Текст книги "Шериф и его кот (СИ)"

Автор книги: Александр Башибузук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Но потребовать банджо не успел.

Двери в салун распахнулись, и в зал заскочил какой-то заросший до глаз оборванец. Лихорадочно мазнув по залу взглядом, он быстрым шагом направился прямо ко мне.

Дальнейшие события произошли одновременно.

Визитёр, не доходя до меня нескольких шагов, выхватил из-под куртки лупару.

Я оттолкнулся ногами и опрокинулся назад вместе со стулом, одновременно выхватывая шестизарядник.

Выстрелы громыхнули почти одновременно.

Горячая, тугая струя пронеслась прямо над моей головой и с треском влепилась в стену.

С выстрелом я замешкался, ударился локтем при падении, сбил прицел и пальнул фактически наугад.

Но всё-таки попал. Попал, мать его так!

По залу пронесся возбужденный гомон.

– Яйца!

– Да чтоб я треснул…

– А я говорил, Док неровно дышит к яйцам.

– Интересно, левое или правое?

– Доллар на левое!

– Два на правое!

Но как очень скоро выяснилось, люди ошибались, потому что я случайно отстрелил полудурку…

Вообще все причиндалы.

Глава 13

«Если что и спасёт Дикий Запад, так это только старая добрая виселица…»

Бенджамин «Док» Вайт.

Перекладина, навес, площадка размером четыре на шесть метров, на столбах высотой в два метра и лестница о двенадцать ступенек, которые почему-то называют «ступеньками свободы». Три пеньковые добротные верёвки с петлями и три технологических люка на площадке.

Брусья и доски тщательно ошкурены, все металлические части надраены до блеска, городская виселица предмет гордости горожан, а день, когда происходят казни, считается особым днем. Жители Бьютта всегда принаряжаются, как на праздник, приходят на площадь перед мэрией целыми семьями, а у салунов в этот день выторг вдвое против обычного.

Но в отличие от остальных, я очень не люблю день торжества закона. Нет, впечатлительности во мне ни на пенни, я совершенно спокойно отношусь к смерти во всех её проявлениях, просто… просто мне дико отвратителен хруст, с которым ломается шея у висельника. Ни предсмертные хрипы, ни пердёж, ни журчание мочи, а именно сочный и звонкий хруст шейных позвонков. Он меня дико бесит и преследует потом весь день.

Но ничего не поделаешь, как шериф, я просто обязан присутствовать на казнях, вдобавок, они, так сказать, логический финал моей работы. Всё просто – хорошо работаешь – больше людишек выделывают коленца на веревке. Совсем без казней не обойтись, только они хоть как-то сдерживают жуткий криминальный беспредел, творящийся на Диком Западе. Если что и спасёт Дикий Запад, так это только старая добрая виселица.

И вот, мои депьюти оцепили эшафот, а я в седле, надзираю за окружающей действительностью. Мэр и оба судьи восседают на сборной трибуне, там же сидят почтмейстер, гробовщик, учитель и прочие, несомненно достойные представители городской интеллигенции.

Небо покрыто свинцовыми тучами, моросит мерзкий дождик, земля превратилась в липкую жижу, но никого это не смущает.

Ничего необычного, развлечений на Диком Западе мало, а казнят людей чаще, чем устраивается ярмарка и приезжает бродячий цирк.

Разряженный как на праздник народ толпится на площади, мужчины солидно переговариваются, женщины жеманничают, носится детвора, орут разносчики сладостей, пива и прохладительных напитков.

Мистер Эдвард Бичем по прозвищу «Петля», городской палач, приятный сухенький старикан, в старомодном аккуратном сюртуке и котелке, демонстративно и тщательно проверяет оборудование. Старина Эдди относится к своим обязанностям творчески и истово – настоящий профессионал своего дела. Петли вяжет лично, специальным узлом, о тринадцати оборотах, а длину верёвки высчитывает по специальной таблице.

– Клац!!! – со звонким лязганьем отворились люки – народ взорвался одобрительным гулом, а старина Эдди Бичем манерно поклонился, довольный произведённым эффектом.

Публика начала проявлять нетерпение, из толпы полетели раздражённые крики:

– Давай уже сюда ублюдков!!!

