Текст книги "Последний хранитель (СИ)"
Автор книги: Александр Борисов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
Глава 15
В толпе прозвучало слово «заложники» и несколько раз – «дети». Да, такого еще я не видел, что называется, докатились! Не грех и полюбопытствовать.
Автобус вел потемневший от злобы шофер – худощавый мужик лет сорока пяти, с короткой седой стрижкой и тоской в запавших глазах. У него болела жена, давно закончилось курево, и от этого было еще тоскливей. «Эх, если б не малыши!» – на волнах бессильной ненависти крутилось в его голове. Дальше этого мысли не шли. Последние час-полтора он хлебнул полной чашей до тошноты, до блевотины. Хлебнул такого дерьма, что близкая смерть не казалась уже самым плохим исходом. В возможность успешного штурма он не верил. Как не верят нормальные люди в бабу Ягу, летающие тарелки, вменяемость власти и всеобщее светлое будущее. Не верил он также тому, что бандитов так просто отпустят. В зеркале заднего вида прыгала морда боевика, что сидел за спиной шофера в кресле кондуктора, сжимая в правой руке двуствольный обрез охотничьего ружья. Он следил за дорогой и реакциями водителя, контролировал все эмоции его, все движения и даже выражение глаз. Заподозрив на ровном месте что-то неладное, кричал, срываясь на визг:
– Спокойно мужик, спокойно! Не ссы в компот: сделаешь, как я сказал, жить будешь долго.
– Заткнись! – оборвал его бородач в камуфляжном костюме, которому порядком поднадоела эта бесконечная мантра, – и запомни, Мовлат, пока все не закончится, никакой наркоты. Аллах сегодня обдолбанных не принимает.
Бородач сидел на четвертом сидении справа. Он только что закончил переговоры по спутниковому телефону и, судя по выражению глаз, был доволен их результатом. Милицейская рация шипела у него на груди и работала на оперативной волне.
Идущая впереди машина с мигалкой резко притормозила, запоздало показав поворот. Бородач тут же отреагировал.
– Эй, ты, – произнес он с презрением в голосе, – как тебя там? Салман беспокоит. Сколько можно тебе говорить, не дури, детей пожалей, да? Или твоих тут нет?
Подельники подобострастно заржали. Да, это без сомнения лидер.
А было их всего пятеро. Пятеро вооруженных громил, готовых отнять жизни у двадцати маломерных детишек и полумертвой от страха женщины. Водила не в счет, он на своем веку достаточно покуролесил. Но будет такая необходимость – уберут и его. Им все равно, лишь бы выжить, вырваться из замкнутого пространства, куда они сами себя загнали. Ведь если б им дали возможность прожить сначала вчерашний день, они б на такое уже не пошли.
– Ты деньги на выкуп собрал? – продолжал изгаляться Салман. – Смотри, номера купюр не забудь записать. А я сделаю так, чтобы ты этими же деньгами зарплату в правительстве получил. Что значит, не успевают? Я сказал, никаких отсрочек! Э, Яхъя, открывай канистры с бензином! Что? То-то же!
Худощавый Яхъя оскаблился, обнажив полный рот железных зубов, но с места не стронулся и к канистрам не прикоснулся. Звериным нутром почувствовал, что это еще не приказ. А вот белобрысый пацан не выдержал, всхлипнул. Дети существа легковерные, не понимают военных хитростей. К нему тот час же бросилась воспиталка. Зашептала на ухо слова... нежные, ласковые, безумные. Остальные детишки сидели молча, с застывшими взглядами, неподвижными белыми лицами. И в каждом сердчишке горела свеча: «Если я буду сидеть и молчать, то эти строгие дяди, может быть, меня не убьют».
Яхъя опять ухмыльнулся. В его голове тяжело заворочалась и трудно оформилась мысль: «Вот как надо детей воспитывать! Всего один раз сказал: кто будет пищать – мозги топором вышибу – и сразу подействовало!»
Ну что же, расклад мне понятен. На месте спецназа я бы не рисковал штурмовать этот автобус. Маленькая оплошность. или случайность – и всех поглотит жертвенный факел. Людям Салмана терять нечего. Их жизнь дешевле патрона. Не поймают менты – растерзает толпа. Единственный путь к спасению – аэропорт. Больше суток они на нервах, без горячей еды, нормального сна, полноценной дозы. Любой на их месте давно бы сорвался с катушек. А они еще держатся.
