Текст книги "Флавиан. Армагеддон (СИ)"
Автор книги: Александр Протоиерей (Торик)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
Александр Борисович Торик
Глава 1
***
***
***
Глава 2
Глава 3
***
***
***
Глава 4
***
***
Глава 5
***
***
Глава 6
***
***
Глава 7
***
***
***
***
Глава 8
***
***
Глава 9
***
***
***
Глава 10
***
***
***
Глава 11
***
Глава 12
***
***
***
Глава 13
Глава 14
***
***
***
***
***
***
***
Глава 15
***
Глава 16
***
***
Глава 17
***
***
Глава 18
***
Глава 19
***
***
***
***
Глава 20
Глава 21
***
***
Глава 22
***
Глава 23
***
Глава 24
Глава 25
***
***
***
Глава 26
***
Глава 27
***
Глава 28
***
***
Мир меняется быстро и вчерашние штампы во взглядах на процессы, происходящие в России и других странах, оказываются устаревшими и неверными. Как сориентироваться в происходящем современному христианину, как быть христианином сегодня?
Размышления на эту и другие актуальные темы предлагает читателям, устами уже известных им героев отца Флавиана и Алексея, протоиерей Александр Торик в своей новой книге «Флавиан. Армагеддон».
Книга написана на основе личных впечатлений от поездок автора по разным странам и анализа развития духовной жизни христианства и общества в России и за рубежом.
Как обычно, книга написана лёгким живым языком, изобилует яркими образами и неожиданными поворотами сюжета. Она даёт пищу для ума и сердца, помогает современному человеку, ощущающему себя христианином, сориентироваться на «узком и тернистом» пути к Богу в наши столь обильные апокалиптическими знамениями дни.
Александр Борисович Торик
ФЛАВИАН. АРМАГЕДДОН
Серия «Флавиан» – 4
повесть
Автор приносит искреннюю сердечную благодарность
рабе Божьей Верочке Васильевне Тверетневой,
а также рабам Божьим Ольге, её дочке Анне и внучке Марусе
за неоценимую помощь, оказанную в процессе написания этой книги!
Глава 1
HIGHLANDER
Гроб был простым, обитым дешёвой черной тканью, с примитивной отделкой хлопчатобумажной плиссированной лентой, пришпиленной скрепками по верхнему краю его стенок. Я хорошо его разглядел. Лицо лежащего в гробу священника было по обычаю закрыто расшитым золотой нитью покрывалом, называемым в церковном обиходе «воздух».
Руки усопшего естественно, словно живые, сжимали небольшое Евангелие в потёртом латунном окладе, какое часто носят с собой на «требы», и деревянный – традиционный подарок из Святой Земли – оливковый Крест со врезанными в него пластиковыми мощевичками, заполненными, также традиционно, водой из Иордана, маслом, землёй и камушками.
Среди стоявших вокруг гроба началось какое-то движение.
– Откройте лицо! – сказал женский, почти детский по чистоте голос.
– Не положено, вроде… – буркнул неуверенно кто-то в ответ.
– Откройте, вам можно! – это было обращено уже прямо ко мне.
Я сделал шаг к изголовью, взялся пальцами за два верхних края покрывала и отвернул ткань с лица человека, лежащего в гробу.
Передо мной открылось спокойное лицо с ясным, не тронутым морщинами лбом, глазами, умиротворённо прикрытыми расправившимися веками и неожиданной детски-радостной улыбкой обрамлённых седыми усами приоткрывшихся губ. Это был Флавиан.
***
– Нет! Нет! Так нельзя! Так не должно быть! – вырвался из меня истерический крик.
– Тише, Лёша, тише, миленький! Всё в порядке! Жив наш батюшка, жив! – проснувшаяся от моего крика Ирина одной рукой прикрывала мне рот, другой успокаивающе проводя по волосам и заодно вытирая выступившие на моих глазах слёзы. – Юлечку разбудишь, у неё только-только температура спала! Всё в порядке, Лёшенька, это опять плохой сон!
– С ним что-то случилось, Ира, я чувствую! – я поднялся и сел на кровати. – Где мой мобильник, ты не помнишь?
