Текст книги "Последний хранитель (СИ)"
Автор книги: Александр Борисов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
Глава 13
Я спал, как пожарник, около трех суток. Давил распроклятый диван со всей пролетарской ненавистью. Организм припухал в сладкой, расслабленной полудреме. Наверное, восстанавливал силы. Пахло осенью и свежими яблоками. И это единственное, чему я не переставал удивляться. Все остальное ушло сквозняком, оставив в сознании несколько легких зарубок. Приходили какие-то люди, топали сапожищами у порога. В комнате накрывались столы, звенели стаканы. Наверное, там что-то пили, чем-то закусывали.
От зари до зари монотонно бубнил телевизор. Крутили «Дни Турбиных» по Горькому, но как-то по-скотски: повторяли каждую серию, а также повтор предыдущей, по нескольку раз на дню.
– Вконец телевидение обнищало! – бубнил незнакомый голос. – Что на экране, что в жизни, сплошная серость!
Меня тоже приглашали к столу. Обливали водой, совали под нос ватку с нашатырем. В общем, будили. Мордана я сразу же посылал и лягал пяткой, а отцу говорил, что буду минут через десять.
Потом на меня махнули рукой. Что бес толку суетиться? Район очень даже спокойный, если судить с точки зрения безопасности. Здесь все на виду. Может, знаете? – между Колой и Мурманском есть небольшой деревянный поселок, ровесник стахановского движения. Там, чуть ниже дороги, и до Кольского пивзавода, сплошные террасы по склону. На них притулились крохотные домишки. Вросли в землю от старости. Из удобств – одно электричество.
Большей частью, жилье безнадежно пустует. Но не так, чтоб совсем без хозяйского глаза. Все как положено: заборчики, огородики, поленницы дров у сортиров и, даже, собачьи будки.
Жили люди и здесь. Трудились, старались на промысле, рожали детей и, наверное, были счастливы. Теперь же, разъехались кто куда, в поисках лучшей доли. Остались одни неудачники, да те, на кого навалилась нужда.
Впрочем, случались и новые собственники. Если, вдруг, повезет, и ты разыщешь владельца, жилье здесь можно приобрести за очень смешные деньги. Понятное дело, что оно аварийное, но под снос не идет. Во-первых, частная собственность, а во-вторых, на таком неудобном месте все равно ничего путного не построишь.
Дом, в котором я припухал, в складчину купили армяне. Подпол тут сухой и вместительный, и они там хранят яблоки. Ждут Нового года, и настоящую, хорошую цену. А поскольку Мордан крышует, вся ответственность за сохранность товара на нем. Яблоки! Про них я, как раз, и спросил, сразу же после того, как на меня опрокинули ведро холодной воды.
– Ты, я вижу, офонарел! – взвился Мордан и затряс меня за грудки, – какие могут быть яблоки?! Не слышишь, менты в калитку стучат?
– Вот падлы, поспать не дают, – сказал я, имея в виду личность Мордана.
– Они тебя щас убаюкают… дубиналом по кумполу! – не унимался Сашка. Он схватил меня «под микитки» и стал трелевать волоком. – Ныряй скорее в подвал, заройся, как мышь, и нишкни!
Впервые на моей памяти, Сашка был столь скорострелен в изложении своих мыслей. Всю эту тираду он выпалил в шесть секунд. Причем, столь убедительно, что я почти все осознал:
– Ты не видел моих ботинок?
Вполне уместная фраза. Но прозвучала она как-то не во время. Сашка подумал, что я до сих пор дуркую и сбросил меня в подвал.
– Кого они ищут? – не унимался я, приземлившись на кучу соломы, – конкретно меня, или Хафа?
– Им-то какая… разница? – раздельно сказал Мордан, запуская в меня, по очереди, оба моих ботинка, – гребут всех подряд. Кота с его хлопцами ночью еще сборкали. А утром, по холодку, Грека и Шлеп-ногу. Теперь, стало быть, мой черед. Да ты тут еще тут, на диване попердываешь, в качестве ценного приза.
