Текст книги "Один ленивый мальчик (СИ)"

Автор книги: Александр Бельский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

До некоторого времени его не удивляло то, что, в отличие от других сверстников, у него нет ни одного деда или бабки. Хотя, как известно, именно дедушка – главный друг внука. Он дарит ему подарки лучшие, чем все остальные, а, когда внук подрастает, чаще всего он наследует именно дело или должность дедушки. И эта тема всегда обходилась молчанием, а вопросы Хори о дедушках и бабушках пропускались мимо ушей. И это было странно. Лишь раз он видел важного чиновника с севера, прибывшего с посланием к Князю, которого представили Хори как его дядю, но запретили говорить об этом кому бы то ни было. Дядя был невероятно важен, немногословен и явно презрительно относился к племянникам и племяннице, их дому и их отцу, которого, впрочем, не было – он был в одной из своих бесконечных поездок по Та-Сети, уехав буквально за день до внезапного появления родственника. Хори даже не мог понять – то ли дядя так подгадал, чтобы не встретиться с отцом, то ли сам отец не горел желанием увидеться с важной родней. Мать была единственной, с кем дядя общался уважительно и любезно. Впрочем, большая часть их общения прошла за закрытыми дверями, и о чем они говорили, осталось тайной, а вскоре после этого, лишь слегка притронувшись к поданным блюдам, дядя исчез навсегда, оставив запах дорогих духов и притираний, а также раздражение и обиду у всех домочадцев.

Глоссарий в порядке появления слов в тексте:

Миттани – государство примерно на севере нынешней Сирии, до недавнего времени – один из основных конкурентов Египта за гегемонию в малой Азии. Главный род войск – колесницы с тяжеловооруженными воинами – марьяну, лучниками и копейщиками.

Хуа – точно не определенная территория. Вероятно, на юге Куша, нынешний юг Египта и Судан.

Элефантина – греческое название города у первого порога Нила, граница собственно Египта на юге. Сами египтяне его звали Абу.

Сумену – современный Махамид эль-Кибли, в 15 км южнее Арманта, недалеко от Фив. Покровитель города – бог-крокодил Себек.

Фивы – столица страны на описываемый момент. Как и слово «Египет», это снова по-гречески, по древне-Египетски звучало как Уаст («властвующий»), или Но-Аммон (город Аммона). Или просто «Но» – город. Или Нэ? Или Ниут?

Себе́к (Собек, Собк, Сохет, Собки, Сокнопаис, по-древнегречески Сухос, Σοῦχος) – древнеегипетский бог воды и разлива Нила, изображавшийся с головой крокодила или в виде крокодила; считается, что он отпугивает силы тьмы и является защитником богов и людей, отвечает за плодородие, беременность и сексуальный темперамент.

Две Земли (Та-Уи) – одно из самоназваний Египта в те времена. Происходит от того, что страна объединяла Та-кемет, то есть «Чёрную землю» (плодородная земля берегов Нила, иначе – Та-мери, то есть «Земля мотыги») и «красную землю» окружавшей пустыни. Другое толкование – Та-уи, то есть «Две земли», вероятно, могло символизировать объединение двух частей Египта – Долины (верховья Нила) и Дельты (низовья Нила).

Бену – прародитель легенды о фениксе, первоптица. По преданию, села на появившийся из волн первым камень Бену и дала жизнь всему сущему. Периодически умирала, сгорая, и возрождалась.

Куш и Вават – южная и северная части Нубии, покоренной, но формально не входящей в Египет страны на территории юга Египта (за первым порогом) и Судана.

Гиксосы – «цари пастухов», мигранты из семито-хурритских племен, надолго захватившие власть над дельтой Нила и всем верхним Египтом до воцарения XVIII династии.

Чати – визирь, премьер-министр. Одновременно – начальник полиции, правитель столицы, зачастую – министр финансов.

Великая перепись скота – реальная процедура, между прочим. Периодически проводилась для установления сборов в казну с хозяйств и областей.

Семер – ранг придворных, дословно – друг царя. Могли быть и неблагородного происхождения, благородные по крови – это «серы». Но семер в придворной иерархии был выше. Прямо как во времена абсолютизма – «Самый важный во Франции человек тот, с кем в данную минуту я говорю!»