– В прихожей на тумбочке, Лёша, – Ира положила мне руку на плечо. – Ты не звони ему сейчас. Три часа ночи, он же ещё спит, наверное!
– В три он уже полунощницу читает, – ответил я, впопыхах ища ногами тапочки, – если с ним всё в порядке, конечно…
***
– Алё! Да, Лёша, Бог тебя благословит! Что стряслось? Опять этот сон про меня в гробу? Ну вот, я жив, ты меня слышишь, всё в порядке! – голос Флавиана был бодр и спокоен, несмотря на то, что я явно прервал его молитву.
– Точно в порядке? – недоверчиво допросил его я. – Сердце не колет, в голове прострелов нету, давление давно мерял?
– Да всё отлично, Лёха! – его добродушную улыбку я почувствовал даже мобильной связью. – Не дрейфь, прорвёмся!
– Ага! Прорвёмся… – я начал ворчливо успокаиваться. – Перед этим твоим инсультом мне такой же сон снился, и как мне прикажешь на это реагировать? Я же не прозорливец, чтобы видеть – молишься ты там у себя или без сознания весь багровый лежишь, с перекошенным лицом, как в прошлый раз! Вот и звоню…
– Спаси тебя Господь за любовь, Лёшенька! Всё, отбой, иди спать, небось, Иришку разбудил!
– Ладно! Давление всё же проверь… В тонометре батарейки не сдохли? А то принесу!
– Не сдохли, ты мне запасных полный ящик натащил, спокойной ночи!
– Да уж, спокойной… – я отключил телефон и присел на крылечке, куда вышел звонить, чтобы не беспокоить спящих в доме детей.
***
Флавианов инсульт тогда, полгода назад, можно сказать, «вырубил» не только меня, но и весь приход, включая пребывающий «в рассеянии» ареал духовных чад батюшки. Шок от внезапно реализовавшейся опасности навсегда потерять Флавиана – духовного отца, друга, учителя жизни во Христе, источника неисчерпаемой Христовой любви и всеобъемлющего терпения (весьма потребных при окормлении нынешней своенравной паствы), утешителя и защитника от сокрушительной бесовской бомбёжки по душе и мозгам, слушателя и слышателя многочасовых горестных (часто пустых и себялюбивых) словесных излияний, вылавливающего в них крупицы реальных духовных проблем и мудро подбирающего подход к их решениям, человека, свидетельствующего своей жизнью – делом и словом – возможность жизни по Евангелию и тем вдохновляющего на подражание своему подвигу множество своих духовных чад – этот шок был настолько сильным и парализующим, что многие (и я в том числе) до сих пор вздрагивали от внезапно прилетающих из непонятно откуда мыслей: «а вдруг батюшке плохо»?
Пережив, незадолго до Флавианова инсульта, две трудно оценимых потери – всеми любимого «старчика» схимонаха Мисаила и драгоценной «герондиссы» матери Серафимы, успевшей за три дня до упокоения принять Великий Ангельский Образ – схиму, с оставлением ей имени всей душой любимого ею батюшки Серафима Саровского, – приход был просто парализован внезапной болезнью настоятеля.
Особенно жалко было смотреть на молоденького отца Сергия (помните нашего Серёженьку – это он!), назначенного Владыкой к нам в приход «вторым батюшкой» после смерти отца Мисаила. Молодой священник несколько раз при чтении молитвы «о тяжко болящем» во время заздравной ектении за литургией просто прерывал службу детски-искренним плачем в алтаре у престола, после чего плакать начинал уже весь храм…
Три недели батюшкиного лежания в реанимации прибавили седых волос и молитвенного рвения всей его возмужавшей и сплотившейся за это время пастве – и молитва «овец» о возвращении им «доброго пастыря» была принята Чадолюбивым Отцом Небесным.
Флавиану определено было ещё потрудиться на ниве спасения человеческих душ, и он, выйдя, наконец, из больницы, отделался лишь слегка приспущенным веком левого глаза (что за его толстыми очками совсем и не видно) и необходимостью куда-то распихивать невообразимое количество цветов и съестных припасов, натащенных ему в больницу любящими чадами.