– Пора им надеть пеньковый воротник…

– Станцевать джигу, гы-гы-гы…

– Когда уже повесят вялиться мерзавцев!!!

– Мэр, долго нам ждать?! Пиво скиснет, ха-ха-ха…

– Шериф, пни своих лодырей! А то мы сами пнём…

Я никак не реагировал, просто придержал прянувшего жеребца. Всё как всегда, точно так же бесновались римляне во время гладиаторских боёв и нетерпеливо галдели почтенные бюргеры, когда сжигали ведьм. Ни черта, кроме хлеба и зрелищ народ не интересует. Дай людям вдоволь жратвы и развлечений и можешь спокойно править миром. Грёбаные ублюдки. И почему я не люблю людишек, спрашивается…

Наконец, со стороны тюрьмы показался запряжённый парой лошадей возок со снятым тентом, в сопровождении вооружённой охраны.

По толпе снова прошёл возбуждённый гул.

Добравшись до эшафота возок остановился и, помощники начали выводить закованных в кандалы мужчин.

Эдди «Копыто» Биттер, Мануэль Сантос по прозвищу «Ловкий Ману» и Гарри Табс «Свиное ухо».

Первый – жилистый и длинный – конокрад, угнал лошадь и подстрелил её хозяина, второй – худощавый и миниатюрный – заезжий шулер, разыскиваемый в половине Монтаны, третий – рыхлый толстяк с тупой, доброй мордой – зарезал собутыльника за простенькие часы. Вина всех доказана, наказание справедливое, на Диком Западе вешают и за меньшее.

Был ещё один кандидат на просушку, но его линчевали ещё до того, как я до него добрался, а недавний незадачливый киллер, пытавшийся меня отправить на тот свет в салуне, виселицы счастливо избежал – сдох от потери крови заранее.

Осуждённые вели себя вполне спокойно, Сантос даже щерил рожу в улыбке и почтительно раскланивался с дамами.

Дальше их выстроили на эшафоте, помощник судьи по очереди зачитал приговоры, после чего дал последнее слово.

– Э-э-э-мм… – Биттер что-то невразумительно промычал, пожал плечами и заткнулся.

Сантос весело улыбнулся, поклонился толпе и послал всех скопом подальше.

А вот Табс оказался гораздо больше разговорчивым.

– Я ни в чём виноват! – зло и убеждённо заявил он. – За что вы хотите меня повесить? Я не хотел убивать этого дурачка Альберта. У меня никогда не было часов! Никогда! Что ему стоило отдать мне эти грёбаные часы? Ну что стоило?

– Заткнись и сдохни как мужик! – выкрикнули из толпы.

– Я не виноват! – яростно заорал Табс, обводя бешеным взглядом людей. – Будьте вы прокляты!!!

Он вдруг упал на колени и дико завыл, заливаясь слезами.

Такая обязательная процедура, как последнее желание, было исполнено ещё в тюрьме, поэтому палач сразу приступил к делу – на головы преступникам надели чёрные мешки, а потом приладили на шею петли.

Раздалось резкое и звонкое клацанье, дядюшка Бичем потянул рычаг, и осуждённые одновременно провалились в открывшиеся люки.

Сантос и Табс повели себя так, как и положено людям, у которых сломались шейные позвонки – то есть, повисли смирно и покорно, а вот третий…

В повисшей над площадью тишине раздался тихий и сиплый свист – Биттер таращил глаза, извивался как уж и всё ещё дышал.

– Матерь божья! – дружно ахнули люди.

Впрочем, агония длилась недолго. Добровольные помощники палача по сигналу своего начальника нырнули под эшафот, обхватили висельника и дружно повисли на нём.

Через несколько секунд всё закончилось.

Народ дружно начал рассасываться.

Я подождал немного и подал команду сворачиваться.

– Шериф Вайт, – ко мне подъехал лейтенант Ассман. Лейтенант уже полностью поправился и восседал в седле с горделивым видом, словно единственный петух в курятнике на насесте.

– Лейтенант… – настроения общаться у меня не было, но из вежливости я заставил себя смириться.

– Шериф, – Ассман поклонился. – Я хотел вас поблагодарить за всё, что вы для меня сделали.

– Пустое, лейтенант. Вы когда отбываете?