Южный Город – один из синонимов названия Фивы по-египетски, примерно, как «Первопрестольная» или «Северная Пальмира».

Белые Стены – то же самое, но про Мемфис, древнюю столицу. Греки не могли сказать Мен-Нефер, от Мен-Нефер Пепи. А еще его назвали Инбу-хедж – что, собственно, и есть «Белые стены». А еще Хут-ка-Птах, то есть «место души бога Птаха». По-гречески это звучало «Айгюптос». Откуда Египет и стал Египтом. Правда, сами египтяне себя еще с того времени и до сих пор «Миср» зовут. А ещё Мемфис называли Мехат-та-уи – «весы двух земель», Анх-та-уи – «связывающий две земли». Фивы и Мемфис – две столицы, и ревности между ними было поболее, чем между Москвой и Питером в разы, а то и на порядки.

Царский сын Куша , князь Юга, страж южных Врат – титул наместника южных провинций и полунезависимых протекторатов, управлявшего иногда и Абу-Элефантиной, один из самых высоких чинов в Египетской иерархии. А уж прибыльный… Официально должность стала так называться именно в описываемое время.

«Девять луков» – собирательный образ всех враждебных Египту неупорядоченных сил, но не главного врага. Акцент в разное время смещался на разные племена, в том числе и нубийские.

Благой бог – так, отличая от небесных владык, именовали земного. Очередное слово-матрёшка, не просто «благой», но и «прекрасный», «юный», «молодой», «растущий». Прекрасный, бог, но не достигший полной силы, как Ра, или Тот.

Шай , шаи – судьба, предопределение.

Написанное священным письмом – т.е., иероглифическим, а не демотическим или иератическим письмом. Написание иероглифов менялось, и знать древние правила и написания могли только очень образованные и сведущие люди, чаще всего – жрецы или чиновники. Знать – и толковать их для всех остальных.

Бес , среди прочего – божество домашнего очага и семьи.

Золотая, Владычица сикоморы – прозвища богини Хатхор, одной из главных богинь пантеона. В египетской мифологии богиня неба, любви, женственности, красоты, плодородия, веселья и танцев. Также была супругой Хора. Первоначально считалась дочерью Ра. Термин Хатор – греческий, египетское имя этой богини – Херу. Могла изображаться в виде коровы или с коровьими ушами.

Семна – город и крепость на самом юге Вавата, сразу за 2-м порогом. В описываемое время уже теряла свое военное значение, но правило, разрешавшее только один день пребывания в ней кушитам, еще действовало.

Керма – столица Куша в те времена, когда он реально угрожал Египту, при Гиксосах. Уже после завоевания в ней неоднократно вспыхивали восстания. В описываемое время огонь не горит. Но угли тлеют. Многие египтяне в Керме были родом из Сиута.

Митшереу – котенок.

Эрпат – наследственный князь.

Глава 2

Глава 2.

О прочих домочадцах надо сказать отдельные слова. Сначала их было всего четверо. Самый старший, лицом похожий на сирийца, но по всем прочим приметам житель Та-Кем, носящий имя Хекнахт, уже вышел из возраста, который называют зрелым, но еще не добрался до поры старости. Он был баку*, личным рабом Деди, да ещё наследственным, чем немало гордился. По этой причине, а также потому, что Деди давал поручения и ставил задачи слугам через него, он считал себя кем-то вроде чати при Деди-Себеке и безусловным повелителем всех прочих слуг и челяди (впрочем, это не значило, что он ленится работать сам или работает плохо). Когда, мало-помалу, Мерит-Хатор прибрала к рукам всю власть в доме, он явно стал человеком хозяйки, и, как это иногда бывает и у более значимых особ, пытался добавить себе влияния в её глазах исподволь, но неуклонно, как скарабей, катящий свой шар, наушничая ей о истинных или мнимых поступках и проступках хозяина, которые могли уронить честь семьи, брюзжа и настраивая её на суровый лад. Многим казалось, что в тени, пролёгшей между супругами, большая доля его вины. Не брезговал он и наушничать о прочих рабах и домочадцах, даже в тех случаях, когда всё мог решить и сам. Он старательно и хорошо работал по дому, но почему-то вокруг него люди всегда ссорились и ругались. Казалось, когда затлевала и вспыхивала какая-то размолвка, не важно, кто в ней был замешан, ему словно становится лучше и веселей. Пожалуй, он был единственным, в ком дядя вызвал искреннеее восхищение.