Цветы (и разные другие благодарности в конвертах и без них от Семёновых сыновей и прочих батюшкиных благотворителей) достались медперсоналу; продукты (те, что не удалось пристроить малоимущим больным) пришлось перевозить мне в багажнике нового «Хайлендера», купленного вскладчину несколькими состоятельными прихожанами для транспортного обслуживания батюшки («хватит, Лёша, трясти его на твоём «тракторе!»).
Хотели брать «Ленд Крузер 200», но Флавиан «всеми четырьмя лапами» воспротивился столь «пафосной», по его мнению, машине. Все уговоры прихожан-спонсоров – «Батюшка! Это просто качественно сделанная большая машина!» – оказались бездейственными. «Главный пассажир» соглашался самое большее на «ниссан Икс-трэйл», но (слава Богу!) удалось всё-таки уломать его на «Хайлендер». В общем, должен заметить, аппарат, конечно, покомфортнее моего старого «английского уазика»…
– Ну, только попробуй, отче, ещё раз до инсульта себя довести, – злобствовал я, возглавляя на новой машине кортеж сопровождающих батюшку из больницы домой прихожан. – В следующий раз меньше чем «роллс-ройсом» не отделаешься!
– Ты имеешь в виду катафалк? – с невинной улыбкой поинтересовался припелёнутый к удобному креслу ремнём безопасности Флавиан.
– Выздоровел! – удовлетворённо выдохнул я.
Глава 2
(не для всех!)
В МИРЕ ЖИВОТНЫХ
Автор предупреждает, что всё написанное в этой главе является художественным вымыслом. Любые совпадения имён, названий и событий – случайны.
Для борцов за права животных – ни одно животное, упомянутое в этой главе, в период её написания не пострадало. Пока.
Дверь в батюшкину келью, как всегда, была не запертой, но по монастырской традиции я, прежде чем открыть её, постучал и произнёс молитву:
– Молитвами Святых Отец Наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!
– Аминь! – услышал я Флавианов ответ, входя в его тесное обиталище.
– Батюшка! Тебе Серёга с Дашкой Русаковы дозвониться не могут, позвонили мне. У тебя опять телефон разрядился?
– Нет, я его отключил, чтобы не мешал. И как они?
– Супер! Дарья вчера второго парня родила, четыре кило двести грамм, пятьдесят пять сантиметров! Просят молитв и благословения на крестины!
– Слава Тебе, Господи! – перекрестился Флавиан. – Сергей там же служит?
– Ну да! Преподаёт что-то военное в этом своём спецназовском институте…
– Помогай им Господь! – снова осенил себя крестом Флавиан. – Я им сам сегодня перезвоню. Глянь-ка сюда!
Флавиан указал мне на открытый экран ноутбука. На экране было жёсткое порно. Какая-то групповая оргия на фоне звериных чучел.
Я потерял дар речи и инстинктивно отвёл глаза от экрана.
– ???
– Лёша! Ты не пугайся, посмотри-ка сюда! – батюшка ткнул карандашом во что-то на экране.
– Отче… Я как-то поотвык за последние годы от порнухи, рвотный рефлекс, знаешь ли, срабатывает…
– Ну ничего, перетерпи разок, так нужно! Это не порносайт, а «блог» проамериканской политической организации «арт-группы Война»! Вот сюда посмотри!
Я, преодолев омерзение, взглянул на то, что указывал карандаш Флавиана.
– Тьфу! – не выдержал я открывшегося на экране зрелища. – Там ещё и беременная!
– Именно так! – подтвердил Флавиан, выключая компьютер. – Именно это я и хотел тебе показать! Эта беременная женщина – та самая Галя Колокольникова!
– Какая Колокольникова? А-а! – я брезгливо поморщился. – Это одна из тех ведьм, что скакали в центральном соборе? Как они там себя называют – «взбесившиеся самки»? Типа музыкальное шоу: «трэш-моление: Господи, выгони президента!», «арт-перформанс», «борьба за демократию» и всё такое? Батюшка! Мало мы вчера вечером эту тему обсуждали, так ты мне и сегодня с утра уже аппетит испортил, теперь весь день во рту вкус фекалий продержится! А Ирка такие классные рыбные тефтели натушила…
– Ну да! – вздохнул Флавиан. – Это уж точно не тюремная баланда, которую «музыкантши» в камере хлебали…
– За что боролись, на то и напоролись! – жёстко отреагировал я на непонятную мне жалость, послышавшуюся в интонации батюшки. – Ты же сам вчера сказал, что они бесноватые, и место им в аду!
