Текст книги "Россия на рубеже XV-XVI столетий (Очерки социально-политической истории)."

Автор книги: Александр Зимин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Я. С. Лурье, а вслед за ним и Р. П. Дмитриева отметили наличие тверских мотивов в «Родословии», помещенном Спиридоном-Саввой. «Смысл рассказа Спиридона, – отмечает Лурье, – прославление великих князей тверских». [452]452
  Известия ОЛЯ, 1956, т. XV, выл. 2, с. 173.


[Закрыть]По Спиридону, именно Михаил Тверской выдает свою сестру Ульяну за Ольгерда, из-за чего последний и нарекся «князем» (по «Сказанию» и «Повести» не понятно, почему тверскую княжну выдает за Ольгерда московский князь Семен). [453]453
  Впрочем, этот факт содержится и в московских летописях (ПСРЛ, т. 25, с. 177; т. 18, с. 97; т. 15, вып. I, с. 59). Панегирик Ольгерду из «Сказания» (отсутствует у Спиридона) также восходит к московскому летописанию (ПСРЛ, т. 25, с. 173; т. 18, с. 118). Я. С. Лурье считает, что «Сказание» было отредактировано с учетом летописных материалов.


[Закрыть]Вероятно, тверскими симпатиями Спиридона-Саввы объясняется и то, что первое «отречение» от опального Спиридона поспешили взять от тверского епископа (1488 г.), а после него – от других владык. Лурье полагает, что «в основе «Послания о мономаховом венце» Спиридона-Саввы лежит какой-то памятник тверской литературы XV в.», ссылаясь на то, что изложение истории Литвы в «Послании» обрывается на середине XV в. [454]454
  РИБ, т. VI, стлб. 683, прим. 2; стлб. 451, прим. 3; Известия ОЛЯ, 1956, т. XV, вып. 2, с. 176; Лурье.Борьба, с. 388.


[Закрыть]С его наблюдением можно согласиться, но с оговоркой, что речь идет не о всем «Послании», а только о «Родословии литовских князей», которое в него включено.

Аргумент против того, чтобы считать Чудовскую повесть первоначальной редакцией «Сказания», на первый взгляд можно усмотреть в наличии в ней следов влияния литературных памятников, которых нет у Спиридона-Саввы. Действительно, он не мог бы «вычленить» из своего текста те части «Повести», которые восходят к другим произведениям. Но дело-то в том, что следы других памятников обнаруживаются не в самой «Повести», а в «Родословии литовских князей» по Чудовскому списку, которое могло первоначально существовать и независимо. Ведь было же у Спиридона-Саввы «Родословие» тверского происхождения. Поэтому ссылки на «Предисловие» инока Исайи, «Начало государей литовских», «тверскую» и «московскую» версии сами по себе ничего не говорят.

Остаются два момента – близость «Повести» к летописи (датировка событий) и к Хронографу по великому изложению. Но здесь надо иметь в виду жанровые особенности «Повести» и «Послания». Первое произведение носит черты исторического повествования, второе – церковно-литературный трактат. К тому же нет достаточной уверенности, что у составителя «Повести» был особый источник летописного происхождения. Ведь в ней есть всего две даты – призвания Рюрика в Новгород (6370 г.) и крещения Руси (6496 г.), хорошо известные любому книжнику, [455]455
  Гольдберг А. Л.Указ. соч., с. 212.


[Закрыть]а следов текстологической близости с летописью в обоих случаях «Повесть» не обнаруживает. Фрагмент о встрече Августа с Иродом действительно восходит к Хронографу по великому изложению, причем текстологически он ближе к этому памятнику в «Повести», а не в «Сказании». Здесь есть дата, встречающаяся в летописях (5457 г.), но она могла появиться и в результате обыкновенных хронологических выкладок по данным Хронографа.

Теперь необходимо выяснить время и обстоятельства появления «Повести». Весь ее смысл сводится к тому, чтобы доказать преемственность власти русских государей от римских и византийских императоров. Ее кульминация – венчание Владимира Всеволодовича «веньцом царскым» Константина Мономаха. Торжественное венчание «шапкой Мономаха» впервые состоялось в 1498 г., а вторично – только в 1547 г. Возникает вопрос о связи этого события со «Сказанием». В Чудовском сборнике отсутствуют какие-либо сочинения, возникшие позднее конца XV в., а вместе с «Повестью» идут «Чин венчания Дмитрия-внука» [456]456
  В рукописи 1577–1578 гг. (ГИМ, Музейное собр., № 3726) есть рассказ о Мономаховом венце, сходный с тем, который помещен на Царском месте в Успенском соборе Московского Кремля ( Дмитриева,с. 55).