– Через два дня, шериф. Полковник Пимпс… – лейтенант смущённо улыбнулся. – Он решил ещё пару дней побыть в городе, очень уж ему пришлась по душе… – Ассман тактично кашлянул в кулак. – Очень уж ему пришлась по душе одна девица из заведения мисс Морган. Но я хотел с вами поговорить о другом.

– Слушаю вас, лейтенант.

– Мисс Ассман, вернее… – Ассман смущённо запнулся. – Вернее пока ещё моя жена…

– Не переживайте, лейтенант. Документы для развода уже подготовлены. Сегодня вы их подпишете и станете свободны как ветер.

Лейтенант ещё больше смутился.

– Я хотел сказать, что… что я готов… – он зажмурился и решительно выпалил. – Я готов стать её настоящим мужем если… если понадобится!

Я тяжело вздохнул. Влюбился щенок, хотя видел Пруденс только во время церемонии. А может просто сообразил, что с такой «женой» будет как у Христа за пазухой. Красива, богата, умна и всё такое. Ну и как его облагоразумить? Открыто посылать не хочется, парень неплохой.

– Я всё понимаю… – продолжил бормотать лейтенант. – Но возможно, ваши планы в отношении мисс Меллори изменились?

Ассман с надеждой заглянул мне в глаза.

Пришлось как можно тактичней ответить.

– Я вас понимаю, лейтенант, но ничего не изменилось.

По лицу Ассмана пробежала тень, он чуть ли не в буквальном смысле скис прямо на глазах.

– Вы отличный парень, лейтенант… – я его ободряюще хлопнул по плечу. – У вас всё ещё впереди, я уверен, вам предстоит великолепная брачная партия.

– Спасибо, шериф… – Ассман слегка воспрял духом. – Просто мисс Меллори такая… – он мечтательно задрал глаза к небу и неожиданно решительно выпалил: – Если… если вдруг вас убьют, знайте, я не оставлю Пруденс одну! Будьте уверены, я приложу все усилия, чтобы она была счастлива!

«Дебил на дебиле и дебилом погоняет… – обречённо подумал я. – Чтобы тебе язык попрыщило, щенок. Дать бы тебе по башке…»

Но не дал, просто дежурно улыбнулся и поспешил отделаться от влюбленного лейтёхи.

К этому времени, народ уже почти рассосался с городской площади, а я вместе с мэром, судьей, Дунканом Макгвайром и маршалом Варезе взял направление на салун, чтобы вознаградить себя за труды праведные. Прямо горим на работе, так её растак, ни минутки на отдых. Опять же надлежащий повод есть, Господь приял в свои чертоги очередную партию мерзавцев. Преподобный Иосиф из-за своего церковного сана обычно надирался в одиночку, поэтому с нами не поехал.

Но доехали мы только до моего офиса, потому что я заметил рядом с его крыльцом женщину, державшую за руку девочку, лет пяти-шести возрастом. Одетых бедно, но чисто, в местных традициях: длинные юбки, жакеты и капоры.

К тому времени, как мы подъехали поближе, рядом с ними появился ещё один человек, невысокий щупленький мужичок в сюртуке и мятом котелке. Этот сразу же попытался насильно увести за собой женщину с девочкой, но те молча и яростно упирались.

– Зак Снайдер с женой и дочерью, – быстро определил Дункан. – И какого чёрта им надо? Зак нормальный, набожный очень, не пьёт, работает, угольщик он. Сара, жена его, стирает бельё – хорошая, добрая женщина. Дочь, увы, не помню, как зовут.

Я про себя выругался. Чего им надо? Понятное дело, какие-то семейные разборки. А я в семейные разборки ещё после случая в Вашингтон-Сити зарёкся лезть. Оно мне надо?

Появилось настоятельное желание объехать офис десятой дорогой, но Сара уже увидела нас, сразу же схватила дочь под мышку и побежала навстречу.

Пришлось остановиться.

– Что случилось?

– Ничего, шериф, ничего, сами разбёремся… – Зак, схватил жену за руку и снова попытался утащить за собой.

Я пожал плечами, но тут, девочка, вдруг схватила мать за подол и задрала ей юбку, показав исполосованные багровыми рубцами ноги.

– Стой…

– В чем дело, шериф? – Зак Снайдер натужно улыбнулся. – Это наши, семейный дела.

