Текст книги "Последний хранитель (СИ)"
Автор книги: Александр Борисов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
Глава 16
– Ты у нас, стало быть, «Альфа»? – тихо спросил бородатый. – Выше бери. Армейский спецназ.
– Значит, «Каскад». Помню такой, встречались в Кабуле. Было вас четыре равноценные группы. Работали по две, меняя друг друга. Ты у них, получается, старший? – Здесь да. – Мне знаком такой тип командира, – бородатый «ковбой» с удовольствием демонстрировал свою проницательность, – бойцы за тебя… нарушат любой приказ. Что молчишь? – и так знаю. Зачем ты пришел? – Угадаешь с трех раз? Правильно выбранный тон – половина успеха в переговорах. Никита говорил короткими емкими фразами, заставляя противника додумывать, досказывать за себя. Салман это оценил, улыбнулся: – Ну вот, наконец-то прислали нормального человека, с которым приятно поговорить. А то гонят пургу своим помелом: «Мы же с вами нормальные люди». Ха! Это я-то нормальный?! Или, может быть, он? Да клал этот хмырь огромный и толстый на всех детей всего мира. А об этих печется только лишь потому, что из Москвы приказали. У этого парня мозги набекрень, – осторожно подумал Никита. И я был с ним полностью солидарен. – Каждый год из страны продают за рубеж до пятнадцати тысяч детишек, таких же, как этих, детдомовских. Это если считать по легальным каналам. А сколько вывозится незаконно? На лютую смерть, на запчасти? Зайди на любой вокзал: что, прежде всего, бьет по глазам? – голодная, пьяная, обкуренная беспризорщина. «Весь этот мир не стоит одной-единственной слезинки ребенка», – раньше я эту фразу частенько слышал. Где же сейчас те гуманисты, которые ее повторяли, почему языки в жопе? – они и в тридцатых были такими – гнилая, продажная интеллигенция! Правильно Сталин топил их, расстреливал, гноил в лагерях, выгонял из страны… – А ты, как я понимаю, истинный защитник детей? – Никита выдал очередной перл. Будь я в своем теле, да не в столь трагической обстановке, точно бы засмеялся. – Я солдат, – строго сказал Салман. – Я выполняю боевую задачу. Ты пришел за детьми? – ты их получишь! Живыми – если те, кто тебя послал, быстро и в полном объеме выполнят наши условия, или… не обессудь. – Солдат?! Что ж ты делаешь здесь, где никто ни в кого не стреляет? Против кого воюешь? Бравый ковбой сгорбился. Поджал серые губы. – Ты, как я вижу, десантник. Срочную где служил? – Болград. – А я в Борисоглебске. Но это не главное. Раз ты служил – значит, давал присягу. Слова еще не забыл? Может, напомнить? «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооружённых Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином…» Как там дальше? «Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооружённых Сил, я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами…» Вспомнил? Вижу, что вспомнил! Никита кивнул. – Так вот, я и хочу спросить, как десантник десантника: где ты был? Где ты, лично, был, когда распадалась моя страна? Подался в кооператоры? Крышевал платный сортир? – Я был на войне. – Почему тогда твоя мать, бабушка или сестра… старушки-соседки, которым не носят пенсию месяцами… почему русские женщины не сказали своим сыновьям и внукам: идите, родные, бесчестие хуже смерти, благословляем на баррикады?
Даже самый последний мерзавец находит своим поступкам благородные объяснения, – думал Никита. – Каждое дерьмо хочет пахнуть ромашкой. Только здесь что-то другое. По-моему, это больной человек. А ведь в чем-то он прав! Да, мы действительно виноваты и получили то, что хотели: голод и нищету, кумовство и предательство, президента дебила… и это… как там далее в тексте? «Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся». «Гнев и презрение»… нас действительно все презирают: Болгария, Германия, Польша – все, кого мы спасли от фашизма, а потом предали. Даже сраные Латвия и Литва – страны-холопы – и те! Раньше боялись и ненавидели – теперь презирают. – Вы, русские, – исходил пеной оратор, – есть ли у вас чувство гордости? Вас уводят из дома, отлавливают на улицах, как бродячих собак, чтобы продать в рабство. А вы сидите, каждый в своем углу, жуете свои помои, как свиньи на бойне. И ни одна падла голоса не подаст, не скажет: «Ребята, нахера нам такая народная власть, которая не умеет и не хочет уметь главного – дать человеку право ее и себя уважать?!»