В дверь уже колотили. – И за что же такая немилость? – успел спросить я, прежде чем, над моей головой, захлопнулась крышка люка. Зачем спросил? Ответ и так очевиден. Ментовская порода хитра и злопамятна: не пособили блатные, в обмен на небольшие поблажки, изловить особо опасного, то бишь, меня? Погнушались казенного пряника? Пусть теперь хлебают баланду! В темноте явственней стали звуки. Судя по ним, незваные гости уже миновали калитку и теперь колотили в дверь. Но Мордан демонстрировал завидное хладнокровие и не спешил открывать. Более того, ляда опять приоткрылась, и рядом с моей головой упали носки.
Человек привыкает к опасности быстрей, чем глаза к темноте. Закапываться в яблоки я не стал, во избежание шума. Весь подпол почти под завязку был щедро усыпан праздничным новогодним товаром. Каждый сорт огорожен и заботливо укутан соломой. Излишки ее были свалены сразу под люком. Если глянуть по вертикали, то под тем самым местом, где я только что спал.
Акустика в доме была изумительной. Наверху прогибалась дверь, звенело окно.
– Вот сволочи, поспать не дают! – Мордан обозначил себя примерно моими словами. – Кого там еще принесло, так вашу, растак?!
– Откройте, милиция!
Стандартная фраза. Только тот, кто ее произнес, не сулил ничего хорошего.
– Ладненько, открываю. – И в Сашкином настроении чувствовался кураж.
Не успел старинный кованый крюк покинуть проушину, дверь вынесло молодецким плечом. Судя по голосам, в дом ворвались четверо.
– Лежать! – раздалось на все эти голоса. – Не двигаться! Руки за голову!
Половицы присели под натиском негабаритных тел. В комнате что-то упало. Я невольно поежился: за шиворот просыпался мелкий мусор.
– Оп-пачки светы, Мордоворот! – раздался ликующий голос. – Что приуныл? Давненько я об твою поганую рожу ботинки не вытирал!
Провоцирует, гад, – подумалось мне, – аккуратно подводит Сашку под срок. Знает, что он не стерпит, обязательно отмахнется. И точно!
«Хлюп! Хлюп!» – падение тела и голос Мордана:
– Что ж ты прилег, доходяга, водочки перепил?
Товарищи «доходяги» дружно взмахнули дубинками. А зря! Потолок в этом доме играет за наших. С треском рассыпалась стеклянная люстра. Сразу же что-то пыхнуло, и света не стало.
Бой наверху перешел в партер. Гигантская куча-мала каталась по крышке люка, рычала, кряхтела, и отчаянно материлась.
Даже мне перепало адреналина. Я уже не клевал носом, а с азартом болел за Сашку.
Можно было, улучив момент, выскользнуть из убежища, а далее – по обстоятельствам: или помочь Мордану в его справедливой борьбе, или уйти по-английски, переждать лихо где-нибудь в стороне. Но больно уж в развинченном состоянии я сейчас находился. И еще, оставалась целая куча вопросов, ответы на которые, мне хотелось бы получить.
Вот, гадом буду, происходит что-то не то! Если пришли за Сашкой, почему его ищут именно здесь, а не в пивбаре, где он, со своими торпедами, обычно сидит безвылазно? Кто навел? Как получилось, что он остался один? И, самое главное, где отец? Наворотил кучу ошибок и смылся? Нет, это на него не похоже. А может, все так и задумано? Скорее всего, да. Но знает ли об этом Мордан?
Я осторожно пошарил у него в голове. Да, Сашка и сам поставлен в тупик. Ох, и крепко ему досталось! Изначально он бросался под танк. Хотел и душу потешить, и доброе дело свершить: затеять хорошую драку, измотать и озлобить ментов, чтобы на самом финише, осталось у них только радость победы, да жажда мести, а на тщательный шмон не хватило ни сил, ни желания.
Кстати, насчет того, чтобы срок схлопотать, он этого даже не опасался. Знал, что отец разобьется, но непременно отмажет. Возможно, так бы все и случилось, но фокус со светом внес в его планы серьезные коррективы. Боксер не приучен драться вслепую, тем более – в положении лежа. А ребята из внутренних органов в этом деле съели собаку. Махали дубинками за себя и за того парня, как крепостные крестьяне на обмолоте пшеницы. И целили, главное, прямо туда, откуда несло неистребимым пивным духом. Попадали, естественно, в Сашку.
