Текст книги "Флавиан. Армагеддон (СИ)"
Автор книги: Александр Протоиерей (Торик)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
Папа Василис осмотрел всех присутствующих живым заинтересованным взглядом, потом сказал что-то на греческом.
– Папа Василис говорит, – начал переводить Антон, – что он очень радуется, когда видит гостей из России. Оттуда приезжает много молодых, серьёзных мужчин, верующих во Христа или хотящих понять христианскую веру. Из Греции чаще приезжают уже немолодые мужчины, у которых случаются какие-то проблемы в жизни. Хотя молодые тоже приезжают, и некоторые даже остаются монахами.
Старец радуется тому, что у русских есть сильное стремление к Богу и сильное желание посетить Святую Гору – Удел Всесвятой Богородицы! Старец знает, что для русских приезжать на Афон сложно, потому что на это надо потратить много денег и времени на оформление документов, тогда как для греков приехать сюда и проще, и дешевле. За это он уважает русских ещё больше.
– Если бы у нас в России правительство заботилось о людях, а не только о своих карманах, – саркастично отреагировал на это один из «угольщиков», Тимофей из Питера, – тогда бы ещё больше народа сюда приезжало!
– Ну, вроде, сейчас-то лучше стало, – возразил ему один из ставропольцев. – Вон и с налогами полегчало, и зарплаты с пенсиями выросли, да и платят их практически уже без задержек.
– Нефть подорожала во всём мире, вот и зарплаты с пенсиями платят, – пренебрежительно отпарировал питерец. – Сидит страна на нефтяной «игле», импортом всё заполонили, а сами ничего не производим, одна торговля!
Антон вполголоса переводил папе Василису суть этого спора.
– Так зато продукты теперь все есть, одежда, бытовая техника, – доказывал ставрополец. – Вспомните, что раньше было на полках магазинов!
– Продукты иностранные – одна химия, шмотьё китайское, техника тоже собрана для стран третьего мира, со штампом «без права продажи в Евросоюзе» – Путину до этого дела нет, он-то не на рынках одевается! – питерский «угольщик» махнул рукой. – Нормальных курортов сделать не могут, на лыжах покататься приходится в Швейцарию ездить, а за одеждой в Милан.
– Ну так не всё сразу, – защищался ставрополец. – Надо же было основные потребности насытить, пусть хоть китайским товаром, ведь правильно, батюшка? – он повернулся в сторону папы Василиса. – Скажите, что вы об этом думаете?
Все также повернулись в сторону старца, ожидая услышать его мнение по волнующему всех россиян вопросу. Старец с лёгкой грустью в глазах оглядел сидящих.
– Вы не с той стороны смотрите на свою жизнь в России! – начал переводить его речь Антон. – Нефть, товары, курорты, хорошая одежда, большая зарплата… Этого человеку никогда не будет достаточно, он всегда хочет ещё больше и ещё лучшего качества, особенно, когда видит это у другого.
И он говорит: я тоже хочу, дайте и мне! Это происходит и тогда, когда человек беден и голоден, и когда он сыт и богат – такова природа плотского человека.
А потом происходит, как написано в Евангелии про человека, который разбогател и сказал сам себе: «…скажу душе моей: душа! много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись!» (Лук. 12:19).
Он решил, что теперь он будет счастлив, наслаждаясь плотскими удовольствиями – едой, вином, весельем.
А Евангелие говорит дальше:
«Но Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?» (Лук. 12:20).
Так происходит со всеми людьми, во всех странах, когда они думают только о земном – разбогатеть, есть вкусно, пить алкоголь, пьянеть и веселиться, ублажать своё тело разными наслаждениями.
Потом приходит смерть, душа извергается из тела, и больше не имеет возможности получать те удовольствия, которые она получала через него!
Но привычка к этим удовольствиям и желание их не остались в теле – они в душе, они в сознании, и они кричат – я хочу, дай мне опять! Как кричит пьяница с похмелья, или наркоман, когда у него кончаются наркотики.
