Текст книги "Последний хранитель (СИ)"
Автор книги: Александр Борисов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
Глава 10
Заметно похолодало. Во время отлива Гольфстрим уже не столь щедро дарит городу тепло своих вод. Пришлось возвращаться к месту последней лежки за теплым рыбацким свитером. В воронке от бомбы я еще раз перекурил, вздохнул и направился к Игорю.
В устоявшемся свете луны могилка преобразилась. Обрела небольшую гробницу и довольно приличный памятник. Ограждали периметр тяжелые якорь-цепи. Все что внутри ограды, было засыпано керамзитом. На фотографии Игорь как будто с похмелья – распухший и грустный. Не велика беда: как говорила когда-то бывшая моя благоверная, «тебе все равно, с кем пить».
– Ну, что, старина, прибодримся? – я щедро плеснул на гробницу и тоже сделал пару глотков.
Все в этом мире двигалось. Все, кроме Игоря. «Михаил Карпачев» нес свои ходовые огни в сторону морского вокзала. Крытые брезентами ЗИЛы, тяжело завывая, карабкались на трассу, цепляясь за низкое небо узкими лучами противотуманных фар. Всего машин было чуть более двадцати.
– Нет, – возразил я своим невеселым мыслям, – осилить залив вплавь, совсем безнадежное дело. Любой посторонний предмет на его безупречной глади – как казенный треух на новогодней елке. Он сразу же лезет в глаза и не потому, что большой, а потому, что весь вид портит. Ну, давай, Игорек, еще по одной. Это мое прощание с морем. Никогда – слышишь? – никогда не примерю я на себя эти слова: Грустить в начале рейса не резон. Как будто неизбывную потерю Я все еще нащупываю берег, Ударившись глазами в горизонт. Прости меня, далекая земля, За то, что я, твой непутевый житель, Смотрю в свою последнюю обитель С далекой точки. Точки корабля. Нет, Игорек, больше не посмотрю. Я теперь человек земли. Между тем, колонна машин, уже оседлавшая трассу, начала движение в сторону Колы. Метров через пятьдесят-шестьдесят ЗИЛы слегка притормаживали. Черные тени на ходу прятались под брезент.
Эх, выскочить бы на обочину, вцепиться в кузов последней машины, да промчаться с ветерком до моста! Нет, это тоже не вариант. Попробуй, предугадай: кто и с какой стороны вздумает в этот кузов запрыгнуть? Другое дело, проскочить через автостраду сквозняком, прорваться на скалы и шагать по ним параллельно трассе. Да, это почти реально. Такой вариант можно оставить, как запасной. Но опять же, есть риск. В темноте можно сломать ногу, потерять ориентир, или наткнуться на военный патруль. Остается поселок. Вот манит меня туда! Из врагов – один участковый и тот застрял с проверкой в многоэтажке. По моим прикидкам, долго ему еще ходить по квартирам. Коньяк я оставил на столике. Чужие здесь не ходят, а своим грех не выпить за упокой души. А с душою у Игоря было все в полном порядке. К чувству опасности привыкаешь легко. Кажется, что так было всегда. Весь мир охотится на тебя и даже поселок, старый и добрый знакомый, отгородился от общего прошлого колючей завесою отчужденности. Слишком рано обезлюдели улицы, погрузились во тьму. Бедные обыватели, перепуганные ужасными слухами, забились в щели, как тараканы и притаились там, не дыша, огородившись от опасности черными провалами окон. Только у самой окраины, за пивным павильоном, тускло светит одинокий фонарь. Да из-под двери центральной котельной брызжет полоска света. Я потянул ее на себя.
