Текст книги "Один ленивый мальчик (СИ)"

Автор книги: Александр Бельский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Глава 40

Глава 40.

Хори вышел вслед за десятником и сощурился от яркого солнца. Перед башней вновь стоял походный алтарь, а подле него – Саи-Херу. Все, кто был ночью и утром в башне, тоже вновь оказались возле неё. Даже раненые, лежавшие на циновках в тени башни. Правда, Баи всё порывался встать или хотя бы сесть, так что жрец даже вынужден был подойти к нему, что-то строго сказать и даже надавить на плечи, заставляя лечь снова. Чуть дальше лежали и мёртвые, накрытые старыми рогожами, и мухи уже кружились над ними. Все свободные от службы (таковых было немного, не больше восьми-десяти человек), волнуясь, переминались с ноги на ногу на площади перед башней. В её глинобитной стене, на солнечной стороне, прямо напротив ворот, темнел свежий пролом, достаточный по высоте чтобы в него пролез человек, но намного шире. Возле него стояли три осла, от которых спускались в башню прочные длинные верёвки, и их погонщики. Иштек, командовавший всем этим безобразием уверенно, величаво, но споро, раздал им последние указания, просунул голову в пролом и крикнул кому-то внизу: «Готовы?» Из башни донеслось невнятное «бу-бу-бу», но Богомол, очевидно, разобрал всё, что нужно. «Отошли с пути» крикнул он в башню, повернулся к погонщикам и махнул рукой:

– Пошли! Тури, отгони своих ослов-помощников с пути полезных ослов, которые тянут туши! Или они хотят обратиться, забрызганные соками Изменённых? Бегом!

Все переименованные ослы, понукаемые своими погонщиками, пошли – помощники повара быстро, запряжённые – медленно и с достоинством. Веревки натянулись и затрещали. Хори испугался, что всё изгваздается слизью Проклятых, а на перегибе пола первого яруса от них и вовсе могут оторваться куски плоти, но Иштек все продумал. Заметив тревогу на лице командира, он успокаивающе доложил:

– Ёжики обернули их в рогожу. Верёвки перекинуты через балки второго этажа, подняв туши до уровня первого этажа, мы их осторожно опустим на пол яруса, снимем верёвки с балок и потащим к яме.

Хори успокоился. Если Иштек что-то делает, то делает это хорошо. Тем временем, судя по всему, первая туша поднялась на должную высоту. Богомол, вновь влезший по пояс в пролом, выскочил и громко и протяжно рявкнул:

– Стоооооой!

Погонщики остановили ослов. Туго натянутые верёвки продолжали потрескивать – очевидно, туша раскачивалась, повиснув под балками. Иштек забрался в башню. Внутри раздавались какие-то голоса и звуки. Верёвки дернулись несколько раз. Долговязый солдат вновь вылез и рявкнул погонщикам:

– Медленно на пять-шесть шагов назад!

Погонщики осторожно и слаженно развернули ослов и медленно повели их назад к башне. Шести шагов оказалось мало, но погонщики и сами сообразили, и не стали останавливать своих подопечных. Верёвки, наконец, ослабли, и вот тут как раз погонщики, очевидно, заранее наученные Богомолом, остановились сами и остановили своих питомцев. Дождавшись вновь вынырнувшего из пролома Иштека и его отмашки, они отвязали верёвки и те, свободные, вдруг дернулись и поползли, втягиваясь в башню. Через короткое время Иштек вновь вынес свободные концы, и погонщики опять их привязали к сбруе ослов. Не дожидаясь команды, они погнали, стараясь идти вровень, своих животных к воротам. Выбрав слабину, верёвки натянулись, и вот – из пролома показался рогожный куль с первым Потерявшим душу. Ничего зловещего в нём не было, но зрители зашевелились, подталкиваемые сладко-испуганным любопытством и тревогой. Ночное происшествие будоражило кровь, и тем больше, чем меньше о нём знали неучаствовавшие. Куль прошуршал мимо них и исчез за воротами, провожаемый взглядами и бормотанием этих самых «неучавствовавших». Ни дать ни взять гуси, увидевшие тень пролетевшего уже коршуна.

