Текст книги "Мёртвые душат. Мертвые пляшут (СИ)"

Автор книги: Александр Бреусенко-Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 63 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

   Башня покачнулась и, рассыпаясь, рухнула. Не повезло тем из арбалетчиков, кто засел в стилизованных драконьих глазницах. Они первыми закричали, летя с этакой высотищи. А ещё тем арбалетчикам, которые стояли рядом на стене. Всех их накрыла груда камней. А ещё и тем стражникам, которые стояли во дворе под самой башней. Именно на их головы приземлился драконий череп, затем расколовшийся на тысячи мраморных осколков.

   На месте крепкой и надёжной башни замка Глюм теперь зиял пролом в стене. И в этот пролом из открывшегося нижнего этажа разрушенной башни выскользнула какая-то крылатая тень дымчато-серого цвета – не слишком больших размеров, но угрожающих очертаний. Дракон? Хитрый Плюст держал взаперти и дракона?

   Небесный замок ещё повисел над Глюмом, блестя зеркальным днищем. Откуда-то с юга прилетел ещё один – точно такой же. Они покрутились над своим наземным раненым собратом, словно любуясь царящей там неразберихой; но центральная башня Глюма теперь молчала, не выпуская обоюдоострых молний, и пришельцы с небесного яруса как бы разочарованно двинулись прочь, совсем рядом, почти соприкасаясь бортами. Может быть, из вооружения у них были только эти замечательные зеркала?

   Что творилось в замке Глюм? Повсюду бегали суетливые слуги и младшие стражники, но ворота в замок по-прежнему хорошо охранялись. Нескольких гостей, как бы ненароком оказавшихся рядом с их всё ещё опущенной решёткой, охранники ворот вежливо попросили удалиться в отведенные им покои.

   Может, образовавшийся в результате воздушного боя пролом откроет какую-то возможность для побега, подумал Чичеро. Пролом пока что не оцепили, и он направился туда, в новой своей манере сочиняя на ходу рифмованные строки:

   – Летучие замки толкаются в небе.

   Ты в небо смотри, и не думай о хлебе,

   Летают по небу воздушные замки;

   Бегут арбалетчики, слуги и... мамки.

   – А почему мамки? – спросил подвернувшийся ему на пути Бларп Эйуой.

   – Да просто так, для рифмы пришлось, – не конфузясь, объяснил Чичеро, – Бежали бы и мамки, да не в этом замке!

   Чичеро добрался до пролома и взглянул вниз. Определённо, чтобы убежать из замка в этот пролом, надо было быть драконом. Когда-то в бездне под скалой Глюм чудовищный Драеладр стерёг свою жемчужину. И вот, жемчужины давно нет, а бездна осталась.

   – Так просто здесь не спустишься. Нужна верёвка, и не меньше, чем у Ашогеорна, – проговорил Бларп Эйуой, также пришедший к пролому.

   – А ещё понадобятся друзья на той стороне, – заметил Чичеро, – которые сбросили бы конец верёвки такой же длины.

   – Говорят, на той стороне есть недурные тропинки наверх, – уточнил Бларп, – только выходы стережёт Дикая охота.

   Тут место у пролома стало многолюдным, и они замолчали. Бларп Эйуой спустился во двор, чтобы, под предлогом оказания первой помощи, поглазеть на трупы стражников, Чичеро решил осмотреть останки нижнего этажа башни. О том, что здесь была темница дракона, можно было судить лишь по толщине железной цепи, вмурованной в пол. Несколько звеньев этой цепи дымчатый дракон, должно быть, унёс с собой.

   – Извините, посланник, но гостям замка нельзя заходить в башни, – опомнился какой-то стражник.

   – Вы где-то здесь видите башню? – расхохотался Чичеро, но послушно отошёл от пролома.

   Посланник шёл по запутанному полутёмному второму ярусу, сочиняя на ходу злые слова по поводу Плюста, его замка, а также недостаточности разрушений его замка вследствие недавней воздушной атаки, когда услышал глухой стук в стену. Он остановился. Стук повторился.