– А ну, прекратить самосуд! Всем встать, предъявить документы! – властный окрик, как глас господень, попробуй не подчинись!
Даже я машинально ткнулся головой в половицы. Руки сами скользнули вниз, в положение «смирно»
Но менты видали и не таковских:
– Пош-шел ты! – внятно сказал натруженный, сдавленный голос.
В комнату ворвались еще несколько человек. По стенам зашарили лучи карманных фонариков. Сквозь щели в полу проступили полоски света. – Вы находитесь в зоне спецоперации ФСБ! В случае неповиновения, буду вынужден применить спецсредства, – кажется, это сказал отец.
Ну вот, теперь для меня все ясно! Персонажи и действо переместились во двор. Наверное, там светлей. Первым вынесли «доходягу». В подвал доносились обрывки фраз. Все остальное глушили тяжкие вздохи Мордана. Он тихо страдал над моей головой.
Я вылез из погреба, перекурил, прислушался.
Ребята из внутренних органов по-прежнему жаждали крови. Еще бы, их оторвали от любимого дела, в самый интересный момент. Сначала они качали права, потом, по инерции, матерились. Лишь в самом конце, вяло оправдывались. Их погрузили в машину и отправили восвояси.
Стало намного тише. Воздух наполнили мирные звуки: гудок тепловоза, перестук вагонных колес. Черт побери! Как давно я не ездил на поезде!
У калитки отец сердечно прощался с кем-то из фээсбэшников.
– Проснулся? – спросил Мордан.
Не дождавшись ответа, встал и ушел на кухню. Наверное, морду отмачивать.
– Подумаешь, цаца! Обидели мальчика, – сказал я его спине и тщательно ощупал диван.
Поверхность была сухой. У Сашки не хватило воды. Жалкие крохи адреналина, державшие меня на плаву, ушли, как вода в песок. Снова нахлынуло сладостное оцепенение. Сонные мысли шатались по скользким извилинам мозга, спотыкались и падали. Я снова забылся, но все хорошо слышал и понимал.
В дом вернулся отец. Он долго возился с электропроводкой, и только потом принялся за меня.
– Нет, это уже ненормально! – ворчал он, отсчитывая биения пульса. – Александр Сергеевич, вскипятите, пожалуйста, шприц!
– Угу! – отозвался Мордан.
– Не надо укола! – успел прошептать я, и вырубился.
Во сне я летал. Скользил по касательной над бесплодной каменистой грядой, и снова взмывал ввысь, к вершине высокой скалы. Воздух был упруг и прозрачен. Солнце пряталось в розовом облаке, согревая меня ласковыми лучами. Где-то у горизонта плескалось теплое море. Местность была до боли знакома. Сердце подсказывало, что здесь я когда-то бывал. Не наяву, а в каком-то другом сне.
Меня долго будили. Просыпаться я не хотел. Наверное, чувствовал, что похмелье будет тяжелым.
– С тобой все в порядке? – с тревогой спросил отец.
Я слышал его, но все еще пребывал в иных временных рамках.
– Черт знает что! – проворчал он, нарезая круги по комнате.
Для тех, кто его знал, это всегда означало высшую степень неудовольствия шефа.
– Ты, кажется, что-то спросил? – с трудом прохрипел я, с трудом разжимая пересохшие губы. – Вроде не пил ничего, а трубы горят, как с похмелья.
– На, прибодрись, – отозвался Мордан, с готовностью, открывая бутылочку пива. – Свежачок от утренней смены. Дуй из ствола, так вкусней!
Пиво действительно было в меру холодным и очень вкусным.
– Мы тут тебе одну хренотень кололи, – просветил меня Сашка, – какой-то транквилизатор. Другой бы птицей летал, да подпрыгивал, а ты только громче храпел. Отсюда и сушнячок.
– «Сандал», – пояснил отец, – новая экспериментальная разработка. Ты опять выпадал из реальности, как тогда, после Биская. Ума не приложу, почему?
– И теперь, и тогда я отнял чужие жизни. Наверное, не был должен, – озвучил я первое, что стукнуло в голову. – Хранитель должен хранить, а не разрушать. Других объяснений не нахожу.