Только теперь Хори обратил внимание на жреца. Тот, стиснув зубы, что-то мычал про себя, размахивал тростниковой кистью, которую макал в горшочек с каким-то зельем и кропил пролом и всех стоящих вокруг. Собственно, юноша и заметил всё это потому, что на него попали брызги. Понятно – очищение уже началось.

Тем временем погонщики с ослами вернулись, и всё началось заново. Судя по всему, Иштек распорядился первыми вытащить туши с самого нижнего уровня. Дело шло ходко, зрелище утратило новизну, и солдаты-зрители, которых, как выяснилось, распорядился собрать Нехти, слегка расслабились, да и погонщики тоже. Но на шестой ходке случилось то, что и должно было из-за этого расслабления случиться. Один из погонщиков слишком сильно стегнул осла, и куль дёрнулся вбок. Веревка, обвязанная вокруг рогожи, не выдержала, или просто развязалась. Куль развернулся, являя морду того самого изменённого-негра, который первым набросился на Хори. Даже он, бившийся с этим чудовищем ночью, увидев его при свете дня, зябко передернул плечами, хотя бельма Измененного уже и не пугали так своей не-жизнью. Вытянутая пасть, хоть и лишилась части зубов, вселяла страх, а наросты на морде, лопнувшая лиловая кожа и сочащийся из этих разрывов и ран (на лице и лапе от стрел Тура, на шее и затылке – от ударов булавами Себекнехта и Хори) неопределённо-мерзкого цвета кисельная жижа – отвращение. Солдаты словно оцепенели от ужаса. Нехти, казалось, именно этого и ждал:

– Ну что, насмотрелись? Такой враг хуже любого разбойника. И, стоя на посту, помните о том, что подобная тварь может подобраться к вам, если вы будете раззявами или, спаси вас от этого все боги, заснёте! Не надо их недооценивать, но вот – мы их победили!

Страшная туша взбодрила и ослов, и оставшиеся два рейса закончились очень скоро. Из башни, наконец, выбрались «ёжики» – ночные нарушители. Они были напуганы до невменяемого состояния, и Старшая маджаев, появившаяся со вторым своим стражем к тому времени у башни, холодно улыбнулась – она была удовлетворена наказанием оскорбивших её и её людей солдат.

Нехти не позволил им сорвать обматывавшие их с ног до головы старые тряпки, измаранные слизью и гноем Проклятых, и погнал к яме, вырытой специально для тел Потерянных душ. Там они, наконец, освободились от тряпья, вбросив его в ту же яму, обтёрлись другими, которые им подал Иштек, и тоже выбросили. Затем бегом они понеслись к поилке для скота, но были вновь остановлены грозным рыком десятника:

– Куда? Колодец и поилка для вас закрыты! Принесите им воды в вёдрах и облейте за воротами, да так, чтобы они не касались ведер! Бегом! Им тоже проходить обряд очищения, и долго ждать я не собираюсь! Не меньше пяти ведер на одного! Только после этого разрешаю войти в крепость!

Солдаты, всё ещё стоявшие у башни, засуетились, забегали, и наконец «ёжики» с наслаждением стали оттирать себя оставшимися тряпками. Жрец же, перестав кропить, разжег на алтаре угли. И что-то заунывно напевал на странном языке, то ли знакомом, то ли что-то напоминающем. Ёжики, допущеные в лагерь, не сговариваясь, устремились к поилке и продолжили мыться, а затем жадно напились.

Наконец приступили к главному обряду. Жрец выстроил всех только ему понятным образом. Кинул на угли из одного мешочка щепотку зелья, и над алтарем вознесся жёлтый и сладкий дым. Из другого – и яркая вспышка на миг ослепила всех очищаемых. Солдаты застыли статуями и провожали глазами, боясь оторвать взгляд, каждый шаг, каждый вздох жреца. Вновь пройдя с тростниковой кистью и горшочком, он теперь не брызгал, а мазал всем лоб, плечи и ладони, на груди – против сердца и на правом боку – против печени. Речетатив-пение сменились понятными словами, он говорил их каждому, с одной интонацией и громкостьтю:

– Как отец-мать наш Хапи и мать воды львиноликая Тефнут ежегодно смывает скверну с лика Геба, очищаю тебя водой этой и смываю скверну всякую прочь! Да не пребудешь ты в великой пустыне и минуешь её и пройдешь первые Врата на пути к старшему Гору по этому небу!