   Чичеро подумал: тот, кто стучал, мог ответить на его голос. Посланник стал было осматривать стену в месте, откуда раздался стук, но тут по коридору в направлении пролома прошёл большой отряд стражников, и некоторые на него покосились. Чичеро сделал вид, будто задержался здесь, просто оглядываясь на пролом (который отсюда, кстати, не был виден), и пошёл прочь, громко декламируя свои талантливые стихи:

   – Куда б ты не вышел, приходит на ум

   Пренеприятнейший замок Глюм!

   Но место он запомнил. И подумал, что не мешало бы сюда прийти, когда тревога уляжется, лучше под покровом сумерек. Прийти, конечно, самому, не выпускать Дулдокравна – чтобы не случилось с его собственными останками то же самое, что и с останками его коня.

  * * *

   А вечером Чичеро показалось, что его больше нет. Дулдокравн – тот ещё есть, чёрный плащ посланника и куски набальзамированной плоти – тоже, а его самого – как не бывало. Странное ощущение несуществования наполнило посланника, он стал размышлять: как же это, однако, так? Если меня нет, то кто же узнал о том, что меня нет? Я узнал! А как я мог это узнать, если меня нет?

   Чичеро сделалось так нехорошо, что Дулдокравн от него чуть не убежал. Карлик разволновался, выскочил из чёрного посланничьего плаща, побежал по коридору и устремился было далее вниз по лестнице, но опомнился. Внизу мерно звучали тяжёлые шаги стражников, спрятаться же несчастному карлику в этом насквозь подозрительном замке показалось негде, кроме как под тем самым плащом, из-под которого выскочил. Дулдокравн вернулся, и никто ничего не заметил. Чичеро был ему за это благодарен.

   – Я уже успокоился, – сказал он карлику его же устами. – Меня, как ты знаешь, посетило странное ощущение, будто меня не стало. Причина мне неведома, но, полагаю, это какое-то воздействие со стороны великана. У него целый штат некромантов прячется в одной из оставшихся четырёх башен. Они могут и не такое проклятие навести. И вот что я тебе скажу, Дулдокравн: если меня действительно не станет, мой плащ и куски мёртвого тела – в твоём распоряжении. Прикидываясь мною, ты ведь будешь в большей безопасности, чем так, без прикрытия, бегая по замку.

   Чичеро ожидал, что вследствие сегодняшнего нападения на замок Глюм вечерние развлечения будут отменены. Но нет: великану Плюсту ритуал кормления несчастных теней казался, наверное, очень важным. Может, он думал, что без его зёрнышек граната они не выживут.

   Грустный несуществующий Чичеро тоже потащился смотреть и, устроившись на своём привычном месте, не оглядывался (словно боясь снова не в добрый час увидеть Бокси). Надо было бы подняться, и, спустившись ярусом ниже, проверить ту стену, из-за которой ему стучали, но Чичеро не находил в себе сил.

   Он смотрел в глухой двор, отданный жадным теням, и замечал, что одна из теней не принимает участие в общем развлечении. Зёрнышки граната оставляли эту тень равнодушной. Она стояла в углу, скрестив руки на груди, и как будто с презрением взирала на творимое другими тенями непотребство. Чичеро ощутил какое-то странное родство с этой не присоединившейся тенью.

   – А что, наш добрый хозяин забрал у вас "призрачную шкатулку"? – раздался над ухом Чичеро голос Бларпа Эйуоя, который в последнее время стал попадаться на пути Чичеро гораздо чаще.

  * * *

   – Спокойно, Лимн! – раздался голос Зунга, после чего лезвие от шеи было отнято. Непроглядная тьма всё ещё окружала разведчика, а под ногами что-то хрустело. Похоже, кости?

   – Что ты тут делаешь? – спросил Лимн у Зунга. Он пока не успел даже обрадоваться.

   – То же, что и ты. Я сюда свалился час назад.

   – И где мы?

   – В темноте, как видишь.

   Лимн видел темноту. Темноты было много.

   – А далеко ли по этой темноте можно забраться?

   – К сожалению, нет. Я здесь всё ощупал. Кругом стены – и всё. В углу маленький проход, но он заканчивается глухо. В центре – дыра вниз.

   – Почему ты сюда забрался, Зунг?

   Зунг нехорошо рассмеялся. После такого смеха он обычно лез в драку.