В топке гудел уголек. Весело гудел. Видно «шевелили» со знанием и со старанием. В углу, за необструганным грязным столом, два мужика равнодушно резались в карты. Время от времени оба прикладывались к кружкам с горячим «кочегарским» чайком. Моему появлению никто даже не удивился: пришел, значит надо. В местной среде, где кто-то когда-то с кем-то обязательно выпивал, своих определяют сразу, по запаху мыслей. – Привет! – пробасил один, как будто расстались с ним только вчера, – проходи, гостем будешь. Что там сегодня в колхозе курят? Я бросил на стол раскрытую пачку: – Трава. – Такая трава сейчас по талонам и то не вдоволь. Как ходилось, рыбачилось? – Ничего, перестраиваемся. Валюта в кармане зашевелилась. Машину привез японскую, но с европейским рулем. Еще не обмыл – нечем. Так что запросто может сломаться. Обстоятельства не позволяют. В город от вас не проскочишь, а у Федоровны только коньяк и того кот наплакал. – Ты у Казачки был? – Был, – не моргнув глазом, соврал я, – так она меня даже на порог не пустила. Откуда, сказала, я знаю, кто ты такой, может бандит? Мужики рассмеялись: – С нее станется. Ну, нас-то она как-нибудь различит. Не обмыть тачку – самое последнее дело. Надобно пособить. Я вытащил стольник: – На все.
– На все, так на все. Мы скоро. А ты пока, если желаешь, в душе можешь помыться. Видок, честно говоря, у тебя не ахти и рыбой несет за версту. Там, в душе и мыло есть и мочалка. Даже бритву кто-то забыл. Помыслы у мужиков были чистые. Я проверил и принялся стягивать свитер. – Ты только не обижайся, – оба остановились в дверях, – мы тебя на замок немножко запрем. Участковый, тот еще хрен с горы, к нам с недавних пор ни ногой, но если тебя случайно увидит, хайло поганое точно растопырит. А то и на хвост упадет… Я долго плескался в горячей воде. Глядя в осколок зеркала, поскоблил физиономию тупой безопасной бритвой. На всякий случай, смахнул усы.
Казачку я знал. Да кто из любителей пива не знал эту семидесятилетнюю коми-пермячку? Жила она по соседству с пивным павильоном, метрах в тридцати вверх по горе. А популярностью своей и гордому прозвищу была обязана домашней живности. Она разводила коз. Паслись они тут же, чуть выше «чепка». Наиболее колоритной фигурой в ее разношерстном стаде был старый козел Трофим, по прозвищу «Рэкетир». Когда в павильон завозили пиво, что случалось очень нечасто, посещал его и Трофим – так же как участковый – по несколько раз на дню. Окинув заведение тяжелым, похмельным взглядом, козел выделял из толпы кого-то одного и переключал свой взор на него. Знающий человек тут же ставил на пол перед ним недопитую кружку. Рэкетир опускал в нее свою узкую морду и неторопливо прихлебывал пиво. Потом снова смотрел, но обязательно на кого-то другого. На этот раз ему подносили целую папироску, или сигарету без фильтра. Удовлетворенный Трофим возвращался к осиротевшему стаду, задумчиво пожевывая табачок. Но беда, коль на месте козлиного «фаворита» оказывался какой-либо «лох». Выждав достаточное по своим, козлиным понятиям время и не получив ожидаемого, Трофим разгонялся и бодал своего обидчика – в зависимости от роста последнего: или в поясницу или под зад, но не уходил, а выбирал себе новую жертву и начинал смотреть на нее… Когда я вышел из душа, на столе, облагороженном чистой газеткой, была приготовлена выпивка и закуска: немного колбасы, порезанный шмат сала, хвост окуня