Мордан хмыкнул. Шеф свирепо посмотрел на него и чуть не споткнулся. Тот понял его без слов:
– Ладно, пока суть, да дело, смотаюсь в разливочный цех. На меня там уже и пропуск оформили.
Отец долго молчал, даже после того, как за Сашкой захлопнулась дверь, взвешивал «за» и «против», прежде чем, выдать свое резюме: – По правде сказать, звучит фантастически, но нет ничего другого, что можно бы принять, как версию. И вообще, с каких это пор у тебя появилась дурная привычка людей убивать? – С тех пор, как убили тебя.
– Ах да, – спохватился он, – ты же не знал.
И тут, впервые за много лет, мне стало его, бесконечно, жаль. До слез, до сердечных спазм. Сдал старикан, осунулся, поседел. Глубже стала сетка морщин в уголках беспокойных глаз. Он, даже, больше не в силах скрывать свою хромоту. И это всесильный шеф, «Дон Экшн», легенда советской разведки!
– Не знаю, что бы я делал, если б ты сейчас не проснулся, – нахмурясь, сказал отец. – Я должен уехать, Антон. Не хочу оставлять тебя одного, но я должен.
– Как скоро?
– Идеальный вариант – позавчера, но ты мнре не дал использовать этот шанс. Придется выкручиваться. Слишком многие знают, что мы с тобой живы и было бы неразумно подставляться, как двойная мишень. Хочу засветиться где-нибудь в другом месте, подальше отсюда. Но это всего лишь одна из причин.
– Контора?
Отец резко остановился, присел на диван.
– Нет, – сказал он свистящим шепотом, – конторе, как таковой, ты больше не нужен. Опасайся чекистов, особенно мурманских. У них на твой счет приказ, который уже никто не отменит.
– Убрать при попытке к бегству? Кто ж так сурово распорядился?
– Деньги.
Я потянулся за пивом. На сердце лежал тошнотворный комок, как в детстве, перед хорошей дракой. Мысли были не самые светлые.
– Ты запутал меня окончательно, – я поставил пустую бутылку в общую кучу и закурил. – О каких чекистах ты говоришь? О тех, что сейчас спасли от милиции Сашку Мордана?
– Может быть, ты до конца не понял, – отец, вдруг, остановился, присел на диван и отнял у меня сигарету, – и страна, и любая организация в ней, и даже контора – это больше не монолит. Все поделились на группочки, группы и кланы. Но еще, на всех уровнях, встречаются люди, которые мне помогают. Понял?
– Не самый тупой. Непонятно одно: почему, вдруг, контора так резко ко мне охладела? Я больше не нужен?
– Контора теперь, в какой-то степени, я, – ответил отец самым нейтральным тоном. – Де-юре, она больше не существует. Со смертью Мушкетова, где-то всплыло, что наша структура всегда находилась над государством. Это больно ударило по самолюбию существующей власти. Все имеющиеся ресурсы, Ельцин бросил на борьбу с ней, или, как сейчас говорят, «с пережитками тоталитарного прошлого». А в условиях полураспада страны, эти ресурсы неисчерпаемы. Я уеду – и не будет конторы. Остануться люди, вернее, группы людей, которые вынуждены не служить, не работать, а бороться за существование. Единственное доступное средство в этой борьбе – информация, конв ертируемая в валюту. У кого больше доступа – у того больше денег.
– И чем же они торгуют? Государственными секретами?!
Нет, это было выше моего понимания
– Не только. В частности, на тебя уже есть покупатель, – огорошил меня отец. – О мурманских чекистах я уже говорил, другие посредники мне пока не известны, но все нити от них тянутся в одну точку, в центре которой, небезызвестный тебе, Эрик Пичман.
– Резидент ЦРУ в Алжире?
– Выше бери! Он теперь второй секретарь совбеза, советник Клинтона по вопросам восточного блока. Есть у него и маленький собственный бизнес – небольшая научная лаборатория с очень большим бюджетом, финансируемая Пентагоном. Там изучается психика человека, различные аномалии, прочая ерунда. Так что, лишним не будешь. А с другой стороны, как человек практичный, Эрик лучше других понимает, что ты и Наталья это два моих слабых звена. Метод старинный и безотказный – посредством детей надавить на родителей. Знают его и наши силовые структуры. Они тобой, кстати, тоже интересуются...