Обряд очищения каждый проходил не раз, но не такой – не в храме, да ещё с какими-то незнакомыми, особо сильными обрядами и заклинаниями. Да и, признаться, бедна на развлечения солдатская жизнь. А тут было развлечение, да ещё какое! С пугающими чудовищами, рядом проскользнувшей своими крыльями смертью, победой и приключениями! И пусть победа была не их заслугой – каждый невольно примерял на себя судьбу Баи и Иштека. И гнал мысли о судьбе Ренефсенеба, Анхи и других погибших, еще вчера шагавших рядом, споривших, помогавших… А сейчас – вон они, под рогожей лежат, не спорят, не мешают, не помогают.

Обойдя всех, включая раненых и погибших, Саи-Херу вернулся к алтарю, закрыл глаза, воздел руки вверх и что-то долго шептал. Уронив, словно обессилев, кисти, он глубоко погрузил их в очередной кошель, а затем бестрепетно взял в них раскаленный уголь, судя по запаху, какого-то благовонного дерева из Пунта. Подходя к каждому, он почти касался нестерпимо горячим углем лба, уст и груди против сердца и произносил новое заклятье:

– Да появится солнечный свет и проникнет в Медное! Он изгонит пелену Ра, тот, что ежедневно применяет магию здоровья, у кого добрые намерения и кто облечен могуществом, тот, кто прогоняет пелену своим дыханием! Да пройдешь ты вторые Врата на пути к старшему Гору и достигнешь места утоления жажды нёба, его начало – огонь, его конец – тьма!

Завершив этот ритуал, и так же не обделив вниманием раненых и погибших, жрец стал у алтаря. Все, теперь уже и те, кто побывал в башне, стояли словно зачарованные и внимательно следили за жрецом. Было жутко – все бывали на похоронах и поняли, что ритуал частично напоминает погребальный. Это дало всем понять, насколько близко они подобрались к последним вратам, и холод пробежал по спине, невзирая на жаркий для зимы день. И вновь на жаровне алтаря – вспышка, и вновь – дым, зеленоватый на этот раз. Все, не отрываясь, глядели на жреца. Глубоким, сильным, но каким-то отрешенным голосом, вновь воздев руки и взгляд к солнцу, тот провозгласил:

– О Ра, сохрани нас от этого бога, чей облик сокрыт, чей облик скрыт, чьи брови в день расправы над мятежными – перекладины весов, кто тащит порочного, перевитого веревками, к месту заклания, чтобы потрошить души. Сохрани нас от этих мясников Осириса! И спаси от ловцов душ в полях камышовых!

Новая вспышка, новый, горький дым, бело-жёлтоватый…

– О Атум, сохрани нас от этого бога, у которого голова шакала и облик человека, того, что питается падалью, этого хранителя извива Огненного озера, что проглатывает тени, вырывает сердца, выдавливает дерьмо из кишок, чтобы мы его не видели!

Вспышка, и темный, почти чёрный дым…

– О Вселяющий ужас, владыка обеих земель, сохрани нас от этого бога, что хватает души, что проглатывает тленное и питается гнилью, что живет во мраке, жилец тьмы. Перед ним трепещут изнемогшие!

Вспышка, красноватый дым.

– О Хепри, сохрани нас от этих высших судей, которым владыка вселенной даровал духовную силу, что сторожат его врагов, что умерщвляют на месте казни, от чьей хватки не ушел никто! Да не попадём мы под их ножи, да не попадём мы на их место казни, да не войдём мы в их сети!

Очищены мы пред тобой, о старший Гор, да будешь ты постоянен на твоём месте беспредельности, в твоём горизонте вечности, о хозяин северного ветра! Это так же верно, как то, что мы любим жизнь и ненавидим смерть, и да славится Великий бык, жив, невредим, здоров на миллион лет! Да падёт змея, вышедшая из-под земли, да падёт огонь, вышедший из Нуна! Позволь нам быть правыми во всех проявлениях, каких бы мы ни пожелали!

К концу ритуала и Хори, и все остальные впали в какое-то гипнотическое состояние. Жрец отдал заклинаниям много сил, но был ещё бодр, а вот они были как выжатые губки.