– Так причем здесь они? – Никита коснулся затылком брезента, отгораживающего салон. – Они не причем, и ты не причем, и я. Просто Россия пьяна: вусмерть, вдрызг, вдрабадан! – в черных глазах Салмана явственней проявился лихорадочный блеск. – Ее нужно хорошенько встряхнуть, сунуть мордой в помои, а потом выпустить кровь – как можно больше дурной крови. Только тогда она встанет, опохмелится и скажет: «Мама моя, меня же насилуют!» И может быть, через много лет она вспомнит врача, поставившего верный диагноз, и скажет «спасибо» хирургу, сделавшему первый надрез. То ли крышу снесло у джигита? То ли телек пересмотрел? Никита, по-моему, тоже это почувствовал. Он промолчал. Вернее, ответил МХАТовской паузой – достал из кармана измятую пачку «Примы» и принялся изучать ее содержимое. А из-под шляпы неслось: – Этот ублюдок прежде всего спросил: «Сколько денег нужно тебе, Салман?» Он даже в мыслях не допустил, что я хочу чего-то еще, кроме баксов и наркоты. – Тебя это очень обидело? Давай тогда я спрошу, – согласился Никита, – может, полегче станет? Ты, я вижу, никуда не торопишься – нашел свободные уши. А я вот, пытаюсь сигареты распределить, чтобы хватило на весь разговор. – На весь разговор не хватит. Ты ведь со мной полетишь! Никита не удивился. Не удивился и я. – Да, – повторил Салман и хлопнул себя по колену. Идея ему очень понравилась. – Ты полетишь со мной! Или не хочешь? – Из-под кустистых бровей прорезался мстительный взгляд. – Даже не знаю, как быть с твоим горем, чем помочь? Я давно не курю, Мимино тоже бросил. Мовлат и Шани, если и угостят – только шаной. Э-э-э! – затянул он, включая милицейскую рацию. – Вас слушают, – ответил обиженный голос. – Условия мои будут такими: я хочу другой самолет, тот, что из Мурманска летел на Ростов. С его экипажем и оставшимся багажом. Это первое. Теперь второе: в ментуре, среди вещдоков, должен быть килограмм героина. Не сочтите за труд, привезите его сюда. И еще: мне нужны люди из Ростовской тюрьмы: трое, согласно списку. Его я отдам вашему человеку. Так… я ничего не забыл? – Оружие, – напомнил Яхъя, клацая челюстями. Он сидел совсем рядом, невидимый за дерюгой и слышал весь разговор, – ты не сказал про оружие! – Прошлый раз говорил, – возразил бородач, даже не отключив микрофон. – Больше проси, Салман, оружие лишним никогда не бывает, в горах пригодится. Привезут – куда они денутся! – Ты слышал? Автоматов не три, а шесть, – отчеканил Салман в эфир. – Каждый ствол лично проверять буду. Все должны быть в заводской смазке и с полным боекомплектом. Добавьте по три запасных обоймы к каждому экземпляру. На все про все у вас сорок минут, время пошло. – Но… – заикнулся эфир. – Я сказал, время пошло! Что сидишь? – бородач обратился к Никите, – вот тебе список, дуй до горы! Заодно и куревом разживешься… э-э-э, Яхья, воспитатель хренов, выведи для него немного детишек. Сколько? – на твое личное усмотрение. Чтоб человек зазря ноги не бил...