   – В чём дело? – не понял его Лимн.

   – А ты хорошо ли питался всё это время, приятель? – прошипел Зунг. Когда карлики высказывались от своего имени, а не от имени Чичеро, им редко удавалось воспроизести характерный для посланника свистящий шёпот. Но на сей раз у Зунга вышло очень похоже.

   – Да ничего себе питался, – проговорил Лимн, – Чичеро кормили пищей живых, мы с Дулдокравном менялись. Даже вкусно было...

   – А коня Чичеро кормили овсом и сеном! – рявкнул Зунг.

   Ну конечно же! Коня, в котором был оставлен Зунг, никто бы не догадался кормить человеческой пищей. Ясно, как он должен был взбеситься от голода!

   – Как ты выжил? – только и спросил Лимн.

   – Как смог, так и выжил. Сперва, как дурак, просидел неделю внутри коня, – хотя конюшню особенно не стерегли. Когда стало невмоготу, стал по ночам понемногу выбираться – искать съестное. К счастью, от конюшни до кухни было не сильно далеко. Бывало выйду, наберу продуктов, а потом целую неделю экономно расходую. А то, если часто выходить, это ж рано или поздно заметят...

   – Ну и что? Заметили.

   – Да меня-то сначала не заметили. Вот коня заметили дохлого, пока я был в отлучке. Я ж не мог его без себя оставить в полной бодрости; складывал в кучку – и дёру. А тут как-то возвращаюсь (ну, как раз сегодня), – а вокруг коня слуги столпились, мимо них никак не проберёшься. И говорят: выбрасывать надо, чтоб не завонялся (это о коне)...

   – Да он же набальзамированный!

   – Да что они понимают? – сплюнул Зунг. – Так вот, понял я, что в конюшне мне больше делать нечего; ведь я о самом себе должен позаботиться, раз коня больше ничего не спасёт. Только как о себе позаботишься? Я же дальше кухни из конюшни нос не высовывал! Замка совсем не знаю, не ориентируюсь. Не знаю, где в нём спрячешься, а где как раз попадёшься. А уж где в замке расположились вы с Дулдокравном, того мне и подавно знать не пришлось...

   – И что же было дальше?

   – Ну что могло быть? Сунулся я к одной двери, к другой. Спрятаться-то надо! Но никак не ясно, где! К одной башне подошёл – оказалось, тюремная. Тут за мной какой-то болван увязался – из надзирателей тамошних. Уж я его запутывал, запутывал, а он всё не отставал. Вот скотина! Он бы меня сцапал, если бы я тот камень в стене не заметил и не надавил.

   – Что за камень?

   – Да тот же самый круглый камень, на который ты нажал, чтобы сюда провалиться.

   – Ага! – понял Лимн. – А как мы отсюда выберемся?

   – Мы не выберемся. Сдохнем, как конь Чичеро! – Зунг никогда не отличался оптимизмом.

   – Ну нет, должен быть выход! – возразил Лимн.

   – Тут под ногами – знаешь, сколько скелетов валяется? Я свечу зажигал – видел. Они тоже, поди, надеялись выбраться. Но наверх отсюда добрых пять метров, и стены скользкие – не уцепишься! Те, кто здесь костьми лёг, повыше нас с тобой были...

   – А яма в полу? – спросил Лимн.

   – Там пропасть. Я туда камешки бросал – звука падения не слышно. И думаю, те, кто до нас в этой ловушке оказались, не глупее были тогда, чем мы теперь. Они-то сдохли, но в яму эту не полезли!

   – Вот и сдохли от большого ума! – заключил Лимн. Он, как и Зунг, был раздосадован своим нынешним положением, кулаки его чесались, зубы скрипели, кровь кипела...

   Карлики и так чудом до сих пор удерживались, чтобы не подраться. Теперь же чудо иссякло, и пойманные в ловушку разведчики стали кататься по полу, стуча друг друга головами о камни. Судя по всему, им предстояло ещё не раз подраться, и умереть здесь – но вовсе не от голода.

  * * *

   Бларп Эйуой подбросил Чичеро тему для раздумий, а сам пошёл своей дорогой. Посланник Смерти ошарашенно глядел вниз, на странную тень. Неужели это моя, думал он. Узнаёт ли он её?