На крыльце загремело, затопало, и в комнату ввалился Мордан с огромной канистрой наперевес.
– Ну, блин, дела! – заявил он с порога. – Мы, братцы мои, теперь, как народные депутаты, под надежной охраной. Лично меня туда и сюда сопровождали трое. Даже пиво помогли донести.
– У тебя все? – сурово спросил отец.
Сашка сник и покорно поплелся на кухню. И мне почему-то стало его жалко:
– Зачем ты с Морданом так? Он же не для себя, нас угостить хотел. Можно мне выйти?
– Сиди! – самую неприятную часть разговора, он всегда оставлял на сладкое. – Я вижу, тебе до лампочки существующие расклады. Ты даже не удивлен?
– Удивлен. Что-то мало врагов для одного человека, – ответил я с горьким сарказмом, – ты, наверное, не всех перечислил?
– Виновных ищешь?! – ни с того ни с сего взвился отец, – Это проще всего – строить из себя невинную жертву. А если начать с себя? Давай-ка припомним, где, когда и, главное, сколько раз, ты прокололся в этом году?
– Да, вроде, ничего такого и не было, если не считать мелочей.
– Тогда начнем с мелочей. Кто, в разгар рабочего дня, будучи в стельку пьяным, пронес через проходную рыбного порта четыре бутылки водки, не предъявив при этом служебное удостоверение?
– В этом году? – не помню.
– Зато я хорошо помню! Это было третьего января, на следующий день после того, как в гостинице «69-я параллель» ты поспорил на ящик водки, что вызовешь в номере дождь.
– И что, вызвал?!
– Если б не вызвал, тебя бы не выселили из гостиницы, и ты бы не поперся на пароход с остатками выигрыша.
– Неужели я и такое могу?
– Скажу тебе только одно: все чаще бывают моменты, когда ты себя полностью не контролируешь. Вот чем, если не секрет, может руководствоваться человек, который в компании двух симпатичных девчушек, вдруг, утверждает, что он инопланетянин, а в качестве доказательства, начинает перечислять главные вехи их прошлой жизни и предсказывать будущее? И все это для того, чтобы с обеими переспать?
– Это опять обо мне? – опять не поверил я. – Глупейшая ситуация. Но если даже она и была, в чем криминал?
– Ни в чем, – согласился отец. Просто одна из этих девчонок выдавила прыщик над верхней губой и скоропостижно скончалась. Ровно через два месяца, как ты и предсказывал. Продолжать?
Повисла долгая пауза.
Неужели кругом одни стукачи? – лихорадочно думал я. – Неужели, каждый мой шаг отслеживался и ложился на чей-то стол в виде отчетов? Неужели, рядом со мной незримо присутствовал враг? Как же тогда мне удалось уйти? Кто-то помог?
– Ты ничего не сказал о друзьях, – сказал я, с глуповатой надеждой. – Тут уж, брат, извини! – Отец шутливо развел в стороны руки. – Друзей, как и опыт, человек наживает сам. Могу предложить пока одного.
– Ты говоришь о Сашке? Мой вопрос растворился в воздухе. В мыслях своих отец был уже далеко. Я знал, что он непременно уедет. Ему оставаться в России намного опасней, чем мне. Даже слухи о том, что кто-то видел его живым, хуже, чем смерть в ее чистом виде. Вот он и воспользовался оказией. Завтра же рванет за кордон, к старым друзьям. И никого, ближе Мордана, рядом со мной не оставит.
Впрочем, это не самый плохой вариант. Сашка – мужик без комплексов. Он не лезет в чужие дела, если они не касаются личных его интересов. Не пьешь? – хозяин – барин, нам больше достанется; не дышишь? – твое дело – главное, нам дышать не мешай! Для Мордана, «очистить душу» и «очистить карманы» – примерно одно и то же. – Ты что-то имеешь против него? – как-то спросил отец, – Последний Хранитель уголовнику не товарищ? – Почему же? – смутился я. – Кстати, Сашка, а кто он такой? – Что ж ты его сам не спросил? – Я думал, двойной агент, твой человек в криминальном мире… – Выше бери. Мордан тебе почти родственник. Это старший брат нашей Натальи. Вот так! Честное слово, я был ошарашен.