– Ну, про ад не я сказал – Юра. А вот бесноватыми – да, каюсь – называл их!
– Каешься? – замотал я головой, стряхивая недоумение.
– Да, Лёша! Каюсь в осуждении и нерассудительно высказанном мнении. Поторопился я вчера их ругать…
Я присел на стул напротив Флавиана и от растерянности допил холодный чай из его кружки, стоявшей на столе рядом с ноутбуком. Затем уставился на своего духовника вопросительным взглядом.
– Ну?
– Что «ну»?
– Что случилось, почему ты отношение к ним поменял? Ведь не на пустом же месте!
– Не на пустом, Лёша, не на пустом… Оно, собственно, и отношения-то к этим женщинам у меня не было никакого, только возмущение и осуждение. Отношение должно на рассуждении строиться! А я вчера совсем об этом забыл, что мне – попу – непростительно…
– Ну и что ты, батюшка, рассудить успел? Давно рассуждать-то начал?
– Часов так с половины третьего, вероятно. Мне уже пора было на полунощницу вставать, как вдруг – сон, причём такой чёткий и явственный! Будто сижу я на стульчике у себя в исповедальне, в епитрахили, и стоит передо мной на коленях эта самая Галя Колокольникова, да так плачет! Просто рыдает из глубины души и истово кается! Во всех грехах своих за всю жизнь, и за собор, и за разврат в музее…
Я проснулся и думаю – ну, что? Вразумил тебя Господь, попи́щу толстозадого! Осудил я человеческую душу ещё до Суда Божьего, превознёсся над падшим созданием в своей мнимой праведности? Получи вразумление…
А откуда же я могу знать, как её душа завтра развиваться будет? Может, она и в реальной жизни покается, и вообще святой станет! Возможно такое? Да! Полны жития святых тому примеров! А я осудил! Ведь покаянием таким, как у неё в этом моём сне, грех как солома в прах пережигается! Мне самому бы так научиться каяться…
– Так, батюшка, что-то у меня совсем крыша едет, – я попытался собрать мысли в кучку и внятно выразить свои недоумения. – Но ведь то, что они в соборе сделали – это же кощунство! А в зоологическом музее вообще просто скотство какое-то – «в мире животных! Двуногие скоты на фоне четвероногих»! Или я не прав?
– Прав! В соборе – кощунство, в музее – скотство. «В мире животных» – ты очень точно назвал.
– Ну и за что же их жалеть, батюшка? Кощунников и похотливых скотов! Они же образ Божий в себе унизили ниже нижнего предела, не так?
– И так, Лёша, и не так! То, что образ Божий унизили – факт! А вот то, что жалеть их не за что, это – ошибка. За это и жалеть их надо – что унизили…
Каково у них в душах теперь? Неужели ты думаешь, что голос Божий – совесть – их не обличает, как бы они на суде перед людьми и друг перед другом ни хорохорились и не выпендривались, накачиваемые ненавистью к Церкви своими «продюсерами»?
– Продюсерами?
– Ну, можно условно их так назвать в данном случае. Плотскими и бесплотными.
– Бесплотные – понятно – это бесы, а под плотскими кого ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, Лёша, тех умных, злых и ненавидящих Бога и Россию мужчин, которые, сыграв на уязвимости женской души, использовали этих глупых и душевно неразвитых девчонок в своей войне против Церкви в качестве «пушечного мяса».
– А с чего ты взял, отче, что это были мужчины? Разве среди сатанистов женщин нет? Даже, вон, среди колдунов с ведьмами процент женщин в этой среде намного выше!
