355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Борисов » Последний хранитель (СИ) » Текст книги (страница 12)
Последний хранитель (СИ)
  • Текст добавлен: 21 апреля 2018, 08:00

Текст книги "Последний хранитель (СИ)"


Автор книги: Александр Борисов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Глава 12

В тени небольшого сквера я выждал последние три минуты. Наконец, из дверей ресторана вышел Мордан. Он стоял, как памятник на пьедестале из сбегающих вниз широких ступеней, нервно курил и посматривал на часы. Конспиратор хренов! С максимально возможной скоростью я покинул свое убежище. – Все тип-топ, – прошептал Сашка, пропуская меня вперед. И тут же прикрыл со спины. За спиной загремели многочисленные запоры. Гоп-компания веселилась за служебным столом, на котором официантки обычно выписывают счета. Столик стоял очень удобно. Все рядом: кухня, раздаточная и узкий коридор с широкими амбразурами, граничащими с буфетом. А в конце коридора, направо – грузовой лифт, обслуживающий «выездные» буфеты на этажах гостиницы. Уставшие официантки отрабатывали «сверхурочные» – вежливо пили водку вместе с Лепилой и внимательно слушали его похабные песни: «А девчонка-егоза Ухватила его за Золотистый, шелковистый, Словно девичья коса-а…» Художник был очень доволен жизнью. Что ж, заработал! – Ключ от номера у тебя? – спросил я Мордана. – Пока у Лепилы. – Забери, а потом проводишь меня до служебного лифта. Мы с Сашкой вышли на втором этаже. – Этот воздух уже пахнет кровью, – сказал я ему, – а скоро запахнет ментовскими сапогами. Не дай Бог, кто-то в конторе прознает, что ты был со мной – легкой смерти не жди! Расстанемся здесь. Сходи, открой номер и оставь ключ в замке, изнутри. Уходить буду через окно. Все что нужно, предусмотри, а потом убегай. Хватай за загривок Лепилу и всех, кто меня здесь сегодня видел. Клофелина для баб не жалей. Им будет лучше, если проснуться не с теми, с кем сегодня ложились в постель. Сашка затопал вниз по ступеням, а я направился к следующему лестничному пролету, подальше от шахты основных пассажирских лифтов. Там дверь была без стекла, она открывалась сравнительно тихо. На верхние этажи лучше подниматься пешком. Время не экономят, если нужно подумать, сосредоточиться и настроить себя на обостренное восприятие мыслей извне. Ключ от шикарного «люкса», который согласно строжайшей инструкции, давался на руки исключительно работникам Центра, был у меня в рукаве. В случае чего, его я использую в качестве кастета, а сделанный под дерево набалдашник – вместо гранаты. Наверху хлопнула дверь. Зазвенело стекло. Я замер, прислушался. Кто-то, кажется, чертыхнулся, поднялся на пролет выше и снова шагнул в коридор. Наверное, пьяный. Теперь я продолжал восхождение, прижимаясь спиною к стене. Тишина все больше отдавала приторно-сладким запахом крови. Я сунул ключ в боковой карман, осторожно нагнулся и нащупал за шнуровкой ботинка заботливо отклетневанную рукоятку шкерочного ножа. Она привычно легла в ладонь. В воздухе сталкивались и звенели обрывки человеческих мыслей. Кого-то душил похмельный кошмар, ему было тревожно и жутко. Где-то в районе девятого этажа снова раздался неясный шум. Кажется, там что-то тащили волоком. Часы показывали без четверти два. Через пару минут все стихло. На седьмом этаже я остановился: обе створки стеклянных дверей, ведущие в коридор, были открыты, и надежно расклинены. Кто-то заботливо постарался. Не по мою ли грешную душу? Кажется, нет – отсюда наверх уходили две черных прерывистых линии, скорее всего, оставленных краями каучуковых каблуков.Такую неудобную обувь конторские никогда не носили. Значит, это не наши. Впрочем, кто теперь «наши»? – Сашка Мордан? Тащили, скорее всего, покойника – раненых так не трелюют: будет орать. А эти все сделали тихо. Хоть и тяжеловат был, сердешный – следы надежные, четкие. И крови в нем было много, – думал я, глядя на небрежно затертые, бурые пятна. Знакомая дверь была напротив и чуть слева. Доставая ключ, я был почему-то уверен, что никого из живых там уже не увижу. Замок приглушенно плюхнул. Я толкнул дверь плечом и сразу же поскользнулся на мокром от крови пороге.