Наконец всё завершилось. Все были в каком-то трансе, и только когда жрец сказал, что он пошёл в башню, творить обряд очищения и там, как-то пришли в себя. Нехти вопросительно глянул на Иштека. Иштек объяснил, в первую очередь Хори и жрецу, что, когда они вытащили последнего Проклятого, все оставшиеся от них следы и жидкости были залиты маслом и подожжены. Действительно, из башни шел дымок.

– Я думаю, чародейный господин и отец наш, мы можем пока провести совет, а потом ты очистишь башню, – предложил Хори.

– Не выйдет так, как хочешь ты. Это один обряд с очищением людей, и я должен довести его до конца, иначе он утратит свою силу. Это недолго, но мне нужна будет помощь. Кроме того, погода портится, и может случиться буря.

Хори посмотрел на Иштека, тот догадливо и безрадостно кивнул, и отправился в башню вместе с жрецом. Алтарь остался на месте, и ароматный дымок тянулся вверх, к небу и богам, чуть выше срываясь ветром – погода и всамом деле начала портиться. Нехти же пошел проверить, как закопали Изменённых.

Юношу глодал один вопрос, и он направился к маджайке, а стоящий рядом с ней Минмесу делал вид, что даже не обращает внимания ни на что, кроме дыма из башни и неба, начавшего на горизонте темнеть. Светлоглазая обернулась к Хори и внимательно посмотрела ему в лицо, словно что-то пытаясь прочитать в его глазах. Затем она чуть покосилась на Минмесу. Похоже, ей не хотелось говорить при скользком писце. Хори сообразил, что погорячился – это и не в его интересах. Ну что ж, как говорил Иаму – прячь сокрытое на виду и обращай слабость в силу. Он сделал вид, что именно к Минмесу и направлялся.

– Достопочтенный, я спрошу тебя – готово ли уже послание господину конюшен Пернеферу? Я хотел бы его прочитать и, возможно, что-то добавить. Кроме того, стоит подготовить хесемен к отправке в крепость, и обдумать – как это следует сделать. И не стоит оставлять мешки с камнем Золотой хозяйки систров без присмотра. Если нужно, я выделю солдат, чтобы они неусыпно стерегли его, но пока это не сделано, тебе придется постеречь его, камень этот. Как только солдаты закончат закапывать Измененных в песок, я пришлю стражников тебя сменить, тем более, что нам нужно завершить наш совет. И решить многое, что не терпит отлагательства. Поэтому сразу, как только чародейный господин Саи-Херу освободится, я призываю всех вас к себе – расписать дела и отвечающих за их выполнение по тому, насколько каждое из этих дел срочное и насколько – важное.

Чуть заметно помедлив, писец поклонился и, не выражая на лице недовольства, ответил:

– Я немедля принесу тебе письмо.

Поклонившись, он развернулся и направился к себе.

Глава 41

Глава 41.

Провожая его взглядом, юноша тихо спросил у колдуньи:

– Скажи мне, госпожа… Я ведь так и не узнал самое главное для меня. На каком пути у меня больше шансов спасти мои души? И ещё одно. Я услышал также от десятника Нехти, что Апедемак может помочь своим детям спастись, даже если на них нападет Потерянная душа. Скажи мне ещё – так ли это, и может ли это и мне как-то помочь? Если я обращусь к Львиноголовому – спасу ли я души свои?

Маджайка задумалась. Так же тихо, как юноша, почти шепотом, она промолвила, будто через силу:

– Я не знаю, молодой господин. Воистину не знаю. Знаю лишь одно – если ты НЕ пойдешь за колдуном, жить ты будешь дольше, но души утратят многие и многие. И теперь, ведая это, сможешь ли ты, пойдя по этому пути, при взвешивании сердца твоего избежать мук и пасти Аммут? Знаю, что если отправишься в пустыню – спасёшь многих. Но не подаришь себе длинных лет. Но где больше опасности лишиться душ вовсе – не знаю. И не знаю, поможет ли тебе львиноголовый. Он ценит мужество и бесстрашие, он бог воинов. От труса он отвернется, смелому даст сил. Но ведь ты не чтил его, и он не бог дома твоего?