   Определённо, эта тень отличалась от своих товарок не только своей отрешённостью. Рты других теней от постоянных битв за зёрнышки граната вытянулись в клювы, эта же – сразу видно, новенькая – клюва не имела. Если бы и сцепилась сия тень с прочими за зёрнышки граната, ей бы точно ничего не светило, ведь в битве теней за пищу мёртвых побеждает та, у кого клюв длиннее.

   Только сейчас, когда его собственная тень, извлечённая из предательски выкраденной "шкатулки" (киоромерхенной суэниты) заняла место среди других, Чичеро по-новому взглянул на забаву великана, подлинного смысла которой он до сих пор тщетно доискивался. Похоже, тени в колодце двора – это тени самих гостей. В том числе и тех, которые сейчас с хохотом за этими тенями наблюдают.

  * * *

   Лимн и Зунг продолжили бы драку, но совсем выбились из сил. В темноте не было видно, как они друг другу повредили. Впрочем, они в этом помещении всё равно были куда живее всех остальных. Вот так попадай в давно вышедшие из употребления тайники... Устроившись прямо на костях, Лимн и Зунг глядели в далёкий недоступный потолок, когда там что-то заскрежетало, и в свете свечи обозначился большой (почти в весь потолок) квадратный люк. В люк заглянуло две физиономии, в одной из которых Лимн, как ему показалось, узнал надсмотрщика Бибза. Того самого, который от тюремной башни шёл за Зунгом, перед этим тайником его потерял, а затем был отчитан, напуган и ограблен помощником коменданта.

   – Ты говорил, дверь, а тут – люк! – раздался голос. Его обладатель исчез из проёма люка, видимо, распрямившись.

   – Я не знал точно. Знал бы, прихватил бы всё-таки факел. Свеча ничего не даёт... – обладатель этого второго голоса, в котором Лимн таки узнал Бибза, пытался что-то рассмотреть, вытянув свечу вниз перед собой. Свет от свечи не достиг дна темницы, но карлики поспешно и неслышно откатились под ближнюю стену, где и затаились.

   – Ну, что там, Бибз?

   – Не разберу. Яма глубокая.

   – Ты уверен, что здесь есть кладовая?

   – Сам Золано сказал!

   – Зачем ему тебе такое рассказывать?

   – Он случайно проговорился.

   – Что ж, прыгни, проверь.

   – Нужна верёвка. Я ж не думал, что тут такая дыра... Сходи за верёвкой, а, Круц?

   – Сам иди. Я думаю, Золано тебя надурил. Какой дурак в эту чёрную дыру будет насыпать золото? Оттуда и несёт скверно.

   Шаги Круца стали удаляться, а Бибз не без труда задвинул люк. Лимн и Зунг подумали было, что он ушёл навсегда, но нет: не прошло и десяти минут, как люк снова отворился. Теперь Бибз явился один; он не взял с собой большого факела, как собирался (видно, побоялся, что помощник коменданта Золано, заметив издали свет, снова его здесь застукает), зато принёс верёвку, которой и воспользовался.

   Прежде чем начать спуск, Бибз погасил и свою свечку: у него не было свободной руки, чтобы её держать. Когда же он спустился, то зажечь свечу ему уже не пришлось: карлики молниеносно на него набросились и скрутили руки за спиной. Кляпом затыкать рот не пришлось: сперва незадачливый надзиратель побоялся своими криками вызвать сюда начальство, а потом осознал прижатый к его горлу острый карличий нож. Кто его скрутил, Бибз увидеть не успел, и Лимн, подражая Золано, произнёс:

   – Попался, гадёныш? Опять пришёл?

   – Это недоразумение, – гибко реагируя понижением громкости голоса на нажим ножа, в испуге прошептал несчастный Бибз. В случившемся недоразумении, он, однако, мог винить лишь себя самого.

   – Золано тебе расскажет о недоразумении! – ухмыльнулся Лимн.

   Пленника надо было допросить, и карлики, не давая ему опомниться, принялись за дознание. Ничего, что бы показалось Лимну новым и интересным, Бибз, однако, сообщить не смог. Зато сам надзиратель быстро догадался, что имеет дело с карликами. Хорошо подумав, Зунг его зарезал.