В четырнадцать лет Никита остался один. Стандартная биография: детдом, ПТУ, армия, офицерские курсы. На каждой из этих ступеней его пытались сломать. Но сидела в его характере врожденная житейская мудрость. Никита не поддавался соблазнам, не отвечал на удары и провокации. Не зная того, сам себя уберег от улицы, тюрьмы и дисбата. Потом был Афганистан. На войне он озлобился, одичал. Почему-то возненавидел американцев. К моджахедам, напротив, испытывал чувство симпатии. (Как ни крути, а правда на их стороне). Что, впрочем, не мешало ему убивать и тех и других…
Я считывал информацию о прошлом майора спецназовца. Его
сумбурные мысли тоже протекали передо мной мутным весенним ручьем. Никита был не в себе. Все шло как-то наперекосяк: и в стране, и в армии, и в этой вот, долбанной операции. Серость, кругом одна серость. Не власть портит людей, а безумная жажда власти, имя которой – политика. Не зря подполковник Архипов, читавший когда-то курс военной истории в Киевском общевойсковом, по пьяному делу не раз говорил: «Узнаю, что кто-то из вас перешел в замполиты – сей же час прокляну! Это значит, что я вас хреново учил». Этот тоже, ефрейтор запаса, приехал командовать генералами. Выгорит дело – орден ему и почет, сорвется – тоже без штанов не останется. Черти его принесли, все по фигу – лишь бы в Кремль на тусовку не опоздать! Ничего, время придет – спросим. Со всех и за все спросим! Не добро – справедливость – высшая моральная категория. Справедливость, как неизбежность возмездия. Я оставил Никиту когда он шагал по бетонке и вел за собой пятерых ребятишек. Он шел и стыдился их благодарных глаз, весь в сомнениях и расстроенных чувствах. Не снимал он и своей доли вины: что-то сделал, что-то сказал не так, на чем-то не настоял.Этот безумный мир выглядел весьма неприглядно, если смотреть с его небольшой колокольни.
Рукотворный бардак, творимый в аэропорту, бывает только в России, где меньше всего доверяют специалистам. Все команды выполнялись бегом, но не было в них изначального проблеска мысли, а так, бестолковая суета, имитация. Уже свечерело, когда подошли тягачи. Подготовленный к вылету самолет, неспешно утащили за хвост. Вместо него подали другой – тот самый мурманский рейс, в котором летел я. К опущенной аппарели медленно подходил экипаж. За каждым движением летунов настороженно наблюдали из окон автобуса, как, впрочем, за всем, что творилось на летном поле. Люди шли, как на плаху, поддерживая друг друга. – Те самые, я их всех хорошо запомнил – четырежды этим рейсом летал, – уверенно прогудел Мимино и опустил бинокль. – Точно? – Точней не бывает. На походку грим не наложишь! Командир – пилот первого класса… фамилия у него церковная… как его? – Панихидин. Видишь, как косолапит? И ботинки у него стоптаны внутрь. Говорю тебе, те же самые! Эх, жалко, что не прихватили с собой ни одной стюардессы. Кого трахать то будем? – Если проколешься, то тебя! – пригрозил Салман. – Дай-ка сюда «глаза», сам посмотрю. Он бережно принял оптику и долго, минуты три, всматривался в детали одежды и выражения лиц. – Конструкция самолета знакома? – ИЛ-76? – двести часов на таком налетал. – Сможешь проверить количество топлива? – Два пальца об асфальт! – Наличие на борту посторонних? – С этим труднее. Но думаю, справлюсь. – Надо справиться, Мимино, это важно. Намного важней, чем взлететь. Упустим инициативу – вряд ли кто-то из нас доживет до суда. Рация деликатно откашлялась. Бородач вздрогнул, и чертыхнулся: – Ну, что еще там? – У нас почти все готово. – Что значит «почти»? – Один из ваших… товарищей не желает выходить на свободу. Он говорит, что будет досиживать срок. Нет смысла ему рисковать, полгода осталось. Если хотите, он сам вам об этом скажет. Есть телефонная связь с тюрьмой. – Верю, не надо, – согласился Салман, – что с остальными? – Ичигаев в бегах. Его везли на вокзал для дальнейшего этапирования. За городом на автозак был совершен налет. Ранены двое сопровождающих. Заключенному удалось скрыться. В общем, из тех, кого вы затребовали, в наличии только один. Он подтвердит, что я говорю правду. – Слушай, ара, – зарычал бородач, – не нравятся мне твои совпадения! Если с Асланом что-то случится, если и он почему-то вдруг «передумает», я начну зачистку автобуса. Где там посредник? Пора переходить к делу. Короче, ты понял. А пока суд да дело, хочу осмотреть самолет. Если там уже есть кто-то лишний, пусть убирается. Пусть уходит, пока не