Мне кажется, что-то из того разговора дошло до Сашки. А может, отец и с ним провел разъяснительную беседу? Во всяком случае, тем же вечером он спросил: – Почему ты меня все время погоняешь Морданом, по поводу, и без повода? Я его, главное дело, по имени, а он – исключительно погремухой! – Боюсь уронить твой имидж, в присутствии подчиненных, – отпарировал я. – А как вас прикажите величать? – Ну, имя у меня есть… – замялся Мордан. – А отчество? – Отчество, как у Пушкина. – Стало быть, Александр Сергеевич? – Ну! Да, действительно, отчество у него, как у Натальи, – неожиданно вспомнил я. – Все нормально, брат и сестра. А ведь совсем не похожи! – Знаешь, Сашка, – сказал я, и хлопнул его по плечу, – погоняло твое, звучит оборотисто! Есть в этом слове сумасшедшая энергетика. Прислушайся сам: «Мор-рдан!» Все равно что «брусника, протертая в сахаре». А если серьезно, когда-нибудь я скажу: «Есть у меня, хоть и хреновый, но друг. Зовут его Александр Сергеевич». Но это случится после того, как ты сделаешь для людей хотя бы одно доброе дело.
– А если и я? – Что, если и ты? – Тоже тебя погремухой: не Антон, а, допустим, Сид? Сид – мое звездное имя, а в совсем недалеком прошлом – псевдоним для служебных сводок – производное от английского «sea» – «море» и «diabolic» – «черт». «Sea diabolic» – так когда-то меня прозвала одна из испанских газет. Только для Сашки Мордана проще считать, что Сид – это мое погоняло. – Допускай, – усмехнулся я, – в отличие от тебя, не обижусь. Не знаю, вынес ли Сашка что-нибудь путное из этого разговора, но в своем резюме был краток: – Ладно, сволочь, попомнишь! Это у него шутки такие, солдатские. Сблизились мы с ним года четыре назад, осенью. Я тогда в ремонте стоял. Как-то, вдруг, вспомнил, что Сашка заядлый грибник. Я вытащил его из родного пивбара, а в качестве компенсации купил ему ящик пива. Что удивительно, он не протестовал. Пока бродили по склонам, болтать было неохота: грибов – хоть косой коси. Пиво пили вместо воды, и оно выходило потом. Ближе к вечеру сели перекурить. И тут я обнаружил, что нагулял аппетит, а машина подъедет только часа через два. – Есть у меня немного жратвы, – неохотно сказал Сашка. – тушенка, сухари и галеты. Только это НЗ, нужно будет восполнить. – Что за НЗ? – спросил я из вежливости. – Мой личный тайник. Ну, если придется подаваться в бега. – Не бойся, не заложу.
Тайником оказалась обычная ниша под обломком известняка. Была там еще солдатская фляга со спиртом и пара стволов. Мы, естественно, причастились. – Давай постреляем? – вдруг, предложил Мордан. – Ты, часом, не перегрелся? – А мы потихоньку, – Сашка достал из ниши промасленный сверток, разложил на траве его содержимое. – Ого! – изумился я. – «ПБ», – хвастливо сказал Мордан, – Модель пистолета Макарова с несъемным глушителем, разработан для элитных подразделений спецназа! – Ого! – опять повторил я. – Напрасно ты так, – почему-то обиделся Сашка. – Я действительно хорошо разбираюсь в оружии. Можно сказать, с детства. Мои ведь родители тоже… – Помнишь их? – спросил я, чтобы загладить свою вину. – Не–а, – ответил он с деланным безразличием, – а вроде был большенький, когда их… не стало. На фотографии сразу узнаю, а на память совершенно не помню. Даже представить себе не могу. Бывает, приснятся ночью, а вместо лиц – белые пятна. Они ведь все время по заграницам, только работой и жили. Возможно, и нас с Наташкой сделали «для прикрытия». Я, кстати, в Брюсселе родился. А рос на Тамбовщине. Меня, в основном, дед воспитывал. – Хреново воспитывал. – Много ты понимаешь: «хреново!» Я ведь в школе на отлично учился. В мореходку играючи поступил, а конкурс был сумасшедший: семнадцать рыл на одно место! Избрали комсоргом роты, был кандидатом в члены КПСС. Сашка сделал короткую паузу для