– Если нехсиу и маджаи поклоняются Хору, владыке Бехдета, и Хору, владыке Кубана, и Хору, владыке Миама, и Анукис в Сиене, и Амону в Миаме и ещё многим иным богам во многих храмах – то почему мне не почесть Апедемака? Я не отрину ради него почитаемых мной богов, но лишь добавлю к ним нового…

– И тут я скажу тебе снова – не знаю. Те маджаи, которые пошли к новым, вашим богам – верят в них, но не забыли богов и духов родов и кланов и общих богов и духов этих земель. Ты же не веришь в Апедемака, а веришь в Монту своего. Не совсем это один бог. И все боги – один бог. Он, как кристал гранями, предстает то в виде Тота-мудреца, то соколом, то змеей, то Львиноголовым, то скорпионом-Селкет. А все они – лишь то лицо, что неназываемый высший дух пожелал явить. Но лицо от лица отличается, и, явившись в виде Апедемака, он может рассердиться, увидев, что воистину ты не его чтишь, а Монту. Да и, как ты понимаешь, я верю немного по-иному и в иных. Тем более, что и сам Львиноголовый – не женский бог и уж не мой в особенности. В мире духов я избегаю встречаться с ним. А вот поговори с десятником своим – он про бога воинов и знает, и понимает больше, чем я. Прости, мой господин. Но эту головоломку я не помогу тебе решить…

Но еще одну подсказку я дам тебе. Ты сам помянул небесную корову Херу (Хатхор). Эта земля, Куш и Вават, дважды земля Владычицы Сикомор. Дважды – потому что весной в лике Тефнут она понесет глаз Солнца вниз. И еще потому, что это львиная земля, земля мощной Сехмет, владыки львов и хозяйки болезней, истребительницы врагов богам. Теперь подумай вот о чем. Ты, как и водится у мужчин, услышав про неуязвимость от Проклятых Душ детей Апедемака, подумал лишь о льве. А львица? Они не боятся Проклятых душ, этой грязи под взглядом богов. Сохмет, как и Монту, как и Апедемак – богиня войны и убийства. И ещё она – владычица пустыни, земли её и Сета. И ещё она – защитница царей, покровительница лекарей. А вот сама Хатхор, в качестве владычицы Прекрасного запада Аментет – утешительница и спасительница душ мертвых, как и Исида, Нефтис, Нейт и охранительница мертвых Селкет-Хету. И вот – Золотая дважды владычица Куша и Вавата, где случилось эта мерзость – запретное колдовство. Она же – охранительница душ мертвых, как владычица стран Прекрасного запада. Она же – дважды львица и богиня воинов и войны. Сколько у неё причин ненавидеть колдуна того и помочь тебе?

Львица не хуже льва, и все львиные боги – помощь и защита твоя, но не до всех легко дозваться. Это не земля Баст. Она или её сын, Маахес, и Акер, покровитель умерших, тоже мог бы помочь тебе, но они не хозяева тут, как и иные. Разве что Шезму, палач Осириса и союзник Сета… Но моли Хатхор – хозяйка Бирюзы еще должна быть оскорблена похищением своего камня, и это – четвертая причина воззвать к ней за помощью.

Подумай об этом, молодой начальник воинов, я же буду просить помочь тебе тех, к кому имею право обратиться в иных мирах. И на этом я покину тебя до совета – и обратиться к этим помощникам за подмогой, и продолжить волшебство о твоём сне. Да и писец уже дважды выглядывал сюда, не хотелось бы давать ему слишком много пищи для раздумий.

Маджайка повернулась и пошла к хижинам, в которых вчера разместили диких негров. За ней – второй её охранник, чьего имени Хори не запомнил и чьё появление пропустил, так тихо тот подобрался и незаметно встал у стены, охраняя свою госпожу. Молодой неджес поправил булаву и, уперев руки в бока, бездумно засунул большие пальцы за толстый пояс с боевой перевязью – телу под ней было жарко, да и стеганый передник добавлял излишнего тепла, и хотелось пропустить между поясом и кожей хоть намёк на дуновение ветра. Светлоглазая колдунья была права – стоило ей отойти, как в дверном проеме своей хижины появился писец со свитком в руке, который он, подойдя к юноше, вежливо и с пристойным поклоном и вручил.