В прихожей было темно. Огромный холл освещался единственной лампочкой в разбитом плафоне настенного бра. Было тихо. В туалете мирно журчала вода. Здесь никто ни о чем не думал. Разумеется, кроме меня.

На временном всплеске я пересек зал. Заглянул во все три спальные комнаты. Кровати были заправлены, белье накрахмалено. Судя по всем признакам, новые жильцы еще ни разу не спали на них. В небольшом кабинете, что между спальнями, за столом, накрытом для ужина, тоже еще никто не сидел. Сигарет в этом меню не было, а жаль! Моя пачка давно опустела, а спросить пару штук у Мордана, я как-то не догадался. Обе пепельницы были чисты, как и ведро в прихожей. Даже окурком не разживешься! Откуда же кровь на полу? Следов жестокой борьбы не наблюдалось нигде. За исключением настенного бра, все было цело и невредимо. Место среза на красном плафоне было покрыто тонким налетом пыли. Скорее всего, его повредили давно – кто-то очень неосторожно включил свет. Тогда все случилось в прихожей. Первыми здесь появились «гости». Они подобрали ключ под хитрый замок, или каким-то иным способом застали хозяев врасплох. А потом перебили всех из засады. Где же тогда трупы и есть ли среди них Жорка? Три обезглавленных тела были свалены в ванну. Судя по вывернутым карманам и распотрошенной одежде, после смерти их очень тщательно обыскали. Трупное окоченение едва началось и лужицы крови на истоптанном кафеле еще не покрылись морщинистой пленкой. Когда я заходил в ресторан, они были еще живы – все три «героя-подводника», которых совсем недавно я так ненавидел. Их отсеченные головы были небрежно упакованы в полиэтиленовые пакеты, и свалены в раковину умывальника. Значит, за ними должны прийти. Ну, что ж, тогда мы подготовимся к этой встрече. Я слегка ковырнул ножом краешек приметной кафельной плитки. Преодолевая сопротивление, потянул ее на себя. Крышка щелкнула и раскрылась. Я набрал на замке нужные цифры и снова захлопнул ее. Зеркало выдвинулось из стены ровно на десять секунд. В тайнике стоял мой старый знакомый – потертый коричневый кейс. Больше там ничего не было... Давным-давно, будучи курсантом пятого курса питерской мореходки, я стоически нес вахту помощника дежурного по училищу. На другой стороне стола дремал капитан Замчалов, которого все почему-то звали «Леня Фантом». Его мощный кулак крепко сжимал граненый стакан с «Карабахским» вином. Стояла ранняя осень – пора приемных экзаменов. На проходную с разных концов страны стекались абитуриенты. Почти у каждого с собой «что-то было». От изъятого в процессе досмотров спиртного, прогибался пол КПП. И я без сожаления спаивал излишки своему непосредственному начальнику. И тут зазвонил телефон. Ну, конечно, что еще может быть срочное в этот поздний воскресный вечер? – В «Крупской» наших бьют! – раздался задыхающийся голос нашего «старшинского прихвостня». – Кого бьют? – решил уточнить я, уже догадавшись «кого». Чуть было не брякнул: «Так вам и надо!». Трубка на том конце провода грохнулась обо что-то железное. С моей стороны в ней угадывались отдаленные, но хлесткие щелчки по «хлебалу». И тут я нарвался на трезвый взгляд дежурного офицера. – Сказано тебе «наших»! Какая разница, кого лично? Пусть он дерьмо, но форма-то у всех одинакова? Созывай ребятишек. Я ничего не слышал. Находился в жилом корпусе и принимал увольнительные. Вот тогда я и понял, что такое честь флага. Коллег моего отца, усталых и обозленных, атаковали по подлому, со спины, когда они освобождались от верхней одежды. Простите меня, братцы! Я пошарил в осиротевших карманах камуфлированных бушлатов и уже в ближайшем из них обнаружил початую пачку «Мальборо». Насколько я помню, этот сорт курил Стас. Я достал его сигарету, щелкнул его зажигалкой, вдохнул в себя легкий дым ароматного табака. И только теперь до меня дошло: а я ведь пришел сюда, чтобы его убить!