– Ну, встретимся в салуне… – мэр и судья тронули поводья и как ни в чём не бывало объехали семью Снайдеров.

Карл и Дункан на меня покосились, словно намекая, что в это дело соваться не стоит.

Я зло стиснул зубы и с трудом выдавил из себя.

– Идите домой.

Зак благодарно кивнул мне и потащил жену с дочерью за собой.

Меня словно ушатом дерьма окатили. Дикий Запад, мать его так, проклятый Дикий Запад. Грёбаное англо-саксонское патриархальное извращённое общество. Отец – глава семьи, волен вершить судьбы своей жены и детей, как ему угодно. Ни один суд не примет жалобу супруги и тем более детей на побои. Папаша может творить что угодно, но органы правопорядка займутся проблемой только тогда, когда кто-нибудь умрёт. Да и то далеко не всегда. Бьёт? Ну, бывает, дело семейное. Вот когда перережет глотку тупым ножом, тогда обращайтесь.

Теоретически я могу вмешаться, но… меня никто не поймёт, а во-вторых, просто не хочу. Если я собрался здесь жить, значит должен принять правила.

Блюхер уже подготовил для нас отдельный кабинет и накрыл стол. Виски полилось рекой. Вконец испорченное настроение потихоньку начало поправляться. А точнее, я просто начал забывать супругу и дочь грбаного Снайдера.

Но до конца забыть не дали.

– Джентльмены… – в кабинет тихонько просочился Блюхер. – Там жена Зака Снайдера с дочерью у входа в салун стоят…

– Гони их в шею! – судья пренебрежительно отмахнулся. – Достали уже, мать их. Не видишь, мы отдыхаем? Пусть сами со своими семейными проблемами разбираются.

– Так… – Блюхер нерешительно помялся. – Так она с мужем стоит. Верней… с его головой…

– Чего? – мэр вытаращил на него глаза. – Какой такой головой?

– С его головой. Зака головой… – хозяин салуна пожал плечами. – С головой своего мужа…

Я молча встал и пошёл на улицу. Туда уже высыпали вся публика из общего зала. Народ бурлил от негодования.

– Шлюха!

– Убила своего мужа, тварь!

– Разорвать суку!

– Безбожница!

– Такой хороший человек был!

– На сук, тварь! Хватай её…

Я вытащил револьвер и пальнул в воздух. Толпа мгновенно расступилась.

Сара Снайдер стояла, прижимая к себе одной рукой дочь, а второй гордо поднимала голову своего мужа.

С шеи Зака свисали кровавые лохмотья, видимо Сара не смогла отрубить её с первого раза.

Её лицо покрывали сплошные кровоподтёки, но распухшие губы женщины растягивала торжествующая хищная улыбка.

– Дело ясное, – вышедший на улицу вслед за мной судья Паркинс обыденно пожал плечами. – Пока за решетку её, Бенджамин. А завтра ко мне. Повесим, как наберётся ещё пара висельников.

– На сук, тварь! – снова заорали люди. – Хватай, её. Не вмешивайся, шериф, мы сами разберёмся!

Я медленно обернулся к толпе.

Вопли стихли, но ко мне подскочил и схватил за плечо Сид Сарджент, тоже угольщик, как и покойный Закария.

– Не лезь не в своё дело шериф! – губы угольщика яростно щерились, обнажая гнилые зубы. – Эта сучка убила моего друга! Мы сами повесим её сушиться на солнышке!

Гулко бабахнул «Смит-Вессон»

Сид схватился за ногу и шлёпнулся в грязь, скуля словно побитая собака.

– Кто ещё хочет прикоснуться ко мне своей грязной лапой? – курок шестизарядника сухо щёлкнул.

Рядом со мной с дробовиками наготове встали маршал Варезе и Дункан Макгвайр.

Люди отшатнулись и виновато загомонили:

– Не, ну Сид переборщил, конечно…

– Хватать за плечо Дока…

– Мог и башку отстрелить…

– И поделом дураку…

Я, не говоря ни слова, взял Сару Снайдер и повёл в офис.

От неё не удалось добиться даже словечка, женщина словно окаменела. А вот дочь, Мэри, всё-таки удалось разговорить.

Как выяснилось, Зак в буквальном слове истязал дома жену и дочь. Их тела практически полностью покрывали жуткие рубцы от кнута. Судя по застарелым шрамам, угольщик это делал уже давно. Но не это вывело из себя его жену.

