увяло, и, как не имело корня, засохло; иное упало в терние, и выросло терние и заглушило его; иное упало на добрую землю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать. Кто имеет уши слышать, да слышит!» (Матф. 13:3–9).
Ты же читал у Святых Отцов толкования о том, какие страсти делают душу «каменистой», какие – подобной «дороге», какие «тернистой», помнишь?
– Ну да, читал Феофилакта Болгарского, Иоанна Златоуста и… кажется, Гладкова.
– Ну вот! А теперь обрати внимание на слова «добрая земля», на которой семя Слова дало сторичный плод – именно «добрая»! Вспомни, с самого раннего детства у нас в сознании появляются оценочные категории: «хороший – плохой», «добрый – злой».
– Пожалуй, в детстве «добрый – злой» даже актуальнее, чем «хороший – плохой», – подумав, ответил я.
– Правильно, Лёша! В этом и есть особенность чистого детского восприятия мира: по ощущению отношения к себе или другим – доброму или злому!
Обрати внимание, что Христос в Своей речи постоянно пользуется этими категориями – «Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит злое» (Матф. 12:35); «Так будет при кончине века: изыдут Ангелы, и отделят злых из среды праведных…» (Матф. 13:49), и в прочих местах. Даже демонов Евангелие именует именно «злыми» духами, или духами «нечистыми» – обозначая злобу как некую духовную грязь-нечистоту, не свойственную изначально Божьему творению и приобретённую как новое качество. Замечу, что приобретённую сознательно и добровольно.
– И?
– И, соответственно, нечистота злобы, отравляя «почву» человеческой души, делает её неспособной к принятию и взращиванию в себе семени христианского учения о Боге Любви, неспособной к истинно христианской и, тем более, монашеской жизни.
Ну попробуй полить землю на грядке бензином и потом посадить в эту грядку что-нибудь – что у тебя вырастет?
– Да ничего! Или мутант какой-нибудь…
– Именно так, Лёша! – согласно кивнул Флавиан. – Злой человек или вообще не принимает Христа, отвергая его сразу, или, по какой-либо иной причине войдя членом в Церковь, становится этаким духовным мутантом, словно раковая клетка, отравляющая и убивающая здоровый организм.
– Понял, отче! – вздохнул я. – Увы! Видал и таких… Но ведь есть же и для злых возможность покаянного очищения и перерождения в духе?
– Есть! – кивнул Флавиан. – Только не абсолютная. Душа человеческая в некотором смысле подобна телесному организму: когда воспалительный процесс ещё не дошёл до критической стадии, и тело – например, нога – ещё способно напряжением иммунной системы победить болезнь – его лечат.
Когда начинается гангрена – поражённый орган ампутируют, или, в случае онкологического заболевания, удаляют опухоль с окружающими её тканями – врач причиняет человеку страдание ради спасения.
Но когда разрушительный процесс в организме уже перешёл в необратимую стадию, врачебное вмешательство становится бессмысленным, разве что обезболить удастся…
Так же и с душой человека: когда она ещё способна принять Спасение от Бога, Господь предоставляет ей все возможные условия и жизненные обстоятельства, чтобы она открылась и впустила в себя Христа и с Ним Царствие Божье.
Но когда взращенная в душе злоба уже сделала душу «мёртвой», то все усилия Небесного Врача не оживят «духовный труп».
Пример тому – народ иудейский, к которому две тысячи лет назад пришёл Спаситель. Часть народа, вняв проповеди о Царстве Любви, пошла за Ним, стала Его учениками и основанием Церкви. Другая часть иудеев, чьи души, отравленные страстями, уже умерли во зле, отвергла Сына Божьего, составила против Него заговор – и «сыны царства» стали богоубийцами, скакавшими при Кресте Спасителя с глумливыми призывами – «сойди с Креста»!
Пример тому и два разбойника. Один, в душе которого ещё нашёлся «живой кусочек сердца», покаялся и вошёл в Царство вместе со Христом. Другой, с «мёртвой» душой, погиб…
– То есть, – попытался подытожить я в своей голове, – только человек, способный на искренние добрые движения души, может стать настоящим христианином?