Я стоял в полутемной прихожей, перед запертой входной дверью и одну за другой курил сигареты Стаса. Мне было о чем подумать. Куда, например, подевался Жорка? Может, это его волокли на девятый этаж? Да нет, не похоже. Покойник слишком тяжел и обувка, опять же, не та. Может, он забронировал какой-то другой номер? – опять не страстается! Стол накрыт всего лишь на три персоны, а Георгий Романович никогда не отрывался от коллектива. Как это скучно – ждать! Попробовать, что ли, позвонить в Питер? Нет, этому телефону я не мог доверять. Квадрат, помнится, намекнул, что он стоит на прослушке… Вот те раз! И как же я раньше не вспомнил этого?! «Ты в этот номер не вздумай кого-нибудь привести, – сказал, Виктор Игнатьевич, когда я впервые здесь поселился, – пять минут не пройдет – нагрянут с облавой хлопчики из подвала. А краснеть за тебя опять же придется мне…» Это что ж получается, под контролем весь номер?! Почему же тогда никто не услышал, что здесь произошло? Неужели даже Контора несется без руля и ветрил, и работает против своих? Впрочем, после того, что случилось с отцом, ничего нельзя исключить. А если не Контора, то кто? На прямое противодействие Центру могли пойти только очень компетентные и очень влиятельные люди. Кто они и какие цели преследуют, не имело сейчас ровно никакого значения. Как говорил дед, «пока что мы сами за себя». Позднего посетителя я обнаружил заранее, по запаху его мыслей. Они пахли кровью. Пока человек топтался под дверью, я успел срисовать из его воображения несколько четких картинок и надежно настроился на свой временной максимум. Все произошло медленно и лениво: долгий, разнесенный во времени рокот проворачиваемого ключа... ползущая в сторону дверь… большая синяя сумка в появляющемся нешироком проеме… Человек помнил, что пол прихожей в крови, он пытался перешагнуть застывшую лужу, чтобы не испачкать подошвы сапог. Я убил его, как убивают муху – почти машинально: без злости, сердечных переживаний, без особых усилий. Просто взял и ударил в кадык напряженными пальцами правой руки. Бородатая голова отделилась от позвоночника, опрокинулась за спину и повисла на узкой полоске кожи, как небольшой рюкзачок. Он умер прежде, чем успел удивиться – смуглый кареглазый мужик в кожаной куртке, синих джинсах и черных сапогах «дутышах». Внешне он был очень похож на русского, но, судя по акценту, даже не славянин.

Его мозг еще продолжал жить и даже выдавать информацию: все мысли сомкнулась на пестром калейдоскопе предсмертных воспоминаний, сопровождавшихся словами на непонятном мне языке. – Ариф! – кричала моложавая женщина на прожаренной солнцем горной тропе, – Ариф! Так его, наверное, звали – Ариф. Он еще и не начал падать, автоматически завершая последний обдуманный шаг. Ослепительно-белая кость позвоночника, мраморный срез мяса и мышц, увязший в грудине, аккуратный кружочек гортани – все это еще не было испачкано кровью. Я подхватил его поперек талии. Нас догоняли заплутавшие во времени звуки: треск расползающейся под пальцами кожи, густой хруст деформированных ударом аорты, гортани, мышц и хрящей. Чуть раньше, чем он захотел упасть, позвоночник на срезе хрустнул, и зазвенел. Пальцы саднило. Казалось, ладонь моей правой руки густо покрыта липким противным налетом. Затаскивая Арифа в ванну, я, вдруг, подумал: на временном максимуме эту голову можно было отрезать обычным листом бумаги. Я бросил мертвое тело сверху, на общую кучу. Так, чтобы при обыске не испачкаться самому. Долго и тщательно мыл руки, вытер их о штаны. В зеркале, невинно взиравшем на душегубство, я вдруг увидел как из начинавшей вырастать гортани Арифа, вместе с выдохом вышли пары с первыми брызгами крови. Где-то рядом витала его душа. Когда-то Ариф был левшой. Заточка сидела в левом его сапоге, а «Беретта» с глушителем – в кобуре под правым плечом. Я перевернул его тело на спину и обыскал. Ни бумажника, ни документов там не нашел. Две скомканных сотни, да тощая пачка долларов лежали в «нажопном» кармане. Не густо! Если я собираюсь зарабатывать на жизнь новым для себя ремеслом, при столь нищих уловах придется хорошо попотеть. Запах крови становился насыщенней, нестерпимей. Пропустив это дело мимо внимания, я сдуру полез в нагрудный карман добротной итальянской рубашки. И, вроде, не зря – рука натолкнулась на плотный прямоугольник… и тут!!! Кажется, в роду у Арифа кровь принято смывать кровью. И он это сделал столь энергично, что не только рука – весь правый рукав моей замшевой куртки покрылся дымящейся жижей, липкой и вонючей до тошноты. От неожиданности я втиснулся в привычные временные рамки. Не блевать же со скоростью пули? – раковину разнесешь.

