Текст книги "Флавиан. Армагеддон (СИ)"
Автор книги: Александр Протоиерей (Торик)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
Я, осенив себя крестным знамением, пошёл на свет и, завернув за поворот, увидел висящий на вбитом в стену металлическом крюке большой потемневший бронзовый сосуд с маленьким, словно у китайского чайничка, носиком, из которого торчал довольно толстый фитиль, горевший ровным пламенем и освещавший значительное пространство вокруг. Пахло разогретым оливковым маслом!
«Однако! Как у них тут всё сделано «аутентичненько», – подумал я, разглядывая отдающий глубокой древностью светильник. – Наверное, здесь какая-нибудь эксклюзивная экспозиция для VIP-персон, не рассчитанная па миллионные толпы туристов, топчущих катакомбы этажом выше! Вот куда падре Стефано моего батюшку привёл! Уважает, однако!».
Я двинулся вперёд по этой галерее, ориентируясь на свет находящегося где-то в глубине коридора, очевидно, такого же масляного светильника.
Что-то показалось мне необычным в окружающем меня пространстве. А-а! вокруг не было ни одной вскрытой погребальной ниши, все мраморные плиты с именами усопших выглядели так, словно их установили только вчера!
«Молодцы реставраторы! – подумал я. – И действительно, нельзя сюда пускать основные потоки туристов, разрушат они эту так тщательно воссозданную древнюю атмосферу! Повезло же мне, однако!»
Проходя мимо одной из кубикул, я увидал в ней в центре стены, расположенной напротив входа, большой аркосолий – глухую арку в стене с расположенной под ней гробницей, закрытой сверху мраморной плитой.
Обычно в таких гробницах хоронили богатых христиан или прославившихся подвигом мучеников, над мощами которых затем служили Божественную литургию, используя закрывавшую гробницу сверху плиту в качестве престола.
Вероятно, в увиденном мною аркосолии был погребён именно мученик, так как мраморная плита над гробницей была покрыта сверху расшитым виноградными гроздьями покрывалом, и на ней горел небольшой масляный светильник, похожий по форме на уже виденный мной настенный.
– Вот бы заснять! – рука автоматически потянулась к фотоаппарату. – Не выйдет, мало света! Вспышку я оставил в номере отеля, а без вспышки, на открытой диафрагме, нужна такая выдержка, на которой снимать с рук без штатива просто бессмысленно – кадр выйдет смазанным из-за дрожания рук! Эх!…
Следующий настенный светильник был расположен точно в углу очередного поворота коридора – так, чтобы его свет распространялся в обе стороны галерей. Я повернул и, пройдя ещё десятка с полтора шагов, услышал в подземельной тишине тихие звуки человеческих голосов.
«Ага, отцы! Таки я вас догнал! От меня не сбежишь!» – я прибавил шагу.
Звуки приближались. Из-за их отдалённости или из-за акустических особенностей подземелья я пока не мог точно определить, кому принадлежат эти голоса – Флавиану с проводником или кому-то ещё: может быть, записанному на магнитофоне аудиогиду…
По мере приближения моего к источнику звуков я стал слышать уже довольно явственно звучания возгласов, по характеру церковно-богослужебных, и пения, причём пения многих голосов! Может, это падре Стефано включил запись католической службы?
Ещё один поворот и… я замер. Передо мною открылась довольно просторная крипта, заполненная одетыми в длинные одежды, наподобие древнеримских, людьми, которые устремили свои взоры вглубь крипты к находящейся в стене широкой аркосоли с гробницей-престолом, покрытой вышитым покрывалом и освещённой двумя восковыми свечами, между которыми стояла чаша, по виду похожая на обычный церковный потир, и лежал круглый хлеб, положенный на светлое металлическое блюдо на невысокой широкой ножке.
Перед ними стоял на коленях седовласый человек с напоминающей епископский омофор широкой тканой лентой, спускающейся концами на грудь с его шеи, венчаемой крупной курчавой головой с лицом, обращенным к изображённому в глубине аркосоли «Доброму Пастырю» – образу, символизирующему в первохристианские времена Христа-Спасителя.