горячего копчения и белый домашний хлеб. Возвышалась над этим великолепием трехлитровая банка с содержимым подозрительно розового цвета. – Ты не сомневайся, – пробасил тот, что постарше, перехватывая мой оценивающий взгляд, – у Казачки всегда самогонка хорошая. Она ее на лечебных травах настаивает или на лесных ягодах. И пьется легко, и «бьет по шарам» довольно-таки натурально, без всякой там, знаешь, гашеной извести или куриного дерьмеца. Если бы мне предстояло подробненько доложить отцу об этой случайной встрече, я бы снял со стены его кабинета репродукцию знаменитой картины Репина про запорожцев, ткнул бы пальцем в ухмыляющуюся рожу писарчука и сказал бы: – Вот! Поменяйте этот длинный нос на такой, как у нашего Жорки, то есть, на маленькую, аккуратную картофелину. Постригите писаря коротко, нарядите в драную телогрейку, а жестам придайте брезгливую осторожность опытного хирурга, надевшего стерильные перчатки. Это и будет старший знаток казачкиной самогонки. Его вроде бы Валеркой зовут. Если сгладить на том же лице все неровности и углы, наложить на него печать угрюмой настороженности, то получится второй кочегар – скорее всего, младший брат Валерки – молчун и ворчун от природы. Дежурный стакан со словами «год не пей, два не пей…» вынырнул из широкой Валеркиной ладони. Меня дважды уговаривать не пришлось. Выпивка – хороший повод приналечь на закуску. Я и не помню, когда в последний раз ел. Вроде бы, вчера. Гостеприимные мужики поддержать мой почин категорически отказались. Ограничились тем же черным свежезаваренным чаем. Отнекивались они тем, что ждут из города каких-то гостей. Причем, при упоминании о гостях, их лица особой радостью не светились.
Подобный демарш со стороны потенциальных собутыльников меня, признаться, несколько озадачил. Но, как говорится, хозяин-барин. – Слушай, – как бы продолжая начатый без меня разговор, загорелся Валерка, – тебе или кому-нибудь из знакомых, или ребятам на корабле «жигулевская» резина не нужна? Я с интересом воспринял перспективную тему: – Мне нет, на автомобильной свалке затарился насколько возможно. Ребята – те тоже не поленились. А вот парочку камер на «запаску» куплю с удовольствием. А что? Плохонький, но вариант: если, допустим, хорошенько замаскировать водорослями и плавником небольшой надувной плотик и плыть на нем, маскируясь за тенью берега, то можно будет, наверное, добраться до Кольского моста. А коль повезет, проскочить и дальше. Все лучше, чем спотыкаться в потемках по бездорожью… – Э-э-э, – словно бы в пику моим мыслям зло протянул молчаливый ворчун, – вот где теперь теи камеры! И сделал широкий скругленный приглашающий полюбоваться жест. – Вот, – показал он, – заказы потребителей, а там, в уголочке, как раз весь обменный фонд. Только теперь я заметил в дальнем углу котельной какое-то разбитое оборудование, а немного поодаль – две кучки жирнющего пепла… История, по нынешним временам, обыденная. Оба моих новых знакомых вместе со сводным братом открыли кооператив «Вулканизация». Арендовали помещение, закупили в таксопарке оборудование и все необходимое для работы. Круглая сумма разошлась по волосатым лапам. Тех кто попроще, хорошо «укололи шилом». Одна только регистрация в копеечку обошлась. Витьке с Валеркой пришлось продать свои «тачки». Думали: обойдутся пока на троих Мишкиной, а там, Бог даст, как-нибудь заработают. – Так вот, – с угрюмой ожесточенностью