Мой организм и горло Арифа издавали примерно одни и те же звуки. «Отстрелявшись», я с наивозможнейшим тщанием пробовал застирать рукав в холодной воде, но бросил это занятие когда окончательно понял, что бесполезно.

Впереди было много работы. Плотный кусочек картона нес в себе ценную информацию. Это была гостевая карта клиента гостиницы. Судя по номеру, указанному в ней, коллекционеры отрезанных голов жили этажом выше. Я перебрал в памяти картинки из сознания убиенного и получил о номере общее представление. Стандартная четырехместка. Слева от прихожей санузел, направо душ. Там, кстати, ожидает эвакуации, спеленатое казенными одеялами и перевязанное веревками, мертвое тело их уважаемого товарища, которого, умирая уже, завалил Стас ножом НРС. И тут зазвонил телефон. Почему, интересно, он молчал все это время? – в городе продолжается поисковая операция с привлечением сторонних подразделений. Все это требовало оперативного вмешательства и координации. Так что доклады с мест об изменяющейся обстановке должны были поступать много чаще. Как минимум – через каждые полчаса. Я не стал разбираться: кто звонит и зачем звонит. То ли это осиротевшие бойцы соскучились по начальству, то ли подельники Арифа таким сложным образом торопили гонца? Впрочем, убрал я его достаточно оперативно – поводов для беспокойства у его товарищей по оружию возникнуть пока не должно. Шкерочный нож и заточку я рассовал за шнуровки ботинок, а «Беретту» убрал в коричневый кейс – в рукопашном бою пистолет больше шумит, чем работает и будет только мешать. Испачканную кровью, синюю сумку Арифа я пинком отшвырнул в дальний угол прихожей. Прикурил последнюю сигарету, взял «пожитки» и выглянул в коридор. Ключ, которым Ариф открывал номер, так и остался торчать снаружи. Я провернул его на два оборота, да так и оставил. Не стал даже стирать отпечатки пальцев: одним больше – одним меньше.

На лестничной клетке было пустынно и тихо. Черные полосы, оставленные каблуками «уважаемого человека», вели наверх, на восьмой этаж. Ворс ковровой дорожки мягко глушил шаги. Нужная дверь с номером 822 была чуть приоткрыта. За ней кипела дискуссия. Я спокойно вошел в прихожую, нажал на «собачку». Замок лязгнул, как затвор автомата. Но, хозяева, по-моему, этого не услышали.

Если память Арифу не изменяла, людей в этой четырехместке должно быть еще шестеро, не считая покойника. Но спорили они за десятерых. Судя по тому, что языком для общения был избран «великий могучий», здесь собрались «дети разных народов». Все они очень спешили. Еще бы! Нужно было «рвать когти», но задерживал их не только гонец с головами. Весь сыр-бор разгорелся вокруг мертвеца и планов его эвакуации. Что делать, – спрашивали одни, – если работники гостиницы или милиция, или и те и другие, сделают попытку задержать их в вестибюле гостиницы с казенными одеялами, в которые упаковано тело уважаемого Хасана? Не лучше ли оставить его здесь? Будем прорываться с оружием, не оставляя свидетелей, – предлагали другие. – Внизу ожидает машина. На подходе еще одна. Нужно только дождаться Арифа и отправить его за огневым подкреплением. Третьи тоже считали, что нужно дождаться Арифа: пусть, мол, спустится вниз и попробует «кому надо» хорошо заплатить. Шестерка им, что ли, этот Ариф? – я даже обиделся за него. – Э-э, дорогой, кель манда! Что стоишь? – крикнул кто-то из них – заметил, наверное, шевеление за стеклами двери, ведущей в апартаменты. Ну, что ж, здравствуйте!