Кажется, я попал прямо на Евхаристический канон – главную часть литургии, во время которой схождением Духа Святого совершается преложение хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы – величайшие Дары Сына Божьего страждущему человечеству!
Я стоял тихонько, боясь шевельнуться и неосторожным звуком нарушить благоговейность момента: слава Богу, мобильник я выключил ещё перед входом в катакомбы.
Стоя позади всех молящихся у входа в крипту, я только пытался понять – кто эти люди? Католики? Копты? Какие-нибудь протестанты-«реконструкторы»? Уж больно точно их одежды воспроизводили виденные мною во множестве изображения одеяний древних римлян!
Или это вообще какой-то спектакль или съёмки исторического кинофильма? Но тогда где же зрители или камеры с сопровождающей съёмочной командой? Нет, похоже, тут служат литургию по-настоящему!
В этом меня убеждал ещё и явно присутствующий здесь в обилии особый дух благоговения и молитвы, заполняющий всё пространство крипты и заставляющий моё сердце взволнованно произносить: Господи! Иисусе Христе! Помилуй мя!
Этот молитвенный дух, хорошо знакомый мне по афонским монашеским богослужениям, ощущаемый мною всегда и во время евхаристического моления Флавиана у престола нашего скромного Покровского храма, – дух, наполняющий собою Метеоры, лучащийся из Кувуклии в иерусалимском Храме Гроба Господня, заставляющий учащённо биться сердце у мощей преподобного Сергия в Троице-Сергиевой Лавре, – этот дух свидетельствовал: никакой «реконструкции», здесь всё серьёзно! Здесь всё очень даже по-настоящему!
Памятуя наставления духовника о том, чтобы бросать все размышления и гнать помыслы, когда сердце настроено на богообщение, я выключил аналитические способности мозга, скомандовав ему что-то типа «стоять-молчать-бояться!», и дал душе наполниться окружающим меня духом молитвы, прийти в состояние мира, тишины, сокрушения о собственном греховном естестве и тихой светлой радости о Господе и о Его беспредельной, всё покрывающей Любви!
– Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй мя, грешного! – повторял я, чувствуя, что Он меня слышит, любит и, как обычно, милует! – Господи! Слава тебе за всё!
Возвратился к реальности я оттого, что кто-то деликатно касался моего предплечья и тихонько теребил за рукав.
Я открыл глаза – невысокая женщина средних лет, сдержанно улыбаясь, держала меня за руку и легонько тянула в глубину крипты, в сторону подходящих причаститься молящихся.
Я стряхнул с себя лёгкое оцепенение и сфокусировал взгляд на происходящем у аркосоли: там одетые в древние одежды люди разного пола и возраста подходили к совершившему евхаристию пресвитеру и принимали от него в ладонь частицу Святого Хлеба, после чего, приняв её в уста и проглотив, испивали в три глотка Святой Крови Господней из чаши, бережно подносимой к устам каждого совершителем литургии.
Держащая меня за руку женщина явно звала принять участие в причащении и меня, вполголоса говоря мне что-то на незнакомом мне языке.
– Speak english? Parla italiano? – тихонько спросил я эту женщину, только улыбавшуюся в ответ и явно не понимающую моих вопросов. – Как же Вам объяснить, что я не готовился сегодня к причащению, не читал «Последование», уже поел с утра…
Она кивнула, словно поняла, и снова тихонько потянула меня за руку, приглашая к причастию.
Признаюсь честно – тут я испугался! Во-первых, я и вправду не был готов к принятию Святых Таин, приступить к которым спустя лишь пару часов после плотного завтрака я, честно, не дерзал. Да и потом – кто были эти христиане, совершавшие здесь сейчас таинство евхаристии? Совсем не факт, что православные!
А причащаться с членами другой конфессии за их богослужением мне, «ортодоксу», канонически не положено! Да, молиться сейчас было удивительно легко и благодатно, но ведь это же может быть и от присутствия здесь во множестве святых мученических мощей!
Словом, я отказался! Женщина поняла, ещё раз улыбнулась мне доброжелательно, погладила меня утешающе по руке и пошла причащаться сама.