Бедный дети! Вдруг кто-нибудь из них попросит воды, заплачет, попросится в туалет? Да просто не во время подвернется под горячую руку? Тогда любой из бандитов может не выдержать.
Нет, подвернется удобный случай, я этого саблезубого обязательно грохну, думал я, отыскивая Мордана.
Как и любой проныра, Сашка быстренько разобрался, откуда на юге такое количество «сучьих» зон. Все дело в менталитете. Здешние люди с детства не привыкли работать. Зачем им такие головняки, если можно безбедно существовать за счет отдыхающих? Есть у них и своя, особая «фишка»: что-нибудь пообещать, не ударить пальцем о палец, но вести себя так, будто дело уже сделано: «Будь спокоен, братан, наша фирма хоронит только по первому разряду!»
На высшем воровском уровне, гостеприимство тоже своеобразное. Главный авторитет на халяву нажрался и упал в объятья Морфея. Сразу же объявилась его жена, пригрозила вызвать милицию:
– Прекратите спаивать Васю, или я позвоню, куда следует!
А Вася храпит да попердывает – вот сука! У него и кликуха собачья – Жуля.
Сашка, короче, оказался на улице, в изрядном подпитии, в полной растерянности. Он вновь ощутил себя беспомощным мальчуганом, забытым в вагоне скорого поезда. Было ему тогда, от силы, года четыре. Ехали к отцу в Ленинград: он, Наташка и мама. Ехали через всю страну, с далекого острова Сахалин. Шла вторая неделя пути. Корзинки с едой опустели, ходить в вагон-ресторан было накладно. И вот, на какой-то станции в районе Читы, мать ушла в привокзальный буфет. Сказала, что скоро вернется, только купит горячего. Потом поезд тронулся, пошел, набирая ход, но мамы в нем не было. Наташка орала в голос. Он, как мог, ее успокаивал, скрывая от младшей сестры свои слезы. Два одиноких сердца на просторах огромной страны... им не хватало разума, чтоб до конца осознать весь ужас произошедшего. Обнявшись, они рыдали целых двадцать минут, пока не нашлась пропажа. Мать успела шагнуть на подножку в самом конце поезда. Она вошла в купе, как ни в чем ни бывало, с дымящимся блюдом в руке.
Так безоглядно плакать Сашке больше не доводилось, даже когда он ее хоронил.
На самом краю взлетной площадки стоял транспортный самолет с опущенной аппарелью. Группа людей в камуфляжных костюмах суетилась вокруг него. Одни проникали внутрь через кабину пилота, другие – сквозь люки в днище авиалайнера. Черные маски парились от пота, но их командир был недоволен. Он снова и снова щелкал секундомером, бросал фуражку на землю и что-то горячо объяснял. И вот уже сам, ласточкой взмывал над бетонкой.
За ними, а также за всем, что творилось в аэропорту, как за играми детей несмышленышей, наблюдал человек. В данном случае это не только звучало, еще и смотрелось гордо. Человек был в безупречном костюме, белоснежной сорочке, идеально подобранном галстуке и темных очках на холеном лице. Очки прикрывали глаза висельника – пустые, пресыщенные, неподвижные. Такие, как он, обычно плохо кончают, не умирают своей смертью. Это дано от природы – быть в центре событий, чуть в стороне и выше – много выше толпы облеченных властью людей, собравшихся здесь потому, что иначе нельзя. Любой из местной элиты с удовольствием взял бы больничный, уехал в командировку, был бы согласен попасть в небольшую аварию без тяжких последствий, но только бы оказаться подальше от этого места, где хочешь – не хочешь, а нужно что-то решать и отвечать за это решение личным благополучием. Человек в безупречном костюме читал все движения мелких душонок, узнавал в них себя и от этого еще сильней ненавидел. Боже мой, до чего измельчали слова! Элита это святое, это – Андрей Болконский, Петя Ростов, Дорохов тот же Денис Давыдов – совесть нации, ее интеллект, опора, оплот и защита. Элита – это не право, а вечный долг по праву рождения. А эта вот шелупонь? – да в них столько же от элиты, сколько в задницах «голубых» – голубой крови. Среди всех этих пигмеев, человек в безупречном костюме был старшим. Не по званию, не по должности – по существу. Ему тоже не очень светило расхлебывать эту кашу. Но так уж случилось, судьба, против нее не попрешь! – Сам виноват, надо было вчера улетать, – проворчал он себе под нос и перевел взгляд на группу спецназовцев, закончивших свои тренировки в дальнем конце летного поля. – Тут Россию кастрируют, а у них перекур! Старшего группы ко мне! Двое из «свиты» потрусили рысцой, а могли бы и на машине. «Вот, мол, какие мы исполнительные!» Я видел, что Бос нервничает. Время от времени к нему подбегали с докладом. В ответ он бросал короткие реплики, но чаще брезгливо морщился и посматривал на часы. – Автобус уже на подходе, Николай Николаевич, будет здесь через двенадцать минут, – вежливо информировал чин в милицейской форме с погонами генерала и чуть ли ни строевым шагом отступил в сторону.