Трое участников шумной дискуссии разместились за небольшим столом. Они играли в карты на деньги. Еще двое курили, лежа в кроватях. Шестой сидел в левом углу рядом с телефонной тумбой, забравшись с ногами в белых носках, на мягкое кресло. Это был бритый наголо бородач в широких шикарных штанах, переливающихся оттенками синего в волнах электрического света. На спинке кресла лежал его бордовый пиджак, а на коленях – небольшой автомат с массивным глушителем. Бородач контролировал вход. От него исходила основная угроза. Реакция у него была потрясающей. Выучка тоже. Исправляя оплошность, бородач попытался упасть вперед-вниз, перехватить в движении автомат и еще в воздухе нажать на курок. – Мамая кэру! – мысленно крикнул он.Но я уже успел отодвинуться вправо, поставив между ним и собой бестолковых картежников. Они побросали карты и начали подниматься, но человек с автоматом все равно собрался стрелять.

Как в старом забытом сне, где я опрокидывал поленницу дров, моя правая рука резко выбросилась в его направлении, ладонью вперед. Бородач отшатнулся. Его, вместе с креслом, с силой швырнуло в оконный проем. Затрещала, ломаясь, деревянная рама, брызнули в стороны осколки стекла. Автомат отлетел в сторону. Наверное, этот несчастный на какое-то время вырубился. Он никак не отреагировал на то, что верхняя, более-менее целая часть стекла, влекомая собственной тяжестью, сначала медленно, а потом все более ускоряясь, ринулась вниз. Как гильотина, она с беспощадным хрустом отделила беспокойную голову от его широченных плеч. К тому, что было потом, лучше всего подошло бы вульгарное слово «мочить». Головы лопались, как перезрелые тыквы, прежде чем их носители успевали подняться на ноги и сообразить, что им сподручней делать: драться, или бежать. Я всех убивал, уже не боясь испачкаться. Одежда, руки, лицо и, даже, вспотевшие волосы – все было забрызгано вязким желе из крови, мяса и мозга. Они умирали в счастливом неведении, думая, что за все в этой жизни ими уже заплачено. Нет, мужики, это только прелюдия. Я приду в этот номер еще не один раз – совершу временную петлю и приду, чтобы спросить за все. И пусть это будет не эталонное время, а новая вероятность, вы мне не просто расскажете, а хором споете: кто из вас побывал на квартире отца, куда подевалась Наташка, зачем вы отрезаете головы и, самое главное, кто за всем этим стоит. Споете, перебивая друг друга потому, что несколько раз умирать страшно. Они еще не перестали думать, а я уже собирал трофеи. «Мамая кэру»… где-то я слышал это ругательство. Нужно будет спросить в следующий раз, что оно означает? В прихожей под вешалкой я обнаружил вместительную синюю сумку. Точно такую же, как у Арифа. Покупали, наверное, в одном магазине. Я побросал в нее деньги, документы и весь боевой арсенал: два автомата, два пистолета «ТТ» и четыре «Беретты», патроны в обоймах и россыпью, заточки, ножи-стропорезы, пластиковую взрывчатку – потом разберемся. Чтобы освободить от ноши правую руку, сунул в сумку и свой дипломат. Ключ от машины и водительские права на имя Насреддина Рустамова спрятал в боковой карман сочащейся кровью куртки. Уже на обратном пути я обо что-то споткнулся. В сердцах пнул ногой перевязанный бечевкою сверток, а из него, вдруг, посыпались деньги – пачки новеньких долларов в банковской упаковке. Сумку пришлось трамбовать ногами. – Это сколько же нужно поймать рыбы, чтоб заработать такие деньги? – спросил я у тела Насреддина Рустамова. Он, естественно промолчал. Прощальным взглядом я окинул место побоища и обругал себя за излишнюю эмоциональность. То же самое можно бы сделать тише и гораздо быстрее. Телефон хоть и упал, слава Богу, еще работал. Я позвонил на второй этаж. Никто не ответил. Наверное, Сашка послушался меня и ушел. Если так – вдвойне молодец. По смежной стене номера уже колотили. На улице завывала сирена. Пора и честь знать – загостился. Я поднял с пола понравившийся мне «Калаш», подогнал ремень под правую руку и пнул ногой хлипкий замок. Засады не было. Но этих двух я чуть не зашиб. Прямо под дверью, так и не решившись в нее постучать, что-то лопотала на своем языке парочка заспанных финнов. Мужик был в пижаме и ночном колпаке, а подруга его – в осеннем пальто, наброшенном на голое тело. Увидев мою свирепую рожу, мужик проглотил и язык, а дамочка плотней запахнула свое пальтецо и прикусила кулак. – Ду ю спик инглиш? – спросил я и повел «калашом», – чешите отсюдова на хрен. Здесь больше никто не будет шуметь. Их сразу не стало. Я прислушался, прозондировал окружающее пространство. По лестничной клетке поднимались бегом несколько человек. А зачем тебе так спешить, если ты не солдат? Впрочем, служивые были еще далеко, их агрессивные мысли были настроены на этаж ниже. Значит, как минимум, минуты четыре запишем себе в актив. Время нужно беречь – оно, как и я, устает. Коридор безмолвствовал. Он был огромен и пуст. Если кто-то здесь сейчас и не спит, то больше всего опасается за надежность казенных дверей. Я беспрепятственно дошел до самого служебного лифта. Он откликнулся сразу: засветилась красная кнопка, кабина медленно поползла вверх. Где-то на этаже отчаянно верещали протрезвевшие финны: – Мафия! В коридор выскочили двое в военной форме. Рванулись ко мне, доставая на ходу пистолеты. Наверное, тоже пришли по кровавому следу. – Стоять!!! Опоздали, братишки. Скрипучая дверь отошла в сторону, кабина присела, качнулась и медленно поползла вниз. Я выбрал третий этаж – хорошее число, три. Сбежал на пролет вниз, даже не представляя, куда приведет узкая служебная лестница. Ага! Все туда же! Вход в ресторан уже забран тяжелой решеткой, но слева от него, за невзрачной застекленной дверью, почему-то закрытой на ключ, ласкали мой взгляд таблички гостиничных номеров. Судя по ним, та самая, нужная мне, была где-то рядом. Шум за спиной нарастал – сверху поджимали преследователи. Я вышиб преграду вместе с дверным косяком. Короткий рывок – и я дома. Все было, как договаривались: номер открыт, ключ – в замке изнутри. Я провернул его на два оборота, и в то же мгновение дверь содрогнулась под напором тяжелого тела. – Беги, отморозок, беги, – ревел голос с той стороны, – только не вздумай сдаваться! Повинную не приму, убью при попытке к бегству. Кровь смывается только кровью. Что ж ты стоишь? – беги! Окно было распахнуто настежь, выход на козырек искусно задрапирован тяжелыми шторами. На подоконнике красовалась чекушка. На горлышко с «бескозыркой», как рецепт на склянку с лекарством, была нанизана бумажка с каракулями. С чего это Сашка вздумал, вдруг, пошутить? Не читая, я сунул записку в карман, слегка приподнял штору и вырвался на скользкий загаженный козырек. Что только сюда не бросали! Хорошо, хоть никто не додумался сходить по большому.