   Теперь пора было исчезнуть из этого тайника, который становился всё опаснее, и уже не тем, что сюда никто не войдёт, а тем, что могут войти слишком многие, хватившись пропавшего Бибза. Круц, подведенный Бибзом к этому самому месту, затем, ясное дело, и сам Золано. Это ведь он, посмеявшись над жалким тюремным надсмотрщиком, "случайно проговорился" о якобы находящейся тут богатой кладовой. Карлики, для которых стремление к обогащению свято, такую несправедливость чувствовали обострённо, и подозревали, что подлого помощника коменданта на место его преступления может привести совесть.

   Воспользовавшись оставленной покойным Бибзом верёвкой, Лимн поднимался к люку, пытался его открыть, но тщетно. Не преуспел и Зунг. Очень походило на то, что люк открывается только извне. В напрасных попытках выбраться карлики потеряли счёт времени; только и понимали, что ночь наверняка прошла, что замок давно не спит. В своём тайнике они неплохо слышали происходящее в том коридоре, откуда сюда попали. Слышали шаги, голоса.

   Потом они услышали внезапный грохот. И грохот был таков, словно весь замок Глюм взял да обвалился. Зунг предположил, что теперь они погребены ещё глубже, за что получил от Лимна мощную затрещину. О том, что замок ещё жив, почти тут же возвестили бегущие шаги, пронёсшиеся над ними. Поднялась суета, крики – всё говорило за то, что замок Глюм пострадал частично.

   И среди хаоса звуков Лимн и Зунг разобрали знакомый голос Дулдокравна, произрекающий на службе у Чичеро какие-то стихотворные строки. Не было никаких сомнений, что посланник проходит рядом, и голосом подаёт сигнал своего присутствия. Лимн в ответ пару раз стукнул в закрытую крышку люка. Увы, Чичеро то ли не услышал стука, то ли был замечен патрулём и был вынужден отойти, произнося с глубокомыслием, достойным великого поэта:

   – Куда б ты не вышел, приходит на ум

   Пренеприятнейший замок Глюм!

   Чичеро удалился, а Лимн долго ещё соображал, что ему хотел передать посланник этим "куда б ты не вышел"? Может, люк оцеплен, и их ждут. А может, речь о том, что в замке Глюм сейчас опаснее, чем в их противном секретном помещении.

   Карлики долго ещё прислушивались, ожидая, что Чичеро вернётся. Но он в эти сутки не вернулся. Зунг за сутки (только бы не поделиться!) потихоньку съел все свои припасы, захваченные на кухне, Лимну же пришлось поголодать. Ну, а на следующие сутки – голодали уже оба.

Глава 20. Женщина в былом

   Проходили дни. Замок Глюм с грехом пополам заделывал пробоину; многих шпионов теперь сняли с работы по гостям, и они осваивали ремесло каменщиков. Кипело строительство и новой Драконьей башни (теперь стало известно, что она так называется).

   Чичеро пребывал в ничтожестве, но тень его сопротивлялась. Она надменно стояла в однажды занятом углу и всё ещё не принимала участия в общем хороводе. В финале каждого представления (когда остальные тени в бессильной алчности рвали друг друга в клочья) ей, возможно, доставалось больше, чем другим. Чичеро в такие моменты не мог на неё смотреть, так как чувствовал фантомные боли в местах, в которых её терзали жадные клювы.

   На мёртвых и набальзамированных конечностях посланника, прежде всего на руках (именно руками тень Чичеро пыталась заслониться от нападения) появлялись явственные следы укусов, и Дулдокравн с этими обезумевшими от боли конечностями порой не мог справиться. Тогда фигура в посланничьем плаще падала на пол и каталась по нему в судорогах. Страшные боли терзали и туловище посланника, которого у него и вовсе не было.

   Вместе с прежними ритуальными развлечениями замок Глюм теперь следовал и новой традиции, появившейся с лёгкой руки Бларпа Эйуоя: по утрам гостям рассказывались легенды. Очень много легенд знал и сам Бларп, но у него нашлись конкуренты. Клу из Гима рассказал печальную историю о любви юноши к белой лилии, Ро из Уземфа поведал о забавных приключениях царевны Анж по пути к Эузе и обратно.