– Вы что тут, с ума посходили? – да быстрее пешком дойти! Через два с половиной часа я должен быть в Шереметьево, у меня международная встреча, а вы тут все Ваньку валяете! – Так это… в целях обеспечения… стараемся выиграть время, – чиновник набрал в легкие воздуха (Господи, пронеси!) и лихо отбарабанил самое главное, – тут вот, товарищи предлагают!
– Что предлагают? – Он сам объяснит. Из-за широких спин решительно выдвинулся офицер в полевой форме без знаков различия. На его загорелом лице выделялись глаза. Глаза человека, который знаком со смертью.
Порывами ветра слова уносило в сторону. До меня долетали только обрывки фраз. – Вашего разрешения… скрытно… людей… хотя бы по двое на каждый борт. Человек в безупречном костюме почтил его сумрачным взглядом. Вопросительно поднял бровь: – Да вы, я вижу, сратег! – Ох, с каким же сарказмищем, сказано! Небожитель снисходит до смертного. – И какой же приказ вы готовы отдать своим снайперам? – Приказ может быть только один: уничтожить. – А вы уверены, что никто из ваших людей случайно не промахнется, или попадет не туда? Можете гарантировать, что никто из заложников не пострадает? – Мы профи. Ручаюсь, что каждый группы сделает все возможное и даже немного больше. Но в случае чего… готов всю ответственность взять на себя! – Вот! – сладострастный утробный звук в стиле Валерии Новодворской, – Вот, ничего вы не можете гарантировать, ни-че-го! В отличие от вас, я такую ответственность взять на себя не могу. И потом, что за словечко такое, «профи»? Вы что, «Монреаль Канадиенс»? Идите и делайте что вам приказано. В общем, свободны. Вы можете быть свободны, как вас там? – хоккеист! Офицер стиснул зубы и побледнел. Он стоял, как оплеванный и уже порывался уйти. – И еще, – будто удар в спину, – дайте своим людям отбой. А эти… пусть они улетают. Отпустят детей – и улетают. Теперь, что касается возможного приказа стрелять. Пусть ваши снайперы пока остаются на прежних позициях и будут в постоянной готовности. Огонь открывать только в том случае, если бандиты начнут убивать заложников. Всем остальным немедленно отойти. И зарубите себе на носу: никакой отсебятины. За самовольство пойдете под суд! Все это офицер выслушал, не оборачиваясь. Он, по-видимому, не удержался от комментариев. – Вы это, простите, о ком?! – вскинулся небожитель. – О том же, о ком и вы, о бандитах.