Бутылку, на которой, скорее всего, остались отпечатки Мордана, я изо всех сил запустил в ночь. Где-то там позади, под прикладами автоматов, трещала казенная дверь. На козырьке, как и во всем городе, хозяйкой была осень – златовласая леди с мерзким характером. Меня окатило струей холодной воды, льющейся с крыши. И я побежал, оставляя на память преследователям, следы своего грязного прошлого. В тусклом электрическом свете, вспыхнувшем в окне за спиной, они казались уж очень черными. Длинный гостиничный козырек нависал над проезжею частью улицы. В эту собачью пору машин на ней уже не было. (Или еще не было?) Из зашторенных окон универсама «Волна» пробивался наружу мягкий «ночной» свет. Ниже меня, в каптерке, лежа на топчане, охранник смотрел телевизор. Я выпустил всю обойму, целясь в экран: – А ну, поднимайся, служивый! Это был настоящий «Калаш», калибра 7,62. Стреляя с одной руки, в цель я попал со второй пули. Все остальные ушли «в молоко». Стрелять по окнам гостиницы я не рискнул. Там в каждом окне виднелись расплющенные носы. Пустой автомат, за ненадобностью, отшвырнул в сторону. Прыгать пришлось в пузырящийся мутный поток, несущийся с краю дороги. Приземлился легко, как учили, но тяжеленная сумка, у которой некстати оборвалась одна ручка, отбросила меня в сторону. Я заскользил лицом по мокрому дорожному полотну. В ногах смачно захлюпало. Одежда – хоть выжимай. Холодная струйка скатилась по позвоночнику – брр!!! Мне повезло. Все получилось вовремя и очень даже красиво. Над моей головой зажужжали, замяукали пули, смачно зацокали по асфальту. И падали они в то самое место, куда я должен был падать. Синие искры под фонтанчиками воды – никогда не видел такого! – Эй, вы там, наверху, бросайте оружие! Это крикнул разбуженный мною и очень рассерженный мент – охранник универсама. В развернувшейся спецоперации, он был явно не при делах, но, как лицо пострадавшее, имел полное право на сатисфакцию. Скорее всего, он спросонья решил, что это вооруженный грабеж и действовал по науке: маскируясь за выемкой центрального входа, выпустил несколько пуль в сторону козырька. – Свои, твою мать! – заорали на него с верхотуры, но все-таки залегли. – Свои сейчас по домам спят. А кому и «голубые» свои! – весело изгалялся «дубак». – Лежите, суки, не шевелясь! Я ведь на пятерку стреляю! – и выпустил еще несколько пуль. Меня он, кажется, не заметил. Я уже прополз под железными перилами ограждения на сухой тротуар, скрытый под козырьком и побежал, насколько возможно, ускорив время. Но это уже у меня получалось довольно хреново. Устал я, выдохся. В конце квартала и вовсе присел на корточки.