поздно! Если что, будем действовать по своему усмотрению. – На той стороне вздохнули с большим облегчением. Этот вздох рычагом запала ударил по психике главаря. – Рано вздыхаешь, – произнес он свистящим шепотом, – ты насчет наркоты губищи-то не раскатывай! Думаешь, обдолбятся лохи – и можно собирать урожай?! Хрен тебе на всю морду! Героин – тоже валюта. Мы будем пускать его в дело, пока не изыщем возможность безопасно использовать доллары. На чеках, на дозах номера не проставишь. И мы их погоним в Москву, на самые элитные дискотеки. Пускай твои дети, и дети таких же ублюдков, как ты, сызмальства приобщаются к разовой демократии. Со стороны Мимино, осмотр самолета не вызвал никаких нареканий. Горючего было море: с избытком хватало не только до Ханкалы – на хороший трансатлантический перелет. Посторонними на борту тоже не пахло. Пожилой бортмеханик открывал все отсеки и «нычки» без раздумий, по первому требованию. Деревянный контейнер с запаянным цинком внутри оказался и вовсе вне подозрений. Каждый летун знает, что это такое. – Жмур? – радостно спросил Мимино, тыча в него перстом. – Жмур, – кивнул бортмеханик. – Это есть хорошо! Наш любимый «Аэрофлот» опять попадает на бабки. Жмура мы вернем за выкуп, или зароем, как безродного пса. Ладно, иди прогревать двигатели. Взлетать буду сам. Сквозь дерево и железо я посмотрел на себя: сама безмятежность! Лежу, как гранитный памятник, на который надели штаны, пиджак и рубашку. Все морщинки разглажены, скруглены, исчезли тонкие сеточки на захлопнувшихся глазницах. Нет ни теней, ни полутеней. Лицо и руки одинаково ровного цвета. Таким я себя не видел ни разу. Это и есть самата – состояние, при котором человек становится камнем. Тело не дышит. Зачем ему кислород, если крови больше не существует? Что там кровь, ни одной жидкой субстанции. Все, из чего состоит человек, превратилось в чистую воду со всеми ее чудесными свойствами. – Все нормально, Салман, – закричал Мимино, поднимая вверх большой палец. Говорит, все нормально, – подал голос Яхъя, возникая из-за дерюги. Если шофер еще без сознания, могу подменить.
– Стоять! Слишком просто у них все получается, – рявкнул ковбой. – Так не бывает, мне нужно самому убедиться. Может, нашего брата держат сейчас на мушке, и заставляют кричать, что все хорошо. – Ты куда?! – встрепенулся Яхъя, хватаясь за руку Салмана, как за спасательный круг. – Останешься старшим, – мрачно сказал ковбой. – Я уже говорил, что делать, если меня убьют. Еще раз скажу: не верьте гяурам, пощады не будет. А ну-ка, – Салман нерешительно почесал в бороде, – а ну-ка, достань Коран. – Достал, что теперь? – Раскрой на любой странице, читай, что там написано. – С какой стороны? – Как хочешь. На чем взгляд остановится. – О народ мой! – с выражением начал Яхъя, – Я боюсь для вас дня зова друг друга, дня, когда вы обратитесь вспять; нет у вас защитника от Аллаха – кого Аллах сбил, тому нет водителя…
– Достаточно. Ты что-нибудь понял? – Нет. – И я тоже нет. Ну ладно, пошел. На землю падали сумерки. В городе робко зажигались огни. Трещали цикады. Дело тронулось с мертвой точки: автобус, со всеми предосторожностями, подъехал к опущенной аппарели. Никита успел вовремя. Он приехал на старинном «газоне» с брезентовым верхом, когда детишек уже собрались заводить в самолет. На землю упали три бумажных мешка с деньгами, оружием и наркотой. Доллары были в мелких купюрах, оружие – в заводской смазке.
Спецназовцу помогал «досрочно освобожденный», пристегнутый к Никите наручниками. Это был сутулый седой старик, еще достаточно ловкий и крепкий, с живыми, пронзительными глазами. Был он одет в спортивный костюм и новенькие кроссовки. Черная куртка «под замшу» висела на сгибе свободной руки. Судя по крутому прикиду, этот товарищ у кума не голодал. Впрочем, «браслет» с него сразу же снял и надели его на вторую руку Никиты. – Э-э-э, Аслан! – ласково прошептал бородач. – Слава Аллаху, милостивому, милосердному, царю в день суда! – Ему поклоняемся и просим помочь! Веди нас по дороге прямой, – старик подхватил слова мусульманской молитвы. Потом они пару минут обнимались, хлопали друг друга ладонями по плечам, по спине и по шее. В конце ритуала Салман достал из-за пазухи, разгладил, встряхнул и надел на седую голову «гостя» каракулевую папаху. Насколько я понял, все затевалось из-за этого человека. Он – цель. Все остальное – средства: и дети, и самолет, и я, подвернувшийся под раздачу.