Хекнахт был довольно крупным и широким в кости мужчиной, и никто не звал его уменьшительно «Хеки», а только либо полным именем, либо «управитель». Но, даже не беря во внимание его размеры, надо признать, что он умел придавать себе величественный вид, что ещё больше возвышало его в глазах дворни и своих собственных. Он носил парик (из старых париков Хозяина) и аккуратную юбку, и ухитрялся всегда, даже на грязных работах оставаться чистым. Его влажные большие карие глаза под выпуклыми, как у жабы, веками, были печальны, но длинный горбатый нос по большей части высокомерно был задран. Правда, на это было глубоко наплевать некоему Иамунеджеху. Это был нехсиу*, мускулистый, но не огромный, как Хекнахт. Он был ленив (ну, по мнению управителя). По своему же собственному мнению Иаму (редко кто называл его полным именем Иамунеджеху), в доме мужчина должен был только отдыхать и готовиться к мужским делам – охоте, войне, походам. Ну, а ещё – есть, петь, пить, веселиться, танцевать на празденствах, и любить женщин. Самое удивительное – он был свободен и в доме на положении домочадца оставался добровольно. К Деди он относился уважительно, но без раболепия, выполняя при нем так же добровольно и самочинно взятые обязанности телохранителя, оруженосца и помощника на охоте и в других «мужских делах». Он не был «диким нехсиу», и даже, вот диво, знал священное письмо и мог легко общаться и с жрецом, и с знатным северянином, и с забитым козопасом из Ирчема* или Анибу*. Под кожей, матово блестящей, как полированное и вываренное в масле дерево, местами перепаханной шрамами – от когтей, меди и сделанных при ритуале посвящения в мужчину – лениво, как леопард в начале броска, перекатывались мускулы силача – не массивные, а витые и упругие. Он и ходил словно леопард: плавно и как-то не спеша, но при этом мог двигаться ужасно быстро. Как-то (намного позже) он сказал Хори, что быстро – это когда неторопливые движения идут друг за другом непрерывно, и каждое точно знает, с чего начнётся и чем закончится. И когда он так стремительно и в то же время неспешно перетекал по двору, с безжалостно-безразлично-добродушным лицом бога Монту*, Хекнахт вжимался в стену и замолкал на полуслове, потея и бледнея.

Но чаще всё же Иаму лежал в тени и напевал что-то или наигрывал на своем странном трехструнном инструменте. Если, конечно, не был в это время на охоте, рыбной ловле, не занимался с оружием, или не пил пиво или вино, или не играл в сечет*. Пиво он делал себе сам, считая, что в Та-Кем его делают слишком слабым и слишком сладким. И пиво его действительно получалось крепким и душистым, но кисловато-горьким. Это была единственная работа в доме, которой он не чурался, если не считать возни с охотничьими или рыбацкими снастями и трофеями. Правда, когда он делал пиво, он заставлял рабынь и служанок пережёвывать солод и сплёвывать его в кувшин… Но пиво-то получалось вкусным, крепким и душистым…

Иаму не был совсем негром, его нос был тонок и ровен, а губы не были большими и вывернутыми, но был заметно смуглее любого жителя Та-Кем. Он был красив, и от него прямо ощутимо исходило чувство силы и нерушимости. Запах его тоже не походил на запах негра.

