Текст книги "Последний хранитель (СИ)"

Автор книги: Александр Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Последний хранитель

Пролог

Что может присниться человеку без прошлого? Рацион невелик, снова одно и то же. Я ползу по жухлой листве, изнывая от боли, инстинктивно сторонясь нахоженных троп. В правом боку саднит, в сапоге хлюпает кровь. Рукав камуфляжной куртки надорван в районе плеча, и цепляется за колючий кустарник. Все это я воспринимаю как данность, как условия некой задачи, которую мне предстоит выполнить. Это сон, но чувства реальны. Так оно когда-то и было.

Дом из белого кирпича я увидел со склона горы, когда осознал себя и в одночасье понял, что я – это я – существо, способное видеть, слышать и понимать. В сознание хлынул океан ощущений, запахов, звуков. Только в памяти было пусто. Ну, совсем ничего: ни смутных воспоминаний, ни даже набора простейших фраз, чтобы выразить свое отношение к миру, который мне активно не нравился. Тем не менее, на уровне зрительных образов я понял, что это дом, в который мне обязательно надо попасть и четко представил схему внутренних помещений.

Одежда на мне была удобной, но непривычной. Это я тоже успел оценить. И еще испытал легкое чувство досады, когда ничего, отдаленно похожего на оружие, ни при себе, ни рядом с собою не обнаружил. Лишь в нагрудном кармане куртки случайно наткнулся на квадратик плотной бумаги с изображением человека. Тоненький серп луны просвечивал насквозь хлипкое облако, но света в себе не нес. Было темно. Никаких неудобств по этому поводу я не испытывал – видел все до мельчайших подробностей, даже тонкий белесый шрам на правой щеке. И все, никакой другой информации.

Может, это подсказка? Может, стоит всмотреться в изображение, прислушаться к внутренним ощущениям? Ведь видел же я схему и даже прекрасно понял, что это такое. Я еще раз попробовал... ничего. Ничего не откликнулось ни в памяти, ни в душе. Серость.

– Опасность! – произнес механический голос.

Это слово пронзило меня насквозь, когда за спиной хрустнула ветка. Именно слово, а не реакция на него. Тупой удар по затылку – и темнота.

Звезды. Я вижу их ночью и днем, как будто бы принимаю парад планет из нутра огромного телескопа. Созвездие за созвездием вступают в границы светлого круга, забранного крупной решеткой. Устанешь, уронишь голову – звезды отражаются в миске с водой, которую приносит мне Аманат, если, конечно, есть у него на то настроение. Он опускает на длинной веревке старое оцинкованное ведро с заветной холодною влагой. Я принимаю его бережно, осторожно, стараясь ни капли не расплескать, не обрызгать случайно соломенную подстилку. Мне на ней спать, а ночью в горах холодно. На той же самой веревке меня поднимают вверх, «подышать свежим воздухом» в зачуханном деревянном сортире, или ведут в дом. Но в последнее время допросы случаются редко. Только когда приезжает доктор.

Еду мне приносят отдельно. В основном, это жидкая кукурузная каша и сухари. Готовят нам примерно на пятерых. Есть еще пленники в подвале этого дома. Это я знал еще до того, как впервые его увидел.

– Ты скоро, шайтан? – подает голос мой конвоир.

Аманат из тейпа карачой. Он правоверный мусульманин, настоящий джигит. Папаха, борода, автомат – все у него как положено. Аманат любит Аллаха. Любит так сильно, что печется о нем как о младшем брате. Такое впечатление, что без его, Аманата, поддержки, с величием у Всевышнего будет сильная напряженка. Отсюда и гордый взгляд, и привычка говорить с иноверцами, поминая себя в третьем лице: «Аманат знает», «как Аманат сказал – так и будет». Я жадно ловлю каждое его слово – пополняю словарный запас.

Ко мне это дитя природы относится с наигранным равнодушием. В душе немного побаивается, как нечто необъяснимое, а если и недолюбливает, то самую малость, лишь потому, что отвечает за меня головой.

– Э-э-э! Аманат будет сердиться!