– Автобус! – испуганно выкрикнул кто-то из свиты.Все обернулись на голос, все посмотрели на летное поле. ЛИАЗ колесил по бетонке уже без кортежа. В нижней части зашторенных окон – белые занавески. Как белые флаги, как крики о помощи. – Постреляешь тут… на свою жопу, – проворчал человек в безупречном костюме. На высоком покатом лбу выступила испарина. – Николай Николаевич, Вас! От серой безликой массы привычно отпочковался лихой генерал МВД, тот самый, что выставил на посмешище офицера спецназа. В подрагивающей ладони шипела портативная рация. – Э, ара, – проклюнулся из нее неожиданно громкий голос, – что-то твой телефон барахлит. Я им немножко шофера по башке постучал, да? Ты пришли к нам своего человечка. Пусть привезет доллары-моллары, наркоту-маркоту, парочку автоматов… ну, как мы с тобой договаривались. И телефон другой передай, немножко покрепче, да? Спокойно поговорим, как мужчины. А то… как там у вас, русских: «Знает одна свинья – узнают еще две»? – Когда вы намерены отпустить детей? – багровея, спросил небожитель. – Куда спешишь, дорогой? – казалось, что рация излучает веселье. – В свою Москву ты всегда успеешь. Мы же еще самолет для себя не выбрали и в руках ничего не держали, кроме твоих обещаний, да? А денежки любят, когда их считают. Привезешь половину обещанного – и мы половину отпустим… – Разрешите мне! – офицер в комуфляже опять вышел вперед, отодвинув плечом хозяина рации. – Что разрешить? – не понял его представитель Кремля. – Войти с ними в контакт, выступить в роли посредника. – А-а-а! Ну что ж, действуйте! Инструкции получите у него! – указательный палец с золотою печаткой ткнулся в широкую грудь представителя МВД. Спецназовец козырнул, кому-то подмигнул на ходу и скрылся в штабной машине. – Как, бишь, его фамилия? – тихо спросил небожитель, ни к кому конкретно не обращаясь. – Подопригора! – ответили сразу несколько голосов. – Не понял? – Майор Подопригора, Никита Игнатьевич, группа «Каскад», опытный офицер, три боевых ордена за Афган, – уточнил кто-то из особистов. – Запомни, – человек в безупречном костюме почтил вниманием кого-то из своей свиты, – а лучше всего запиши. Из Москвы нужно будет позвонить в Министерство. Пусть подготовят приказ об его увольнении. Скажешь, что я настаиваю. Слишком уж он… как бы помягче сказать… впечатлителен, что ли, для такой должности… Хреновые наши дела, – думал Мордан, пыхтя сигаретой, – стремился сюда, на юг, хотел разыскать сестренку, оградить ее от беды, переправить в безопасное место. Антон подвернулся кстати – с ним на пару горы можно свернуть. Казалось, все нити в наших руках и вдруг, они оборвались. Все и сразу – раз – и мордой об стол. Ситуация... не знаешь, с чего начинать, на кого опереться – хоть волком вой! В аэропорт по-прежнему не пускали. В гостинице мест, по тем же причинам, не было. – Загляните попозже, – посоветовал администратор, – в частном секторе обязательно будут вакансии. – Что-то я не врубаюсь, – почесал в затылке Мордан, – какой такой частный сектор, если человек хочет поспать? – И я вам про то же. В нашем городе много домашних гостиниц. Люди сдают жилье в порядке индивидуальной трудовой деятельности. – А больше они ничего не умеют? – съехидничал Сашка. – Ну, ладно, вы уж как-нибудь расстарайтесь, – и сунул червонец в стеклянную амбразуру. Сейчас от него ничего не зависело и это очень не радовало. Хотелось нажраться и набить кому-нибудь морду. Бросать его в таком состоянии было не по-товарищески. Я уютно устроился в уголочке его души и впервые за этот день ощутил себя человеком. На обратном пути