– Именно так! – кивнув головой, подтвердил Флавиан. – А только став настоящим христианином, может уже приближаться и к монашеству, иначе…
– Ну да! – закончил за него я, – иначе мутанты, которые и в клобуках мутанты…
Скорей бы уж добраться до того монастыря «с утюгом» да посмотреть на ту игуменью, а может, и с герондой ихним удастся пообщаться, который их так воспитал.
Флавиан посмотрел на часы: «Даст Бог, к вечеру доберёмся!».
Глава 16
ГЕРОНДА И ГЕРОНДИССА. КАРДИЦА
– Зря не задержались в Уранополе пообедать, – ворчал я себе под нос, когда наш старый знакомый, понтийский грек Феликс, вёз нас с Флавианом по извилистым дорогам Халкидиков в Фессалоники. – Можно было бы выехать на часок попозже, зато чудесно пообщались бы с октопусами в Критикосе или с дорадами у Станко! А как бы я сейчас заглотил тарелочку, нет – две, большие, макаронов с тёртым сыром, лучше с «пармеджано-реджиано»!..
– Не нуди, Лёха! – буркнул в ответ Флавиан, на ходу изучающий карту Фессалии, средней части материковой Греции. – Отец Кассиан сказал, что в Кардице, в монастыре, нас уже ждут и, я думаю, без ужина не оставят, так что терпи, паломник – послушником станешь!
– Ага! Если с голоду ноги не протянешь! – отпарировал я. – Всё бы вам, монашествующим, «постись да молись»! А нам, вашим «адъютант-его-высокопреподобия», силы нужны телесные и нервы стальные, чтобы заставлять это самое высокопреподобие вовремя таблетки принимать! Держи вот эти сейчас, пора! И воду на, запивать! – я передал Флавиану на переднее сиденье таблетки и бутылочку с минералкой. – Я чувствую, нам и сегодняшнюю ночь без сна провести придётся, так что жёлтеньких пилюль две!
– Евлогите! – смиренно произнёс мой батюшка, заглатывая порцию таблеток.
– Конечно! – жалостливо, на мотив «мы не местные», заскулил я. – Ты вот хоть таблетками перекусил, а я, бедный… А-а-а! Макаронов хочу! С тёртым сыром! С пармеджано-реджианой! И октопуса! Хоть одну щупальцу! Толстую! Поджаристую! С присосочками!
– Ну помолись, коли так хочешь, – спокойно отреагировал на мой артистический демарш Флавиан. – Господь даст тебе поджаристую, и с присосочками!
– Ну да! – испугался я. – Мне ещё не хватало у Господа всякую ерунду просить, после всего, что я уже наполучал от Него по жизни и продолжаю получать! Это я уж так просто, а то скучно тут сзади трястись в этом «мерседесе»…
– А ты молись – и не заскучаешь! – не поднимая головы от карты, сказал Флавиан.
– И то верно! – согласился я и вытащил из кармана чётки.
– Так, Феликс! – обратился к водителю батюшка, – от Салоников едем через Катерини до Лариссы, а там поворачиваем на Трикалу, и от Трикалы на юг до Кардицы. Там нас встретит отец Кассиан, и мы тебя отпустим!
– Хорошо! – кивнул Феликс.
Каюсь! Призыв Флавиана к молитве я выполнил лишь частично – на второй сотне молитв Иисусовых я честно заснул…
***
Встретивший нас на окраине греческого городка Кардица иеромонах Кассиан был худ, невысок, светлолиц и в вязаной афонской скуфье.
Мы отпустили Феликса с его комфортным «мерседесом» и пересели в старенькую, потрёпанную, но ещё весьма живенькую «аудюшку» монастыря Агиас Петрас.
– Как там отец Александр? – повернувшись к сидящему справа от водительского места Флавиану, спросил Отец Кассиан. – Всё так же боевит?
– Стареет, мудреет, но духом молод и несокрушимо бодр, – улыбнулся мой батюшка. – Молится он усердно и братии служит самоотверженно на всех послушаниях, на которые его ставят, а Господь даёт ему за это бодрость духа и радость. С ним немного побудешь рядом – и прямо заряжаешься от него оптимизмом и трудоспособностью!
– Он и в России таким был, – кивнул отец Кассиан, продолжая вести машину по окраинным улочкам городка. – В нашем первом с ним монастыре, в котором мы начинали монашескую жизнь.