Деньги и наркоту никто не взвешивал, не считал, все принималось на веру. Автоматы все же опробовали. Дали из каждого по несколько коротких очередей. Вселенское зло салютовало своей удаче. Как их теперь со склада списывать будут? – думал возмущенный Никита. – Организуют пожар? Или есть у каждой страны специальная неучтенка для таких форс-мажорных случаев? До полуночи шли торги. Салман отпустил всех, кроме Никиты и экипажа. Водитель успел оклематься – ЛИАЗ отъехал от поднятой аппарели солидно, не торопясь, как от обычной автобусной остановки. Детишки смеялись и плакали. Облегченно вздыхали взрослые. Потом все утонуло в реве турбин. Самолет развернулся, все быстрей заскользил по бетонке. Где-то в середине пробега, он немного присел на хвост и устремился в ночное небо. Я улетел, но был еще на земле, рядом с Морданом. Он не терял времени – успел позвонить в Мурманск, связаться с Котом. Старый законник дал слово «подсуетиться» и тоже уселся на телефон. С его подачи, Сашка «надыбал» ростовских авторитетов – Черкеса и Ганса. Эти двое должны были выяснить главное: кто затеял весь этот кипиш и ради чего. На телефонной станции подсчитывали барыши: уточнения шли то из Ростова на Мурманск, то из Мурманска на Ростов, а Сашка Мордан был в этом деле вроде посредника. Кот раскручивал дело, как стопроцентный опер. Прежде всего, выяснил: кого из ростовской тюрьмы затребовали угонщики. Остальное уже по схеме: узнал человека – ищи ключевые фигуры в его окружении. Кто жареные каштаны заказывал? Кто таскал их из горящей печи? С кем конкретно, можно договориться? А дальше – как карта ляжет. В зависимости от масти, в дело вступает авторитетный посредник, чье слово имеет вес. Гогу Сухумского нашли где-то в Нью-Йорке. На него выходил непосредственно Кот. Ситуация в его изложении получилась самая нездоровая: – Все под Богом ходим, милок. Все там будем. От креста на могилке никто не откупится. Последняя воля покойного – закон для живущих. Хорошего пацана хороним, козырного фраера. Предъявы? Да что ты! Какие предъявы?! По твоей «непонятке» дело прахом пошло? Будь добр, исправляйся. Хочешь самолет нанимай, а хочешь Шумахера, но чтобы к утру тело было в Ростове. Я с интересом прислушался. – Слышишь, Кот, – отчетливо прозвучало в трубке, – с каких это пор мы стали такими богобоязненными? А если там нет никакого покойника? Если в гробу что-то другое, а? Что тогда? Старый законник пожевал беззубыми деснами: – По грехам нашим воздастся. Все что найдете – ваше.
Слухи о том, что наш самолет затребовали угонщики, тотчас же распространились по городу. Да и после того, что случилось в баре, ночевать в семейной гостинице Мордан передумал. Нужно было линять из города как можно скорей. До утреннего автобуса на Ростов была еще целая куча времени, а на местном извозе ломили такие цены, что дешевле вернуться в Мурманск. – На Ростов, говоришь? Время позднее, путь неблизкий, бензин дорожает. Оплатишь дорогу туда и обратно – можно будет подумать. – А конкретно? – Конкретно? – гони два косаря. Хочешь дешевле – ищи попутчиков.