Я с сожалением отпускаю ведро. Вода здесь холодная, вкусная, как там, где всегда снег. Откуда такие ассоциации? – не помню. Я совсем ничего не помню.

– Кто ты? Зачем появился здесь? Откуда в твоем кармане моя фотография? – эти вопросы всегда задает Аслан.

После укола мне становится больно. Так больно, что я бы сказал. Но это загадка и для меня.

Аманат нервничает. Он бывает спокойным только когда решетка над моей головой заперта на ржавый амбарный замок. Весь день его не видно, не слышно. Сопит где-то там наверху, кочует следом за тенью, по периметру высокого, саманного дувала. Обязанности сторожа необременительны – всегда есть возможность поспать. Мне это дается с трудом. Я забываюсь от силы на десять минут, когда измотанный разум устает бороться с реальностью, а потом просыпаюсь от боли. Правая нога еще в гипсе. Она страшно чешется и саднит. Это от сырости. Моя яма очень глубокая. Прежний хозяин копал в этом месте колодец и успел углубиться на шесть бетонных колец. А потом плюнул на все и уехал. Наверно почувствовал, что грядут времена, когда ведра с водой будут опускаться в колодец, а не вытаскиваться из него. Война. Она опрокинула седые законы Кавказских гор. Ведь по большому счету я не пленник, не заложник, а гость. Потому, что приполз сюда сам.

Доктор приехал, под утро. Впервые я этого не услышал, потому, что уснул по-настоящему. Во сне я опять видел схему этого дома. Она была нарисована на огромном листе ватмана, пришпиленном к черной школьной доске. К каждой отдельной комнате прилагались несколько фотографий. А еще мне виделись чьи-то глаза: огромные, серые, в синюю крапинку. И каждая крапинка наливалась прозрачной влагой. Лица я не успел рассмотреть. На меня самого хлынули потоки воды и лучи фонарей.

– Э, шайтан, кончай ночевать! Аслан в гости зовет шашлык кушать!

Наверху весело загыгыкали.

Стряхнув с себя воду и сон, я делаю шаг вперед к краю колодца и долго стою, подняв обе руки, пока их не обхватывает ременной петлей.

К дому меня ведут два хмурых бородача. За ними семенит Аманат с неразлучным автоматом наперевес. Над землей стелился дым. Волнами налетал незнакомый дурманящий запах. Под навесом накрывают столы. Играет громкая музыка. Веселые люди в папахах сгрудились в круг и бесшабашно пляшут. В дальнем углу бесформенной кучей лежит оружие. Это меня почему-то заинтересовало. Чтобы все как следует рассмотреть, я немного замедлил шаг. Реальность отозвалась ощутимым ударом в спину.

– Бежать задумал, шайтан?

Аслан сидел за столом в окружении верных людей. Многих из них я откуда-то знал. Мне тоже разрешили присесть. Это было тем более удивительно, что последний укол я мог бы перенести на ногах. Наверно, привык.

– Я знаю, кто ты, – тихо сказал Аслан. – Все остальное неважно. Ты проживешь ровно столько, сколько будешь говорить правду. Слышишь, гяур? У тебя остается надежда на хорошую память.

«Надежда»! Это слово разорвало на куски мой сумрачный мир, осветило его изнутри. Надежда! – так звали земную женщину, глаза которой я видел сегодня во сне. Кажется, в прошлой жизни она была моей матерью. Я вспомнил этот печальный взгляд, и синие крапинки, как веснушки, усыпавшие зрачки. Каждая из этих веснушек опять наливается горькой прозрачной влагой. Эти капли, как ручьи в половодье, сливаются воедино и спадают с ресниц огромной слезой: «Ты должен вернуться, сынок!»

– Я постараюсь.

– Хоп! – повысил голос Аслан, обращаясь к своему окружению. Он сделал рукой повелительный жест, призывающий всех замолчать, и снова взглянул на меня. – Ты что-то сказал, гяур?

Говорят, что не каждый может выдержать этот взгляд. Зрачки, как раздвоенный язычок встревоженной, мудрой и очень опасной змеи, впиваются в самую душу. Я слышу его дыхание.

Вырывая из памяти забытые фразы, я с огромным трудом складываю их в предложения:

– Ты все знаешь. Да, я пришел, чтобы убить тебя. Потому, что больше никто не сможет этого сделать.

За столом загалдели. Разъяренные взгляды, слова и слюни полетели в меня, как библейские камни.

– Ш-ш-айтан! (и шаги за спиной).

– Опасность, – безучастно сказал механический голос, живущий внутри меня, – первый уровень активирован.

Я, не глядя, вскинул правую руку, качнул корпусом влево (ведь Аманат – левша). Приклад автомата не успел изменить траекторию. Я схватил его за цевье, вырвал из рук своего вечного часового и небрежно отбросил в сторону. По высокой, крутой траектории Аманат шлепнулся на пол и тонко завыл.

– Черт бы меня побрал! – вклинился в действо кто-то еще, усталый и озабоченный. – Он слышит и реагирует! Прошел ответный сигнал!

Этот кто-то был хорошо слышен. Как будто бы он находился в соседней комнате.

– Ты должен вернуться!

По-моему, в моей голове становится многолюдно.

– Хоп! – Аслан протянул вперед растопыренную ладонь, кивнул подбородком на окружающих. – Меня многие пытались убить. Честно скажу, это не так просто. Тебе придется перешагнуть через их жизни.

– Резервные цепи подключены, второй уровень активирован, – подавляя мысли и чувства, властно сказал механический голос.

Я слышал его во сне, ночью и днем, но еще никогда он не был таким разговорчивым.

Аслан ждал. Через пару секунд, пауза с моей стороны должна показаться ему слишком затянутой. Три, два, один – пора!

Я поймал его хищный взгляд и улыбнулся:

– В отношении всех остальных, у меня не было никакого приказа. Умрешь только ты и тот, кто возьмет в руки оружие.

Лохматые брови горца взметнулись вверх и надолго спрятались под папахой. Он громко захохотал, утирая обильные слезы рукавом старинной черкески. Ему вторило двенадцать луженых глоток. Не смеялся один Аманат. Люди холопского звания загодя чувствуют хорошую трепку. Повизгивая, он полз к автомату.

– Я часто видел баранов, которые бьются рогами в ворота, – промолвил Аслан, отдышавшись, – но только тебе удалось заставить меня так смеяться!

Человек слаб, и тело его несовершенно. Но те, кто командуют мною извне, считают, что это не так. Если отсечь, как излишество, самоидентификацию, из податливых клеток мозга можно вылепить все, что угодно. Сверхспособности – это цепи химических формул, упорядоченные стандартной программой. Импульс внедрения – и ты уже больше не человек, а холодный расчетливый монстр со скверным характером – сложный биологический комплекс из мяса, костей и крови, созданный для убийства. Все остальное потом.

– Третий уровень активирован!

Очень давно я не испытывая такой эйфории! Каждая клеточка тела дрожала от избытка энергии. Разум был чист и прозрачен.

– Работаем!!!

Эта команда меня устраивает.

– Ты должен вернуться...

Принято, как программа. Отложено в память.

Свежий ветер надежды разорвал облака над встревоженной гладью моей застоявшейся памяти. Комната, в которой я находился, виделась мне теперь совершенно другими глазами. Смех оборвался, сменился невнятным ропотом. Люди, сидящие за столом, застыли, окаменели. Пространство вокруг меня стало густым и горячим.

Я встал и шагнул к Аслану. Пальцами правой руки ударил его в горло. Бородатая голова, лишенная соприкосновения с позвоночником, медленно опрокинулась за спину…

Кажется, так я кого-то уже убивал, очень давно. Когда я еще был человеком.

Я снял с наборного пояса четыре гранаты, старинный кинжал с богато украшенной ручкой и хромая, направился к выходу. Поднял по пути автомат Аманата и, действуя им как дубинкой, начал сшибать с ноги куски надоевшего гипса. В дверях оглянулся. Аслан еще и не думал падать. В его изумленных глазах даже не погас свет.

– Ничего личного, – сказал я ему, – работа. Спасибо за кашу.

– Кр-р-расавчик!!!

Голос внутри меня наконец-то обрел эмоции. Я принимаю его, как плотный пакет импульсов. Какие из них порождают восторг, и почему?

Теперь, по резервным цепям мной управляет живой человек. Он подключен ко мне напрямую, мозг – в мозг. Между нами существует обратная связь, и я с жадностью впитываю его знания обо мне.

– Четыре шага до угла, – командует оператор, – готовим гранату. Ты должен попасть в самый центр пирамиды с оружием!

Выполнено!

Он еще до конца не продумал последовательность команд, а я уже выполняю его и свою программу.

Постепенно дохнуло теплом. Разнесенный во времени взрыв породил неясные звуки. Осколки, обломки металла, вперемешку с асфальтовой крошкой, и куски деревянных прикладов вспучились над землей и медленно разбрелись в разные стороны. Я хотел поймать налету запасную обойму для автомата, но в трех шагах от меня, ее разломало кусками железа.

–.Кр-р-расавчик! – человек, сидящий за пультом, чуть не проглотил микрофон. – Шаг назад, вторая граната пошла! Бросаем ее в окошко той самой комнаты, из которой ты только что вышел. Оно от тебя слева.

– Нет! – хрипло ответил я, – Умрет только тот, кто возьмет в руки оружие. Я обещал.

– Ты должен вернуться, сынок...

– Эй, инфузория, – голос моего оператора захлебнулся от возмущения, – кто ты такой, чтобы что-то кому то… а ну, выполнять команду!

– Мне нужно спуститься в подвал… мне нужно спуститься в подвал… мне нужно… – Я затоптался на месте, делая вид, что меня заклинило.

Этот человек был слишком азартен. В атмосферу виртуального боя, он нырнул с головою и тапками и сразу попал в расставленную мною ловушку. Обратился к кому-то третьему, забыв отключить резервный канал:

– Шеф, он со мной разговаривает. Так быть не должно. Это что, сбой программы, или побочный эффект?

Его ошарашенный мозг получал от кого-то речевые ответы и, послушно переработав, переправлял их мне.

– Точно не знаю. Нужно у Эрика уточнить.

– Он хочет спуститься в подвал!

– Господи, да пусть делает все, что хочет, лишь бы вернулся! Если мы его потеряем после того, что сделано за неделю, Пичман мне голову отвернет! Только всех акционеров он должен убить. Пусть это послужит уроком для всех, кто вздумает печатать левые деньги. Попробуй надавить на андроида, отрезвить стимулятором боли. Вот так!

Карательный импульс я легко заблокировал, но в точности воспроизвел обычную реакцию на него. Покачнулся и вздрогнул, прислонился к стене.

– Повторяю приказ: шаг назад, вторая граната пошла! Окно от тебя слева.

Выполнено! – Это не слово, произнесенное мной, а ответный сигнал и внутренний стимул. Отправляя его оператору, я в ответ получаю порцию неземного блаженства.

– Молодец! Шаг вперед. Две оставшиеся гранаты бросаем в танцующую толпу. Там осколки уже разошлись.

Выполнено!

Я подключен по резервной цепи. Я знаю, что нужно сделать, чтобы заставить замолчать навсегда этот парализующий голос. Но он мне еще нужен. Ведь я нужно вернуться.

– Отлично! Теперь приступаем к зачистке. Сначала комната. Чтобы не пачкать руки, можешь работать кинжалом, или использовать автомат, раз уж он у тебя в руках.

Нет, не зря Аманат так меня опасался. Он получил свою пулю в затылок, но еще ничего не понял и продолжал ползти. Остались еще четверо. Все эти люди умрут позже, так и не осознав, откуда пришла смерть.

Выполнено!

– Кр-р-расавчик! Продолжаем зачистку. Выходим на улицу… четыре шага вперед… поворот налево… работаем!

Мой оператор снова завелся и перестал следить за собой. Я читал его мысли, как страницы открытой книги и видел его глазами огромный лист ватмана, пришпиленный к школьной доске, чашку остывшего кофе и себя на жидкокристаллическом мониторе. Женщина в белом халате, сидящая за соседним столом, с кем-то болтала по телефону…

Выполнено!

– Отлично! Походу, у нас с тобой будет хорошая премия! Остались еще двое. Один отдыхает в подсобке, другой стоит на воротах. У тебя еще три пули. Должно хватить. Сделаешь – и на базу. Сейчас поворот кругом…

Я ведь тоже когда-то мог разгонять время, – вспомнился, вдруг, еще один штрих из моего прошлого. – Не до такой степени, как сейчас, но мог это делать сам. А еще у меня было имя. Аслан говорил, что знал обо мне все. Нужно было спросить…

Выполнено!

Я отправил подтверждающий импульс еще до того, как последняя пуля попала в цель.

– Кр-р-расавичик! – прозвучало в ответ. – Приятно, черт побери, с работать с тобой! На базу. Основные цепи подключены, сброс уровней до нуля…

Сейчас будет ломка. Мне всегда очень больно, когда приходит этот сигнал. Оператору, по большому счету, насрать. У него кончается смена. Сегодня пятница, короткий рабочий день. Нужно успеть в банк, снять проценты, заплатить коммуналку. Это в боевую кондицию он вводит меня поэтапно. А когда дело закончено, побоку все эти формальности…

– Опасность! – сказал механический голос.

Я упал на траву, откатился влево. Пуля смахнула камень в том месте, где пару мгновений назад была моя голова.

Или это подстава, или сегодня мой оператор был слишком беспечен. Я понимаю, что пятница, но снайпера в слуховом окне можно было предусмотреть.

Я снял его на остаточном ускорении, когда он приник к оптике, чтоб получить квитанцию. Не думаю, что это был никудышный стрелок, хоть он и промахнулся сантиметров на двадцать. Просто мой уровень еще не скатился до нулевой отметки, а был где-то в районе полутора единиц.

Кризис догнал меня через пару минут, у двери подвала. Горела кожа, болели кости и мышцы, все тело тряслось, а сердце работало на разрыв. Усилием воли, я отодвинул тяжелый засов и только потом упал.

В небе беспорядочно громыхнуло. Долгие молнии разорвали окоем в лоскуты. Синие тучи опрокинулись на землю безудержным ливнем. Из этой бушующей бездны мерцающими огненными шарами, на меня накатывались слова:

Живы еще чады Владыки Земного Мира,

Великого Властителя Велеса,

За Веру, за мощь за Его, радеющие,

Не позабывшие имя Его.

У ветра спросят:

Что вы есть? – рысичи.

Что ваша слава? – в кудрях шелом.

Что ваша воля? – радость в бою.

Что в вашем сердце? – имя Его.

Только теперь я понял, что возвращаюсь…

Глава 1

Я мыл рыбную фабрику. Каустик, щетки, жидкое мыло да две руки – это и весь мой боевой арсенал. Старший рыбмастер придирчив и строг. Мы, кстати, зовем его просто: «рыбкин» или технолог. Так вот, этот рыбкин сует свой прыщавый нос в каждый заплеванный угол. Прошлый раз проверил платком чистоту транспортерной ленты.

– Что за дела, Антон? Договаривались без халявы.

Пришлось уже в третий раз повторять пройденное.

Если честно, таких чистых фабрик никто еще ни разу не видел. Не бывала она такой даже с постройки судна. Я драю ее третий день и знаю что говорю. Обычно пять человек выполняют эту работу за пару часов. И над ними не стоит технолог с платком – запросто могут послать. А я не могу. Карточный долг – это долг чести. Буду пахать обществу на потеху пока не придем в порт. Рыбкин найдет повод. Зол он на меня. Ох, как зол!

Все знают, что они с «дедом» всегда играют «на лапу». То боцмана заставят выпарить бочки из-под соляры, то повара – перекладывать картонную тару, то рефмашиниста – ремонтировать для них автоклав. В общем, привыкли жить хорошо за чужой счет.

Особенно жалко рефа. Обмануть Виктора Аполлоновича – все равно, что обидеть ребенка. Такой это человек. Под личиной бывалого моряка, в нем уживаются природная хитрость, наивность и житейская несостоятельность. Подшутил я как-то над ним. До сих пор стыдно.

Постирал как-то Аполлоныч рыбацкий свитер. Повесил его в сушилке, а сам на подвахту пошел. Четыре камеры выбил, упаковал, ящики в трюм опустил. Я смотрю: подсыхает кольчужка. И черт меня дернул: сходил в прачечную, набрал банку воды, увлажнил постирушку.

После двенадцати, возвращается реф с фабрики. Пошатывается с устатку, но в прачечную по пути завернул.

Голосок у Виктора Апполоновича бабий, визгливый. За километр слышно:

– Да что ж это за дела? Когда же ты, падла, высохнешь?!

Мужики со скамеек попадали, а мне интересно стало: с какого же раза до человека дойдет?

Отобедал рефмашинист, спать завалился. Работа на судне расписана по часам: восемь часов вахты, восемь – подвахты. Не нужно быть Ностардамусом, чтоб предсказать, когда человек покинет каюту.

К пробуждению Аполлоныча, я повторил водные процедуры. Он опять не заметил подвоха. Вопреки ожиданиям, даже не матюкался, а снял с веревки свой свитер, и повесил его сушиться над капом машинного отделения. В потоке горячего воздуха там все высыхает за пять минут.

Ладно, – думаю, – объясним подоступнее: набрал в мойку воды и замочил «кольчужку» ровно на четыре часа.

В назначенный срок, вышел Аполлонович из рефотделения: отмантулил свое на вахте, отнянчил компрессора. Шагает по коридору, открывает машинный кап, а со свитера вода льется ручьями. Он аж остолбенел. А крику, крику-то было! Весь арсенал нехороших слов, что выучил реф за долгую жизнь, он выстрелил в пять минут. А жаловаться на судьбу, пришел почему-то ко мне:

– Вот, не любят меня в экипаже. Не уважают, смеются…

Тут я опять дал маху. Сказал, не подумавши:

– Да ты что, дядя Витя? Как тебя можно не уважать? – просто завидуют. Вот и творят мелкие пакости.

Аполлоныч взглянул на жизнь с другой стороны. Повеселел, но кое-что захотел уточнить:

– Что ж мне завидовать, чай не больше других заколачиваю?

– Умный ты, дядя Витя. Оттого и завидуют. Глупого человека артельщиком разве поставят?

На лице дяди Вити развеялись тучи. Он ушел, раздавшись в плечах, широко шагая по жизни. Через час вернулся обратно:

– Я тут в артелку джинсы американские получил. Хотел для себя оставить, да немного великоваты. В общем, не надо?

И так меня заканудило! Но самое неприятное то, что мои «откровения» Аполлоныч воспринял за божий глас: стал говорить весомо, тоном, приближенным к менторскому. Даже в части азартных игр посчитал себя истиной в последней инстанции. Пару раз попенял деду: дескать, кто ж так мизер играет?! В общем, попал в сети, расставленные самим же собой:

– Ну, покажи как надо!

Присутствовал и я на том избиении. Играют, к примеру, «не брать валетов». Рыбкин ходит под рефа с маленькой карты, а старший механик сидит в засаде. Казалось бы, что тут думать, если ты на второй руке, какой идиот из-под валета с «шелестопера» зайдет?

Один Аполлонович так не считает. Он долго смотрит в глаза технолога: мол, знаю я вас, и кроет тузом – хрясь! Естественно, «получи приз». И пошли причитания:

– Это же надо! Будто бы в карты смотрят! Нахватался, как сучка блох!

Ну, и дальше в таком же плане, а «кинг» это ж не «сека»? Короче, попал Аполлонович: сделали его, как хотели, и пришлось ему работать на дядю в счет личного сна. Я тогда еще затаил справедливое чувство мести.

Время расплаты пришло, когда старший механик ушел в отпуск. – Я «обул» Рыбкина в расписного «кинга» на цифру с двумя нулями. Хотел, подлеца, заставить физически потрудиться: ну, там: покрасить радиорубку или убрать в помещении агрегатной. А потом подумал, подумал… делов там на один чих.

– Давай, – говорю, – Вова, до захода в Кольский залив будешь завтрак мне в постель приносить.

Вот там было кино! Мужики после вахты спать не ложились, чтобы взглянуть на его рожу. Аполлоныч для этого дела даже где-то поднос раздобыл.

Так что счет все равно: один – ноль в мою пользу. Зрителей у меня на порядок меньше. Сильно не досаждают. Некоторые даже сочувствуют. Проиграл-то я глупо: бросил карты на стол и сказал:

– Все мое!

– С чего это ты решил?

– Здесь десять теоретических взяток.

– Ах, теоретических? А вдруг ты с семерки пойдешь?

– Нашел дурака: не пойду!

– Откуда я знаю? – ты уже карты бросил!

Разве этих волков переспоришь? Записали мой выигрыш в минус. А уж как они препирались, на какой ниве меня использовать! В итоге сошлись на фабрике: она, мол, самая грязная.

Первые три часа там было не протолкнуться; даже повар пришел засвидетельствовать почтение. Ну, как ни сказать что-нибудь типа «не умеешь работать головой – работай руками»?! Не каждый, небось, день радист выполняет работу матроса, будучи не на подвахте? Насчет «головы и рук» я слышал не менее пятнадцати раз.

К концу дня интерес ослабел. Смотреть было нечего потому, что работал я с удовольствием, на шутки не реагировал – научили добрые люди.

«Если работа скучна и рутинна, попробуй ее полюбить, говорил Юрий Дмитриевич Жуков – самый первый мой капитан, – в самом никчемном деле можно найти свою прелесть».

Отвоевывая у грязи новые квадратные метры, я все больше склонялся к мысли: мудрые люди плохого не посоветуют. Они, как проблесковый огонь в тумане: всегда будет повод вспомнить их добрым словом, и сказать «спасибо» судьбе.

Юрий Дмитриевич давно на пенсии. Свой век по морям он отходил за двоих. Когда я, сопливым щенком, впервые поднялся на борт «Рузы», было ему шестьдесят пять. Когда я это узнал, глазам не поверил: клетчатая рубашка, добротные джинсы, тонкие щегольские усики, черные волосы зачесаны на пробор, и в них только легкие искорки седины.

Да ему не более сорока, – всегда говорили те, кто видел его впервые. А ведь о Жукове – легендарном капитане «Юшара», участнике военных конвоев «PQ» еще Паустовский писал!

При Юрии Дмитриевиче морские традиции соблюдались и чтились неукоснительно. Если на завтрак кофе и сыр – значит, пришло воскресенье, на обед будет куриная ножка с рисом. Медь на судне всегда блестела, на белоснежной надстройке – ни намека на ржавчину. И как-то так получалось, в экипаже всегда приживались только хорошие люди.

Поднимется Жуков из-за стола:

– Всем внимание! В течение этой недели капитаном на судне будет Федечка Митенев.

Три года назад начинал Митенев матросом-уборщиком. Как бы сложилась его судьба, не попади он на «Рузу»? Присмотрел Жуков толкового паренька, заставил учиться. И стал Федечка третьим штурманом, имеет диплом ШДП. Датскими проливами без лоцмана ходит. Годика через два наберет нужный плавценз, и быть ему капитаном.

Спасибо тебе, Юрий Дмитриевич! До сих пор добром вспоминаю этого человека. И не только его. По большому счету, судьба меня баловала, посылала в попутчики много хороших людей...

Стоп! Все, перекур. Что-то в последнее время я начинаю жить прошлым. Перебираю как четки годы, месяцы, дни. А что там ищу: успокоения, совета или защиты? Нехорошо это. Не к добру.

– Антон, да ты что, оглох?

Я вздрогнул и обернулся.

Рыбкин стоял в дверях и притоптывал ногами от нетерпения.

– Дело есть. Иди, капитан вызывает.

– Я эту работу еще не закончил.

– Матросы придут – доделают. Будем считать, что с долгом ты уже рассчитался.

– Ты, Вова, не заболел? – справился я.

– Ладно, хорош зубоскалить! Нужно подготовить и отпечатать бланки таможенных деклараций «На ввоз в СССР транспортных средств».

Ах, вот оно что! В порту Окюрейри, Вова купил подержанный «Мерседес». Он теперь лично заинтересован.

Это хорошо! Мой черед нервы мотать.

– И много их нужно, не знаешь?

– Ты что, разучился считать? – Рыбкин заметно занервничал.

– Мы сколько купили тачек? Вместе с твоей – семнадцать. Значит, и бланков столько же надо. Ну, сделай еще пяток. На случай, если кто-то запорет.

– Не, Вова, – сказал я как можно ласковей, – не запорет. Испортить бланк – это значит, лишиться еще одной баночки пива. И потом, это что за словесные выпады: «вместе с твоей»? Она что, хуже других? Или это ты намекаешь, что за свою я пива не получу?

– Антон, ты все еще здесь? Я же просил!

За сутулой спиной технолога объявился капитан Сергей Мачитадзе. Он тоже имеет свой интерес, так как купил почти новую «Мицубиси».

– Да вот, Сергей Павлович, выясняю: какие они, эти бланки? Я их и в глаза никогда не видел. Рыбмастер говорит, что тоже не знает…

– Кому ты очки втираешь? – заголосил рыбкин – Ходил тут вокруг да около. На банку пива раскручивал!

– Да ты что?! – изумился Сергей. По его сокрушенному виду я понял, что он играет на моей стороне.

– Я бы на его месте две запросил.

Он знает не хуже меня, что Вова мужик прижимистый.

Мы вышли на палубу. Было солнечно и тепло. Судно шло полным ходом. За срезом кормы все еще высились вулканы и сопки Исландии. На грузовой палубе плотно стояли машины: «Тойота», «Ауди», «Полонез», польский «Фиат», «Мазда». На их утонченном фоне очень топорно смотрелись советские «Жигули», ухваченные по случаю нашим поваром Валькой Ковшиковым. Моя голубая «Субару» была пришпандорена выше. На полубаке. Среди грузовых стрел, брашпилей и лебедок.

– Рисковый ты парень, Антон, – хмыкнул рыбмастер. – А если хороший шторм? Хлебнет твоя тачка соленой водички и попрешь ты ее на свалку.

– Ничего, – усмехнулся я. – Железо гниет долго. Покататься успею. А это самое главное.

– Значит так, – сказал капитан, как о чем-то давно решенном, – как только покинем пятнадцатимильную зону, свяжешься с «Тилигулом». Возьмешь у них образец бланка. Чтобы к завтрашнему утру все было готово. Что касается пива, то этот вопрос я беру под личный контроль. Не пролетишь.

Я кивнул и поплелся в каюту.

– Да приведи себя в божеский вид, – крикнул Серега. – Знаю тебя. Через надстройку прямо как есть и попрешься. Там, между прочим, люди уборку делают!

Угу, а я, значит, не «люди». Ладно! Будет пиво – сочтемся!

Пришлось идти вкруговую. Сначала наверх. Потом вдоль рыбодела на промысловую палубу. Там тоже стояли тачки. Боцман красил судовую трубу, стараясь не забрызгать свою. Ну, как не отдать старый должок?

– Не можешь головой – работай руками! – сказал я, поднимаясь по трапу.

Он промолчал. Тоже, наверное, ждет не дождется бланка.

В каюте я переоделся. Хотел было бежать в радиорубку, да что-то остановило. Я сел на кровать. Открыл баночку слабоалкогольного исландского пива и закурил. Как будто почувствовал, что эти минуты покоя – последние. Что они поделили мою жизнь на «до» и «после».