Третьей была Руиурести, нубийка, доволььно зрелая уже на момент рождения Хори, а к его десяти годам скорее, даже пожилая. Надо бы её назвать не третьей, а первой – столько на ней работы в доме держится. Готовка, уборка, стирка, запасы… А пока дети были поменьше – она ещё и нянчилась со всей этой толпой. Всегда неунывающая, всегда напевающая, всегда необъятно-пышная и всегда при деле. Она была из хему*, и мужа у неё не было уже на тот момент, когда она попала в дом Деди. Её собственные дети выросли и разлетелись из-под родительского крыла – дочери были в доме шнау* в Белых стенах, а двое сыновей служили в армии. И один уже дослужился до того, что сам был где-то далеко на севере командиром, да, господин, и у него уже были и свой дом, и свои слуги. Неоднократно он присылал весточку с гонцами, предлагая матери выкупить её у Деди, но Руи всегда отказывалась. Хозяин тоже не прочь был её отпустить, и без всякого выкупа, но она опять-таки отказывалась. Деди она говорила, что не дело это для матери, что сын её выкупит. Она придет как подчиненная под крышу дома, где уже управляется другая хозяйка. Не дело это, хозяин, нет, не дело! Слугам же она отвечала, уперев в бока свои мощные руки и гордо глядя на них, что она не может бросить дом и их, нерадивых и бестолковых неумех, на погибель и голод…

Четвёртой была непутёвая девица, словно в насмешку носящая имя Сатепа*. Сатепа была и в самом деле статна и красива. С тонкой талией и изящными, соразмерными и стройными бёдрами, грудью, не отвисшей, не смотря на свои немалые размеры. Её лицо было правильно и чисто, не было ни оспинок, ни прыщей, волосы черны, блестящи и великолепны, как великолепны были и нос, губы и уши – даже строгий ценитель, отбиравший наложницу для семера, мог бы обратить на неё внимание. Но вот её глаза… Казалось, они смотрят в обратную сторону, внутрь этой красивой головы, а ты их видишь лишь в отражении, с обратной стороны. Правда, и внутри головы глаза, верно, ничего увидеть не смогли… Почему-то у всех она вызывала такое ощущение, что они видят красивую корову. Она могла пастись, если, конечно, её вывести к зелёной траве, если же вокруг будет песок, то она просто будет стоять и беспомощно смотреть своими большими и прекрасными глазами, блестящими среди длинных ресниц, пока её на пастбище не отведут. Она по большей части жила в мире своих нелепых грёз, и делала все свои дела по дому (горничной и девушки для помощи хозяйки) будто во сне. Не то, чтоб она была ленива, нет, но, считая, что достойна наилучшего в этом мире, она словно отрешалась от окружающего и целиком уходила в мечты. То ей виделась картина, как принц, увидев её, предлагает ей стать своей великой женой*, а то и вовсе такое, о чём и говорить-то не стоило, во избежание обвинения в оскорблении величества. Мечтая о столь высоком, она, тем не менее, регулярно оказывалась ночью в каморке у Имау, и, как не старалась, будила своими воплями всю округу. И уж сколько раз госпожа пеняла ей и обещала наказать, сколько раз она клялась и самой себе, и госпоже больше никогда… Ну да, ну да… Сатепа прекрасно понимала, что Иаму на неё наплевать, да и сама его называла презренным кушитом, чуркой эбеновой и прочими малоприличными, да зато привычными названиями. Но всё случалось снова и снова.

Потом слуг стало намного, намного больше, все они были людьми списка и отражали признание заслуг Деди правителем, Махом, и степень этой признательности, ибо, будучи царскими рабами, попали в службу к Деди по велению этого чиновника. Тут были и земледельцы-ахутиу для работы в загородном поместье. Да какое там поместье… Невеликий домик, где даже для пяти слуг работы было маловато. Да и росло все в каменистой земле вокруг Абу намного хуже, чем в Куше или севернее, так что ни тучных стад, ни нив тут не было – огороды да виноградники. Вино, правда, было знатным – уж откуда взяли те лозы, что давали это вино, неизвестно, но завидовали такой удаче многие. Одно получалось сладким даже без фиников и мёда, другое было терпким, но ароматным и хмельным.

И еще трое служанок, херит-пер («ведающих домом») в городской дом, который тоже разросся, а потом и вовсе поменялся, превратившись в небольшой, но солидный городской особнячок. А в таком доме, конечно, работа всегда найдётся. И целый дом шнау можно занять, было бы желание. И появилась еще ткацкая мастерская, где работало целых двенадцать ткачих. Если бы её не взяла под свою руку мать, то Иаму бы там и поселился, и уж тогда ткани было бы выткано мало, хотя во главе мастерской и была свободная ткачиха, получавшая от выделанных штук полотна и его качества, и находившаяся там всё время. Да, видно, она сама не могла противостоять колдовству Иаму.

Но Мерит-Хатор отбила у него охоту частить с визитами сюда, постоянно проверяя дневной урок и просто заходя в мастерскую по поводу и без него. Почему-то нехсиу её сторонился...

А тем временем Хори рос, рос и дорос до учебы в доме знаний, школе при храме Хнума – создателя мира. Дома его уже можно было видеть реже, чем в школе или в более приятном времяпровождении с приятелями. (Хотя это и не избавляло его от очередных язвительных обвинений матери в лени). Он был не лучше и не хуже других своих сверстников – друзей и недругов. Так же учился, в чём-то преуспевая, в чём-то отставая, так же играл, зевал и отвлекался, считая ворон и мечтая о чём-то глупом и несбыточном, но великом и возвышенном. Так же боролся и учился стрелять из лука и пращи (бедные птицы!). Так же дрался, выясняя вопросы первенства в толпе школьников (не первый…но и не последний). Так же выслушивал выговоры и наставления учителей. И конечно, их брюзжание о том, что «Все те, кто не имеет возможности выбрать счастливый жизненный путь чиновника*, подлежат смотру, на котором их определяют в войско, или ремесло, или низшее жречество (по сути, в храмовых слуг) или даже в «рабов царя». Абсолютная правда – не пройдя аттестации на низший чиновный уровень, даже дети знати могли попасть в царские рабы. Вроде призыва в армию, но навсегда. И это будет позором для любой семьи, горем для их матерей и концом всему для них, малолетних лоботрясов, что никак не способны уразуметь изменение написания иероглифами простейших понятий всего-то за последние пять царствований! Хори иногда казалось, что учителя в школе сговорились с матерью называть его ленивым мальчиком!

И школьники учили правила написания, долбили правила сложения… А за окном были – охота на птиц, рыбалка, игры, борьба, драка с портовыми мальчишками, очередной разлив Хапи… И девочки…

С некоторых пор все, связанное с ними, вызывало повышенный, прямо болезненный интерес.

Прошли времена, когда, голые и почти неотличимые, они возились в пыли в одной куче, мальчики и девочки. Ещё до школы, до дня, когда ребенок впервые надел пояс и стал ходить в одежде всегда и всюду, их миры начали расходится, как две барки на Ниле, и чем дальше, тем больше, так что и не понять уж, что делают люди с другого корабля. Сначала это как-то не мешало, и было правильно – ну что интересного в девчоночьей жизни? Чему их такому интересному могут научить на женской половине? Но потом…