возгласов и оваций, но я промолчал. Только мысленно спросил: «А потом?» Но он этого не заметил: – А потом все в одночасье рухнуло. На плавпрактику только трое из нашей роты уходили индивидуально. Я в том числе. Попал в СМП, в Архангельск. Оттуда вернулся с волчьим билетом. Представляешь характеристику? – «в политических убеждениях занимает левую сторону. Партийная, комсомольская, и общественные организации теплохода «Николай Новиков», считают, что курсант Ведясов не достоин звания советского моряка». – Как, как ты сказал?! Левую сторону?! Или ты что-то путаешь, или ваш помполит с теорией не дружил! – Мамой клянусь! – Сашка чиркнул ногтем большого пальца по верхней челюсти. – Цитирую без купюр! – Ну, не знаю, – задумался я, – такой слог, такой пафос! Что ж такого ты смог сотворить? Но, бьюсь об заклад, это будет покруче любой контрабанды. Может, «шерше ля фам»? – Какой там, на хрен, «ля фам»? Мы стояли на линии Игарка – Италия. Есть у них порт такой – Монфольконе. Экспортный пилолес сплавляли для макаронников. То ли бес попутал, то ли к слову пришлось? Точно не помню, с какой такой стати я решил процитировать Маркса? Один, мол, из признаков отсталости государства, если оно торгует сырьем. А этому пегому донесли. Он и давай слюной брызгать: – Щенок шелудивый! Тебя на народные деньги учат, кормят и одевают! А ты, своим языком поганым, грязью страну поливаешь! Кто бы другой сказал, я бы стерпел. А этот… помполит называется! Весь рейс у матросов сигареты стрелял! Ну, я и взвился: – Ты, – говорю, – дерьмо из-под желтой курицы! Это ты, своим языком поганым у буфетчицы секель лижешь! А она за это в сейфе твоем свою контрабанду прячет! И весь экипаж закладывает: кто, что, кому говорил. – Так и сказал? – Так и сказал. – А он? – А у него инфаркт. Чуть не помер. С тех пор и пошло-поехало. Из мореходки чуть не поперли. Спасибо отцу твоему, отстоял. Вызвал меня замполит отделения, трахнул кулаком по столу: – Запомни, – сказал, – за тебя ручаются очень большие люди. Я пошел им навстречу. Сделай так, чтобы мне не было стыдно за это решение. Да только куда там! В жизни, как в боксе: одно дело, если ты поднимаешься сам и совсем другое – если тебя поднимают другие. Покатился я под уклон, и нет ему конца края. Сашка задумался и вздохнул. Я промолчал. И он оценил это молчание – молчание человека, прошедшего путь, на который ему не хватило терпения или удачи. Ведь все мы в те годы были такими.
Нет, это же надо, сколько удивительных фокусов я наворотил в этом году! Дождь в гостиничном номере, это уже что-то! Жаль, что не помню. Пора прекращать пить.
– Александр! – внезапно спохватился отец, – где свежее пиво?
– Где яблоки, где пожрать, где высшая справедливость? – тем же тоном продолжил я, подражая его голосу, и заржал.
В округе стало спокойней. Улетучились наши добровольные соглядатаи, и я получил возможность бывать на улице. Вернулись с лихого промысла люди Мордана. Принесли недельную выручку, выпивку и закуску. Прощальный ужин затянулся до позднего вечера.
К торжественному столу пригласили не всех. Уважили только Контура и еще одного бригадира – очень своеобразного человека по кличке Штос. Еще его, за глаза, почему-то называли Угором. Такие люди как он, нужны в любом коллективе., как в доме громоотвод. У каждого в жизни случаются черные дни. Но глянет страдалец на, вечно унылую, физиономию Штоса и, вроде как, полегчает: «Ты смотри, а этому еще хуже!»
Угор наверное и родился несчастным. Его нормальное состояние – с глубокого бодуна. И сколько бы он ни выпил, похмелье не проходило. Бригадир оставался в одной поре, с вечным желанием «подлечиться». А потом, неожиданно для окружающих, и для него самого, в организме отрубался какой-то рубильник, и он припадал к столу, так и не придя в заветную «норму».