[Закрыть]и «Родословие литовских князей». [457]457
  С. Герберштейн, побывавший на Руси в 1517 и 1526 гг., в своих «Записках» наряду со «Сказанием» помещает «Чин венчания» Дмитрия-внука и «Родословие литовских князей».


[Закрыть]

А. Л. Гольдберг обратил внимание, что в «Сказании» (и во всех сходных памятниках) говорится, что Август «поставил» «Пруса» в городах по реке Висле – в Марборке, Торуне, Хвойнице, Гданьске. Эти города упоминаются в дипломатических сношениях России с Пруссией в 1529 г. [458]458
  Сб. РИО, т. 53. СПб., 1887, с. 201 и др. Без Малборка упоминаются под 1517 и 1519 гг. (там же, с. 29, 41).


[Закрыть]Отсюда Гольдберг делает вывод, что рассказ об Августе был создан тогда, когда вопрос о прусских городах был актуален, т. е. в связи с русско-прусским договором 1517 г. Гданьск и другие города перешли к Польше по Торуньскому договору 1466 г., о чем прекрасно знали в конце XV в. («что за Казимиром, за королем Полским, Прусская земля Гданеск да Хвойници, да Турун и иные городы»). В 1493 г., в обстановке русско-литовской войны, интерес к этим городам в Москве обострился («те городы прусьские, что король поймал Гданеск и Торун и иные городы… мочно ли опять взяти назад»). Предполагался брак дочери Ивана III с Конрадом Мазовецким, союзником прусского магистра, и военный союз мазовецкого князя с Иваном III, направленный против Ягеллонов. Союз должен был привести к установлению протектората России над Прусским орденом. Иван III отправил к магистру послов с наказом прямо заявить о готовности великого князя способствовать возвращению ордену городов, уступленных Польше («городов своих, даст бог, достанете государя нашего оборонью»). [459]459
  Гольдберг А. Л.Указ. соч., с. 208; Дмитриева,с. 162, 175, 196 и др.; Сб. РИО, т. 35, с. 40, 100; Сб. Хилкова, с. 380.


[Закрыть]В Москве переговоры с послом Конрада вел Федор Курицын, а с посольством литовского великого князя в 1494 г. – В. И. Патрикеев, т. е. именно те лица, в окружении которых, думается, и сложилась Чудовская повесть.

Следовательно, обстановка в 1493 г., когда в Пруссию была послана миссия, не в меньшей мере соответствовала идеям «Сказания», чем в 10-20-е годы XVI в. [460]460
  См. также: Дмитриева Р. П.О текстологической зависимости…, с. 218.


[Закрыть]Отсутствию упоминания Мальборка в посольских делах 80-90-х годов XV в. не следует придавать особого значения, ибо он мог скрываться под обобщением «и другие городы». На «Сказание», конечно, повлиял не конкретный дипломатический документ, а знание итогов Торуньского договора 1466 г. Согласно «Повести», предком Рюрика выступал «Прус», что, по мнению А. Л. Хорошкевич, давало русским государям основание претендовать на верховное главенство над Пруссией. Она обратила также внимание, что в Чудовской повести ничего не говорится о происхождении русской династии от варягов (шведов), и логично связала этот факт с русско-шведской войной 1496 г. [461]461
  Хорошкевич А. Л.История государственности в публицистике времен централизации. – Общество и государство феодальной России. М., 1975, с. 123.


[Закрыть]

Проблема разделения церквей, по А. Л. Гольдбергу, была актуальной именно в 20-е годы XVI в., что якобы подкрепляет предложенную им датировку «Сказания». [462]462
  Гольдберг А. Л.Указ. соч., с. 209.


[Закрыть]Однако проблема эта существовала и в конце XV в., и особенно тогда, когда противники Елены Стефановны и ее окружения связаны были с прокатолическими элементами. Кстати, рассказ о папе Формосе в «Послании» разрывает текст единого повествования.