Мордан отошел в нерешительности. На деньги он был жадноват. – Попутчики! – бормотал он себе под нос, – где их возьмешь в девять часов вечера? И тут в его голове созрел изумительный план. Со словами «ладно, поищем», он поспешил к знакомой «тошниловке». Как Сашка и ожидал, его недавние жертвы были еще там. Они оправились от побоев, насколько возможно в походных условиях, привели себя в божеский вид. И теперь обмывали свою неудачу. Она им все больше казалась случайным стечением обстоятельств. Все громче звучали слова о скором реванше. Эх, что они сделают с тем мужиком, «если поймают в следующий раз»! Внутрь Мордан заходить не стал. В уютном тенистом скверике было много пустых скамеек, а ждать он привык. Огромный серебряный месяц катился по униженным крышам и окрашивал листья в причудливый цвет. По асфальту гуляли тени. В близлежащих дворах завывали цепные псы – собаки всегда чуют мое присутствие и ведут себя очень нервно. За пять минут до закрытия, громко хлопнула дверь заведения. «Быки» вышли на улицу. – Значит, так, – подвел итог выступлениям их заводила. Это был тот бедолага, что первым нарвался на Сашкин крюк, – завтра с утра мы с Вованом дежурим на автовокзале, а Снайпер с Помехой трутся в районе аэропорта. Кто первым козла заметит – зовет остальных. Подходим толпой – и мочим. «Быки» жаждали крови. В каждом их шаге просматривалась агрессия. Они махали руками таксистам и частникам, но в таком состоянии остановить машину практически невозможно: человек, рискнувший заняться извозом, уже готовый психолог. Опасность он чувствует за версту и таких пассажиров всегда игнорирует.Около получаса «попутчики» бестолково толкались на месте, потом все же решили добраться пешком до ближайшей стоянки такси. И так оказались в сквере, где их поджидал Сашка. «Здравствуй, Маша, вот он я!» Наверное, эти быки были в прошлой безгрешной жизни королевскими мушкетерами. Кодекс чести сидел в них также плотно, как литр на брата – для завзятого дуэлянта звать милицию всегда западло. Да и Сашка Мордан свое дело знал хорошо. Такую возможность он свел к минимуму.
Через пару минут все четверо лежали в «отключке», а он выгребал на свет содержимое их карманов. Всего набралось рублей восемьсот, плюс три золотые цепочки и один пистолет, стреляющий газом. От местных джентльменов удачи даже я ожидал большего. И как они семьи кормят с таким вот, подходом к работе? На автовокзале Мордана уже узнавали, до того примелькался. – Ну, что, командир, надумал? – лениво спросил знакомый таксист. Он почти уже не надеялся. – Ладно, уговорил! – Сашка махнул рукой, – но только учти: В машине буду курить, ругаться и пить водку, если найдем. – Конечно найдем! – ухмыльнулся водила. – За деньги найдем хоть бабу! Ночная дорога скучна: бегущий свет, бегущие тени, вечные звезды и мысли в нетрезвой башке, как дальний свет галогенок встречных автомобилей – приблизятся, ослепят и ветром промчатся мимо. Ну вот, – думал Мордан, – я и уехал. Уехал... а дальше-то что? На ближайшем посту ГАИ их тормознули. Сержант с автоматом сунул в морду зажженный фонарик: – Вас прошу выйти! – А в чем, собственно, дело? – полез в бутылку водитель. – Совершено преступление, работает план «перехват», – пояснил гаишник и щелкнул затвором. – Может, помочь? – хмуро добавил он, обращаясь к Мордану. Подошли еще двое, на ходу доставая оружие. Пришлось выходить. Скинуть все и прикинуться дураком? – с тоскою прикидывал Сашка. – Или идти на прорыв? Эх, была – не была! Он думал, что это быки написали заяву о недавнем гоп-стопе. – Стоять! – мысленно крикнул я. – Не валяй дурака, Мордан, они ничего не найдут! Золото, газовый пистолет и даже наличные деньги, что лежали у Сашки в нажопном кармане, с легким хлопком растворились в прошлом. – Антон?! – изумился Сашка, почувствовав вибрацию воздуха. – Ты где, почему я тебя не вижу?! Он был потрясен и буквально упал на капот. Ноги уже не держали. – Надо же, как нажрался, – флегматично отметил кто-то из темноты. Гаишник закончил личный досмотр и теперь изучал документы: – Так... накладная... справка о смерти. Теперь все понятно, товарищ Ведясов. Нет, это не Ичигаев, – пояснил он товарищам по оружию. Те отошли, не скрывая досады, и скрылись в патрульной машине. – Не хочу вас расстраивать, гражданин, – продолжил сержант, козыряя Мордану, – но ваш самолет улетел. – Как улетел, куда? – В Турцию. А может, в Израиль. Кто ж его знает, куда их теперь угоняют? Я вам, конечно, сочувствую, но знаете… пьянство не выход. И счастливого вам пути! – Хороший мужик. Между прочим, не берет взяток, – подал голос таксист, выезжая на пустынную трассу. – Ищут. Все время кого-то ищут. Пропадает страна. – Ты что-то там намекал насчет водки, – хрипло сказал Сашка, проверяя свои карманы. Все было на месте: и деньги, и золото, и газовый пистолет.