– Вот увидишь, когда проснется, обязательно и спросит: «А какое сегодня число?» – прояснил для меня Мордан, когда Штоса отправили баиньки.
– Неужели опять забудет?
– Для него, если хоть часик поспал, значит, настало утро нового дня. Весь коллектив знает, что стрелку забили вчера, и только Угор – что неделю назад.
– Кстати, о стрелке! – вдруг, спохватился Контур и вышел из-за стола.
– Ик! – отозвался «спящий» в подтверждение этих слов.
– Но в драке не заменим! – Мордан, как рачительный командир, отмечал также и все «плюсы» в развернутых характеристиках на своих подчиненных. – Даст, бывает, человеку по кумполу – сотрясение мозга. Захочет – черепушку провалит. А может и так долбануть, что стоит бедолага вроде при памяти, а под ним половицы – хрясь!!!
Все засмеялись. До сих пор обходились только общими фразами. Темы для разговора, если они и были, не входили в категорию «для общего пользования».
Я знал, что Мордану нужно подаваться в бега. Он метил на юг. После того, что случилось, упрятать его за решетку – дело чести местного ОВД. А кроме того, где-то там проявились следы нашей сестренки Наташки. Воровской телефон указывал на Кавказ. Вот он и хотел оградить ее от возможной беды. Хотел, но не мог. Наряду с прочими «непонятками», я, как гипс на обеих ногах, тормозил ему «всю мазуту». И ведь, не снимешь эти оковы без высшего дозволения!
– Давеча слышал, как поезд гудит, – двинул я пробный шар, – и такая тоска меня одолела! Плюнуть на все, рвануть на юга, «оторваться» по полной программе... ты как, Сашка?
Мордан чуть не подавился соленой рыбой.
– Это тебе-то рвануть на юга?! – вымолвил он с презрением. – Весь город в твоих портретах. Чтоб они референдум так рекламировали, мать их с субботы на воскресенье. На-ка вот, полюбуйся: у проходной пивзавода с десяток таких же висит.
Он достал из-за пазухи сверток из плотной бумаги, развернул и бросил на стол.
– Ого! – изумился я, – с трудом сам себя узнаю: вот это рожа! А надпись вполне удалась. Гудит, как набат: «Обезвредить преступника!» Но, все равно, без души поработала типография. По этим же самым приметам, можно разыскивать и Угора.
Это работа на подсознание, – пояснил отец. – Человека, хлебнувшего зоны, с первого взгляда определит даже начинающий мент. Взгляд у него настороженный, волчий, неискренний. Портретные фотографии выдают только на руки участковым и оперативникам, но редко когда помещают на уличные плакаты. Это чтобы преступника не спугнуть, не заставить его поработать над изменением внешности. Здесь черной краски не пожалели, чтобы страшней вышло, чтоб в подсознании гражданина портрет отпечатался, чтоб даже не сомневался: если встретят нечто, хоть отдаленно похожее, сразу бежал стучать. Статистика утверждает, что с помощью неравнодушных граждан, по одним и тем же приметам, милиция задерживает от двух до трех человек, разыскиваемых по другим делам.
– Вы слышали, волки?! – мгновенно отреагировал Сашка, – с завтрашнего дня будем учиться улыбаться глазами! А ты говоришь «на юга!», – Мордан повернулся ко мне, – какие там на хрен юга?! Дороги, вокзалы, аэропорт – все перекрыто, мышь не проскочит! Вон, у Штоса спроси, как ему дежурилось вчера в Мурмашах. Бедные пассажиры! Детские коляски – и те проверяли. Так что, думать забудь!
– Спросишь его! Да, кстати, а что он там делал? – спросил я на всякий случай.
Сашка с опаской взглянул на отца. Тот укоризненно покачал головой:
– Ладно, чего уж там, говори.
– Да, тут вот... Евгений Иванович просил проследить за покойниками. Ну, за теми, которых ты в гостинице покрошил. И, если удастся, сфотографировать это дело: кто привез, кто сопровождает...
– Удалось? – я чуть не подпрыгнул от радости.
– Куда там! – скривился Мордан, – проще самому застрелиться! Сделали исподтишка несколько смазанных кадров: спины, очки, поднятые воротники...