– Для женщин, Лёша, осознанное богоборчество противоестественно, даже в Священной Истории в Библии мы таких практически не видим. Все сознательно противопоставившие себя Богу: Каин, Ирод, Иуда, Анна с Каиафой, фарисеи, – были мужчинами. Да и во всей новозаветной истории человечества лидеры и идеологи тех, кто восставал против Бога и Церкви – римские императоры, французские революционеры, российские их последователи, – все мужчины!
Не женщина произвела на свет атеизм, коммунизм и масонство. Женщина только участвовала в этих процессах, и всегда в качестве ведомого: исполнителя, соратника, агента влияния, «киллера» или «шахидки»… Редкие из них достигали руководящих ролей, но никогда – ведущих!
Женщина по духовному смыслу сотворения своего есть помощник («И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему»), она – опора, поддержка, тыл для мужчины, даже если мужчина – преступник.
Женщина, можно сказать – «запрограммирована» на другую, отличную от мужчины деятельность – служить мужу, рожать детей, строить атмосферу любви в своей семье, быть утешительницей, созидательницей гармонии и красоты – любить и быть любимой! Именно в реализации этой божественной «программы» и обретает женщина то состояние души, которое по-церковнославянски именуется «блаженство», а по-русски – счастье!
Вот на этом-то, на нереализованной потребности в любви и семейном счастье, дьявол и ловит слабые женские души в свои сети, зачастую руками своих душеловов-душегубов – злонамеренных мужчин. Эти отвратившиеся Бога и его Заповедей особи мужского пола, подчиняя себе инстинктивно тянущиеся к мужскому началу женские сердца, превращают предавших им себя женщин в орудия реализации собственных демонических наклонностей – вынуждая тех становиться «пламенными революционерками», сексуальными рабынями или убийцами-шахидками.
– Подожди, батюшка, а как же тогда весь этот «феминизм»?
– «Феминизм», Лёша, есть дьявольское порождение мужского ума, призванное спровоцировать женщин на роль разрушителей Божественного миропорядка! Идеолого-философской базой этого движения стали творения мужчин – Локка, Руссо, Миля, Фрейда, Райха, Теодора Арно и других им подобных. Без тайной или явной мужской поддержки это движение никогда бы не смогло развиться до сколько-нибудь влиятельной силы.
Заметь: нет ни одной «феминистки», которая имела бы гармоничную счастливую семью. Именно невозможность реализовать себя в благословлённом Богом семейном служении чаще всего и толкает неудовлетворённых и обделённых настоящей любовью женщин на путь «борьбы за права» – неважно какие – гражданские, социальные, сексуальные, карьерные или какие-нибудь другие.
В глубине души каждая женщина мечтает лишь об одном «праве» – любить и быть любимой! Поверь, это я тебе говорю как духовник, принявший за годы своего служения более ста тысяч исповедей, большей частью от женщин. Психические патологии я, конечно, в расчёт не беру, это – удел медицины.
– Так значит, ты думаешь, что и с этими «храмовыми танцовщицами» – тоже мужики поработали?
– А то! Ты бы смог свою беременную жену вот так, как ты сейчас на экране видел, на весь мир выставить?
– Нет, естественно!
– А муж этой бедной Гали Колокольниковой смог! Ты представляешь, что у неё должно в душе сломаться и перевернуться, чтоб в такой гадости участвовать? А её родной отец, который свою дочь с детства в бунтарском духе воспитывал и во всех её «акциях» участие в качестве свидетеля принимал, с ней полгода потом не разговаривал за то, что она, по остаткам стыда в душе, отца на эту свальную оргию в музее не пригласила…
– Блин! Животные! Что муж, что папаша… – не выдержав, выругался я. – Они что, вообще шизики или извращенцы? Или и то, и другое?
– Ну, уж точно не христиане…
– Да, батюшка, – не выдержав оставаться сидящим, я заходил взад и вперёд по келейке Флавиана. – Девахи-то эти «конкретно попали»…
– А теперь те же хитрые и злобные мужчины-богоборцы делают их с помощью СМИ героинями и знаменем борьбы против Бога, Церкви и России. А затем во имя «узниц совести», да ещё и их руками, сотворят ещё столько мерзостей, сколько сейчас и предположить невозможно!
– Господи! Бедные девчонки! – схватился я за голову. – Это сколько же всякого зла – презрения, осуждения, ненависти – по ним теперь рикошетом шарахнет! Ой дурочки! Ой бедолаги! Господи, помоги им покаяться!
– Аминь! – вставая, подтвердил Флавиан и, оборотившись к иконам, с крестным знамением произнёс: «Даруй им, Господи, покаяние всецелое и сердце люботрудное во взыскание Твое!».
– Аминь! – подтвердил уже я молитву Флавиана. – Отче! А записку-то за них подать можно?
– Подай! – кивнул Флавиан.
Глава 3
ФЬЮДЖИ
– …Sono un italiano, un italiano vero! – реально похожим на Тото Кутуньо голосом пел лысоватый, среднего возраста итальянец в малиновом пиджаке, подыгрывая себе на синтезаторе и с удовлетворением поглядывая на танцующих.
А посмотреть было на что – европенсионеры «зажигали»! Человек двенадцать-четырнадцать, встав в три ряда посреди небольшой танцевальной площадки, покрытой шероховатыми серыми мраморными плитками неровной формы и огороженной крашенными в яркие цвета мини-скамеечками вместо заборчика, хорошо отработанными движениями слаженно двигались под вышеупомянутый старый хит некогда безумно популярного «шептуна из Сан-Ремо».
– Наверное, это местные, – предположил я, глядя, как чётко поджарые итальянские пенсионеры поворачиваются вокруг своей оси, взмахивая при этом ножкой, затем делают разворот в другую сторону и взмахивают уже другой ножкой, – скорее всего, у них тут есть какая-нибудь танцевальная студия, а это её посетители, уж больно они слаженно танцуют!
– М-м-м! Возможно! – кивнул Флавиан, потягивая мелкими глоточками из большого бумажного стакана с напечатанным на нём видом входных ворот в водолечебный парк холодную минеральную воду, столь возлюбленную некогда римским Папой Бонифацием Восьмым, что в честь него впоследствии и назвали саму эту водолечебницу.
– Может, присоединимся? – нарочито невзрачным тоном спросил я, взглянув наивно-чистым взглядом на погружённое в самое широкое из найденных мною под козырьком галереи плетёных ротанговых кресел величавое тело отца игумена. – Нам же гид объясняла, что для очищения клеток организма от шлаков надо их после наполнения этой минеральной водой встряхивать, как если отмываешь кефирную бутылку от осадка!
Она говорила, что танцевать лучше, чем просто ходить по галерее, для этого и танцплощадку здесь организовали! Так чё – тряхнём молодостью, отче?
– Мы с тобой… – Флавиан глотнул целебной воды, – походим по галерее… – глоток, – потом, немного погодя… – глоток, – походим и встряхнём клетки…
– Ну, как благословишь! – вздохнул я. – А то бы сейчас твист какой-нибудь выдали или брейк-данс, на зависть этому пенсионному кордебалету…
– Обрати внимание, Лёша, вон на ту пару, с правого краю площадки, – Флавиан движением глаз указал мне направление. – Вероятно, это мать и сын!
Я проследил за направлением его взгляда и увидел среди танцующих пару, которая привлекла внимание моего батюшки и друга. Пара действительно была примечательна.
Она состояла из высокого, с обильной проседью в коротко стриженных волосах мужчины лет пятидесяти с небольшим, в черных, явно не новых брюках и в сине-бежевой синтетической ветровке, а также пожилой женщины, ниже его на голову ростом и возрастом глубоко за семьдесят, в тёмных брюках и однотонной коричневой длинной куртке из непромокаемой плащёвки.
Взявшись за руки, эта пара не в такт перетаптывалась на краю импровизированной танцевальной площадки, выгороженной синими, красными и зелёными полулавочками в углу прогулочного променада.
Мужчина был явно болен чем-то вроде олигофрении – бессмысленный взгляд, скованные движения, приоткрытый рот с периодически капающей из него на куртку слюной – вероятно, его слабоумие было врождённым, судя по характерным для таких патологий чертам лица – Дмитрий Илларионович в своё время достаточно просветил меня в плане психиатрического ликбеза.
Слюнявый рот больного улыбался – видно, задорные танцевальные мелодии отзывались в его слабом сознании какими-то положительными эмоциями, а присутствие рядом державшей его за руки матери, поддерживавшей его в младенческом топтании с ножки на ножку, придавало ему ощущения защищённости и уверенности.
А сама мать…
Как она на него смотрела! Какой дивный свет беззаветной любви освещал её исстрадавшееся морщинистое лицо! Сколько же ей пришлось пережить со своим ненаглядным больным мальчиком за все его – похоже, чудом прожитые – пятьдесят с чем-нибудь лет!
Сколько в лице этой простоватой итальянской старушки отражалось материнской любви и страдания, сколько боли от осознания скорого с ним расставания в этой земной жизни, расставания с ясным представлением той участи, которая ожидает её дорогого сыночка после её кончины!
Сколько скорбной покорности и трепетной ненасытимости было в её взгляде, жадно вбирающем в себя каждое движение детски улыбающегося глуповато-прищуренного лица стареющего больного ребёнка, словно она надеялась этим взором вместить его в свою память, в сердце, в свою материнскую утробу, выхватить, забрать его из этого беспощадного к беззащитным мира, унести его в себе в Вечность, чтобы там вновь родить его радостным, здоровым и красивым!
Таким, какими там рождаются из мучилищного чрева земной жизни все вместившие в себя Семя Жизни Вечной – Любовь…
***
В провинциальном итальянском городке-водолечебнице Фьюджи мы с батюшкой оказались самым непостижимым образом.
Началось всё так: в то время как Флавиан приходил в себя в реанимации после инсульта, в нашей епархии скончался архиерей, старенький, прошедший сталинские лагеря, необыкновенно добрый и мудрый архиепископ Мелетий.
Отслужив, как у него было заведено, ежедневную Божественную Литургию иерейским чином в своём маленьком домовом храме в епархиальном управлении, вдвоём с келейницей, ещё более древней, чем он сам, схимонахиней Пафнутией, исполнявшей обязанности сразу и чтеца, и певца, и алтарника на этих келейных богослужениях, Владыка причастился сам, причастил схимонахиню и, не разоблачаясь, присел на табуреточку у окна выслушать благодарственные молитвы.
Выслушав все, сказал последний положенный священнический возглас «Молитвами Святых Отец наших…», осенил себя крестным знамением, вздохнул и умер – тихо так, просто, как и жил все двадцать четыре года своего архиерейского служения в этом городе.
Мать Пафнутия дождалась погребения Владыки, на которое съехалось множество седобородых владык и митрофорных протоиереев – все рукоположенные некогда в сан покойным архипастырем, – посидела в дальнем уголке трапезной у краешка стола на поминках, взяла свой маленький раскладной стульчик с многажды заплатанным брезентовым сиденьем и ушла молиться на свежую Владыкину могилку.
Там её утром и обнаружили сидящей на том самом стульчике с чётками в руке, склонившуюся в колени согбенной головой в застиранном схимническом кукуле, уже остывшую. По благословению нового архиерея, положили её рядом с новопреставленным Владыкой Мелетием, которому она прослужила в келейницах более сорока лет, насколько более – никто уже и не помнил.
Из найденных в её шкафчике документов обнаружилось, что в миру она была урождённой баронессой фон Р-ке, дочерью русского генерала – героя Первой мировой войны, девицей.
Новым епархиальным архиереем был назначен бывший однокурсник и приятель Флавиана по семинарии, из овдовевших священников, большой любитель Афона и пеших по нему прогулок с рюкзаком на спине и фотоаппаратом на шее, всегда идущий впереди пары едва успевающих за ним (налегке) семинаристов-иподиаконов. Именно таким он и запомнился мне после встречи с ним на тропинке между Ивироном и кельей старца Паисия «Панагуда».
Мы с Флавианом спускались под гору вниз, намереваясь от Панагуды пройти дальше вниз до Ивирона, а Владыка с тащившимися за ним двумя взмыленными парнями в мокрых от пота подрясниках, напротив, поднимался от Ивирона вверх в сторону Карей.
Бывшие однокурсники радостно обнялись (естественно, после получения нами с Флавианом уставного архиерейского благословения), Владыка снял с себя увесистый фотоаппарат («правильный» Марк с объективом 70-200) и попросил одного из восстанавливающих дыхание семинаристов сфотографировать нас вместе с ним – улыбающимся, подтянутым, с профессиональным финским рюкзаком за плечами и десницей, приобнявшей могучие плечи моего духовника. Эта фотография теперь висит у меня над рабочим столом – кто же знал, что через полтора года этот спортивный Владыка станет нашим духовным начальством!
Став таковым, он вскоре вызвал к себе в кабинет Флавиана на разговор (я слышал весь этот разговор через приоткрытую дверь из приёмной):
– Отец игумен! Давай, как у нас с тобой всегда было раньше в «бурсе» – по-честному: я тебя спрашиваю, а ты мне в ответ только «хочу» или «не хочу», без всяких «экивоков»! Договорились?
– Договорились, Владыко!
– Секретарём епархии быть хочешь?
– Не хочу!
– Настоятелем кафедрального собора?
– Не хочу!
– Настоятелем любого из четырёх епархиальных монастырей?
– Не хочу!
– Архимандритом и митру?
– Не хочу!
– Спонсора хорошего для прихода?
– Не хочу, есть уже!
– А чего тогда хочешь?
– Минералки холодненькой, вон из того холодильника! Меня старый Владыка всегда из него минералкой угощал…
– Новый тоже угостит – с газом или без?
– Лучше без…
– Ладно… Тогда выбирай, что ли, подарок себе какой-нибудь. Вот – часы швейцарские настоящие, дорогие, вот эти даже из золота, эти тоже, эти из титана, эти не дам – они для аквалангистов, – ты всё равно не ныряешь. Эти какой-то сплав из метеорита, эти тоже золотые, а это нержавейка, но марка очень известная… Бери любые, все с гарантией, мне их в течение последнего года на прошлом месте служения благодетели-бизнесмены надарили, а я всё равно, кроме электронной «Суунты», ничего не ношу – привычка!
– «Суунты»? А у меня «Кассио Про Трек» любимые, вот я их в первой поездке на Афон в «дьюти-фри» в аэропорту Салоников купил!
– Покажи-ка! Ага, с альтиметром – у меня тоже, подсветка есть, аккумуляторные на солнечной подзарядке, компас, секундомер… Класс! Почти как мои, только у меня ещё и «тренд давления» – погоду показывают! Ну, может, всё же возьмёшь какие-нибудь, для коллекции?
– Лучше Алексею моему подари, он как раз свои часы пару дней назад одному деду-фронтовику в доме престарелых отдал, у того день рожденья оказался, когда мы его соседа причащать приезжали. Вот эту нержавейку как раз можешь и подарить, Лёшка всякие брутальные железяки уважает, а тут, тем более – из архиерейской длани подарок получить!
– Может, лучше золотые? Из архиерейской длани вроде солиднее!
– Золотые он носить не будет – не его стиль. Под его обычную джинсу с кроссовками лучше нержавейку!
– Аминь! – Владыка подошёл к двери. – Алексей! Зайдите сюда!
Я зашёл.
– За усердное служение приходу и моему соратнику по семинарии отцу Флавиану преподаю Вам в благословение наградные часы, – Владыка прищурился, силясь разобрать название на циферблате, – «PANERAI»! Вот – носите и помните об утекающих минутах земного жития!
***
Через неделю «PANERAI» остановились. Часовой мастер в московской гарантийной мастерской удивлённо поднял на меня глаза в ответ на моё недоумение подобным поведением швейцарских «брендовых» часов:
– Кто вам сказал, что они швейцарские? Честный Гуанджоу, кстати, неплохой завод «Noobmaster»! Обычно ходят пару лет вполне прилично…
Ох вы, спонсоры архиерейские! Хорошо хоть, что у меня сломались, а не у Владыки…
Флавиану я говорить ничего не стал. Повесил свои отремонтированные «PANERAI» на гвоздик возле монитора, рядом с афонской фотографией Владыки, любуюсь – архиерейский подарок как-никак!