   Великан Плюст сперва хмурился, слушая эти утренние истории, но и он был ими в какой-то момент очарован – теперь он уже не прерывал рассказчиков демонстративно громким чавканьем.

  * * *

   А на второй день после воздушного налёта и уничтожения Драконьей башни в гости к Плюсту пожаловала великанша Клюп из замка Окс, что на Клямщине. Огромная повозка, запряжённая десятком белых лошадей, остановилась во дворе замка, и Плюст радостно вышел встречать гостью.

   Чичеро сразу узнал эту великаншу, с которой его познакомила дочь Цилиндрона на симпозиуме в Цанце. Он подумал, что от этой уверенной в себе громадной женщины, с которой Плюст держал себя вежливо, ему может прийти избавление. Когда же ему предстала спутница великанши – женщина обычного роста в зелёном дорожном платье с большим лифом, – слабая надежда весьма укрепилась. Великаншу Клюп сопровождала не кто иная, как госпожа Кэнэкта, близкая подруга Лулу Марципарины Бианки.

   Судя по всему, этих своих гостий – обеих – ноздреватый Плюст не собирался насильно удерживать в замке Глюм. А стоит только госпоже Кэнэкте увидеть Чичеро в его бедственном положении, как она, уж точно, не преминёт обо всём рассказать дочери Цилиндрона, а уж тогда... Ведь Плюст, при всей его величине и наглости, всё-таки не Живой император (будь он плох), и не отважится он на открытое противостояние некрократии в лице её ставленника, управляющего Цанцким воеводством...

   Одного Чичеро приходилось всерьёз опасаться – собственной позорной робости и слабости. Ведь у него – мёртвого человека практически без тела – ныне отобрана и душа, отобрана, чтобы веселить гостей на вечерних представлениях. Его теперь нет, и более всего его нет тогда, когда он вспоминает, что его нет. Когда же его настолько уж нет, решится ли он обратиться к великанше Клюп с просьбой о спасении? Подойдёт ли он даже к фигуристой госпоже Кэнэкте, чтобы передать весточку отчаяния Лулу Марципарине, или же, ещё лучше, – самому Цилиндрону...

  * * *

   ...Но, к успокоению Чичеро, встреча произошла – и как бы сама собой. Просто в том же коридоре, где находилась комната, посланника, Плюст разместил и спутницу своей дорогой великанши, так что Чичеро с Кэнэктой трудно было не встретиться.

   – Не правда ли, Плюстик очарователен? – воскликнула госпожа Кэнэкта, как только выпустила посланника из своих радостных объятий.

   – Очарователен? – удивился Чичеро.

   – Он не каждому раскрывается, – объяснила Кэнэкта, – но у него очень большое сердце!

   – Я не ослышался? Мы говорим об одном и том же великане? – недоумённо откликнулся Чичеро.

   – Ой, вы совсем его не знаете! Совсем-совсем! – воскликнула женщина, уверенная в своём знании, – Он, конечно, любит эпатировать публику своей нарочитой грубостью и иногда до смерти пугает своих гостей. Но, право же, это не со зла! На самом деле он такой душка!

   Мир в очередной раз переворачивался перед Чичеро, но – всё-таки встал на своё место. Что ж, если есть люди и великаны, к которым Плюст поворачивается другой – вежливой – своей стороной, значит, он, по крайней мере, не всесилен. Отрадно это помнить.

   Не один Плюст, а весь замок преобразился на время пребывания здесь двух женщин. Именно для великанши Клюп из Окса и госпожи Кэнэкты старались в тот день рассказчики легенд, выуживая из глубин родовой памяти истории о влюблённом в лилию юноше, а также о весёлых приключениях в варварских землях прекрасной царевны.

   Попытки переубедить подругу невесты в отношении очаровавшего её хозяина Глюма посланник Чичеро так и не сделал. Всё-таки, его тень была под контролем Плюста, хотя вечером она и подтвердила в очередной раз своё решительное неприсоединение к грубым развлечениям хозяина. Наблюдая за ужимками теней с балкона самого Плюста, Клюп и Кэнэкта от души хохотали, а Чичеро – вновь корчился от боли и ждал ночи как избавления.