Я постоял ещё немного. Затем, решив, что мне здесь оставаться, очевидно, не стоит, перекрестился на образ «Доброго Пастыря» в глубине аркосоли и тихонько покинул крипту, вернувшись в галерею, из которой я пришёл, как мне показалось…
В том, что я пришёл не из неё, я убедился уже шагов через пятьдесят, уткнувшись в тупик, от пола до потолка заполненный не вскрытыми погребальными нишами. Я повернул назад, на свет светильника, видимый мне впереди, но снова вышел не туда – светильник был не тот, висящий на вбитом в стену крюке, а керамический, стоящий на маленьком каменном выступе невысоко от пола – здесь я тоже ещё не был.
Метнувшись взад-вперёд ещё в несколько коридоров и оказавшись в конце концов в темноте, я малость растерялся – надо было как-то выходить к людям наверху, но как?
Я вытащил из кармана смартфон, включил его, нашёл в приложениях функцию фонарика, предварительно оценив, что при теперешнем уровне зарядки аккумулятора светить фонарик больше пяти минут вряд ли сможет. Но хоть пять минут – мои! А за пять минут можно и… – что можно успеть за пять минут, я так и не успел придумать, так как фонарик предательски моргнул и выключился, а телефон промурлыкал знакомую корейскую мелодию выключения.
Кажется, я «попал»! Я вспомнил, как читал, что две англичанки сколько-то лет назад, заблудившись в катакомбах, вышли из них спустя лишь трое суток, проблуждав в темноте, причём вышли на другом конце города и – одна с потерянным рассудком, другая – с полностью поседевшей головой.
Я вздрогнул – повторять их судьбу мне как-то не хотелось…
«Господи! Что ж делать-то!» – воззвал я, устремив взор в темноту над головой.
«Как что? – ответил я сам себе. – Вот это и делай, молись!».
Я встал на колени.
Не буду рассказывать, о чём и какими словами я молился – Флавиан их от меня потом на исповеди услышал, и довольно!
Но после молитвы пришло успокоение вместе с уверенностью – всё будет хорошо!
А после успокоения пришёл мальчик. Лет десяти, в светлой тунике чуть выше колен, препоясанный плетёным нитяным пояском, курчавый, с весёлыми сияющими глазами и с масляным светильником в руке.
Точно! Я его видел рядом с женщиной, которая звала меня причащаться! Может быть, это её сын?
Однако размышлять было некогда, мальчик энергично взял меня за рукав куртки и потянул за собой, что-то весело приговаривая. Я смиренно повиновался этому жизнерадостному отроку и пошёл по коридорам и закоулкам подземелья, ведомый им «яко овча».
Шли мы недолго, минут через десять впереди забрезжил свет, идущий явно от электрического источника. Мой вожатый подвёл меня к небольшой площадке, от которой начинались ступени лестницы, ведущей наверх, и отпустил мой рукав.
– Мальчик, мальчик, подожди! – обратился я к нему, словно он понимал русскую речь. – Мне так хочется хоть как-нибудь отблагодарить тебя! О, есть!
Я сунул руку в боковой карман фотоаппаратной сумки, вытащил оттуда леденцовую конфетку из тех, что раздавали в самолёте, в обёртке с надписью «Аэрофлот», и протянул своему маленькому проводнику.
Он взял конфету, повертел её в руках и сунул за пазуху, затем покопался там же, в глубинах туники, и вытащил оттуда какой-то керамический черепок, который и протянул с улыбкой мне, после чего развернулся на одной ноге и скрылся в темноте коридора, ещё какое-то время помелькав огоньком удаляющегося светильника. Я вздохнул, благодарно перекрестился и стал подниматься но каменным ступеням к электрическому свету.
Подъём был совсем недолгим, через минуту я уже стоял в освещённом электролампами коридоре с пустыми погребальными нишами по стенам. Посмотрев направо и налево, я прислушался: мне послышался где-то рядом какой-то знакомый звук…
Так и есть! Это же тот самый глуховатый голос аудиогида, раздающийся из подхрипывающего динамика старого магнитофона падре Стефано! Я рванулся на звук и, завернув за угол шагах в двадцати от выхода с лестницы, по которой я только что поднялся, буквально наткнулся на Флавиана с падре Стефано, выходящих из небольшой кубикулы.
– О! Лёша! – удивился Флавиан. – А ты разве не…
Он оглянулся назад, в тесное помещение с локулами по стенам и небольшим аркосолием в центре, потом опять недоуменно посмотрел на меня, на падре Стефано и опять в кубикулу.
– Как ты успел раньше меня выйти, ты же там что-то фотографировал на потолке? – взгляд батюшки выражал искреннее недоумение.
– Отче! Ты перепутал, – заговорил я, ещё не успокоив до конца дыхание после быстрого подъёма по лестнице. – Я фотографировал потолок не здесь, это было ещё до того, как я потерялся!
– Ты потерялся? – глаза Флавиана ещё больше раскрылись от удивления. – Ты же не отходил от нас!
– Ещё как отходил! – я повернулся к падре-проводнику: – Скажите, а христиане какой конфессии приходят сюда служить литургию в исторических древнеримских одеждах?
– Где вы видели христиан в древнеримских одеждах, служащих литургию? – неожиданно взволнованным голосом спросил меня наш провожатый. Глаза его заблестели.
– Вон там, внизу! – махнул я рукой в сторону, откуда пришёл. – Тут рядом, хотите покажу?
– Покажите, скорее! – ещё более взволнованно сказал падре Стефано.
– Пойдёмте! – пожал плечами я. – Я думаю, вы это место лучше меня знаете!
Завернув за угол, откуда я поднимался по лестнице, мы уткнулись в тупик. Тут уже взволновался я сам.
– Подождите! Это точно было здесь, небольшая арка и ступени, ведущие вниз! Я не мог ошибиться, тут всего два десятка шагов! – я недоуменно огляделся. – Падре Стефано! Я же там был, там была литургия, я молился там с ними, вы верите мне?
– Верю! – с глубокой печалью вздохнул старый католический священник. – Вы шестой человек, от кого я слышу такое сообщение! Я потому и пришёл сюда работать гидом, что надеюсь когда-нибудь и сам сподобиться подобной встречи!
– Встречи с кем? Кто эти христиане? – продолжал вопрошать его я. – Кто ещё видел их, кроме меня?
– Я думаю, что это те первые римские христиане, которые жили и молились здесь во времена апостолов и их преемников, первых епископов Рима! – ответил падре, снова вздохнув.
– Господи! – вздохнул уже я. – Да разве такое возможно?
– У Бога всё возможно… – задумчиво протянул Флавиан.
– Это в нашей мирской земной жизни мы обитаем в пространстве и времени, Алексей, – поднял на меня свои грустные умные глаза падре Стефано. – А в Вечности, за границей материального мира, времени нет. Там и прошлое, и настоящее, и будущее соединены воедино. А граница между миром земным и вечным порой гораздо тоньше, чем мы можем себе представить. Собственно, вы в этом сами сейчас убедились…
– Ничего себе! – задохнулся я, пытаясь осознать всё услышанное от старого падре. – Но почему это было со мной?
– Бог знает, Ему виднее! – ответил Флавиан. – Расскажи-ка подробно всё, что с тобой произошло!
Я рассказал. Подробно. И про женщину, звавшую меня причаститься. И про мальчика, которому я дал самолётный леденец. Слушая меня, падре Стефано только грустно кивал головой, от волнения перекладывая из руки в руку выключенный магнитофон с аудиогидом.
– Да! Всё именно так, до деталей! – со вздохом произнёс он. – Те пятеро рассказывали всё в точности так же!
– А кто они, эти пятеро? Священники, монахи, католики, православные? – продолжал спрашивать я.
– Все они были мирянами. Двое из них – дети восьми и тринадцати лет, одна пенсионерка из Германии, одна римлянка – инвалид с искривлённым позвоночником. От неё, кстати, я в первый раз и услышал о подобной встрече в катакомбах, когда ещё был простым приходским священником в Риме, – ответил падре Стефано. – И ещё негр из Африки, некрещёный, большой и наивный как ребёнок. Кстати, он и оба ребёнка причастились на тех литургиях, свидетелями и участниками которых они стали!
– Некрещёный негр из Африки причастился? – поразился я.
– Он крестился уже после этого, я его окрестил, – кивнул наш проводник. – Здесь много лежит людей, не успевших креститься до мученической кончины, – падре обвёл глазами окружающее пространство катакомб. – Крестившихся кровью, как принято говорить.
У вас, в России, ведь тоже бывает, когда на большие праздники в массе причастников оказываются случайные и даже некрещёные люди?
– Бывает! – подтвердил Флавиан. – В больших городских приходах, где нет постоянной общины или она растворяется в массе невоцерковлённых толком «захожан», бывает!
– Вот видите! – продолжил падре. – Господь же не отвергает их, но промыслительно допускает подойти к Святой Чаше! Того негра, в крещении Петра – я дал ему имя в честь нашего Первоверховного апостола, Он тоже допустил! Теперь этот Петр – священник в Африке, в Кении, он присоединился к православному Александрийскому Патриархату…
– Почему же он не стал католиком, раз Вы его крестили в католической церкви? – не смог удержаться я от вопроса.
– Богу виднее! – пожал плечами падре. – Меня это не обижает, он верно служит Христу, а это главное! Мы с ним переписываемся иногда.
– Да! – вдруг вспомнил я. – Мальчик, который меня провожал, дал мне вот это в благодарность за мою конфетку!
Я вытащил из кармана тот керамический черепок и поднёс его к свету. Мы втроём уставились на него.
На черепке, очевидно – обломке кувшина, была процарапана детски наивной рукой картинка: рыбка, которая, казалось, даже улыбалась, глядя на нас прищуренным глазком.
– ИХТИС! – улыбнулся Флавиан, взглянув на падре Стефано.
– ИХТИС! – кивком подтвердил тот.
– Э! Батюшка! – взглянул я на Флавиана. – Это что за слово такое вы произносите, простите меня, неграмотного!
– Это «акроним», Алексей! – ответил старый падре. – Имя Господа Иисуса Христа, состоящее из начальных букв: «Иисус Христос Теу Иос Сотирос» – «Иисус Христос Божий Сын Спаситель», по-гречески ИХТИС – рыба! Разрешите мне посмотреть?
– Да, конечно! – я протянул ему черепок с рисунком. Падре Стефано с минуту смотрел на процарапанный рисунок, безмолвно шевеля губами, затем осенил себя крестным знамением по-католически, слева направо, поцеловал изображение и вернул черепок мне.
– Каюсь, завидую! – улыбнулся он.
– Я тоже… – тихо вздохнул Флавиан.
***
Вечером, сидя на балконо-террасе на крыше нашего одноподъездного отельчика, любуясь закатными кусочками Рима, видимыми с нашей обзорной площадки, и попивая весьма средненький кофеёк из отельной кофе-машины, мы с Флавианом долго сидели молча – каждый думал о чём-то своём.
– Отче! – прервал я молчание. – И всё-таки, почему я? Почему мне уже не в первый раз Господь даёт опыт контакта с чем-то запредельным, от которого можно свихнуться или впасть в прелесть?
– Ну не свихнулся же? – улыбнулся Флавиан.
– Вроде, нет… – протянул я.
– И в прелесть не впал! – продолжил он.
– Ну, это тебе виднее, ты же духовник!
– А ты считаешь себя достойным таких проявлений Божьего Промысла?
– Да ты что, отче! – я аж подпрыгнул на неудобном железном стульчике. – Я тому и дивлюсь, что я – «свинья-свиньёй, на которой свинья сидит и свиньёй погоняет» – а со мною такие вещи происходят!
– Значит, ты не в прелести! – констатировал Флавиан. – Как только дивиться перестанешь и сочтёшь, что сподобляешься сего по «заслугам», знай – именно такое самоощущение и называется духовной прелестью!
– Тогда зачем Господь… – начал я.
– Затем! – перебил меня духовник. – Не задавай вопросы, на которые Господь Сам не даёт тебе разумения, всему своё время! И потом, ты же сказал тогда, что очень хотел бы причаститься в катакомбах у мученических гробов?
– Сказал! – подтвердил я.
– Слово произнесённое, Лёша, слишком ответственный акт, – посмотрел мне в глаза Флавиан. – Возможно, это был ответ на высказанное тобою желание!
– А я отказался… – вдруг дошло до меня. – А разве ты бы благословил меня причаститься в той ситуации?
– Меня там не было, не могу сказать, – задумчиво произнёс мой батюшка. – Хотя иногда нужно принимать решения самостоятельно, не цепляясь за отсутствующего духовника!
– Понял, отче! – грустно кивнул я. – А как ты думаешь, что значит этот черепок с ИХТИСом, который дал мне мальчик?
– Не знаю, – улыбнулся Флавиан, взглянув на мою расстроенную физиономию. – Может, это пропуск такой! Вот вернёшься ещё раз, когда-нибудь, с этим пропуском в катакомбы, и тебя по нему опять на Божественную литургию пропустят! Кто же знает?
– Если Бог благословит, обязательно вернусь… – тихо ответил я, сжав в ладони кусочек керамики с процарапанной на нём рыбкой.
Глава 9
ПУТИН
– Putin is clever and strong man! (Путин – умный и сильный человек!) – почтительно воскликнул солидный пожилой грек-таксист, когда мы с Флавианом, загрузившись к нему в бежевый «Мерседес» в афинском аэропорту, вынуждены были на традиционный вопрос «what country do you come from?» (из какой страны вы приехали) традиционно ответить – From Russia! (Из России!).
Причём греки произносят название нашей страны не как англо-американцы – «Раша», а прямо как написано по буквам – «Руссия», похоже на «Русь», что лично меня, например, вполне устраивает.
– Oh yes! – согласился я с греческим таксистом относительно его оценки нашего президента. – I think so! (О да! Я тоже так думаю!).
– Батюшка! – повернулся я вполоборота с правого переднего сиденья машины к утонувшему в заднем мерседесовском диване Флавиану (О-о! Мне его опять вытаскивать!), – у таксистов это что, международно-профессиональное восхищение главой нашего государства? Помнишь римского Маурицио? Он чуть не слово в слово это же говорил. Прямо гордость за страну берёт! Приятно!
– Конечно, приятно! – согласился Флавиан. – А помнишь разговор на эту тему в келье папы Василиса, на Афоне, тогда ты не был в этом так уверен?
– Да, согласен! – без возражений ответил я. – Тогда, наверное, большинство было в Путине совсем не уверено. Кроме нашего старца, отца Ильи, который всем в конверты с ответом на письма к нему вкладывал распечатанную молитву архангелу Михаилу о помощи и защите президенту Владимиру.
Я, честно говоря, этого не понимал – зачем старцу президента «пиарить»? Ну, президент как президент, один из наших, попавших во власть, советских функционеров, ещё и кэгэбист бывший; а они, как говорят, «бывшими» не бывают.
Сам же помнишь отношение верующих к «Конторе Глубокого Бурения» после всех лет советской власти!
– Помню, ещё бы! – согласился Флавиан.
– Ну вот, понятно же – почему я тогда, у папы Василиса, был сперва с этим «угольщиком» Тимофеем из Питера единодушен, – сказал я.
– С ним многие тогда были единодушны, – подтвердил Флавиан.
– Было отчего! – вздохнул я, меняя неудобную позу на обычную посадку в автомобильном кресле.
***
Вот ведь, напомнил батюшка ту встречу на Афоне! Я её и подзабыл уже за множеством протекших с тех пор событий…
А было это в один из первых наших с Флавианом приездов на Святую Гору. Мы с ним тогда спускались из Кариеса (административной столицы Афона) мимо монастыря Кутлумуш через большой оливковый сад к келье Панагуда, месту подвигов старца Паисися Святогорца.
Было жарко, место было открытое, середина августа, солнце нещадно палило моего толстого, прихрамывающего на обе ноги батюшку, его подрясник и тонкая хэбэшная безрукавка взмокли от пота.
На тропе нас догнала группа из шести русских паломников, по виду вполне успешных молодых бизнес-менеджеров или «айтишников» в фирменном туристическом «прикиде», кроссовках «Salomon» и с дорогими углепластиковыми палками для скандинавской ходьбы – словом, вполне «упакованные» ребята.
Поравнявшись с нами, высокий веснушчатый мужчина с аккуратно подстриженной рыжей бородкой, лет тридцати с небольшим, очевидно, старший в группе, спросил:
– Вы из России? – и получив утвердительный ответ, поинтересовался: – Вы тоже идёте к ясновидцу папе Василису?
Мы с Флавианом переглянулись – степень «православности» этих ребят сразу стала очевидной.
– Вы имели в виду к «прозорливцу»? – переспросил Флавиан. – «Ясновидец» – это термин скорее оккультистов, чем христиан.
– Ну, пусть будет прозорливец! – добродушно согласился рыжебородый. – Меня Валерий зовут, а Вас как?
– Отец Флавиан, игумен, – представил я батюшку. – А меня Алексей!
– Очень приятно! – протянул руку Валерий. – Мы тут все «угольщики» – работаем в угольном бизнесе. Мы с Сергеем и Васей (он показал рукой на двоих из своей группы) с Кузбасса, кемеровские; Эмиль и Саша из Москвы, а Тимофей из Питера (остальные тоже кивнули). Вот путешествуем по интересным местам, здесь в первый раз.
– Понятно! – кивнул Флавиан. – А кто вам посетить папу Василиса посоветовал?
– Турист один, православный, как это правильно называется, паломник?
– Паломник! – кивнул мой батюшка.
– Он нам всё что-то невразумительное про вред электронных карт рассказывал. Я так и не понял, честно говоря, в чём там «фишка».
А потом он посоветовал сюда, к папе Василису сходить, мол, он и будущее предсказать может, и всё такое. Вот, хотим спросить, что там теперь из-за этого «кризиса» с нашим бизнесом будет?
– А где он находится, папа Василис? – спросил Флавиан. – Я сам сюда только третий раз приехал, многих ещё не знаю.
– В монастыре сказали, вон в том домике! – Валерий палкой показал на виднеющуюся в дальнем углу сада небольшую келью с черепичной крышей. – Вы не к нему? А то давайте вместе пойдём, и нам с земляками церковными идти как-то комфортнее.
– Хорошо, пойдём вместе! – неожиданно для меня согласился Флавиан.
И мы пошли вместе. «Угольщики» деликатно сбавили скорость, давая возможность не отставать прихрамывающему батюшке.
В простенько сколоченной из жердей, увитой виноградом беседке, стоящей рядом с самой кельей, с папой Василисом уже разговаривали два небедных, судя по внешнему виду, пожилых грека.
Ещё три человека сидели чуть поодаль на пенёчках, явно взятых из поленницы под навесом, прячась от палящего солнца в тени дерева. Я пригляделся к ним.
– Алексей, здравствуй! – поднялся один из них, выходя из тени на свет. – Твой батюшка, геронда Флавиан, с тобой? Вы пришли к папе Василису?
– О! Брат Антоний! – обрадовался я, узнав Антона, двадцатипятилетнего весёлого гагауза, закончившего Киевскую семинарию, но вместо принятия сана работающего гидом-индивидуальщиком по Афону.
Хорошо зная греческий, русский, румынский и английский языки, будучи на короткой ноге с экономами и архондаричьими многих афонских монастырей, излазив Святую Гору по большинству труднопроходимых троп и имея доверительные отношения со многими келиотами и отшельниками, Антон был весьма востребованным в своей профессии «специалистом», к тому же – жизнерадостным и искренне доброжелательным спутником.
Во второй приезд на Афон мы с Флавианом пользовались его услугами для проникновения в один уединённый скит, после чего Антон, наобщавшись с моим батюшкой, стал называть Флавиана не иначе как герондой и оказывать ему знаки большого уважения.
– Со мной! – кивнул я. – Он за углом, остановился у калитки попить воды из крана!
– А это ваши прихожане? – Антон кивнул на рассаживающихся вдоль стены кельи на узкой лавочке «угольщиков».
– Нет, мы с ними сейчас только, чуть ниже Кутлумуша встретились. Мы с батюшкой вообще-то шли вдвоём в Панагуду, а эти ребята позвали нас с собой сюда, и батюшка благословил! – я посмотрел в сторону беседки, в которой папа Василис разговаривал с греками. – А что, правда папа Василис прозорлив?
– Кто говорит да, кто говорит нет, – пожал плечами Антон. – Я у него бывал не часто, при мне ничего сверхъестественного не случалось…
Хотите, я вам поперевожу? Я с двумя русскими из Ставрополя здесь, бизнесменами, верующие мужики – нормальные! У них священника перевели из их прихода в другое место, а община хочет просить архиерея вернуть его обратно – хилое, конечно, дело, вряд ли Владыка своё решение отменит.
Вот хотят спросить об этом старца, ну и вообще с авторитетным афонским духовником пообщаться. Я им предлагал к отцу Никифору или к папе Аверкию, но им кто-то в России про папу Василиса рассказал, и они только к нему захотели. А мне что – клиент заказывает маршрут, я веду и перевожу!
Папа Василис, вероятно, сначала со всеми вместе поговорит, а уж потом, у кого индивидуальные вопросы, будет отдельно беседовать, – Антон взглянул на беседку, из которой уже выходили греки. – Пойдём, я сперва на общей беседе переводить буду, потом, если нужно, вам с батюшкой переведу – мои клиенты не обидятся, они батюшек уважают. Потом уже ими займусь!
А «угольщики» пусть просят перевести послушника папы Василиса, тот английский знает и немецкий немного.
– А сам папа Василис по-английски не говорит? – спросил я.
– Нет, что ты! – воскликнул Антон. – Только по-гречески. Он вообще крестьянский сын, даже школу не закончил, ещё мальчиком сюда пришёл и уже шестьдесят с лишним лет на Святой Горе живёт.
Мы пошли в беседку, за нами потянулись все остальные.
– Благословите, Геронда! – подскочил к Флавиану Антон, сложив ладони.
– Ты у папы Василиса сперва благословись, – смиренно отстранился Флавиан. – Он же наверняка по хиротонии старше.
– Папа Василис не священник, он простой монах, батюшка! – улыбнулся Антон.
– Ну, тогда… Благодать Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа на рабе Божьем… – Флавиан благословил Антона, по привычке «полным чином».
– Как мне нравится, батюшка, как Вы благословляете! – выпрямился Антон, поцеловав благословившую Флавианову десницу. – Я о таком благословении только в семинарии в учебниках читал, никто больше так не благословляет.
– А ты так и не собрался рукополагаться? – спросил его батюшка.
– Сначала дом на родине в Молдавии построю, потом на свадьбу заработаю, машину куплю, женюсь – тогда, быть может, и пойду в священники! – Антон улыбнулся. – А то рукоположишься – и вместо молитвы у престола будешь всё теми же проблемами заниматься: дом, машина, жену с детьми одеть, в отпуск к морю свозить… Я уже на своих бывших однокурсников насмотрелся, кто рукоположен.
– Ну, тебе видней! – входя последним в беседку, сказал Флавиан.
– Евлогите, папас! – встал навстречу Флавиану со стульчика папа Василис.
– О Кириос, геронда! – ответил Флавиан, благословляя старца. Они обнялись и поцеловали друг другу руки.
Папа Василис был маленьким, стареньким, с редкой бородкой и очень молодыми блестящими глазами. В замусоленной вязаной кофте с продранными на локтях рукавами, в старом вылинявшем подряснике с лохматящимся нижним краем, в вязаной растянутой шапочке, он бы выглядел совершенным бомжем, встреть я его где-нибудь на городской улице!
Но здесь, на Афоне, его вид был совершенно естественным и вполне обычным для келиота – монаха, живущего в одиночестве или с одним-двумя сокелейниками и не имеющего необходимости заботиться о «презентабельности» внешнего вида.
Послушник папы Василиса, тот самый, который владел английским языком, рассадил нас всех по лавочкам в беседке и принёс кофе, кувшины с холодной водой и стаканы – чаша с лукумом уже стояла на столе.