«Родословие», как бы продолжающее «Повесть», кончается упоминанием сыновей И. Ю. Патрикеева – Василия Косого и Ивана Мунынды, в то время как в «Послании» называется и монашеское имя В. И. Патрикеева – Вассиан. [463]463
  Имя Вассиан есть и в раннем, Архангельском списке «Сказания» (БАН, Арх., № 193).


[Закрыть]Следовательно, протограф «Родословия литовских князей» и «Повесть», очевидно, были написаны еще до опалы и пострижения В. И. Патрикеева, т. е. до 1499 г. [464]464
  Упоминание в чудовском «Родословии» короля Сигизмунда (вступил на престол в 1508 г.) носит черты вставки и в аналогичном списке отсутствует (ГБЛ, Волок., № 627, л. 87). Он кончается словами «грады многи зарубил же». В Чуд. списке текст о Сигизмунде помещен после явной концовки («Сия убо сих до зде известна суть»), ибо как бы повторяет сказанное ранее о Витене. Указать же точно, где и как в протографе «Родословия» говорилось о потомках Нариманта, трудно.


[Закрыть]А. Л. Гольдберг, чтобы отвести это самое простое предположение, создает следующую цепь умозаключений. Светское имя Патрикеева попало в чудовское «Родословие» под влиянием «Начала государей литовских» (никаких данных в пользу этой чисто умозрительной догадки он не приводит). В первом варианте «Родословия литовских князей» (якобы основанного на «Начале») нет черт текстологического сходства с Чудовским списком. [465]465
  О родословиях литовских князей писала М. Е. Бычкова, считающая «Повесть» первоначальной в цикле произведений о потомках Августа ( Бычкова М. Е.Отдельные моменты истории Литвы в интерпретации русских генеалогических источников XVI в. – Польша и Русь. М., 1974, с. 365–377; ее же.Первые родословные росписи литовских князей в России. – Общество и государство феодальной России, с. 133–140; ее же.Legenda о pochodżeniu wielkich ksiązat litewskich. – Studia zródloznawcze, 1976, t. XX, s. 183–199.


[Закрыть]К тому же вовсе не известно, когда возникло само «Начало».

Составителя «Повести» следует искать в окружении Дмитрия-внука, коронованного «шапкой Мономаха». Близок к Дмитрию-внуку был и В. И. Патрикеев, а к последнему – будущий митрополит Варлаам, припиской которого кончается чин венчания («Помилуй мя, грешного Варлама»). О. И. Подобедова пишет, что «родословная литовских князей могла бы быть объяснена интересом Патрикеевых к литовскому правящему дому в пору исполнения ими дипломатических поручений при дворе литовского князя». Воздействием окружения Дмитрия-внука объясняется, очевидно, переработка тверского варианта «Родословия литовских князей» в промосковском духе. Заметим, что в Чудовском сборнике находится соборное определение о еретиках (1490 г.), написанное от имени митрополита Зосимы. [466]466
  Чуд., л. 740 об., 754 об. и сл.; Подобедова О. И.Указ. соч., с. 96.


[Закрыть]Позднее Иосиф Волоцкий самого Зосиму считал покровителем «еретика» Федора Курицына и его сподвижников, группировавшихся около Дмитрия-внука.

Тесная связь первоначального текста «Сказания о князьях владимирских» с окружением Дмитрия-внука может быть обоснована и еще одной группой наблюдений. В Воскресенской летописи сохранилась славяномолдавская хроника («Сказание вкратце о молдавских государех»), в которой доказывается происхождение молдаван от римлян. Исследователи основательно датируют ее 80-ми годами XV в., считая ее последние записи (во всяком случае 7005 и 7017, точнее, 7012 г.) позднейшими приписками. А. В. Болдур полагает, что хроника была написана около 1480 г., во время переговоров о браке Елены Стефановны с Иваном Ивановичем, и допускает, что Елена Волошанка «в борьбе с Софией ссылалась на славяно-молдавскую хронику». [467]467
  ПСРЛ, т. 7, с. 256–259; СМЛ, с. 55–59; Болдур А. В.Славяно-молдавская хроника в составе Воскресенской летописи. – АЕ. 1963. М., 1964, с. 83.


[Закрыть]Это весьма правдоподобно.