Сашка свернул к знакомой «тошниловке». Хотел заправиться пивом, но вспомнив недобрым словом кислый «букет» местного пойла, заказал водку. – Доллары не продашь? – спросил скучающий бармен, различив в скомканной куче заветную зелень. По старой флотской традиции, деньги Мордан носил в «нажопном» кармане брюк. Покупая что-либо, выгребал оттуда полную жменю и «отстегивал» номинал. – Сколько тебе? – Сколько не жалко. Если много, возьму по курсу. Сашка прикинул в уме наличность и сочтя, что в кармане рублей маловато, сбагрил ему две сотни. Я промолчал, хоть давно заподозрил что-то неладное. Неприятности вырастают из таких вот, дурных привычек. Пока клиент ужинал, бармен смотался в подсобку. Там долго, минуты три трекал с кем-то по телефону. Когда же вернулся, это был совершенно другой человек: ни следа от былой рутинной расслабленности. Во всем его облике сквозила уверенность в завтрашнем дне. – Девочек не желаешь? – спросил он, улучшив момент. – Если много, возьму по курсу, – зло пошутил Мордан. – Некогда мне. – Ты, часом, не с самолета? – Нет, а с чего ты взял? – Да много их тут, сердешных, за день перебывало. И все как один: сначала нарежутся водки, а потом стенают «за жисть». Нет, мол, у них свободы и счастья – ручная кладь держит на привязи.Сашка хотел закатить ему в лоб, да вдруг передумал: хорошее место, нахоженное, еще пригодится. Тем временем, возле кафешки притормозила машина и в стеклянную дверь заведения с шумом вломились четверо. Они заняли столик прямо напротив входа. Бармен жучкой замер у стойки – готовился принять заказ. Судя по взгляду, этих быков он знал. Мордан встрепенулся. Его заряженность на скандал приняла конкретные очертания. – Чё ты там, мужичок попиваешь, никак водочку? – раздалось за спиной и заскорузлый прокуренный палец медленно опустился в его стопку, – ну и как, свежачок? Нет такого брюшного пресса, который бы не прошибла «кувалда» Мордоворота. Наглец застыл в полусогнутом состоянии, зевая, как рыба, ртом. Он тщетно пытался урвать порцию воздуха. Но трое друзей сочли его позу элементом актерской игры. Ведь Сашка ударил локтем, почти без замаха. Этого никто не заметил – и «быки» бросились в наступление. Бросились бестолково, толпясь и мешая друг другу. Меры предосторожности им показались излишеством: по их упрощенным понятиям, самое главное в драке – ошеломить, ошарашить, подавить волю к сопротивлению. Какой-то смешной, несуразный, седой мужичок: ну, что его опасаться? – сейчас он наложит в штаны, и выложит свои бабки. Меньше всего они ожидали отпора. А Сашка уже стоял, как когда-то на ринге, в открытой прямой стойке. Тот, что мчался впереди всех, уже вынес кулак для удара. – Ннн-а! Мордан играючи уклонился, ушел от удара всем корпусом. Он встретил врага коротким прямым в голову и стремительной серией в печень. Венчал комбинацию сокрушительный апперкот – избиваемый воспарил и провалился куда-то вниз. «Второй эшелон» дрогнул, пришел в замешательство. А Сашка летал над кафельным полом, как Чапаев на белом коне. Он вкладывал душу в любимое дело, и я ему мысленно аплодировал. Через пару минут, в палате остались одни лежачие. Пол был усеян осколками битой посуды, забрызган каплями крови. Только прочность старинной общепитовской мебели спасла забегаловку от полного краха. Поставщик живого товара свободной рукой поддерживал отвисшую челюсть – подсчитывал ущерб заведению. В его округленных глазах отражалось страдание. Сашка бросил на стойку несколько долларов: – За беспокойство. Остальное возьмешь с них. Здесь же, у стойки, выпил еще сто пятьдесят. За победу.