Но он не может больше иметь эти удовольствия, потому что его тело уже закопали в землю, оно разлагается там, его едят черви.
А душу тоже едят черви. Черви неутолимого желания – страсти, мучает совесть, жжёт огонь сознания того, что этого мучения можно было избежать, и что теперь оно вечно. Это и есть ад!
Поэтому в земной жизни для нас наиболее полезны не те люди, которые дают нам возможность получать плотские удовольствия, а те, которые помогают избежать ада, спастись от вечного мучения.
Делом такого спасения души занимается Церковь и её священнослужители, которые учат людей заповедям Божьим – правилам, как спасаться от вечного мучения, и ещё они совершают таинства, разные священнодействия, которыми они освящают людей и всю землю.
А правители народов должны оцениваться по тому, насколько они помогают Церкви делать эту работу – спасать души людей от ада!
Как я знаю, ваша страна Россия является светским государством, у вас Церковь отделена от него, как и другие религии, нехристианские, так?
– Так! – закивали присутствовавшие.
– Наша страна, Греция, официально называется религиозным государством, у нас Православие – государственная религия, священники получают зарплату как государственные служащие, церкви и монастыри получают деньги из государственной казны.
Теперь давайте сравним положение Русской Церкви в светской России и Элладской Церкви в религиозной Греции. У нас, особенно в последние десятилетия, когда в правительстве стало много масонов, которые даже не скрывают свою принадлежность к масонству, против Православия и самой Церкви идёт постоянная разрушительная работа!
Церковь в Греции вытесняют из общества, из образования, обкладывают налогами, сокращают число священников, рукоположение которых запрещают совершать архиереям сверх количества диктуемого Евросоюзом.
В то же время в светской России строят много новых храмов, рукополагают священников, для обучения их создают новые семинарии! Священники допущены в светские школы и вузы, издаются христианские книги, светские правители помогают Церкви реставрировать и строить храмы и восстановить её влияние на души людей. Президент Путин близко общается с Патриархом Алексием и прислушивается к его советам.
Как вы думаете, какое правительство с каким президентом во главе больше делает для спасения душ своих граждан?
– Получается, наше… – нерешительно проговорил московский «угольщик» Эмиль. – Выходит, Путин хороший президент?
– Если посмотреть со стороны религиозной, то очень хороший, другого такого правителя государства, который столько сделал бы для Православия, как ваш Путин, в мире сейчас больше нет, – убеждённо засвидетельствовал папа Василис.
– Однако! – задумчиво произнёс питерский Тимофей.
– Путин – Божий избранник! – продолжил папа Василис. – Любой правитель – это Божий избранник на правление народами, апостол Павел в послании к Римлянам пишет: «…нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены» (Рим. 13:1).
Но бывает правитель от Бога как Его благословение, а бывает как Божье наказание и вразумление – таковыми были все тираны и мучители своих народов во все века, и в двадцатом тоже: и Ленин, и Гитлер, и наши греческие «чёрные полковники».
А были и святые правители: равноапостольный Константин Великий, преподобный Симеон Сербский, ваши русские равноапостольный князь Владимир Киевский, мученик царь Николай Второй – они были Божьим благословением своим народам, хотя их народы не всегда это своевременно понимали…
– Так значит, наш Путин – Божье благословение? – воскликнул один из ставропольцев.
– По делам увидите! – улыбнулся папа Василис. – Путин за всю историю Афона – первый глава Русского государства, кого Матерь Божья благословила посетить Святую Гору и принять Её благословение от Иверской Вратарницы, главной нашей святыни.
– Помнишь, отче, – наклонившись к уху Флавиана, прошептал я, – в Пантелеимоне нам схимник Александр говорил, что Путин, когда был у них в монастыре, к некоторым монахам в кельи заходил, разговаривал с ними. Надо бы расспросить их об этом, когда вернёмся и Пантелеимон!
– Хорошо! – так же шёпотом ответил мне батюшка.
– Как правильно к батюшке обращаться? – спросил у Антона Валерий.
– Геронда! – ответил тот.
– Уважаемый геронда! – обратился к папе Василису Валерий. – Нам посоветовал обратиться к Вам один паломник на пароме. Он сказал, что Вы можете объяснить нам, в чём вредность пластиковых банковских карт и электронных документов. Сам он не смог это сделать вразумительно.
Разве правда, что обладатели таких карт и документов находятся во власти Антихриста и пойдут в ад?
– Сейчас многие приходят с таким вопросом, – улыбнулся папа Василис. – Я думаю, что они очень вредные, эти карты, если их проглотить, потому что пластик не растворяется желудочным соком, и будут проблемы в кишечнике!
Больше они ничем не вредные, по крайней мере для души христианина.
Для души вредными являются греховные помыслы, которые человек пускает себе в голову и начинает их принимать и им доверять, потому что они из ума опускаются в сердце и там становятся непреодолимыми желаниями – страстями, от которых человек становится зависим как от наркотиков!
Если человек не обратится к Богу и Всесвятой Богородице за исцелением от этих греховных страстей, то у него начинаются проблемы уже не в желудке, а в душе: он начинает страдать, и это страдание может стать для него вечным.
Чтобы этого не произошло, человек должен соблюдать «гигиену» ума, чистить его от греховных помыслов и чистить душу от страстей, как мы чистим зубы или моем тело, чтобы оно не воспалилось от загрязнения.
А чтобы чистить ум и душу, нужно очистительное средство. Это средство – благодать Святого Духа, которую получает человек, когда он ведёт правильную духовную жизнь!
Электронные документы помогают правителям контролировать земную жизнь христианина. Контроль этот может быть очень строгим и сильно ограничивать людей в их желаниях и земных потребностях.
Но данную Богом свободу воли в выборе между добром и злом электронными документами ограничивать невозможно, потому что этот выбор совершается умом и сердцем человека.
Электронным контролем правители могут лишить человека зарплаты, не разрешить ему ездить в другие страны, лишить его возможности продавать и покупать, и этим заставить умирать от голода, или посадить человека в концентрационный лагерь и там мучить его.
Но в концентрационных лагерях, как и в языческом Риме во время гонений на первых христиан, очень много людей стали святыми!
– И у нас в России, геронда, – не выдержав, поддержал его я, – тоже в советских лагерях многие стали святыми, их теперь канонизировали как Новомучеников Российских! Простите, геронда, что перебил.
– Твоими устами мои слова восполнил Бог! – улыбнулся доброжелательно папа Василис. – Так что не надо бояться электронных документов! Христос, Господь наш, сказал так: «…не бойтесь убивающих тело и потом не могущих ничего более сделать; но скажу вам, кого бояться: бойтесь того, кто, по убиении, может ввергнуть в геенну» (Лук. 12:4).
А в геенну нас могут ввергнуть наши греховные страсти – вот их и надо бояться, и с ними надо бороться благодатью Всесвятого Духа Божьего.
***
О чём мы тогда ещё говорили, уже не помню, разговор этот был, всё-таки, ещё в 2007 году.
Но я хорошо запомнил, что, вернувшись из трёхдневного странствование по афонским монастырям опять в Пантелеимон, я не преминул напомнить Флавиану о разговоре у папы Василиса про Путина.
Выбрав момент, когда добрый схимонах Александр угощал нас с батюшкой чаем из афонских трав с сухариками в трапезной архондарика, Флавиан спросил его:
– Отче! Ты как-то говорил нам, что Путин, когда приезжал к вам в монастырь, заходил к некоторым монахам в кельи и разговаривал там с ними.
– Ну, говорил, было такое, – кивнул в подтверждение отец Александр.
– А не подскажешь, к кому он заходил? – продолжил Флавиан. – Хотелось бы поговорить с таким, узнать впечатление от Путина после того келейного разговора.
– Ко мне заходил! – ответил схимонах. – А потом я его по реставрируемой части братского корпуса провёл, я же тогда в монастыре стройкой занимался.
– И о чём вы говорили? – не удержавшись, спросил его я.
– О чём? – пожал плечами отец Александр. – Ну, о ремонте монастыря, о стройматериалах, инструментах, о потребности в рабочих-специалистах. Путин подробно так во всё вникал, искренне интересовался проблемами с реставрацией, обещал помочь.
Кстати, все свои обещания выполнил, я даже удивился! То, что он – человек слова – это факт. Это к вашему вопросу о впечатлениях.
Ещё впечатление скажу – молился он по-настоящему, искренне – это видно было. Человек он по-настоящему верующий, это не только я подметил, но и другие из братий тоже – мы же говорим тут между собой.
Но, пожалуй, самое сильное впечатление было, когда я его привёл в новые кельи в реставрируемом братском корпусе. Так получилось, что и охрана и кто-то, кто там был с нами из братии, не то отстали, не то куда-то по соседству зашли, и мы с Путиным в какой-то момент оказались в новой келье у окна вдвоём.
Это был, знаете, как говорят – «момент истины»! Путин подошёл к окну, остановился, глядя на море, задумался. И вдруг я увидел его – просто человеком! Уставшим, отключившимся от всего множества забот и проблем, которые ему постоянно приходится держать во внимании, но не расслабившимся, не выдохшимся, а каким-то умиротворённо-спокойным. О таком состоянии говорят – «тихий ангел коснулся».
Взгляд у него был немного грустным, но светлым, ясным каким-то, как бывает у человека после пострига – ты только сейчас осознал, что ты взял на себя, и что обратной дороги уже нет!
У меня какое-то сильное «братское» чувство к нему шевельнулось, как у монаха к монаху, я прикоснулся к его плечу, вроде как приобнял, и сказал искренне, от всей души:
«Какой же крест Вам тяжёлый приходится нести, Владимир Владимирович!».
Он взглянул мне в глаза, чуть улыбнулся уголками рта и спокойно ответил:
«Вы даже не представляете, отец Александр, насколько тяжёлый!».
И я понял, глядя ему в глаза, что он всё лучше многих осознаёт, что он как камикадзе – взлетел, шасси сбросил, и теперь только два пути – либо собьют в полёте, либо вышел на цель и поразил её, ценой самого себя.
Как у нас, монахов, говорят – «с креста не сходят, с креста снимают!» – это и про него тоже!
Бог Путина на руководство страной поставил, а он принял и несёт это «послушание».
Вот так, отцы, с тех пор я за раба Божия Владимира сугубо молюсь – укрепи и спаси его, Господи! – и вас к тому же призываю.
Вы меня знаете, я человек немолодой, жизнь мирскую и монашескую повидавший, я за свои чувства и слова отвечаю. Так вот: думаю, что такого президента, как Путин, у нас ещё не было и, наверное, уже не будет, времена не те…
– Он и начал-то своё правление как положено Российскому правителю, с Божьего благословения, – задумчиво сказал Флавиан. – Сейчас вспоминаю: я читал, что в тот момент, когда ему предшественник в президентском кабинете Кремля власть передавал, там с ними Патриарх Алексий был, и Путина на его новое служение по-православному благословил.
– Да, я тоже об этом читал! – подтвердил схимонах.
– И я, кстати, тоже, – присоединился к ним я. – Видно, не просто так оно было, это благословение…
***
С того разговора прошло уже… – сами посчитайте, сколько прошло! С тех пор уже сколько всего случилось – вторая чеченская война, Грузия, кризисы всякие, возвращение Крыма, гражданская война на Украине – совсем не скучное время.
А я чем дальше, тем увереннее отвечаю, когда слышу от иностранцев про «clever and strong» Путина – Yes, ребята, я тоже так думаю!
Глава 10
ПАРИЖ
– И всё-таки круассан с чашкой кофе на Монмартре главнее, чем поездка на кораблике по Сене! – я был не смирен и не послушлив. – На кораблике можно прокатиться и вечером, после поклонения Терновому Венцу в Нотр-Даме, фонарики везде будут гореть красиво, ну и вообще!
Очевидно, это универсальное «вообще» перевесило, хотя не исключено, что слово «кофе» также возымело свою магическую силу на батюшку, и Флавиан, наконец, махнул рукой:
– Хорошо! Так и решим, с утра на Монмартр, заходим в собор; затем идём к художникам, пьём там кофе с круассаном, спускаемся с горы мимо мастерской Пикассо, едем в Латинский квартал и смотрим Сорбонну.
– По времени, там где-нибудь можно и пообедать. У меня где-то тут лежит проспектик какой-то рыбной забегаловки, с «рецепшена», – уточнил график я, копаясь в боковом кармане фотоаппаратной сумки.
– Посмотрим, как будем успевать, – Флавиан продолжил: – Затем в три часа выносят Терновый Венец в Нотр-Даме, мы прикладываемся к нему. Сколько это займёт времени – нам неизвестно, поэтому на остаток дня планируем прогулку на «трамвайчике» по Сене и после просто пройдёмся по вечернему Парижу.
– Но только по центральным светлым улицам! – я произнёс это как можно серьёзнее, зная способность Флавиана забредать куда-нибудь в «дебри», – в Париже высокий уровень криминала.
– Хорошо! – смиренно согласился батюшка. – Елисейские поля подойдут?
– Не знаю, не знаю, сейчас посмотрю по карте в путеводителе, – я был ворчлив после звонка в Москву батюшкиному кардиологу Ксении, которая строго отчитала меня за не вовремя впихнутое во Флавиана лекарство (ну не хотел он в машине на ходу из бутылочки запивать таблетки!), из-за чего у него по прибытии в отель из аэропорта подпрыгнуло давление.
– Ладно, Лёша, ты тут сам определяйся с маршрутами, а я пошёл спать! – сказал Флавиан, вставая с дивана (!) и взяв чётки (!) ушёл в свою спальню и сел в кресло (!) не раздеваясь (Ксения! АУ!).
И что прикажете с ним делать?
***
Париж встретил нас неприветливо – на паспортном контроле молодой, благоухающий парфюмом пограничник, увидев перед собой священника, скривился и брезгливо проштамповав наши паспорта, презрительно кинул их нам на стойку. Я сдержался!
На выходе из зала получения багажа, катя на колесиках наши с Флавианом чемоданы, я первый углядел мужичка средних лет в бежевой спортивной курточке поверх белой рубашки с галстуком, держащего в руках лист А4 с напечатанным на нём словом FLAVIAN.
– Отче! – окликнул я FLAVIANa, – вон, кажется, наш «трансфер»!
Трансфер (букву Р в конце слова надо произносить грассируя, как среднее между Г и Р – гр-р-р! Так, наверное, будет звучать более по-французски), убедившись, что мы – это мы, выхватил у меня чемоданы и решительной походкой, словно опаздывал из-за нас на встречу с премьер-министром, зашагал к выходу. Мы потрусили за ним.
Забросив наши вещи в багажник и, не глядя, распахнув перед нами дверь мерседесовского (вполне ещё не убитого) минивэна, он влез на водительское сиденье, посмотрел в протянутом мною гостиничном ваучере название и адрес отеля и стартанул с места, едва не зацепив другого стартанувшего водителя (что он при этом сказал себе под нос, я, не зная французского, передать не могу…).
Вёл машину наш «трансфе-р-р-р» резко и нервно (может, поэтому Флавиан и не стал запивать таблетки из бутылочки, боясь облиться), периодически бормоча под нос французские слова в адрес других водителей, едущих рядом также резко и нервно.
Я был рад, когда мы наконец-то остановились у входа в отель (название не привожу, чтобы меня не обвинили и «антирекламе») с четырьмя звёздами у двери, и выдал водителю чаевые не в благодарность, а с радостью, что мы наконец-то от него избавились!
Отель был, как бы это сказать… когда-то и взаправду четырёхзвёздочный, но кризис прошёлся по нему явно «железной пятой» – запах затхлости вперемешку с запахом дешёвого средства для чистки ковров в номере был таким, что Флавиану пришлось приложить героические усилия, чтобы остановить меня от путешествия на «рецепшен» с целью разгрома «этой ночлежки» или замены номера.
– Лёша! Ну надо же хоть что-то потерпеть! – убеждал меня воспринимавший всё в духовном контексте батюшка. – А то как у нас смирение появится?
– Смирение смирением, но «деньги плочены», – бушевал я. – Нехай выполняют контрактные обязательства по качеству услуг!
– Всё, не благословляю! – отрезал Флавиан мою последнюю попытку атаковать администрацию отеля. – Достань-ка мне лучше тонометр, что-то меня слегка штормит…
Ну, вот! Штормило, естественно, от 210 на 140!
– Алло, Ксения!!!
Дальше вы можете сами себе представить. Но обошлось… Слава Богу!
***
«Увидеть Париж и умереть!».
Кто же ввёл в обиход эту фразу… Кажется, Илья Эренбург в своей книге «Мой Париж»… Или кто-то ещё?
Неважно!
Парижа, воспетого Эренбургом, Шарлем Азнавуром, Ивом Монтаном и Эдит Пиаф, мы с Флавианом (увы!) не увидели. Даже тот город, который кусочками показывался советскому кинозрителю в фильмах с Луи де Фюнесом, Ани Жирардо или Аленом Делоном, тоже куда-то растворился!
Нет, конечно, Сена текла по-прежнему, старинные и не очень, но всё равно красивые здания стояли на своих местах, Эйфелева башня возвышала ажурные тонны склёпанных металлических конструкций над вытоптанными газонами спускающегося к ней от площади Жофр Марсового Поля.
Кафешки и ресторанчики с надменно-неприветливыми, словно делающими тебе одолжение официантами обоих полов, книжные развалы вдоль набережной, витрины бутиков с названиями брэндов, знакомых каждому москвичу по торговым мегакомплексам на МКАДе – всё это имело место быть, но…
Но дух города – нынешнего, современного, реального, а не киношно-песенного Парижа, был абсолютно лишён того утончённо-легкомысленного, изящно-романтического шарма, некогда являвшегося «визитной карточкой» столицы мировой моды и изобразительного искусства.
Вместо стильно-пикантных парижанок и породисто-мужчинистых парижан улицы заполняли афро-алжиро-пакистано-румыно-албано и прочая, и прочая… криминально-бомжовые типажи вперемешку с туристами из всех стран, среди которых обладатели восточного разреза глаз находились в явном большинстве.
Как-то это всё было грустно…
Я, прежде не бывав в Париже, думал, что на каждом бульваре здесь колоритные старички играют в «петанк» – бросание металлических шаров; припудренные аккуратные старушки пьют свой кофе за маленькими столиками на тротуарах, а из-за каждого поворота на тебя может выйти героиня фильма «Амели»!
Увы! Город был сер, неприветлив, попахивал отходами человеческой жизнедеятельности почти из каждого переулка. Вместо «петанка» на бульваре группа румынских жуликов «разводила» прохожих давно устаревшей в России игрой в «напёрстки», вместо Амели вокруг сновали безвкусно одетые, татуированные, отпирсингованные, развязно ведущие себя «фемины» самого разного возраста и не всегда уверенно определяемого пола.
Единственное, что из моих представлений о Париже совпало с действительностью, были маленькие столики на тротуарах и внутри заведений общественного питания.
Причём настолько маленькие, что сидеть за таким вдвоём, друг напротив друга, можно было лишь с опаской обрушить на себя с трудом помещающиеся на этом крохотном пятачке две тарелки.
Представьте себе за этим столиком величавую фигуру Флавиана, и вы поймёте моё оскорблённое чувство!
Сидя за таким столиком, на котором свободно разместились лишь две чашечки с кофе и блюдце с запредельно дорогим круассаном, на краю маленькой площади на Монмартре с продающими откровенный «китч» художниками и наблюдая, как мимо нас с Флавианом протекает разнонациональный поток туристов, я взглянул на своего задумавшегося батюшку и спросил:
– Отче! Куда оно всё делось? Это очарование Парижа, которое до нас доходило посредством фильмов, музыки, картин, книг и других произведений человеческого таланта, рождённых вдохновением от эстетической неповторимости этого города?
Ведь было же оно, было! Какие-то следы былой «харизмы» и сейчас ещё видны, но как могла с таким всемирным центром европейской культуры произойти такая деградация?
– А на чём была построена европейская культура? – пригубив из малюсенькой чашечки кофе, спросил Флавиан.
– На христианстве, вроде… – неуверенно ответил я. – До христианства, кажется, и Европы как таковой не существовало, так – территория, заселённая варварскими племенами.
– Европейская культура, Лёша, построена не на христианстве как таковом в его апостольско-евангельском понимании, а на искажённом латинской ересью, а затем германским реформаторством именно «европейском христианстве»! – Флавиан поставил чашечку на столик и продолжил: – Этот росток ереси – лжи, привитый к древу европейского христианства, подобно компьютерному вирусу перенастроил весь организм Западной Церкви на воспроизводство и развитие всё более далёких от первоначального Христова учения плодов-мутантов.
Самое страшное, что искажение коснулось не только вероучительных догматов, так сказать, теории духовной жизни, но глубоко исказило и практику – аскетическую жизнь христианина, соединяющую его душу с Богом через стяжание благодати Духа Святого!
На смену «умной молитве», переданной вселенскому христианству Святыми Отцами, в латинской аскетической практике была принята «медитация», доводящая практикующих её до состояния духовной прелести, переходящей в исступление ума и часто завершающейся сумасшествием.
Очищенное и освящённое Духом Божьим чувство Любви сменилось экзальтированной чувственностью и языческим культом плоти, переросшими в себялюбие и самоугождение.
А протестантский рационализм и «юридический» подход к выстраиванию отношений с Богом привёл вообще к практическому устранению из жизни христианина её духовного элемента – богообщения в благодати!
Как результат – создание особой «европейской» модели Церкви, «сошедшей с рельсов» апостольского учения и «укатившейся под откос», что вполне очевидно из сегодняшнего состояния «европейского» христианства.
– Что ты имеешь в виду под «откосом»? – спросил я, позабыв за разговором про свой недоеденный круассан.
– Дробление Западной Церкви на различные христианские конфессии и секты, отказ протестантов от спасительных Таинств, рукоположение женщин и гомосексуалистов, благословение содомских «браков» и многое другое, в большей или меньшей степени уродующее само понятие Церкви Христа!
– Ну а культура-то здесь при чём? – возразил я. – Ведь католичество и протестантизм в Европе не одно столетие, и ты сам знаешь, что среди католиков и протестантов встречаются совершенно искренние христиане, старающиеся воплотить в своей жизни евангельские заповеди!
И ещё совсем недавно, всего пару десятилетий назад, европейская культура не производила такого затхлого впечатления. Я же помню, как ходил на выставки французского искусства в Москве, в кинотеатры на «недели французских фильмов».
– А культура здесь при том, Лёша, – вздохнул Флавиан, – что развитие любого организма происходит по заложенной в него программе: семечко падает в землю, прорастает и становится деревом, а болезнетворный вирус, попадая в живой организм, плодится в нём и распространяется, отравляя и убивая этот самый организм.
И если своевременно не использовать смертельный для вируса «антибиотик» или не произвести «ампутацию», как в случае с гангреной, всё – организм погиб! А вместе с ним погибает и убивший его вирус, но это уже «другая история»…
– То есть, ты хочешь сказать…
– Я хочу сказать, Лёша, – взгляд Флавиана, рассеянный по окружающему пейзажу, был наполнен искренним сожалением, – что духовный «вирус», поражая сначала наиболее чувствительный к нему орган, в данном случае Западную Церковь, вызывает затем поражение и всего организма, всех сфер жизни человека – культуры, искусства, морально-нравственных устоев, вплоть до быта и внешнего вида!
Ведь если посмотреть, откуда взялись эти «толерантность», «политкорректность», «секспросвещение», «эмансипация», «феминизм» и «ювенальная юстиция», – всё из того же «европейского христианства» с его извращённым толкованием Евангельских Истин!
– Как это, как это? Ну-ка, батюшка, отсюда поподробней! – встрепенулся я. – Это как же из Евангелия можно всю эту гадость, которую ты перечислил, вывести?
– Очень просто! – поднял брови Флавиан. – Надо только рассматривать Священное Писание не в совокупности и историческом развитии, а просто взять из него одни постулаты, закрыв глаза на другие! А те, которые взяты, «чуть-чуть подкорректировать» согласно «духу времени».
Евангелие учит не осуждать грешника? Учит!
«Иисус… сказал ей: женщина! где твои обвинители? никто не осудил тебя? Она отвечала: никто, Господи. Иисус сказал ей: и Я не осуждаю тебя!» (Иоан. 8:10).
Значит, если ещё и забыть о следующих словах Спасителя той грешной жене: «иди и впредь не греши», можно пропагандировать запрет на осуждение не только личности грешника, но и самого греха – нельзя же осуждать! Вот тебе и легализация того же блуда!
А женское «священство» и «епископство»?
В Евангелии ясно сказано: «Жены ваши в церквах да молчат, ибо не позволено им говорить, а быть в подчинении, как и закон говорит» (1Kop. 14:34).
Этот евангельский постулат забыт, вместо него введён новый – «дискриминация по половому признаку»!
И так далее.
Сострадать обижаемым и жалеть унижаемых нужно? Нужно! Осуждать нельзя? Нельзя! Вперёд!
Все «меньшинства» – национальные, религиозные, сексуальные и тому подобные – выведены из-под «огня критики»: даже обсуждать, не то что осуждать их «особенность» сделали «табу» – «неполиткорректно»!
– Слушай, отче! – перебил я батюшку, – ты прости меня, тёмного и безграмотного, объясни мне – что это иностранное слово «политкорректность» на русском языке означает?
– Политкорректность? – переспросил Флавиан. – Это запрещение говорить, писать, показывать что-либо, что может оскорбить или обидеть представителей какого-либо «меньшинства».
Например, если в некогда христианской европейской стране в класс к местным детям пришёл ученик из мусульманской или индуистской семьи, значит, все христианские дети должны снять крестики с шеи, чтобы мусульманский или индуистский ребёнок не оскорбился зрением чужого религиозного символа!
В одном английском городке даже сняли государственные флаги, поскольку на них символический крест, чтоб не «оскорбить чувства» проживающих в этом городе нескольких мусульманских семей.
Причём сами эти мусульмане «обалдели» от такой «политкорректности», обратились к властям – мол, нас ваш государственный флаг совсем не оскорбляет, пусть себе висит, это же ваш ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ФЛАГ!
Но муниципалитет проявил твёрдость – нет, он должен вас оскорблять и всё тут! Неполиткорректно! Флаги сияли…
– Маразм! – не выдержал я.
– Ты просто не политкорректен и не толерантен! – улыбнулся батюшка.
– Не толе… что? – переспросил его я. – Если можно, и это слово разъясни, пожалуйста, мне, дремучему!
– Толерантность, Лёша, это терпимость, – терпеливо объяснил мне Флавиан, – к тем, кто «не такой как все», к их существованию, поведению, образу жизни.