– Папа говорил, что так учит меня смирению божьему… – доверчиво рассказывала Мери. – Мама уговаривала его, но он её бил и тоже совал в неё свой… свой…

Девочка всхлипнула и замолчала.

– Грёбаный выблядок!!! – Дункан шарахнул изо всех сил шарахнул кулаком об стену. – Она же стирала моё белье! Что стоило хотя бы словечком обмолвиться?

– Будто-то сам не знаешь, что, – хмыкнул Карл Варезе. – Тут сейчас другой вопрос. Никто не оправдает её. А если оправдает, эти ублюдки устроят самосуд. Что делать будем?

Сам я почти ни на что не надеялся. Маршал прав, судья ни за что не станет оправдывать женщину. В глазах горожан она просто убийца – а мотивы никого не интересуют. Судьба Сары практически решена – это виселица. Но, я могу хотя бы попытаться…

– Я поговорю с судьей… – после короткого раздумья решил я. – Сара пока посидит в камере, Дункан, оставишь охранять её Болтона и Смита, а девочку я пристрою.

Сара осталась в офисе, а Мери я отвёл в бордель мисс Морган – он у нас давно играл роль детского дома – Бель охотно принимала сирот.

Уром вопрос решился сам по себе – Сара повесилась в камере. Разорвала нижнюю юбку на ленты, свила из них веревку и повесилась.

Глава 14

«Увы, у нас здесь честь и достоинство коз c кобылами едва ли не в большей опасности, чем честь и достоинство дамского пола…»

Бенджамин «Док» Вайт.

Что такое чувство вины?

Если выражаться мудрёно, то это отрицательно окрашенное чувство, объектом которого является некий поступок субъекта, который кажется ему причиной негативных последствий для других людей, или даже для самого себя.

Если по-простому, это когда ты где-то накосячил, после чего тебя мучают моральные терзания.

Так вот, у меня в сознательном возрасте никогда не возникало чувство вины. Косяки были и серьёзные, но они служили лишь поводом больше не косячить. А терзания, муки совести и прочая экзистенциальная хрень – уж нет, увольте.

Вот и сейчас, случай с семьёй грёбаного Лесли Снайдера, в моральном плане почти никак меня не тронул, однако я постарался сделать так, чтобы подобные вещи происходили в городе как можно реже. Перефразируя, в меру своих скромных сил, постарался облегчить некоторые аспекты семейной жизни для женщин и детей.

Но тут придётся немного отвлечься.

Кто не слышал о странных, смешных и даже дурацких американских законах? Это когда, к примеру, на законодательном уровне запрещается выгуливать крокодила на поводке, водить по улице слона без привязи, продавать дырку от пончика или поить барана шотландским виски? Пожалуй, все слышали.

Так вот, вся эта хрень исходит из принятого в стране прецедентного права. Частенько случается так, что судьи сталкиваются с отсутствием в законах чётких определений. В таких случаях система передаёт им полномочия и даже вменяет в обязанность самим определять правовые нормы, создавая прецеденты. А ещё, нередко чудит местная власть, обладающая впечатляющей самостоятельностью, особенно в наше время, когда мэр и городское собрание в рамках своего города, могут принимать, какие им вздумается законы.

К примеру, некий Чарли Бакстер, от широты душевно накачал своего барана вискарём, бухой в стельку баран побежал искать на свою задницу приключений и протаранил забор цветника некого мистера Будлберри. Хозяин заборчика возмущается и обращается с законной жалобой на свершившийся беспредел. Судья принимает дело к рассмотрению и озадаченно чешет бороду – оказывается наличествующее законодательство никак не применимо к случаю, поить баранов не запрещено, а таранить палисадники бухим баранам тоже не воспрещается. Вот тут и вступает в действие его величество прецедентное право – на законодательном уровне баранов лишают выпивки, а его хозяина возможности бухать с рогатым питомцем. Всё! Закон больше никогда не применяется, ну, в самом деле, какому идиоту кроме упомянутого Чарли придёт в голову поить барана, но законом он всё равно остаётся. Если, конечно, потом его не отменят. Но в реальности, обычно забывают.

Наш город тоже уже успел отметиться. У нас запрещено будить спящего медведя, для того чтобы поздороваться с ним – спасибо легендарному полудурку Вуди, запрещено посылать женщинам воздушные поцелуи – благодаря ревнивому идиоту Вилли Мейплсу, воспрещается трахать коз без их согласия, а также, запрещено под страхом тюремного заключения на месяц, сообщать хозяевам котов, что из их пушистиков получится отличная шапка и вообще, делать из котов шапки. Ну… это я уже приложил свою руку.

А ещё, теперь мужьям разрешается воспитывать жён только три раза в неделю и исключительно веслом по филейным частям тела, не более пяти ударов. Глупо? Да, звучит глупо, но только на первый взгляд. Во-первых – весла в нашей местности лёгонькие, а во-вторых, далеко не у каждого они есть. Саданул в горячке кулаком, как обычно это бывает – добро пожаловать на цугундер. А пока будет искать весло – чуток остынет или жена сбежит.

И самое главное, теперь жены получили законное право подать жалобу на мужа. По строго утвержденному перечню случаев, в том числе на ненадлежащее исполнение супружеских обязанностей, которые могут трактоваться очень широко.

В общем, всё что мог – сделал. Увы, далеко не господь бог, а на дворе упоротая англосаксонская действительность девятнадцатого века. Толерантностью и не пахнет. Негр – это негр, а баба – это баба.

На этом, пожалуй, хватит.

День сегодня выдался просто прелестный, солнышко, небо чистейшее, лёгкий ветерок приносит прохладу, словом сплошной парадиз.

И я на фоне погодных прелестей решил ударно поработать, перенёс свою ставку в клинику, где совместил обязанности доктора и шерифа.

Белый халат, на нём серебряная звезда, сигара в зубах, шляпа, ноги на стол – весь антураж соблюдён.

– Вот… – сухенькая старушка в чёрном чепчике сердито вытолкнула вперёд такого же тщедушного старичка в потёртом сюртуке и приплюснутом полуцилиндре. – Прямо напасть какая-то. Говорила ему, не ори, господь накажет… – она дёрнула старикана рукав. – Вы уж помогите старому дурачку…

– Ыымхр!!! – сердито промычал дедуган, испепеляя старушку взглядом. – Ымр-рдых, дуда стадайа!

Я предусмотрительно сдержал хохот и подошёл к старикам.

– Так-с. И что же случилось, миссис Филипс?

– Покричать он любит… – старушка виновато улыбнулась. – Как что не по нём – сразу в крик. Орёт как будто его в гузно копьем краснозадый мерзавец ткнул. А сегодня раз! И заткнулся на полуслове, да челюсть так и осталась открытой. А я говорила! Господь всё видит!!! Вы уж помогите, док. Я уже так привыкла к его ору, что не по себе становится, когда тихо. Вот же старый хрыч, ни себе покоя, ни людям.

Я обернулся к сестре Каранфиле.

– Полотенце…

Усадил старикана, обернул руку полотенцем и…

– Клац!!! – челюсть мистера Филипса с лязгом стала на место.

– Ы-ых… – старикан осторожно потрогал себя за подбородок, ошарашенно вытаращил на меня глаза, потом перевёл взгляд на жену и ликующе завопил. – Ах ты курица старая! Мозгов ни на пенни и туда же! Да что ты понима… – он вдруг заткнулся и перепугано закрыл себе рот ладонью.

– Вот-вот, мистер Филипс, – я важно кивнул, ткнув пальцем в потолок.

– Спаси Господь!!! – миссис Филипс с благодарностью быстро закивала и утащила мужа за собой.

– С вас доллар! Оплатите в кассу… – напомнил я им и довольный собой вернулся за стол.

После визита четы Филипс образовался некоторый перерыв, и я с удовольствием потратил его на сигару.

– Что не так? – в процессе наслаждения вирджинским табаком, я заметил, что Каранфила несколько смурна – сербка избегала моих взглядов и вообще вела себя довольно странно.

– Всё так, – бывшая монахиня фальшиво улыбнулась.

– Поссорилась со своим пичкарем? – я припомнил, что и Тиммерманс сегодня не отличался настроением.

Каранфила нахмурилась и вдруг выпалила.

– Понесла я. Ох ти ебени кучка! До свадьбы понесла. Грешно…

– Так женитесь скорей.

– Та скоро, но грешно же… – сербка потупилась. – Той пичкарь виноват. Вчера ругались с ним.

– Любовь не грех, – я улыбнулся. – Родишь, крёстным буду. Давай, зови следующего…

А вот следующий случай, оказался тоже в области челюстно-лицевой хирургии, но не в пример сложнее, чем незадача мистера Филипса.

– Етить… – я восхищённо ругнулся. – И кто его так?

Лицо пациента представляло собой сплошное кровавое месиво, но как ни странно, он ещё был жив, пускал кровавые пузыри и мычал.

Макгвайр хмыкнул.

– Кобыла, шериф, кобыла. А Илия Флеминг добавил мотыгой.

– Как это случилось? – я пригляделся и покачал головой.

Вместо носа – дыра, судя по всему, от удара носовые кости вошли в череп. Да уж, даже странно, что живой.

– Этот придурок, – Дункан ткнул пальцем в пациента. – Чарли «Хливкий» Корриган. Ты его знаешь…

– Знаю, – я машинально кивнул.

Злостного зоофила Чарли я прекрасно знал. Так-то его погоняло «Хлипкий», но в процессе употребления кличка слегка изменилась по неизвестным мотивам, и он так и остался «Хливким», если употреблять русскую транскрипцию английского слова. Только-только отсидел свой месяц за прошлую козу и вот, пожалуйста. Ну просто очень Дикий Запад, мать его так. Здесь у нас честь и достоинство коз и кобыл едва ли не в большей опасности, чем честь и достоинство дамского пола.

– Чарли выбрал момент и попытался присунуть кобыле Флеминга, – едва сдерживая смех докладывал шотландец. – Кобыла возмутилась и дала ему копытами в морду. А потом и сам Илия мотыгой добавил. Ну и что делать будем? Илию я на всякий случай привёл.

– Что-что… – я ненадолго задумался. – Где его Флеминг поймал?

– У себя в конюшне. Говорит не бил, нашёл уже покалеченного. Но врёт, мы нашли мотыгу в крови.

– Отпускай, вопрос снят – он в своем праве. А этого… – я слегка задумался. – Этого пока на улицу. Дойдут руки – займусь.

– Как скажешь… – Дункан присел возле Чарли и обрадованно хмыкнул. – Так вроде он уже того… отдал душу Господу.

– Тем более, убирайте нахрен эту падаль. Оттащите к могильщику Винни, но хоронить будут за счёт Флеминга, нехрен врать представителям закона.

После того как утащили дохлого скотоложца, народ словно прорвало, началось настоящее паломничество. Укус прерийной гремучки, упал жернов на ногу, ножевое ранение, ожог кипятком, выстрел себе в ногу из шестизарядника, приступ астмы, привалило землей в колодце и прочая хрень. Я уже стал жалеть, что решил сегодня устроить ударный рабочий день.

К счастью, ближе к обеду пошли чередой лёгкие случаи, и я спихнул работу на Берковича и Тернера, а сам решил съездить в салун пропустить пинту холодного пивка.

Только сел в седло, как ко мне подъехали полковник Пимпс с лейтенантом Ассманом.

– Док! – полковник довольно осклабился. – Мы отбываем по месту службы, но я решил заскочить поблагодарить вас за то, что подлатали мне задницу! Видите, как новенькая! – Пимпс лихо подпрыгнул в седле. – И за то, что починили шары моего лейтенанта! Ха-ха-ха…

Полковник жизнерадостно заржал.

– Я тоже благодарю вас, – Ассман крепко пожал мне руку, но с более кислым видом.

– Я буду ходатайствовать о вашем награждении, док! – полковник важно покивал. – Спасение задницы офицера достойно как минимум медали Конгресса! Почему нет? А моя жопа дорогого стоит! Решено, напишу рапорт, надо будет, дойду до самого президента!

«Мели Емеля твоя неделя… – безразлично подумал я. – А медаль можешь засунуть себе в дупло. Валите уже служивые. И поскорее, а то опять какого-нибудь убогого притащат, и я без пива останусь…»

Предчувствие никогда меня не обманывало. Опасения оказались не напрасными, обмен любезностями затянулся, а когда доблестные вояки, наконец, собрались отваливать, из-за угла вылетел фургон с Малышом Болтоном на козлах, а за ним нёсся на своём мерине маршал Варезе. Я уже было подумал, что Болтон удирает от Карла, но маршал опередил помощника и подлетел ко мне первым.

Честно говоря, я ожидал каких угодно поганых вводных, но только не это.

– Индейцы! – прохрипел маршал, спрыгивая с седла. – Грёбаные красножопые!

Болтон слетел с козлов, из фургона посыпались другие помощники, а потом вытащили на одеяле слабо постанывающего обнажённого мужчину. Из его плеча и груди торчали обломанные древки стрел, а с головы… с головы был снят скальп. Вместо волос на затылке сочилась камельками крови багровая полукруглая рана.

– Краснозадые? – полковник Пимпс хищно ощерился.

– Кто? Сиу? – я стиснул до скрипа зубы.

В современности бытует мнение, что индейцев снимать скальпы научили белые. Но как я уже успел убедиться – это полная толерастическая чушь. Индейцы срезали кусок кожи с головы врага ещё до появления здесь белых. Белые просто придали этому обычаю новую жизнь – стали платить за скальпы. Как своим, так и меднолицым. Да что там, в Монтане, вознаграждение за скальпы враждебных индейцев до сих пор не отменили и желающих получить двенадцать долларов полным-полно.

После бойни на Литл-Бигхорн, когда меднолицые нахлобучили генерала Кастера, индейские войны пошли на спад, кроу, черноногих, шошонов и сиу отогнали далеко на север. Однако, время от времени, от племён откалываются группы молодых воинов и совершают набеги на белых. Для них это что-то вроде обряда инициации. Заканчиваются набеги почти всегда одинаково – молодых полудурков выслеживают и уничтожают. Но натворить дел они всё-таки успевают.

Болтон отрицательно мотнул головой.

– Черноногие. Разбили караван переселенцев. Этого, его зовут Тим Портер, сочли мертвым, сняли скальп, обобрали, но не стали добивать, а он, улучил момент и вскочил на лошадь и ускакал. Гнал всю ночь, успел рассказать, только потом потерял сознание. По его словам, черноногих всего десятка три, может четыре.

– Где и когда?

– В ущелье подле Зеленой реки, – Варезе ткнул рукой на себе за спину. – Вчера вечером. Вряд ли черноногие успели уйти далеко, если поспешим, перережем им путь домой на север. Дилан Крауч говорит, что в тех местах всего два пути.

– Со мной два десятка сабель! – полковник Пимпс выдвинул челюсть. – Можете на нас рассчитывать.

Я кивнул ему.

– Благодарю, полковник. Дункан, собирай ополчение. Всех, кого можно. Собираемся через два часа возле мэрии. И проводников не забудь. Этого – в клинику и поживей.

Спасти переселенца не удалось, не выдержало сердце во время операции. Отдал последние силы, для того, чтобы добраться к нам.

Из клиники я отправился к себе домой – собираться в дорогу.

Дело нехитрое и привычное уже. Чистое белье, походные сапоги и одежда. Никакого щегольства, в приоритете удобность и практичность.

На пояс кобуры со «Смитами» и тесак в ножнах. К седлу дробовик и карабин «Винчестер» – винтовку решил не брать, так как в скоротечных сшибках важна скорострельность. Патроны и сухпай в седельные сумки.

Брезентовый пыльник, перчатки с крагами, шейный платок и шляпа. Вот и всё.

Перед отправкой присел на бревно во дворе выкурить трубочку.

Твою же кобылу, индейцев мне ещё не хватало. И самое пакостное, что обратка краснозадым моя прямая обязанность как шерифа. Ну какой из меня военачальник? Да я до сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю, как рубился с краснозадыми ушлёпками по пути в Вирджиния-Сити. Одно дело запугивать пьянчужек в Бьютте, а совсем другое воевать с аборигенами, которым каждый кустик родной. Свистнула стрела незнамо откуда и ага, нет шерифа Бенджамина «Дока» Вайта.

Но ничего уже не поделаешь, сам согласился шерифом стать. Останусь в городе, махом солью весь свой авторитет в сортир. А посему придётся загонять черноногих. Одна радость, что нас будет больше. Хотя это дело такое, с индейцами в момент из охотника сам в дичь превратишься.