плевался словами Валерка, – сегодня зарегистрировались, а назавтра уже «гости» со стороны: – Бабки гони! Я один в котельной тогда был: – Нет, – говорю, – денег. Не заработали еще. А там лысый такой: – Верю, – усмехается, – что нету. Но завтра, в это же время, чтоб были. Десять штук! Рассказал я про этих гостей братанам. Те сразу и не поверили. Мишка орет: – Ах, я Афган! Ах, я спецназ! Ну, я-то уже наслышан, чем подобные визиты обычно заканчиваются. Уговорил Витьку, предупредил участкового и ломанулись мы с ним в Мурманск. По знакомым, по родственникам денежки занимать. Мишке сказали, чтоб дома сидел, в котельную не вздумал соваться. Так он разве послушал? А машина, знаешь, когда не совсем твоя… если забарахлит, пока разберешься… Короче, опоздали мы к назначенному сроку. На полчаса, всего-то и опоздали, а они, суки, пунктуальными оказались. Мишке показали такой «Афган», что до сих пор в травматологии лежит. В котельной все, что ломалось – сломали. Все, что горело – сожгли. – А участковый что? – удивился я. – Его же, как человека, предупреждали? Ничего не видел, ничего не слышал? – Да тот участковый, – презрительно сплюнул Витька, – ему бы только с самогонщиками воевать, с теми, кто не наливает. «Не моя, – говорит, – компетенция». Обращайтесь, мол, в отдел по борьбе с бандитизмом. Как будто мы люди серые и не знаем, что такого отдела и в помине не существует! – Думаешь, он, гад, не просек, что мы до Казачки за самогонкой ходили? – вторил ему Валерка. – Уж, на что человек выпить на халяву сам не свой, а вот увидишь, сюда – ни ногой! Хитер, гад! Мне стало еще легче. – А если сегодня они не приедут? – осторожно поинтересовался я. – Дорога из города вся перекрыта. – Такая катавасия у нас не впервые, – братья переглянулись, – но тех, у кого местная прописка и туда и сюда пропускают. Мой сосед, кстати, недавно вернулся из города. – Одно дело сосед, а другое – бандиты. Или они тоже местные? – Им-то какая разница! Могут за пять минут любую справку нарисовать. – Платить будите? – Чем? Чем платить?! – Валерка даже не говорил, кричал. – С людьми, с заказчиками рассчитаться, – и то не хватит! Если заявятся, так и скажу: берите, хлопцы, все что осталось от кооператива, вот лицензия и флаг вам в руки, дальше как-нибудь сами. – А что за козлы? – я, наконец, подобрал определение поточнее. – Молодые, постарше? Может имена, клички какие-то называли? – Да черт его знает! Говорили, что, мол, «котовцы»…
– Врут! – это я точно знал. – Старый Кот никогда себя не афишировал, неужто, другим позволит? Кто в Мурманске и Коле на слуху? Сашка-Малыш, Мордан, Петя-музыкант, ну, может еще Шлеп-нога. А Кот – это для внутреннего потребления. Да и старый он человек, ему лишняя слава ни к чему. – Знаешь его? – в голосе надежда и безнадега. – Даже не знаю, как вам сказать… ну, насколько может знать Кота человек не из их кодлы? – ответил я вопросом на вопрос и пояснил, – встречались пару раз, даже вместе выпивали. Не по делу, не по моей или по его инициативе, просто случайно так получилось. – Жаль, – помрачнел Витька. В голосе осталась одна безнадега. – Что «жаль»? Я бы на вашем месте тут не сидел, не ждал у моря погоды, а ехал в Мурманск искать Кота. Пусть сам разберется. – И что мы ему скажем? – удивился Валерка. – Мы к этим блатным с какого бока, чтобы у них справедливости искать? Так вам, скажут, и надо! Платите еще, да побольше!