  * * *

   Ночью – в кромешной темноте – пришла и прилегла к Чичеро на лежанку госпожа Кэнэкта. Он заметил её присутствие и чуть посторонился, давая ей место рядом с собой. Это – из чистого гостеприимства. Она прижалась к нему полуобнажённой грудью в невидимом ночном наряде, затем попыталась ощупать его шаловливыми пальцами и удивилась, заметив, что он спит в плаще. Она ждала нападения, но Чичеро не предпринимал никаких действий. Будь он прежним посланником Смерти, не лишённым своей воли и своей тени, он бы в два счёта выставил госпожу Кэнэкту из своей постели. Впрочем, думал он, ей и так будет не повадно приходить вторично. Дрожащая от желания дама понемногу успокаивалась и, должно быть, грустная досада проникала в её алчущее сердце. Её упругие формы переставали волноваться; возбуждение от собственной смелости угасало.

   Госпожа Кэнэкта подавила злые слёзы отвергнутой женщины и – назло Чичеро – заснула, так разметавшись по его постели, что ему не осталось иного места, кроме как на краюшке. Для карлика столько места, конечно, более чем довольно, но посланнику Смерти довольствоваться таким клочком пространства – уж точно не солидно. Чичеро вяло пытался водворить госпожу в пределы допустимого, но та не желала знать никаких границ.

   И тут выскочил на сцену возмущённый Дулдокравн. Он покинул плащ посланника, который с завёрнутыми в него частями тела грянулся на пол, и с агрессивными поползновениями напал на уснувшую женщину.

   Что и как он с ней делал, Чичеро уж не знал... А впрочем нет, почему же не знал: он был свидетелем всего. Дулдокравн сперва заломил госпоже Кэнэкте руки за спину и, перевернув её на живот, крепко отшлёпал по звонким ягодицам; потом, возбудившийся от собственных же действий до всех возможных пределов, позабыл о вековом презрении Великого народа к человеческим женщинам, и воспылал к раскинувшемуся перед ним телу звериной похотью.

   Да, они с госпожой Кэнэктой нашли друг друга. Она распахнулась навстречу органу любви, который у карликов в размерах совсем не уступает человеческому, и Дулдокравн, вскарабкавшись на её безбрежное тело, начал поистине бешеную скачку. Он с таким остервенением вонзался в ночную гостью, что та кричала сразу и от страха, и от радостной боли.

   Что же до Чичеро, то ему лишь казалось, что он при этом не присутствует, что лежит скомканный, завёрнутый в плащ в углу за кроватью. Нет, конечно же, он был в эпицентре всего, он был на самом кончике головки, вонзающейся в пахучую плоть живой женщины. Вряд ли он был при этом посланником Смерти (посланники Смерти – они совсем по другим делам, они герои, но не любовники), но если отбросить оговорки и самооправдания, то он свою ночную гостью посетил так же, как и любое помещение, куда гордой походкой посланника вступали Лимн, Зунг и Дулдокравн...

   К утру Дулдокравн проснулся верхом на госпоже Кэнэкте, распластавшись, как на подушке, на её мягком животе. Его спящая партнёрша, выглядящая удовлетворённой и почти что молодой, расплылась под ним с блаженной улыбкой. Пока она не проснулась и не заметила его, Дулдокравн поспешно нашёл смятый плащ Чичеро и, завернувшись в него, перевоплотился. Когда он повернулся, его партнёрша открыла глаза.

   – Это было прекрасно, – потягиваясь, сказала она и, подняв с пола ночную рубашку, стала запихивать в неё свои удовлетворённые прелести.

   – Прекрасно? – спросил Чичеро с нездоровым скепсисом.

   – Меня очень хорошо отымели! – произнесла красавица с грубой и честной благодарностью.

   – Вас хорошо... что? – не принял от неё грубого слова Чичеро.

   – Меня удовлетворили, посланник, – сказала Кэнэкта, – и я знаю, что это были не вы. У меня достаточно опыта, чтобы отличить живого мужчину от мёртвого, и я прекрасно понимаю, что вы прислали кого-то вместо себя. Но всё равно я вам благодарна!