В самом деле, византийскому происхождению Софьи в хронике были как бы противопоставлены более древние предки Елены, вышедшие из самого Рима. При этом молдаване имели перед «испроказившимися» греками то преимущество, что сохранили православную веру в борьбе с католичеством (в окружении Софьи и Геннадия известны доминиканец Вениамин и вообще лица, сочувствовавшие католичеству). Вывод же А. В. Болдура, что славяно-молдавскую хронику изготовили именно в 1480 г., не представляется доказанным. Ее мог привезти из своей миссии в Венгрию и Федор Курицын (1482–1485 гг.), на обратном пути посетивший Стефана III: ведь привез же он рассказы о Дракуле. В хронике обнаруживается влияние именно венгерской летописи. Но особенно интересны сходные мотивы хроники и «Сказания о князьях владимирских». В обоих произведениях правящие династии выводятся из Рима, а их врагом выступает папа Формос и католичество.

Итак, первоначальный текст «Сказания о князьях владимирских» (Чудовская повесть) сложился в связи с венчанием Дмитрия на престол. Коронации 1498 г. придавалось важное политическое значение, ибо она должна была способствовать укреплению самодержавной власти. Л. В. Черепнин даже связывает с коронацией публичное оглашение текста Судебника 1497 г. [468]468
  Черепнин.Образование, с. 16; его же.Архивы, ч. 2. с. 303 и сл.


[Закрыть]Во всяком случае связь этих двух событий несомненна. «Сказание о князьях владимирских» и связанные с ним памятники («Чин венчания», «Родословие литовских князей») утверждали суверенный характер власти великих князей. Р. П. Дмитриева справедливо отмечает, что попытка связать происхождение русских государей с римским императором Августом отражала гуманистический интерес к римской истории, характерный для эпохи Возрождения.

«Сказание» в первоначальной редакции с его чисто светским содержанием и идеологическим обоснованием великокняжеской власти противостояло «Повести о белом клобуке», возникшей в окружении новгородского архиепископа Геннадия. Если «Повесть о белом клобуке» отстаивала претензии воинствующих церковников на светскую власть, то «Сказание», сложившееся в кругу политических противников Геннадия и кружка Софьи Палеолог, укрепляло идеологические основы великокняжеской власти. Подобное же противоборство идей можно найти в «Родословии литовских князей» и в «Сказании о Мамаевом побоище» (основной редакции). Если в первом памятнике Ольгерд выступает положительным героем, то во втором (возникшем в церковных кругах) он предстает как союзник Мамая вместо реального Ягайлы.

В отличие от передовых европейских стран в России конца XV – начала XVI в. гуманистические идеи только зарождались. Процесс высвобождения человеческой личности из пут церковной идеологии не был завершен. В русском реформационно-гуманистическом движении неизмеримо большую роль играло дворянство, чем бюргерство. Поэтому духовной диктатуре церкви противопоставлялось суверенное государство во главе с мудрым монархом. Эти идеи мы и находим в «Сказании о князьях владимирских» и в «Повести о Дракуле». Позднее они получили развитие в посланиях Федора Карпова и сочинениях Ивана Пересветова.

Падение князей Патрикеевых и Ряполовского

Торжественная коронация в феврале 1498 г. не означала перехода к Дмитрию-внуку сколько-нибудь заметной доли власти. Удела он не получил. Не известно и жалованных грамот, выданных им в этом году. Сохранились только сведения о том, что тогда Дмитрий Иванович судил поземельные дела в Белозерском, Вологодском, Переславском, Костромском и Бежецком уездах. Людвиг фон Зансгейм из Кенигсберга (август 1500 г.), упомянув о смерти Ивана Молодого и о Дмитрии-внуке, добавлял, что «с этим внуком имеет старый государь русских все управление страной один в своих руках и не хочет других двух своих родных сыновей к управлению или разделу страны допустить». [469]469
  АФЗХ, ч. I, № 117, 259, 308, 309 (с. 262); АСЭИ, т. I, № 619; т. II, № 416; Каштанов.Социально-политическая история, с. 88–91; Казакова Н. А.Ливонские и ганзейские источники…, с. 154.