Папирус был отмыт от старых надписей, но местами смутный намек на них проступал, затрудняя прочтение. В целом всё было написано так, как его это устраивало, и по делу – обстоятельно, с объяснениями, но без излишнего. Не был даже забыт вопрос о месте похорон погибших, с их именами и обстоятельствами смерти, и запрос на соль-натрон, ибо все их запасы не покроют потребного для погребальных целей. Единственное, что он распорядился добавить – просьба к коменданту Кубана, господину конюшен Пернеферу о срочной отправке подкрепления для охраны и дополнительных припасов, включая масло и топливо, обосновывая это необходимостью сжечь Изменённых.

– Вы долго с ней говорили, господин мой. Осторожней, колдунам из Куша надо доверять с опаской, – как бы вскользь заметил Минмесу.

– Госпожа толковала мне мой сон, – коротко ответил, не покривив душой, но и не говоря лишнего, юноша.

Как раз в это время из пролома появился кряхтящий и закопченый жрец в сопровождении Богомола. Иштек внимательно осмотрел горизонт – небо темнело всё сильней. Их прибытие несколько оживило беседу, и можно было избежать лишних вопросов дотошного писца. Хори сразу приказал Иштеку направить человека в домик Минмесу – на охрану мешков с хесемен – и подобрать сразу охраннику смену. Осталось дождаться десятника-нехсиу, и довести, наконец, их совет до конца, а Хори всё так и не мог себе ответить на главный вопрос. Оставаться всем в крепости или отправить отряд во главе с самим собой в погоню за колдуном? Все доводы Нехти были верны, и умирать до срока юноше тоже вовсе не хотелось, хотя в близкую смерть и не верилось. Да и маджайка говорила, что в этот раз он точно вернется домой. Но отправиться в пустыню, зная, что жизнь его от этого сократится…

С другой стороны, маджайка ясно дала ему понять, что остаться в крепости будет прегрешением, из-за которого Аммут пожрет его сердце на суде Богов и низвергнет души… И опять-таки, откуда ей, поклоняющейся иным силам, это знать? Но – всем известна сила нубийских колдунов. И в своем затеряном крае Ибхут она знала и упоминала о таких богах, про которых он и сам едва слышал, с уверенностью рассуждая, кто из них может ей (и ему) помочь и почему. Надо бы поговорить с жрецом – кто из богов Та-Кем мог бы стать его охранителем и заступником, и что потребно для этого сделать. И можно ли во истину исправить его сон, или хотя бы ослабить его злые предначертания? Пожалуй, именно это и стоит сделать прямо сейчас, пока Нехти не вернулся и есть время для совета.

Пригласив всех троих – жреца, Минмесу и Богомола – следовать за собой, он направился в штабной дом. Войдя, и омыв руки в тазу для умывания, он пригласил всех усаживаться. Осколки разбитого Нехти горшка уже были убраны, очевидно, Тутмос постарался, равно как и вновь, убрав на столике посуду, расставил на нем бутыли с питьём и чистые глиняные чаши для него. Все, также омыв руки (первым, и дольше и тщательней всех прочих, это сделал Саи-Херу, прокоптившийся в башне, затем – писец, едва омочивший пальцы из вежливости, и последним, тоже долго и старательно – Иштек), расселись, причём жрец подождал писца, но Богомола, плескавшегося в тазу, они ждать не стали. Хори сразу взял быка за рога:

– Я вот о чем думаю, господин мой и чародей… Вы очистили нас и саму крепость. Но, боюсь, этих ритуалов может быть мало. Мы убедились, насколько силён этот злокозненный колдун. Нам потребуется всякая рука, до которой мы сможем дотянуться. Вчера ты говорил о матери-Изиде. Кто, кроме матери звёзд может помочь нам? Все же сила её больше внизу (северней по Нилу), чем в Куше. К кому из богов лучше воззвать и что для этого нам нужно сделать? Кто сильней и крепче охранит нас и крепость от вредных чар? Смотри, о чем я подумал: от десятника Нехти я знаю, что львы не боятся лёгких ран от Проклятых душ.

Иштек кивнул, словно подтверждая, а писец добавил:

– Не только они. Все, в ком холодная кровь – змеи, крокдилы… Уаджет сохраняет своих детей, а Себек и Грозная мать (Изида) своих. Кроме них, Мать крокодилов (Изида) охраняет вместе с Таурт бегемотов. Все, кто живет в воде, не боятся укусов и царапин Потеряных, а те боятся воды текущей.