   А в дверном проёме, перед тем как уйти к себе, госпожа Кэнэкта обернулась к Чичеро и высказала догадку, объясняющую недостаток его интереса к ней:

   – Так значит, вы храните верность своей невесте? Вот уж не подумала бы, но... похвально!

   И, уже отойдя несколько шагов по коридору, ночная гостья вернулась и добавила с чувством:

   – Да, правда! Ваше поведение несколько старомодно, милый друг Чичеро, но... так прекрасно!

   Она была готова ещё несколько раз под различными предлогами возвращаться в комнату, где ей было так хорошо, и Чичеро уныло подумал, что ему, в угоду этой ненасытной даме, похоже, также ещё не раз придётся выпускать на волю своего Дулдокравна.

  * * *

   Воистину нечеловеческие усилия потребовались Чичеро, чтобы следующим вечером вместо столь изматывающего, но и притягивающего его зрелища кормления теней отправиться в тот тёмный коридор второго яруса, где ему, как он ещё помнил, стучали.

   Спускаясь, он отвлекался от цели своего похода, и несколько раз чуть не прошёл нужные ему повороты. Он думал, например, о том, что кэнэкта (в широком смысле) подобна киоромерхенной суэните. Ибо как суэнита выступает вместилищем души, но не всей души, а лишь её зримого образа, то есть тени, так и кэнэкта, не будь она именем собственным, выступила бы вместилищем для части сборного тела Чичеро.

   Эту свою мысль он едва додумал до финала, потому что в сознание стучалась следующая: о том, насколько странно права госпожа Кэнэкта, полагая, что посланник хранит верность своей невесте. Сейчас он действительно припоминал какую-то невесту, только очень давнюю, из того периода, когда не был он ни посланником Смерти, ни даже мертвецом.

   Его невеста... Как же её звали? Бланш? Или Флёр? Нет, таки кажется, Бланш. Они встретились в солнечной земле Адовадаи. Или это был знойный Карамц? Нет, всё же Адовадаи. Была терраса над знаменитым плодовым садом Авдрама (а в Карамце того Авдрама называют иначе). Как же давно это было! Память об этих днях не возвращалась к Чичеро со дня обряда перехода в посмертие, проведённого этим растяпой Флютрю...

   Добравшись до того места, где, насколько он сохранился в цепкой памяти Дулдокравна, посланника некогда приветствовал стук, Чичеро остановился и рассеянно нажал на круглый камень в стене. Камень был настолько идеально кругл, что словно кричал посланнику: "Нажми меня". Как только Чичеро выполнил желание камня, одна из плит в полу коридора куда-то ушла, а из образовавшейся дыры вылезли его старые знакомые Лимн и Зунг. Только какие-то странно измождённые и забрызганные кровью. Взглянув на них, Чичеро спросил:

   – А кровь-то откуда?

   – Пришлось убить троих человек, – просто ответил Зунг.

   – Каких ещё таких троих?

   – Двоих живых – надзирателей Бибза и Круца, а ещё мертвеца – помощника коменданта Золано. Вот с ним-то и пришлось повозиться...

  * * *

   В тот злосчастный день, когда Дрю из Дрона вернулся из Нижней Отшибины, его на въезде в Цанц так изрешетили арбалетными болтами, что он всерьёз думал, что сквозь него можно смотреть на звёзды. Досталось и всаднику, и коню. Догадавшись, что третьего залпа ни он, ни конь уже не выдержат, Дрю поворотил коня и ускакал, в начале сам не ведая куда.

   Защитники Цанца за ним не гнались, но изрешечённый посланник справедливо рассуждал, что ему лучше надёжно спрятаться, иначе найдутся следопыты, способные отрезать ему голову, пока он станет перевязывать раны.

   Яснее ясного, что по Большой тропе мёртвых ему двигаться не стоит: весь участок старого Стрё будет рад ему отомстить за проявленное усердие. Дрю решил неприметно переехать через тропу на север, а до этого – запутать следы в Звонком ручье. Из многочисленных сквозных ран сочились бальзамы, и посланник понимал, что найти его для неравнодушного искателя не составит труда, но не сделать ничего для своего сокрытия ему не позволяла совесть.