Измотанный перегрузками организм, забастовал. Непослушное время ускользало из-под контроля, принимало свои, привычные очертания. Застывшие на дороге огни вдруг задвигались рваным пунктиром. Из глухого, протяжного ропота начинали рождаться полноценно различимые звуки.

– Где он? Куда побежал?! За спиной кто-то тряс за грудки умирающего охранника «Универсама». Не повезло мужику – не на ту лошадку поставил.Я тенью скользнул за угол молодежной кафешки. На другой стороне улицы, за высокой чугунной оградой, зарастал забвением и бурьяном стадион «Динамо». Через этот забор пару минут назад, я, кажется, хотел перепрыгнуть. Дорога навлево вела в небольшой тупичок, зато с другой стороны открывались очень широкие перспективы: перекресток за перекрестком. На ближайшем из них возвышался памятник Анатолию Бредову. Это герой Великой Отечественной, повторивший подвиг Матросова. Прикрывая левой ладонью матерящееся лицо, он занес для броска связку гранат. А целил морпех в шикарное здание Мурманского обкома КПСС. Наверное, из-за этого казуса местные зубоскалы нарекли эту картину архитектурным комплексом «Бредовая идея». Шатаясь, я встал на ноги. Где-то здесь, на автостоянке, нужно искать голубую «восьмерку» бородача. Таких машин было две и стояли они метрах в тридцати друг от друга. Зеркальные стекла хладнокровно отражали неоновый свет реклам. – Эй, ты! – из-за опустившегося стекла проклюнулась бородатая рожа и рука с тлеющей сигаретой. – Подойди-ка сюда! Акцент был грузинский, с нажимом на гласные буквы. Ну, что тебе надо, кацо? – жил бы себе и жил! Возможно, ему показалась знакомой синяя сумка, или просто решил послушать свежего человека, пришедшего с той стороны. Я сделал вид, что ничего не расслышал. – Ты что, не понял? – повторил тот же голос с явной угрозой. – Не заставляй меня выходить из машины! Сигарету в его руке сменило вороненое дуло ствола. Я отправился прямо к нему, волоча по земле тяжелую сумку. Удивительно, мой нечеловеческий вид не вызвал у него подозрений. Во всяком случае, с оружием этот кацо обошелся очень уж вольно. Он почесал мушкой левую бровь. В машине сидели еще четверо. – Закурить не найдется? – спросил я довольно нагло. – Дайте ему, – разрешил бородатый. – Не в курсе, что там за шум и стрельба? – спросили из глубины салона, предварительно предъявив початую пачку «Бонда». Я кивнул утвердительно: в курсе, мол. И еще раз спросил: – Можно две? – Можно, можно! – зачастили со всех сторон. Я прикурил сигарету от окурка бородача, сделал две полноценных затяжки. – Хасана убили, Ариф в засаду попал, – пояснил я, как можно спокойнее и спрятал в карман трофейную сигаретку. – Насреддин с джигитами прорывается с боем. – А ты кто такой? Предвосхищая этот вопрос, я с силой вырвал из набалдашника ключ и сунул тому, кто держал пистолет. – Хасан перед смертью просил передать: в этом номере то, что вы ищите. – Сэмсот дэвятнадцат, – вслух прочитал тот и передал «деревяшку» товарищам сзади. Потом перевел глаза на то место, где только что был я, – э-э-э, а где клуч?! Если б они даже и знали, что передают из рук в руки гранату, оставшихся секунд им бы все равно не хватило, чтобы выскочить из машины. Зато я несся, как молодой, опять оседлав и пришпорив своенравное время. Когда их «восьмерку» начало множить на ноль, я не только преодолел нужные метры, но и надежно укрылся за постаментом памятника.