– Как это с какого бока?! – возмутился я. – Вас же эти козлы к ворам приравняли! У них ведь как: торгуешь наркотой, спекулируешь водкой, кидаешь валюту, содержишь притон, девочек поставляешь богатым клиентам – плати в «общак»! А если «плати», то как без права на «разбор полетов»? – Все равно. Ворон ворону глаз не выклюет. У блатных законы для своих писаны. А человека со стороны враз без штанов оставят! Мне оставалось пожать плечами. – Книг начитались про «воровское братство»? «Калину красную» посмотрели? Про ваш случай там тоже написано? Приходят сытые, хорошо одетые морды к мужику от сохи, отнимают последнее, чтоб загнать в нищету? Я на зоне никогда не был, врать не буду, но с хорошими людьми, что шкурой своей испытали неволю, говорил откровенно. Мой одноклассник Юрка случайно по малолетке, срок схлопотал. Потом, правда, в систему вошло у него это мероприятие. Когда впервые откинулся, пришел он на вечер встречи выпускников. Посидели, пообщались. Разговор, помню, все вокруг зоны крутился, в моде была тогда «воровская тематика». Что ему перед нами рисоваться? Говорил откровенно: не дай Бог никому из вас хлебнуть казенной баланды! Если бы, говорил, все было настолько красиво, да романтично, откуда появились бы вокруг «сучьи зоны»? Нет, говорил Юрка, более жестокого, продажного, трусливого и подлого мира, чем воровской мир. И если живут в этом мире еще по каким-то понятиям, только потому, что все вместе и каждый по отдельности опасаются за целостность своих жоп… – Это верно! – смеясь, согласился Валерка. – Если бы каждый чиновник знал, что за взятки, растраты, воровство, превышение должностных полномочий… а то и за простое притеснение рядового гражданина его не просто с работы снимут, а будут всем электоратом в задницу драть, и чем выше уровень власти, тем больше народа примет в этом деле участие, у нас бы давно не только коммунизм, что хочешь бы построили! – Правильно понимаешь! – я с трудом нащупал нить дальнейшего повествования. – Так вот, для того, чтобы воровские законы в масштабах страны соблюдались и на воле, и в зонах, чтобы самый последний «петух» имел не только обязанности, но и хоть какие-то права, это болото и выделяет из своей среды личности. Именно личности, с качествами, без которых не обойтись ни одному уважаемому руководителю. Это честность, порядочность и справедливость. По-своему, по-воровскому, но честность, порядочность и справедливость. Их не боятся, их боготворят. А боятся законов, на страже которых поставлен «законник». – И Кот такой? Я кивнул. – Знаешь, как его отыскать? – Человек – не справедливость. Его-то отыскать можно… – Слушай, – предложил мне Валерка, – тебе ведь все равно в город нужно. Поехали с нами, а? – Мужики, я же не местный, меня точно не пропустят. – Пропустят! Я за тебя Мишкин паспорт предъявлю, они и не отличат. Мы с Витькой года два, как тебя приметили. Еще когда селедкой ваши мужики у магазина торговали. Во, – еще Витьке говорю, – как парень на нашего Мишку похож! Жаль, что ты сейчас усы сбрил, а то бы точная копия… Честно говоря, я знал, что все примерно так и произойдет. Была какая-то внутренняя уверенность. Потому и не форсировал разговор и старался даже отдалить, а то и совсем разрушить удачный для меня исход событий. «…Если бы ты смог только представить, сколько людей на земле родилось и сколько еще родится, только для того, чтобы вовремя поддержать тебя!» – говорил дед в ночь перед Посвящением. Вот Мишка… неужели вся данность его только в том, чтобы родиться похожим на меня? Неужели и эта встреча предопределена, и мы лишь барахтаемся в тончайшей паутине, величайшей среди причинно-следственных связей, многократно дублирующих друг друга? Неужели и я не живу, а меня ведут по ниточке, именуемой судьбой? И тут в памяти опять зазвучал спокойный успокаивающий голос: – Не отчаивайся. Придет и твой вечер. Ты снова вернешься сюда и согреешься дымом костра. А потом пройдешь новое Посвящение, обретешь свое звездное имя и все, что утратил теперь. Даже больше. Я дарю это утро, как сон. Ты будешь часто видеть его, верить ему и не верить, и просыпаться, чтобы забыть. Но когда-нибудь вспомнишь все. И те, чьи факелы опять запылают в пещере, будут вести тебя к этому дню, к обретению истины. А я буду одним из них. Да помогут тебе Звезды. Где ты сейчас, дед? В которой из вероятностей?