Судя по лицу Богомола, кое-что из сказанного Минмесу для него было в новинку, и Хори мысленно отметил необычайную осведомленность писца.

– Ну, тут все же пустыня, и, если львов мы даже слышали по ночам, то бегемотов и крокодилов мы тут вряд ли встретим. К чему я завел разговор о львах? Вот, львы под покровительством львиноликих богов не боятся этой напасти. Я подумал: кто из богов нам быстрее поможет? Он должен быть оскорблен преступлениями этого злодея-кузнеца. То есть это должен быть кто-то из богов или богинь, сильных здесь, в Та-Сет, земле Сета и пустыне. И вряд ли в царстве Сета так сильна Мать звезд (Изида), ибо они враги, поскольку Сет убил её мужа, Осириса.

Но кто тогда? Это должен быть охранитель душ умерших и их покровитель в Дуате и Камышовых полях, с львиным ликом или покровитель львов. Ну и – совершено преступление ещё и в долине хесемен. Вряд ли Матери бирюзы (Хатхор) это по нраву. И это её земля, поэтому я в первую очередь думаю о ней. Скажи, о хранитель свитков, прав ли я? И кто из богов еще может помочь нам и поддержать против злого колдовства? Чем и как нам воздать богам за помощь и, главное, каким богам воздавать?

Писец с интересом посмотрел на Хори, а жрец, задумавшись, поглаживал свой подбородок.

– А ведь ты во всём прав, господин мой, – наконец сказал он, оставив в покое свою челюсть. И про Золотую (Хатхор), и про Мать крокодилов… Еще могли бы помочь Селкет и Нейт, но помощь Хатхор, если удастся её вымолить, будет самой весомой. Я проведу обряд утром, на восходе, когда силы богини самые великие, прямо у колодца. Мне нужно будет всё подготовить.

Занавес на двери отодвинулся, и в комнату, спросив позволения, вошел Нехти. Омыв руки и доложив, что туши Измененных надёжно закопаны, а их всех, похоже, ждет буря, он уселся к столику и жадно напился, налив в чашу воды из тыквенной бутыли.

– Ну что же, – дождавшись, пока десятник поставит чашу на стол, сказал Хори и, встав, начал неспешно ходить по комнате, по свободной её части, прямо за спиной жреца и писца. Каменным навершием булавы, которую он держал в правой руке за середину рукояти, он похлопывал по левой ладони, – пришла пора завершить нам наш совет и решить, что важное и в каком порядке мы должны сделать. Надо подготовить погибших к почётному погребению. Может ли достойный жрец помочь нам в этой нашей печали? Как охранять крепость и дорогу, учитывая наших погибших, в угрозе от бунтовщиков тех, жалких негров, их проклятого колдуна и, в первую очередь – Изменённых. Будут ли нам тревоги от мятежников, и, главное – есть ли опасность, что колдун натравит на нас ещё и Проклятых? Здесь я жду мыслей каждого, но по организации службы, говорю сразу, больше буду слушать Нехти и Иштека, ибо они опытны в пустынных войнах и службе. Нам же надо срочно отправить вести в Кубан и дальше, и надо решить, кого отправить с ними, и сколько человек? Здесь тоже стоит всё обдумать. Камень богини тоже требует отсылки в дом золота и серебра, и снова – встает вопрос, как, с кем и когда? С учетом всех опасностей сил у нас мало.

По мере того, как молодой неджес перечислял беды и заботы, все затихли. И вообще, неуютно как-то, когда говорят за твоей спиной, да ещё с булавой в руке, а ты не можещь повернуться из-за подушек и того, как ты сидишь. Осознано или нет, но именно этого – поставить писца в неловкое положение – Хори и добивался. Жрецу же просто не повезло за компанию. В итоге к концу фразы в комнате повисло такое молчание, что было лишь слышно, как поскрипывают ремни доспехов юноши при неспешном расхаживании, да сопит Саи-Херу.