[Закрыть]Думается, роль Дмитрия Ивановича как соправителя здесь преувеличена. [470]470
  В Погодинском списке чина венчания 1498 г. говорится даже, что он был «пожалован княжеством Володимерскым и Московскым и Новогородцким и Тферским» (ГПБ, Погод., № 280; ср. Лурье.Борьба, с. 385). Но в том же году подобный титул употреблял и сам Иван III (Сб. РИО, т. 35, с. 250, 254; Каштанов.Социально-политическая история, с. 89). Вывод, что «характер власти» Дмитрия-внука «был отлично понят на Западе» (там же, с. 89), представляется преувеличением


[Закрыть]За пышным титулом «великий князь московский, новгородский и владимирский» реально скрывалось не так уж много.

Постепенно претензии Дмитрия-внука на власть росли. Он все чаще пользовался титулом великого князя «всея Руси» (ранее в грамотах он именовался просто великим князем). [471]471
  Впервые употреблен в грамоте, составленной не ранее сентября 1498 г. (АСЭИ, т. I, № 619). См. также Евангелие 1498/99 г. ( Николаева Т. В.Произведения русского прикладного искусства с надписями XV – первой четверти XVI в. М., 1971, с. 64, № 49). Догадка С. М. Каштанова о том, что сторонники Дмитрия «могли замышлять либо прямое отстранение от власти самого Ивана III, либо грандиозный раздел государства на два самостоятельных великих княжества» (Социально-политическая история, с. 101), источниками не подтверждается, а параллель Дмитрия-внука с Симеоном Бекбулатовичем кажется натянутой. Еще в октябре 1499 г. на л. 458 Чудовской кормчей (ГИМ, Чудовское собр., № 167) сообщалось, что она «свершена» при Иване III и его внуке Дмитрии.


[Закрыть]Но в 1499 г. Дмитрий был устранен от реального управления страной. В актах этого года нет сведений о его участии в судопроизводстве. Падение влияния Дмитрия-внука, судя по дипломатическим материалам, определилось в середине 1499 г., хотя формально он продолжал считаться соправителем. [472]472
  Каштанов.Социально-политическая история, с. 93–98.


[Закрыть]Ясных сведений о судьбе княжича Василия в 1498 г. нет.

Внешнеполитическая ситуация складывалась в то время следующим образом. 1497 год прошел сравнительно спокойно. В феврале 1498 г. в Москву вернулся после завершения миссии в Стамбуле М. А. Плещеев. Надежды на установление союзнических или добрососедских отношений с могущественной Оттоманской Портой окрепли, хотя окружение султана было недовольно упорным стремлением Плещеева соблюдать предписанный ему в Москве ритуал, не соответствовавший церемониалу, принятому при султанском дворе. Успешно развивались и московско-крымские отношения, В августе 1498 г. в Крым было отправлено посольство кн. С. В. Ромодановского. Иван III сообщал крымскому хану, что он может рассчитывать на него в случае войны с Литовским княжеством. Развивались нормально и отношения со Стефаном. Весной 1498 г. в Молдавию отправилось посольство Ф. Аксентьева. В 1498 г. велись переговоры и между Менгли-Гиреем и Стефаном. [473]473
  ПСРЛ, т. 8, с. 236; ср. грамоту султана Баязида (СГГД, ч. V, № 33, с. 239–242); Сб. РИО, т. 41, с. 255–262.


[Закрыть]

Зато с Литвой все было неопределенно. Летом 1497 г. в ответ на сожжение Бряславля польский король Ольбрахт и литовский великий князь Александр Казимирович организовали большой поход против Стефана Молдавского. [474]474
  Семенова Л. Е.Из истории молдавско-польско-турецких отношений конца XV в. – Россия, Польша и Причерноморье в XV–XVIII вв. М., 1979, с. 40–52.


[Закрыть]Узнав об этом, 19 августа Иван III послал в Литву П. Г. Заболоцкого и Ивана Волка Курицына с требованием, чтобы Александр «не рушил докончания» с Русью и в походе не участвовал. [475]475
  Сб. РИО, т. 35, с. 236–238; ср. ответ Александра (с. 243).


[Закрыть]Из-за противодействия «панов» Александр вернулся восвояси, но отправил с Ольбрахтом С. П. Кишку, кн. С. И. Стародубского и В. И. Шемячича. Осада молдавской столицы Сучавы привела только к разгрому польских войск в конце октября. Ольбрахт «едва утече» к русским князьям (которые в бою так и не участвовали) и вернулся «с великим срамом». Побито было до 40 тыс. человек. [476]476
  ПСРЛ, т. 6, с. 42; т. 8, с. 233–234; т. 28, с. 329; т. 32, с. 165–166; СМЛ, с. 31–33, 59, 66, 73, 120. Не ясно сведение Краткого летописца о том, что в 1496/97 г. Иван III «посылал рать в Литовскую землю» (ПСРЛ, т. 4, ч. I, вып. 3, с. 610).