…На старенькой раздолбанной «Ниве» мы, почти без помех, добрались до города. Пару раз останавливались сами – выставляли и регулировали трамблер. Да еще один раз, уже на Кольском мосту, нас остановила милиция. Паспорт у меня теперь был, а против паспорта не попрешь! Покрутили документы в руках, поинтересовались, зевая, дальнейшим маршрутом. Напоследок задали три вопроса: у кого покупали такую хорошую самогонку, сколько стоит пол литра и как сделать так, чтобы им продали тоже? На том отпустили. Даже обидно! – строил, строил самые невероятные планы, а вышло все обыденно, просто и скучно. Как будто в прошедшей жизни. Когда Витька вырулил на Кольский проспект, я налил полный стакан и сказал: – За удачу! Теперь, брат, все прямо и прямо. Валерка мой тост поддержал, а младшему сегодня нельзя. Он все равно молчун, пускай шоферит! Окруженный «каменными джунглями» деревянный жилой массив, длинным языком изогнулся от памятника мурманскому Алеше до «конечной» троллейбусного кольца. В свое время, его чуть было, не отключили от всех систем жизнеобеспечения. Переселение населения в новые микрорайоны, выросшие на «Горе Дураков», приняло необратимый характер. Традиционные «отвальные» с массовым мордобоем, справлялись уже не подъездами, а целыми домами. Но грянула перестройка и оставила все, как есть. Куда-то сгинула техника «ломать – не строить», оставив на память о себе горы порушенного хлама. В районе, и раньше не отличавшемся чистотой, вдобавок ко всему, прибыло бомжей, прочей полублатной залетной рвани. И местные аборигены, отчаявшись выпить на радостях, пили уже с горя. Единственный в районе пивбар без названия, с незапамятных времен работавший лишь для своих, стал наполняться незнакомыми рожами. Для Сашки Мордана это было крушением всех канонов. Последней сюда повадилась малолетняя «шелупонь». Не те отморозки, что варят в ночных горшках свое вонючее ширево, а другие, покруче, так называемые «качки». Эти детишечки знали, чего хотят. Сначала трясли старушек на местных стихийных рынках, а когда немножко оперились, открыли подпольную лотерею, до боли напоминавшую лохотрон. Дальше – больше: «качки» обложили налогом ларечников, мелких кооператоров и вплотную подобрались к «крышеванию». Дошло до того, что они избрали пивбар, который Сашка считал своим вторым домом, местом отдохновения от трудов праведных. Здесь «забивались стрелки», делилась прибыль, планировались новые безобразия. Сюда приносили большие деньги обложенные налогом кооператоры. По отношению к старожилам, новые завсегдатаи вели себя непочтительно. Имидж Мордана, как авторитета местного значения, стремительно давал трещину. Но он никогда не работал по мелочам и долгое время сидел, как рыбак в ожидании клева, наблюдая за постепенным строительством финансовой пирамиды. Потом пришло время вспомнить старое ремесло. Еще бы! Неправедно нажитый капитал концентрировался прямо на глазах и тратился без счета. Впрочем, откуда бы знать этим, задыхающимся от собственной безнаказанности, недоноскам, что такое деньги? Они, отродясь, ничего, тяжелей пивной кружки, в руках не держали. И в «общак» никогда ничего не платили. Скорее всего, даже не знали такого слова. Поэтому Мордан волен был поступить с ними, как с рядовыми «лохами», то есть по своему личному усмотрению. Седовласого дядьку и его пожилых собутыльников отморозки не только не опасались – вообще не обращали внимания. Поэтому работалось весело и легко. Не нужно было даже придумывать повод для драки. Достаточно было сделать культурное замечание: «Ребята, мол, как не стыдно? Не материтесь, не шумите, не безобразничайте. Здесь отдыхают взрослые люди». Норовистые петушки заводились с полоборота. И тогда Сашка трудился, не покладая рук. Если раньше каждый его удар по почкам заменял кружку пива, то теперь – литра два с половиной. Будущее страны, пройдя через мозолистые руки старших товарищей, окончательно теряло лицо и содержимое кошельков. А Мордан подсчитывал выручку и щедро выплачивал заведению «за причиненный ущерб».