Шандарахнуло так, что Анатолий Бредов чуть не завершил свой роковой бросок. Когда последние железяки упали на землю, я вернулся к машине Рустамова. Она была внешне цела. Ее всего лишь швырнуло на проезжую часть, развернуло поперек трассы и опрокинуло на бок.

Я поставил ее на колеса, вынул из сумки автомат Насреддина и бросил на сиденье рядом с собой. Надежный движок завелся с пол-оборота. Звезды со мной, а значит – вперед, в ночь. На пересечении с Кольским проспектом в меня еще раз стреляли. Несколько пуль повредили стекло, обе фары, и левое зеркало. Я даже не шевельнулся. Погоня почему-то запаздывала. Наверно, у Жорки, если он еще жив, уже не хватает сил на что-то масштабное. Да и облава перестает быть облавой, если волк уже шагнул за флажки. Ночь и скорость. Скорость и ночь. Вдруг, впереди меня, прямо на «встречке» ожила серая тень. Прямо в глаза, с разворота, хлестанули мощные галогенки. Я вывернул руль в сторону, до предела выжал педаль тормоза и несколько раз отработал рулем, стремясь удержаться на мокрой дороге – не расслабляйся! Но «восьмеркам» в эту ночь не везло. Срезав два молодых деревца, раненая машина вылетела с края обочины и, уже погасив инерцию, влипла боком в каменное крыльцо какого-то магазина. Я потянулся за автоматом, но встречный автомобиль и не думал некуда ехать. Он продолжал спокойно стоять, там же, где и возник и, время от времени, придавливал дальним светом пространство за моею спиной. Е-мое, да это же красный «Опель-рекорд»! За рулем спокойно курит Мордан, рядом хохочет пьяный Лепила: А девчонка – егоза Ухватила его за-а… Дать бы им по башке! – Ты что, не читал записку? – удивился Мордан, выходя из машины. – Ого, автомат? – мне такой надо! Ну, ты даешь! Тачку-то где урвал? – Тачку? – переспросил я, отнимая у него сигарету, – тачку я хотел тебе подарить. Извини – не довез. – А я еще в гостинице думаю: надо линять, такой шум… – Шум говоришь? – переспросил я бездумно, обжигая губы о плавящийся фильтр. – Мог бы и догадаться, что это я возвращаюсь. Из-за спины Мордана появился силуэт человека. Он приближался ко мне, раскачиваясь из стороны в сторону. Так прихрамывал только отец. Не веря глазам, я всматривался в знакомые очертания. – Антон, ты сегодня себя очень нехорошо вел. Как я тебя зову, если ты ведешь себя хорошо? – Антон, Антошка, сынок, – сказал я своей памяти и добавил с мольбой, – не исчезай! Я столько людей убил сегодня… из-за тебя. – А как я тебя зову, если ты ведешь себя плохо?! – заревела, вдруг, тень голосом артиста Высоцкого. – Если плохо, тогда на «вы», – прошептал я, в надежде на чудо. – Как «на вы»? – хрипло спросил отец, обнимая меня за плечи. Боже мой, как же он постарел! Неужели в этих глазах есть место для слез? – Выблядок, – прошептал я и тоже заплакал.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю