Текст книги "Один ленивый мальчик (СИ)"

Автор книги: Александр Бельский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

– Я и сам с ней хочу поговорить и поговорю. Она обещала растолковать мой сегодняшний сон, уж больно он странный. Заодно и попытаюсь разузнать побольше. Ну а ты, Богомол, что думаешь?

– Не думаю. Знаю. Следы. Сюда пришло два отряда. Один – разбойники, со скотом и пленными. Второй – тот жрец или семер, про которого я говорил, и его охрана. В охране все – добрые воины, но не все – воины пустыни. Не знаю, с кем пришел колдун, но, скорее всего, это именно он ушёл с семером. Разбойники расходились тремя отрядами. Один со скотом, второй – с пленными. И третий, маленький, всего пятеро их, идущих в отряде том – с колдуном и семером. И ещё. Отряд семера уходил с грузом большим, чем пришел. Хотя и прибыл тоже с поклажей на ослах. Но на обратном пути ослов стало больше.

– И ещё одна странность, – сказал Богомол, подумав, – так выходит, что колдун полагал, что будет два умертвия, отожравшиеся на шести связаных пленниках. Но его планы порушил воин тот, большой негр. Почему в умертвие не превратили именно его? Такой Проклятый точно перебил бы всех связанных и справится с ними нам могло и не удасться.

Хори задумался. Что-то начало складываться, но он боялся спугнуть неоформившуюся мысль, и молодой неджес начал неторопливо рассуждать вслух, раскладывая услышанное и надуманное по полочкам:

– Как-то непонятно мне. Тем разбойникам сильно повезло с мятежом. Скажи мне, десятник, и ты, Иштек – отчего случаются в этих землях бунты? Я слышал о подобном и раньше, и кажется мне, что мятежи тут приключаются намного чаще, чем в Абу. Неужели тяготы столь непосильны, а жизнь под рукой Великого дома столь тяжела, тяжелей, чем для крестьян в Черной земле? Это не мятежные слова, я и вправду не понимаю, поскольку не знаю жизни здесь.

– Ну и вопросы у тебя, отец мой! Я – нехсиу, но я давно связал свою жизнь с армией Та-Кем. И рассуждаю как солдат, но понимающий нехсиу и маждаев. Помнишь, я сказал, что часто случаются набеги деревень друг на друга? Некоторые кланы враждуют поколениями. Если посчитать, то никто не в прибытке, лишь обиды плодятся и множатся. Как тебе сказать? В Куше и Вавате у черного люда не больше податей и повинностей, чем в Та-Кем, даже меньше, пожалуй – уж я-то служу долго и был и внизу (т.е., ниже по течению Нила), и даже в странах Джахи и Фенху. Тут народ такой… Маджаи раньше были люд вольный, и ни от кого страху не имели. И всяк делал, что хотел, никакой власти над собой они не терпели, и кланяться никому не желали. Только вот получается так, что, не признавая никакой власти над собой, приходится признавать власть любого. Любого, кто сильней. Выходит так, что, либо власть одного, либо власть любого. Скажу тебе, как человек поживший и так, и эдак, что лучше всего разумное сочетание.

Теперь ты не прими за крамолу слова мои. Потому, что власть одного, не ограниченная ничем – ни богами, ни представлениями о добром и дурном, ни обязанностями этого одного перед своим народом – это порядок, как его представляет этот один, и великий страх для всех остальных. А воля – это отсутствие страха, но и отсутствие порядка. В любой из дней может найтись тот, чья воля и сила больше, и он отберет у тебя всё, и даже жизнь твоя будет в его руке.

Но вот погляди, отец мой, даже боги Гор с Сетом воюют, однако оба они – змееборцы. И плывут каждую ночь с Ра на его ладье в сражение со змеем Апопом, и бьются с ним, богом тем пресветлым, плечом к плечу. Гор – это порядок, закон и правила. И страх.

А Сет – даже не свобода, а – воля! Хаос и желание. И все же Ра держит их обоих при себе. Потому что, если Порядок навсегда победит Хаос, а Страх – Волю, Гор навсегда победит Сета, или же если Сет победит навсегда Гора, Свобода – Обязанности, а Воля – Страх, то очень быстро все люди станут несчастными. Нет счастья человеку ни при Горе, ни при Сете, только в их борьбе есть возможность для жизни рода людского. И они, Гор с Сетом, Порядок с Волей – в вечной борьбе, а Ра во имя жизни на земле не дает никому победить окончательно, и они лишь ненадолго одерживают верх. И иногда благо людское – победа Гора, а иногда – победа Сета. Но уж больно близки те времена, когда эта земля была целиком во власти Сета, и Сет правил в ней очень долго. Люди земли этой устали от воли. Точнее, от своеволия, от бесконечной вражды и набегов всех против всех. И земля эта, Куш и Вават, стала ждать того, кто придёт и наведёт порядок.

Поэтому Великий (Тутмос III) с такой легкостью взял её под свою ладонь. Но и время Сета не забылось, и многое установленное как обычай вышло из него, времени этого. И потому, памятуя об этом, князья Юга давали Кушу повинностей в меру, даже более посильную, чем в Та-Кем. Правда, всегда находились писцы и управители, думающие про себя, что они умнее всех прочих, потому что носят юбку из тонкого льна, разукрашенную по последним дворцовым правилам и умащающиеся благовониями, которые наиболее приятны его Величеству именно в этом году, да будет он жив, здоров и правит миллион лет. Многие из них, приезжая из Та-Кем, видят, что жизнь тут проще, и люди проще. Видят, что по сравнению со столицами и даже просто большими городами все намного менее обустроено. И начинают считать, что они намного развитей и культурней живущих тут, да и в любом другом месте, что даже и отчасти верно. Но почему-то они сейчас же делают вывод, что все остальные намного глупее.

А это ошибка. Одно не следует из другого, ум с достатком и городскими приятностями часто никак не связаны. Умных людей везде примерно одинаково. И то, что люди тут живут проще и не так пышно, не желая из всего извлекать золото и выгоду, вызвано не тем, что они глупее. Просто они живут по-другому. Но когда их обманывают и грабят, они это видят, и терпят лишь до поры, помня времена Сета.

И ещё одно – много простых людей было ввезено сюда снизу, для увеличения урожаев и правильной обработки земли, и поселения их стояли рядом с поселениями нехсиу. И хотя жили все мирно и ровно, но и земли были переделены, многие пастбища нехсиу стали пашней, и мелкие обиды копились годами. И вот эти-то поселения и становятсядровами, разгорающимися в пламени бунта. Искру высекает писец, обобравший деревню или клан, а сгорают крестьяне.

И не всегда приехавшие снизу – в иных местах низовых больше, и страдали как раз нехсиу. Любое восстание всегда начинается с проведения черты – тут мы, а тут – они. И мы всегда – против них. Даже если вчера ты был у одного из «них» в гостях на празднике урожая, или он у тебя – на пиру по случаю Себи у старшего сына, почуяв в воздухе горечь близкого бунта, стоит позаботиться о спасении своих душ. И как можно раньше, потому что с началом мятежа для «них» ты станешь пустым местом. А еще вернее – добычей и жертвой. Или – наоборот, «они» для «нас». Чья сила будет сильнее. И то, что бунт близок, можно пропустить из дворца князя Юга или палат чати, но тут, на месте, все всегда всё знают. Или, по меньшей мере, догадываются задолго до того, как заполыхает огонь. Весы обид и притязаний у каждого есть в сердце его. Часто ожидание бунта даже страшнее его самого, ибо ожидание это смывает душу человеческую.

Ты загодя уже привыкаешь смотреть на соседа как на убийцу. Или жертву. Он перестает быть соседом, другом, помощником в беде. Он – нож у твоего горла или баран, которого ты режешь к пиру…

Бунт вымарывает обычную и привычную жизнь, прекращает все правила, законы и клятвы. Бунт – это смерть прошлого без рождения будущего, прорвавшаяся плотина, и вместо воды – безумие Сета и крови. Старой жизни больше нет, а новой может и не быть. Всевластье Сета – это значит, я могу всё, что мне угодно, сделать. Я перестаю быть змеей, ползающей у ног владыки, и становлюсь богом, исполняющим свои желания. Смерть и жизнь «их», других, в моих руках, я – Аммут для них и могу всё! Но и «они» со мной могут сотворить всё, что только смогут помыслить. Потому и наказание за бунт – только смерть.

– Бунт пожирает всех, но в первую очередь – слабых и непричастных. В бунте и всей пролитой крови его всегда виноваты обе стороны, и ни одна из них не лучше. Единственное, чем можно спасти как можно больше людей – задавить бунт как можно раньше. Только при этом опять гибнут в первую очередь не подстрекатели и зачинщики, а попавшиеся под карающую руку. Возможно, они виноваты. А возможно – виноваты лишь только тем, что попались, – пробурчал Ищтек.

– Получается, что этот мятеж не был таким уж неожиданным? И разбойники, воспользовавшись бунтом и неразберихой, проскользнули в неохраняемую щель, разбились на отряды и занялись грабежом. Причем кажется, что и о щели той им было известно заранее. Так что, вероятно, что этот неизвестный жрец либо семер с одной стороны, и колдун и его приспешники, с другой, причастны к разжиганию бунта, для сокрытия следов своих дел? И вот: набрав скота и полона в разных местах, воровские негры снова собрались отрядом и напали на рудник, захватив ещё и золото с хесемен. Затем они пришли сюда и тут встретились с отрядом этого непонятного семера или жреца. Сделав плохо спрятанный тайник, дали колдуну сотворить злое чародейство, причем семер наблюдал за этим и не мешал. После чего колдун и часть груза, возможно, золота и хесемен, убыла с семером и колдуном, а разбойники разошлись в две стороны. И при этом кто-то подменил камни. И, если так, то тогда и нападение на рудник тоже было заранее подготовлено и продумано.

Мне кажется, или выглядит так, что полон и скот, который разбойники увели с собой, был собран лишь их желанием и алчностью? И даже подмена камней тут тоже лишь дополнение к главному. А главной была встреча семера и колдуна? И полон был таким большим именно из-за нужды убить многих?

Например, чтобы колдун тот мог на ком-то показать свою злую волшбу семеру? Доказать, что он умеет поднимать мертвых и превращать их в Потерявших душу? А, доказав это, он отправился с семером для каких-то неясных, но врядли добрых, целей? Мне кажется, или мы должны были найти клад, наткнуться на Изменённых и погибнуть, все или почти все? А затем про гибель нашего отряда семер так или иначе получил бы отчет?

И потому и выбрали эту крепость – чтобы зараза эта не разошлась далеко. Ведь, если я правильно понял, Потерянные души не могут далеко уйти под солнцем пустыни и любят тень и мрак? Только, хотел бы я знать – как бы их потом уничтожили? Или колдун знает заклинание, чтобы ими править или убить? И ещё – часть золота, видимо, убыла с семером и колдуном. И, верно, это доля колдуна и пойдет она на оплату других недобрых дел?

То есть тот таинственный семер расплатился жизнями людей и золотом царя за всю эту несомненную измену – мятеж, гибель и разграбление подданных Великого дома и святотатство? И потому этот кто-то могущественный выбрал, как алтарь для непотребного колдовства, заброшенную крепость, Хесефмаджаиу, а наш отряд – как жертву на этот алтарь, но не богам, а Проклятым душам?

И ещё при отряде оказался писец, который совсем не писец, и который слишком многое знает об Измененных и о забытых вельможах. Но тогда вряд ли он послан теми, кто все это затеял, ибо опасность гибели для него не меньше, чем для нас. То есть глаза и уши кого-то важного, но, скорее всего, не того злокозненного и преступного семера, а, возможно, его врага, оказываются в нашем отряде именно там и тогда, когда на свет божий вылезают умертвия, бунт, ограбление рудника и дикие негры с восхода. Значит, у кого-то не менее важного, великого и могущественного есть подозрения на счет этого злокозненного и преступного семера или жреца, и он пытается всё вызнать о нём и намереньях его, но в тайне. И, если ему станет ясно, что мы разузнали многое и о нем, и о семере том, то наша жизнь станет не дороже рыбъей чешуи ещё и с этой стороны?

И, кстати, в то же время с дикими неграми здесь оказывается их госпожа и великая колдунья, якобы для снискания пропитания людям своим, но со стражей, привычной биться и с людьми, и с умертвиями. Похоже, что она либо разузнала всё заранее от своих глаз и ушей, либо воистину великая колдунья, которая тоже может погубить нас, если мы встанем на пути её колесницы, почти не заметив.

Ну и, наконец, сами Потерянные души. И посредине всего этого великолепия находимся мы, с нашими надеждами выжить, для чего мы уже убили шесть Проклятых душ, заплатив жизнями своих четверых солдат. И должны сейчас провести совет с людьми, про которых мы даже не знаем, в чем им можно доверять и каковы их истинные цели. И можно ли открыть им всё то, что мы узнали и поняли. А на совете решить совместно с ними – должны ли мы преследовать колдуна и явного для нас изменника и преступника, наделённого силой, властью и могуществом? Причем не объясняя им, всем остальным, про измену семера или жреца, ибо воистину это знание смертоносно. И уж тем более – про его связь с колдуном. И, кстати, если мы отправимся в погоню, то что мы будем делать, если нагоним его, этого вельможу? Хватаем за руку, например, носителя опахала у левой руки царя и обвиняем его в измене? И как мы одолеем колдуна, плодящего умертвия и повелевающего ими?

Или же нам всем остаться в крепости, как велел изначальный приказ, при этом рискуя заслужить обвинение в неисполнении долга и измене для меня и Нехти, за что, несомненно, нас казнят – ибо неясно, что знает и понял, в первую очередь, писец и в чьи могущественные уши он вложит слова свои.

Но и про жреца Саи-Херу не стоит забывать – кому и что доложит он, и какие выводы из этого доклада будут? Не скажет ли неизвестный повелитель писца или Верховный жрец Гора, до которого дойдет послание Саи-Херу, что мы всё знали о неизвестном изменнике-семере, но покрывали его, не отправившись в погоню? Потому что, по закону, тот, кто знает про измену и имеет силу и власть пресечь её, а это как раз мы с Нехти, но не сделает этого, сам является изменником. И кара ему предписана такая же, как и за саму измену, то есть, поскольку мы не царской или княжеской крови – посажение на кол либо четвертование. Я ничего не упустил?

Нехти и Иштек ошеломлённо молчали. Теперь, после слов командира, картина складывалась намного гаже, чем раньше им казалось.

Глава 37

Глава 37.

– И чего мне вот кажется, что в башне было спокойней и тише? – флегматично изрек наконец Богомол.

– Ты преувеличиваешь наши опасности, – подумав, сказал Нехти, – Никто, кроме Богомола и нас, не знает про жреца или семера. След в пустыне, да ещё давний – это не высеченный на стене храма священным письмом отчет о походе царя. Его не прочтёшь через день так же, как вчера. Время и ветер съедает его быстро. Да и прочесть сумел только Иштек.

– Иштек, друг мой, скажи, – ехидно спросил Хори, – а вот после ночи в башне тебе не кажется ли, что Тур не менее искусен, чем ты, в распутывании следов? Как ты думаешь, он, ну или другой страж Старшей пяти кланов не поинтересовались, для покоя и радости их госпожи, а какой отряд злодеев тех куда направился, и откуда пришёл? И не поняли ли они по следу, кто там был?

– Это все так, отец мой, – серьёзно сказал Богомол, – Но, сдается мне, госпожа плывет в нашей лодке, а не в ладье писца. У важных чинов Двух земель ей не будет той веры и того внимания, которого она воистину заслуживает. Да и ей, не сочти слова мои за злоумышление против власти, это всё равно.

Ей безразличны устремления великих людей из столиц. Рука Та-Кем не простирается над землёй пяти кланов, и живут они своим разумом и волей. Но вот Потерянные души и, главное, породивший их колдун, дело другое. Тут, как кажется мне, большее, чем только опасение нежити. Тут дела колдовские и нам туда влезать точно не стоит. Могу только предположить, что колдун нарушил настолько важные заповеди, что против него встанут все колдуны Куша и Вавата. Возможно, бунт тот нужен был кому-то ещё и для того, чтобы уменьшить их, почитаемых племенами колдунов, власть и влияние. Ибо после бунта они должны быть ниже, чем змея ползет, и тише, чем камень думает. Так что она и сама захочет с тобой поладить.

– И я так думаю, – поддержал Богомола десятник, – так что вот тебе ещё одна причина поговорить с госпожой и всё разъяснить. А для жреца и пронырливого господина Минмесу – правда, и ничего, кроме правды. Но не вся правда. Изменённые, воровские негры, полон, два отряда пришло – один с колдуном, второй с полоном. Колдун, злое волшебство. Три отряда ушло, один со скотом, второй с полоном, третий – с колдуном. И ни слова – про подмену камней и семера! И решаем на совете – остаемся в крепости или идем в погоню, но, конечно, твое слово – последнее. Свое мнение я уже сказал. И оно не поменялось даже после всего, что мы прояснили тут для себя. Надо оставаться в крепости, думаю я. Нам просто некем ловить никакой из отрядов разбойников, зато есть приказ охранять крепость. Ничего, из того, о чем мы утром говорили на башне, не поменялось. Только Иштек уточнил со следами. Но негров тех западных призвать на совет надо. И опять – только после разговора с их госпожой.

– И снова я скажу – посмотрим. Что до госпожи – то вы, пожалуй, правы. Хотя и позабыли одну вещь – когда она рассказывала про купца, который не купец, она поведала и о встрече двух колдунов из народа их с семером и жрецом из Та-Кем. Так что про измену мы, может, доподлинно не знаем, но догадываемся и будем по-прежнему как роженица на родильных кирпичах*. Иштек, призови ее к нам, я хочё узнать у нее толкование сна.

Богомол поднялся, подошёл ко входу, откинул циновку, его занавешивающую. Оглядевшись, он рявкнул:

– Тутмос! Сюда!

Дробный, даже на слух старательный топот возвестил, что самоназначенный денщик уже здесь.

– Командир желает поговорить с госпожой о своём сне. Беги и пригласи её, да не забудь принести потом всем питьё! – важно изрек Богомол, и, судя по звукам, Тутмос немедленно порысил выполнять приказание.

– Я же тебе приказал, – слегка раздражённо сказал Хори.

– А я – ему. Так правильней, меньше внимания писца или жреца будет к этому делу, – извиняющимся тоном сказал долговязый маджай.

– Ладно, пожалуй, ты прав. Кстати, пока Тутмос бегает, – вспомнив кое-что, спросил юноша, – что такое «сильные снадобья»? И почему вопрос жреца о них вызвал такое удивление?

– Я так думаю, что господин Саи-Херу с присущим ему апломбом пытался вызнать, насколько госпожа чиста. «Сильные снадобья» – это те, что приготовлены из человеческих плоти и жира. Они запретны для тех, кто верит в богов Та-Кем или наших светлых богов и духов. Но до сих пор многие колдуны из маджаев почитают и старых богов. И втайне проводят многие ритуалы, которые не вызовут радости у жрецов. Колдуны эти считают, что нет абсолютного добра и абсолютного зла. Есть равновесие, которое нельзя разрушать. Я многого и сам не знаю, хотя и попал в армию из-за подобного.

– Это как?

– Сильные снадобья особенно сильны при соблюдении особых же условий. Их готовят в определенное время, при соблюдении всяческих тайных вещей и произнесении нужных заклинаний. Но, если тот, из чьей плоти приготовлено снадобье, отвечает особым условиям, зелье будет исключительно могучим и воистину волшебным. Особые условия – это, например, белая кожа, волосы и красные глаза. Или ребенок вдовы, родившийся после смерти отца своего и принесенный в жертву особым образом до обряда инициации. Особенно если это – один из близнецов, или сразу двойня. И, если про белых людей ничего иного не известно, ибо они редко рождаются, то про ребенка вдовы знают все: если он сможет выжить и его не изловят ученики колдуна из чужого племени до совершенных лет, то он станет великим воином, вождём или колдуном. Их от рождения берут под опеку лучшие бойцы из воинских сообществ, обучают и стерегут их, детей тех. Ну, а вражеские воины устраивают на них охоту. Я как раз вот сын вдовы, и мне пришлось в итоге искать спасения в войске великого Быка… Но вот и госпожа! Мы продолжим позже, отец мой…

И в самом деле, циновка колыхнулась, пропустив маджайку. За ней прокрался Тутмос, с тыквенными бутылями воды и глиняными – пива.

– Мы пока пойдём, командир, проверим всё, как ты приказал, – сказал Нехти, поднимаясь на ноги. Почти одновременно с ним встал и Иштек – известное дело, что толкование снов не нуждается в лишних ушах. Тутмос явно этого не понимал и попытался остаться и убрать со стола, но, стушевавшись под суровым взглядом десятника, подхватил лишь ближайшие к нему пустые блюда и бутыли и исчез. За ним вышел Иштек, а Нехти, задержавшись в дверном проеме, обернулся и сказал:

– Я пока задержу жреца и писца, чтобы они не мешали толкованию и предсказанию. Сколько вам потребуется время, госпожа?

– Пока не знаю. Все ведь зависит от сна. Но не меньше, чем нужно времени, чтобы спокойным шагом пройти одну двадцатую шема (чуть больше 3 км) по ровной и доброй дороге, – сказала светлоглазая колдунья, смочив руки в глубокой миске с водой, поставленной специально для омовения у входа и усаживаясь затем на те подушки, которые только что освободил Богомол. Слегка подумав, она взяла и подложила себе под локоть еще одну, с бывшего сидения Нехти.

– Я понял. Вас никто не побеспокоит, – ответил десятник, поклонился учтиво и вышел, задернув занавеску. Старшая посмотрела, как та слегка покачивается в дверном проёме и, не поворачивая головы, спросила уже у Хори:

– Тебе взаправду нужно истолковать сон? Или ты хочешь продолжить тот разговор, что случился утром на башне?

– Сказать, держа перо Маат в руке – и то, и другое. Но прежде всего, хочу спросить тебя – зачем ты здесь? Только не говори про голод – можно ведь было послать кого-нибудь попроще, чем такая владетельная госпожа. И «здесь» – это именно здесь, в крепости Хесефмаджаиу, а не просто в пустыне. От того, что ты ответишь и как, будет понятно – состоится ли наш разговор и доверюсь ли я твоему толкованию сна, – сказал Хори и пододвинул гостье кувшин с пивом, из которого торчала трубка для питья.

– Я поняла и увидела тебя, молодой вождь. Но и я тебя попрошу ответить потом так же честно, как скажу тебе всё сейчас я сама. Вопрос же мой будет – что и почему ты скрываешь от писца и херихеба? – ответила гостья и деликатно отпила через трубочку из кувшина, – Да, ты прав. Не только голод причина тому, что я здесь. Про голод я не лгала, и золото для мены мы собрали воистину не сразу, и еды пяти кланам потребно много и быстро. И про двух пропавших колдунов и слуг их – это тоже правда. Но я и моя стража здесь не из-за них. Мы знаем уже, что их мудрости не хватит для создания проклятья Потерянных душ.

И про важных людей ваших земель правда. Но даже и не из-за них мы явились сюда. Они, как и все в ваших землях, почти ничего не смыслят в колдовстве. Мы тут по одной причине – меня послал сюда Круг Старших Земли Первопришедших как сильную колдунью, а воинов – как моих стражников. Мы должны найти и казнить смертью лишь одного преступника. Он теперь известен и тебе – из рассказа писца. Ибо проведали мы, что за многими бедами нашей земли в последние годы, включая и мятеж, стоит кузнец тот проклятый, о котором рассказывал нам достопочтенный Минмесу.

Мы все полагали его мёртвым из-за его старости, но он до сих пор жив и крепок. Он, хоть писец и не поведал того, что сталось с ним после падения князя, скрывался не от вашего царя и его закона, а от Круга, зная, что для него у нас только одно наказание – смерть без посмертия.

Кузнец, хоть и стар неимоверно – но всё ещё силен, ловок и хитер. Как-то прознав про купца, про колдунов-Воронов, он тоже явился на эту встречу. Мы не знаем, с кем он увиделся из ваших Великих людей, и тем более – что они там говорили. Но мы знаем, что теперь он старший у тех двух шаманов-воронов, и здесь, в этой крепости Хесефмаджаиу, удаленной и непосещаемой, он должен был показать свое колдовство. Знаем мы это потому, что один из учеников колдуна-Ворона, поняв и устрашившись того, что они сотворят, бежал. И смог не только бежать, но и дойти до наших земель – к Воронам он идти побоялся. Мы спешили, но не успели на само чародейство. И весть добралась поздно, и из-за бунта мы должны были, встреться нам на пути ваши солдаты, выглядеть мирно и безопасно, потому я и взяла свою дочь и прочих женщин. Но они все – сильные колдуньи. Кроме детей, конечно, те ещё пока только начинают учиться, а двое так и вовсе слишком малы даже для начала обучения. Безусловно, наших сил не хватило бы ни помешать ритуалу, ни, тем более, победить бунтовщиков. Наша цель – колдун, и мы могли бы похитить его.

– Вы бы и сами не ушли далеко, тем более – с детьми, животными и пленником. Неужели тебе не жалко собственную дочь?

– О нет, караван бы наш пошёл куда и должен, там, где дозволен вольным маджаям обмен – в Кубан или Анибу, как и сказали твои люди. Мы были бы втроём – я, Тур и Чехемау. И мы успели бы развоплотить души кузнеца, и убить его тело, а остальное уже не так важно.

– Вы готовы заплатить своими тремя жизнями за его одну? Что же он сотворил такого, чтобы мена та стала справедливой? Все знают, что нубийские колдуны самые сильные, и многое делают кровавого и страшного. Я думал, им позволено вашими богами творить такие чары…

– Ты, судя по всему, не видишь разницы между жрецом, магом и шаманом. Колдуном и в вашем, и в наших языках можно назвать их всех. Но они очень разные по своей сути. Дозволь, я тебе объясню. Смотри – вот жрец, он силен, но он силен только в храме и силой своего бога, к которому обращены молитвы его и жертвы. В мольбы и чары жрец вплетает силу бога, но эта сила не его, а заёмная, из верхнего мира, от богов. Да и сам он живет только в среднем мире. И потому в храме чудеса случаются чаще, я имею в виду настоящие чудеса, а не обман бессовестными легковерных. Жрец-лекарь или херихеб творят чары, не используя силу храма, и поэтому сила их, даже при наличии малого алтаря, как у твоего жреца, намного меньше. Лекарь, кроме молитв и заклинаний, обязан знать лекарства и свойства трав, веществ и снадобий, их составляющих, и природу человека и его хвори. Многие, я слышала, занимаются только какой-то одной группой болезней, и достигли в лечении их небывалых высот. Но и они, используя всякие вспомогательные вещи, живут в среднем мире.

Шаман же – это совсем иное. Шаман – ходящий по мирам. Посредник между мирами, между людьми и богами и духами. Ибо в верхнем и нижнем мире, кроме богов и душ умерших, живет множество духов, помагающих и мешающих. Шаман уважает жизнь не только людей, но и зверей, птиц, рыб, насекомых, камней и песка. Он всю жизнь учится распознавать движение жизни, духов и богов. Делая что-либо – излечивая, вызывая дождь или ветер, призывая удачу на охоте или губя врагов на войне, он должен это делать так, чтобы движение жизни не нарушилось и соблюдалось равновесие. Равновесие между людьми, богами, самим сущим, и главное – чтобы границы миров не нарушились. Ходя между мирами, он должен не допускать их друг в друга. Потому иногда нам приходится делать то, что вашему народу кажется жестоким и страшным – по требованию духов-покровителей или для соблюдения равновесия. Связав в одном месте, надо развязать в ином. Излечивая, надо взять чьи-то другие жизнь или здоровье. И неважно – птаха эта, зверь, трава или другой человек.

Давая плодородие деревне, иногда приходится на поле приносить в жертву жителя этой деревни. Вы тоже это когда-то знали. Для великого плодородия великой страны на празднике Хеб-Сед приносили в жертву царя, чья сила пошла на убыль, и царь с гордостью шел на эту смерть. Быть царем – не счастье, а тяжёлая ноша. Но и быть шаманом – не дар, а бремя. Множество запретов налагаются на него. Нарушив их, он утратит свою силу, или даже – саму жизнь. Нарушив же равновесие и отведя беду от себя, он обратит её, беду эту, на ближних. Или на весь мир. Вылечивая, часто шаман потом болеет сам, ради сохранения равновесия.

А тот кузнец своими чарами нарушил сразу множество великих запретов. Он смешал границы миров, он не пустил души умерших в верхний мир. Он погубил невинных. И он не заплатил цену, найдя способ отвести от себя расплату. Но это значит, что, не остановив и не заставив его заплатить за свои провинности, мы впустим в мир беды, вызванные нарушением законов мира, духов и богов и исказим движение жизни. И чем быстрее мы погубим его, тем меньше возмущений будет между мирами. Если же миры совсем перемешаются, то всё и вся погибнет – и мир богов и духов, и мир людей, и нижний мир… Так что ты прав, я тут не случайно. Гадания и духи сказали мне, что здесь, в этой крепости, будут ответы на многие вопросы и многое решится. Я думала, что тут мы победим колдуна. Но, добравшись сюда, мы увидели только тебя и твоих людей, а колдун уже остудил свой след и замёл его. Я узнала о превращенных в Проклятые души детях и думала, что испытания могущества колдуна на этом завершились. Поначалу писец вызывал мою тревогу – я решила, что он прислан теми Великими, что испытывали колдовские умения кузнеца. Но его рассказ, и, главное, гадание и разговор с духами показали мне, что он тут ни при чём. Намного важнее то, что ты здесь – я вопрошала о жреце, но духи показали, что всё теперь будет зависеть от тебя. Поначалу я успокоилась, казалось, что предвещаная беда отведена на время. Однако тревога моя всё нарастала, и ночью я почувствовала, что рядом началось событие, грозное великими бедами многому и многим в дальнейшем. Поэтому я с Туром выбежала на двор крепости. И столкнулась с тобой. А дальше было то, что было. И теперь я не предвижу, а точно знаю, что тут, в крепости этой, не случайно не только я, но и ты. Ты – ось, на которой ныне висят весы. А я должна их успокоить. Но скажу тебе сразу – у нас впереди много бед и опасностей. Поэтому важен твой сон и твой ответ на вопрос – почему ты не веришь ни писцу, ни жрецу?

Глоссарий в порядке появления слов в тексте:

Родильные кирпичи – в Египте женщины рожали сидя, поддерживаемые повитухами. Ноги стояли на специальных, родильных, кирпичах – чтобы еще одна повитуха могла принять младенца. Шутка «ударился головой о родильный кирпич» была уже тогда.