После нескольких таких «занятий по этике», наиболее отмороженные представители нового молодежного движения, нагрянули на Сашкину хату. Они хотели выразить свой протест, имея на руках два пистолета ПМ, обрез охотничьего ружья, четыре довольно приличных ножа и примитивный кастет. Ножи и кастет, за ненадобностью, Сашка выбросил на помойку, а три ствола с благодарностью принял. Тех же, кто не умел ими пользоваться, строго по очереди, отпетушили его «торпеды». Зафиксировав всю процедуру на видео, Сашка посовестил незваных гостей и посоветовал им на прощание никогда больше в этот район «ни ногой». Иначе, в следующий раз, они «так легко» не отделаются. Как итог, в оставшемся без присмотра хлопотливом хозяйстве, Мордан стал надежной и в меру справедливой «крышей». Посмотрев на него, никому и в голову не придет, что этот человек может быть очень опасен. Тут и возраст под сорок, и фигура далеко не бойца. Телосложением своим, Мордан напоминал статую старика из мемориального комплекса «Хатынь» – столь же непомерно широкие плечи, плоская грудь и тощие длинные руки. Лицо его в крупных оспинах, было всегда благодушно. Внушал, правда, некоторые опасения лоб – промежуток между кустистыми белесыми бровями и седеющим непокорным «ежиком» был не толще корочки букваря. Но этот недостаток перекрывали глаза: огромные, светло-карие, в зеленую крапинку. Боксерская карьера Сашки Ведясова, известного в узких кругах, как «Мордан», или «Мордоворот», была сродни кратковременной вспышке на солнце. Апофеозом ее стал канун Олимпийских игр в Мехико. Тогда его, курсанта второго курса Ленинградского Арктического училища, пригласили «поработать грушей» у великого Валерия Попенченко. Сашка работал в открытой стойке, до сантиметра чувствовал дистанцию, двигался по рингу в сумасшедшем и рваном ритме и обладал нокаутирующим ударом с обеих рук. Следовательно, именно он наиболее полно соответствовал образцу вероятного противника. Это и предопределило выбор главного тренера сборной страны. Во время совместных тренировок, юный атлет лишался права на ответный удар, чтобы случайно не травмировать лидера сборной перед ответственными соревнованиями. Впрочем, и у Попенченко не очень-то получалось реализовать свое «полное право». Крепко попало Мордану только однажды, после ночного кутежа в стрельнинском баре «Бочка». Тем утром его не спасла ни техника, ни реакция. Но все эти «издержки производства» с лихвой компенсировались осознанием собственной необходимости, причастности к важному государственному делу и, самое главное, – четвертаком наличными. При курсантской стипендии в шесть рублей, это была очень солидная сумма. Закатилась карьера Мордана тоже в пивбаре. Кажется, в «Вене» на Староневском. Это случилось после громких побед его бывшего спарринг-партнера, которые Сашка на радостях и обмывал. Как часто бывает, кто-то что-то не так сказал, завязалась драка. И надо же такому случиться, что подвернулся ему в качестве «груши», окончательно приборзевший депутат Ленсовета. На суде Сашка Мордан не юлил и не изворачивался: – Был? – Был. – Бил? – Бил. – И ты получи!Депутат слег в спецбольницу, а Сашка долгих четыре года ставил удар в мурманской зоне на Угольках. Он вырубал на спор самых здоровых хряков из подсобного хозяйства колонии. Так пивбары и стали вехами в его непутевой жизни, а бокс – традиционной темой для долгих застольных бесед.