– И, главное – должны мы преследовать великого преступника против царя и богов, или должны остаться в крепости? И именно этот вопрос важнее всех иных. Прежде, чем принять решение, я хочу, чтобы каждый из вас сказал свое мнение. Вы люди опытные, много повидавшие. Возможно, я не смог чего-то увидеть и понять. Я хотел сначала решить простые вопросы, а потом подойти к главному, но – кроме погребальных дел, всё упирается в это решение. Поэтому я сначала попрошу ответить чародейного господина херихеба – возможна ли его помощь в подготовке тел наших погибших к достойным похоронам, и что он нам посоветует?

Говоря все это, Хори вышел из-за спин жреца и Минмесу, и чинно присел напротив них, на единственный в комнате «стул» – глинобитное возвышение у стены. Его явно делали именно для сидения, ибо были и подлокотники, и что-то вроде спинки, уходившей в стену. Сидеть было удобно, но юноша возвышался над расположившимися на подушках, поэтому их неловкость, хоть и уменьшилась, но сохранилась.

– Гм-гм, – прочистил горло жрец, – я не Хранитель тайн Гора Кубана*, но, как херихеб, неодноркратно носил маску Анубиса, надзирая за мастерами Уабет*. Я не умею и не имею права очищать тела, но мы можем, без нарушения божественных установлений, провести первые ритуалы. Нам нужны будут люди, которые не навлекут на себя обвинения в святотатстве и поругании чести умерших, если проведут под моим руководством начальные таинства – удаление должных внутренностей и сохранение их в подходящих сосудах, ибо каноп* у нас нет. Это прошедшие начальный обряд посвящения в гильдию лекарей, палачей, резников, мясников или кожевенников. Именно они имеют право невозбранно в мирное время взрезать человеческую плоть. Ну, или повитухи, хотя подобных тут точно нет…

– Глядя на изворотливого Баи, я вовсе не удивлюсь, если он, помимо грузчика, окажется ещё и повитухой. Или вором, или даже храмовой танцовщицей с систром, – проворчал Нехти.

– Не богохульствуй! – строго сказал жрец десятнику и, уже спокойным голосом продолжил, адресуясь ко всем, – Но полностью даже подготовительные ритуалы они провести не смогут. Поэтому мы можем сделать следующее: соли у нас не так много, и мы сохраним ей внутренности в сосудах. Сами же тела, освободив от внутренних органов, мы погребем в песке, в месте, хорошо прогреваемом солнцем и на должной глубине от зверей и насекомых, а затем, когда они достаточно засушатся, выкопаем и доставим в Кубан для дальнейших обрядов. Главное, сделать это в промежутке с сорока до семидесяти дней с нынешней ночи, считая и её саму.

– Хорошо. Нехти узнает, есть ли у нас люди из этих гильдий. Если нет – не беда. Попросим помочь маджаев тех диких, думаю, для них это не будет запретным. Но лучше всё же найти кожевенника или резника. Среди моих джаму таких нет. Может, кто из собачьих пастухов?

Нехти кивнул, показывая, что задание понял.

Хори вновь встал и вновь начал расхаживать по комнате.

– Ну и вот – главное. Попрошу высказаться каждого, и постараться не обращать внимания на то, что сказано до вас. Главное – что думаете именно вы и почему. Три связанных друг с другом вопроса.

Первый: есть ли опасность, что бунтовщики рядом, и угрожают крепости, дороге или самому спокойствию Та-Кем. Если ответ «Да», то только лишь мятежники, или с ними колдун? А если он с ними – то будут ли ещё и Потерявшие душу? Если ответ «Нет», то почему вы так полагаете?

Второй: мы до сих пор не отправили гонца в Кубан, и Господин конюшен, комендант Кубана Пернеферу, полагает нас в спокойствии и благополучии. Послание должно быть направлено сразу после совета, ибо известия таковы, что не терпят промедления. Направить ли отряд или одного посланника? Если отряд – то кого? Погонщиков ослов? Сильных бойцов? Слабых? Одного – тут понятное дело, должен быть добрый воин, не боящийся ночи в пустыне и бунтовщиков, а ещё лучше – быстрый, чтобы, выйдя из крепости рано утром и налегке, он до вечера успел бы одолеть неполный шем (шем равен 62,82 км, т.е. до Кубана около 50 км) по пустыне и вечером докладывал бы о всех наших горестях.