Майор Подопригора, тем временем, шел к автобусу. За тридцать шагов до цели, ему приказали раздеться по пояс, снять ботинки и вывернуть все карманы. Только он все равно не считал себя безоружным. Умение убивать любыми подручными средствами пришло к нему после одного случая. Он очнулся от холода. Чувство непонятной тревоги охватило все существо. Где я, неужели вчера перебрал? Действительность оказалась намного хуже. Он лежал голяком на каменном холодном столе. Спертый воздух был густо сдобрен запахом мертвечины. Голову жгло, как после бритья «на сухую». В правом боку саднило. Вокруг царил полумрак, и от этого было еще страшнее. Из трех потолочных светильников горел только один. Да еще, в дальнем углу помещения, тускло мерцала подслеповатая лампочка. Там, за столом, увенчанном литровой бутылью, храпел человек в белом халате. Соскользнув с неудобного ложа, Никита присел и чуть не завыл от боли: в правом боку зияла огромная рваная рана. Из нее на холодный кафель прерывистой тонкой струйкой закапала кровь. Вместе с болью проснулась память. Последнее, что он вспомнил, это раскрытая дверь самолета и возглас: «Пошел!» Ну вот, – удовлетворенно подумал Никита, – теперь есть хоть какая-то определенность. Наверное, случилось что-то серьезное. Настолько серьезное, что меня посчитали мертвым, а мертвых не перевязывают… Он еще раз ощупал рану. Вернее, то место, где она только что была. На месте кровавого месива красовалась широкая красная полоса, которая стремительно рубцевалась. Сердце затрепетало: прочь, прочь из этого проклятого места! Стоять! – Никита собрал дрожащие мысли в железный кулак. – Мы живы и это главное, все остальное приложится. Выпрямившись, он медленно подошел к столу. Пахло техническим спиртом. Хмырило в белом халате широко улыбался во сне, наверное, видел что-то хорошее. В правой руке он держал недоеденный пирожок. Тяжелая связка ключей оттягивала карман. Свой командирский «комок» Никита искать не стал – не факт, что он вообще где-нибудь здесь. Случайно набрел на шкафчик с одеждою персонала. Так и явился на КПП: в синем костюме, кирзовых сапогах и коричневой велюровой шляпе. Вечно пьяный майор Сорокин глянул стеклянным взглядом, протянул сигаретку и хмуро предупредил: – В следующий раз в таком виде не пропущу.Утром его вместе с группой перебросили в Минеральные Воды. Случилось что-то серьезное. За спешкой и суетой думать было особенно некогда. Никита и старался не думать. Но все равно чувствовал: он стал каким-то другим. Этот же факт был отмечен его подчиненными. Ему снились лихие погони на взмыленных лошадях, кровавые стычки на саблях и копьях, трупы людей, насаженные на колья и лицо незнакомой женщины. При виде ее сердце сходило с орбиты и начинало бешено колотиться. Даже курить пришлось научиться заново. Почему я тогда не погиб? – все чаще и чаще он задавал себе этот вопрос. – Ну, что ты себя все изводишь? – сказал ему как-то закадычный дружбан Кандей. – Живи да радуйся. Удача твоя из области невозможного, потому, что случилась у всех на глазах. Значит, нужен ты на этой земле. Нужен для какого-то часа, который дороже иной жизни. Вот тебе и Кандей, – подумалось мне, – философ в камуфляжном костюме! Откуда в русском солдате такая глубинная мудрость? Или кто ходит под смертью – тот ближе других к звездам? Как он понял, что каждый, рожденный под знаком света, приходит в этот суетный мир, чтобы исполнить свое предназначение несмотря ни на что, даже – на смерть. О том, что Никита мой вероятный враг, я даже не думал. Это вопрос будущего. В данный момент этот парень делал святое дело и делал его хорошо. Автобус стоял особняком, на равном удалении от самолета, предметов и складок местности, потенциально опасных для группы Салмана – таких, где могли бы укрыться вооруженные люди. – Стой, где стоишь! Повернись спиной. Все, что в руках, положи на землю. Мимино, обыщи. Из передней двери, складываясь перочинным ножом, выпал небритый джигит возрастом под полтинник. Он поднял с земли спутниковый телефон, прохлопал брючины. – Тут больше ничего нет. – Э-э! Ты деньги принес? – крикнули из автобуса. – Э-э, деньги в машине, – отозвался Никита – Ну, так неси их сюда, – невидимый собеседник хмыкнул, чуть было не засмеялся. Он понял, что его передразнивают и это его позабавило. – Что, так и будем орать, как хохол по межгороду? – Никита мастерски разыграл легкое раздражение. – Я пришел, чтобы обговорить порядок обмена. – Мимино, проводи. Передние двери автобуса были открыты наполовину. На верхней ступеньке сидел бородатый мужик в коричневой шляпе с полями, загнутыми на ковбойский манер. Он молча посторонился, прихлопнул ладонью пространство рядом с собой. Садись, мол, располагайся как дома – у нас здесь все запросто. Никита протиснулся внутрь. Проем по всей ширине был отгорожен какой-то дерюгой. Прежде чем сесть, прислушался. Из салона не доносилось ни звука. На штатном сидении полулежал водила. Он тихо стонал, уткнувшись в баранку забинтованной головой. Лобовое стекло с его стороны забрызгано мелкими каплями крови. Сам он, кажется, был без сознания.