Как-то внезапно девочки стали смотреться рядом со своими сверстниками совсем иначе – выше, старше, взрослее… И глядели на мальчишек уже в свою очередь с покровительственной жалостью – как на бессмысленную мелюзгу. Этого нельзя было снести, невозможно, немыслимо! Руки сами тянулись дёрнуть за волосы, ущипнуть. Только вот беда – с некоторых пор девочки начали обзаводиться прекрасными, манящими, будоражащими выпуклостями, и руки сбивались, норовя вместо первоначального щипка – погладить, помять, прижать, ощутить в ладони… В висках начинался стук, обрушивались водопадом гул в ушах и краска на щеках. Это была какая-то зависимость, постыдная и манящая. Кроме того, всё это коварно рушило мальчишечью дружбу, ватаги вообще и отношения в них в частности. Драк стало намного больше, поводы для них – ничтожней. Умение драться становилось не менее важным, чем умение красиво хвастаться и вообще – говорить, и почти таким же важным, как умение нравится девочкам. Раньше Хори, крупный и весьма упитанный мальчик, чаще побеждал в потасовках, которые, по сути, были скорее толкотней и пиханием, чем сражением. Но теперь… Драки стали по-кошачьи скоротечны и безжалостны, с ударами ногами, руками, укусами и бросками. Впервые получив удар в лицо, в глаз, Хори разрыдался, от боли, испуга и обиды. И некоторое время он страшно жмурился и приседал, укрываясь от удара, если кто-то замахивался, да и вообще прослыл трусом, тем более, что по какой-то непонятной ему причине у него при любой, самой малейшей, почти несчитовой стычке начинали ручьём течь слезы, а грудь клокотала от рыданий. Но трусом он не был, он убеждался, протыкая себе плоть на руке медным шилом или держа до волдырей ладонь над пламенем. Нет, нет, он проверил – он не боится боли, он не трус! Но почему, почему же он продолжает жмуриться и рыдать? Почему мучительно подбирает фразы и слова, особенно, если разговор и собеседник важны для него? И голодной собакой грызло душу желание нравиться, в первую очередь – девочкам, но хотелось – всем, хотелось вызывать обожание и восхищение, хотелось славы и величия, подвигов и почестей. Можно было, как Сатепа, мечтать и млеть. Но уж больно глупой и нелепой она выглядела, эта Сатепа, и даже добродушный отец иногда безжалостно её высмеивал. Да и попреки матери в лени зародили в душе, помимо ощущения себя не самым лучшим из детей, желание победить всё же свою лень, мнимую или настоящую. И всем доказать что-то, хотя уже и сменявшимся временами отчаянием, и желанием махнуть на себя рукой. Ведь всё равно, раз столько попрёков, и от кого – от матери! – человек он пропащий и толку из него не выйдет.

Хотя, стыдясь самого себя, Хори всё же мечтал – о победе над таинственными и могучими врагами, которые были невозможной помесью из сказочных чудищ, личных недругов и врагов страны, про которых им вдалбливали в школе на занятиях. Мечтал о чествовании после победы – владыка оделяет его наградами, и должности, и титулы, и золото, включая почетных золотых пчёл, и земли, и рабы просто сыпались на него! Самые знаменитые придворные красавицы и принцессы дальних чужеземных стран стремятся познакомиться с ним, все, как одна – соблазнительные и с лицами тех девочек, которые наиболее нравились в этот момент…

Глоссарий в порядке появления слов в тексте:

Баку, Джет – на самом деле большая часть тех, кого мы считаем рабами, в древнем Египте рабами не были. Рабы в общем смысле «джет», «люди собственности» были нескольких категорий. «Баку» – это действительно рабы, и «Мерет», челядь. «Мерет», в свою очередь, в значительной мере состояли из «хему несут» (или «хему») – «рабов царя», иногда их еще называли «людьми списка» или «списком». По сути, они даже не крепостные, скорее, молодые специалисты по комсомольской путёвке или по распределению. У них была своя собственность, социальные лифты и возможность заполучить свой бизнес. Но право распоряжаться их работой можно было купить, хотя они при этом оставались царскими Такие вот государевы люди. Правда, значительно дешевле, чем баку, каковые были и в самом деле рабами. Но их, в силу высокой стоимости, берегли, и у них тоже были свои лифты в обществе.

Нехсиу и маджаи – слега упрощенно: маджаи более полукочевые и дикие обитатели Куша и Вавата, нехсиу – более оседлые. Маджаи и нехсиу не являются ни неграми, ни жителями Египта по крови, причём нехсиу ближе к египтянам, а маджаи – к неграм. Причем роды маджаев иногда считались имеющими общий корень с нехcиу.

Ирчем, Анибу – местность и город в Куше.

Монту – бог войны.

Сечет – настольная игра.

Дом шнау – «работный дом», крупная мастерская, кустарное производство, чаще всего – пищевое, но иногда и любое другое. Работали в нем обычно «люди списка».

Сатепа – «дочь крокодила». Имя означает красоту и властность.

Великая жена – главная жена наследника престола или фараона.

Выбрать счастливый жизненный путь чиновника – такую возможность практически имеют только дети чиновников, жречества, иногда дети военных и ремесленников. Не имея образовательного ценза, экзамена не сдать, не имея денег и связей, ребёнка полному курсу обучения в школе не выучить. Но грамотных было много и среди простых людей.