[Закрыть]

В феврале 1498 г. в Литву направлен был И. И. Телешов с жалобами на задержку русских послов, возвращавшихся из Стамбула. В марте прибыл литовский посол Василий Бокей, который изложил жалобы на действия «слуг» Ивана III князей Воротынских. Посольство кн. В. В. Ромодановского (март 1498 г.) [477]477
  Сб. РИО, т. 35, с. 243–258. В летописях посольство Ромодановского ошибочно датируется 1499–1500 гг. (ПСРЛ, т. 6, с. 45; т. 8, с. 238).


[Закрыть]должно было подтвердить верность России договору 1494 г. и добиться признания за Иваном III титула великого князя «всея Руси». Иван III просил также Александра Казимировича, собиравшегося, по слухам, «ити ратью» на Стефана, воздержаться от похода. Посольство было безрезультатно. От признания титула «всея Руси» литовский великий князь уклонился. Зато, очевидно, именно из польско-литовских кругов проникло в Западную Европу наименование России «Московией», которое как бы ограничивало претензии Ивана III на все русские земли, под чьим бы суверенитетом они ни находились. [478]478
  Впервые наименование «Московия» встречается у секретаря венецианской сеньории в 1500 г. ( Хорошкевич А. Л.Россия и Московия. – Acta Baltico-slavica, 1976, t. X, с. 47–57).


[Закрыть]Не успел кн. Ромодановский вернуться в Москву, как он был «пойман» вместе с тверитином Андреем Коробовым.

Весной 1498 г. в Стокгольм к датскому королю Иоганну отправилось посольство, посетившее летом 1498 г. и Копенгаген. Иван III добивался возврата карельских погостов, на что Иоганн (теперь уже шведский король) не склонен был соглашаться. Союз с Иоганном Иван III хотел закрепить браком княжича Василия с дочерью короля Елизаветой. [479]479
  ПСРЛ, т. 26, с. 292; Каштанов.Социально-политическая история, с. 140–141.


[Закрыть]

Положение Польши и Литовского княжества было много тяжелее. Весной 1498 г. османские войска опустошили Подолье и Галицию, уведя в полон до 100 тыс. человек. Летом в нападении принимал участие и Стефан. Осенью последовало новое вторжение войск Баязида. Для обсуждения мер борьбы с османской угрозой летом в Польше побывали послы Владислава Ягеллона. В блок против османов вошел и Стефан, но союзником он был ненадежным. Надежда Ивана III на прочный союз с ним поэтому не оправдалась. Это, конечно, подрывало его доверие к дочери Стефана – Елене. Все эти события происходили в обстановке непрекращавшихся взаимных обид и жалоб Ивана III и Александра. В июле 1498 г. в Литву направился посол А. Голохвастов. Он должен был указать на недопустимость грабежей, которым подвергались русские купцы. Со своей стороны литовский посол С. Кишка жаловался на обиды, чинимые Литовскому княжеству союзниками Ивана III – Менгли-Гиреем и Стефаном. [480]480
  ПСРЛ, т. 32, с. 66; СМЛ, с. 33–34, 54, 73, 120; Любовский М. К.Литовско-русский сейм, с. 140–141; Сб. РИО, т. 35, с. 262–273.


[Закрыть]

В январе 1499 г. резко обострилась ситуация в самой России. Официальный летописный свод (редакции 1508 г., сохранившейся в своде 1518 г.) сообщает: «В лето 7007-го генваря князь великий велел поимати бояр своих, князя Ивана Юриевичя з детми, да князя Семена Ивановичя Ряполовского; и велел казнити князя Семена Ивановичя Ряполовского, отсекоша ему главу на реце на Москве, пониже мосту, февраля 5, во вторник; а князя Ивана Юриевичя пожаловал от казни, отпустил его в черньци к Троици, а сына его, князя Василя Ивановичя Кривого, отпустил в монастырь в Кирилов на Белоозеро». Вскоре после этого, «марта 21, в четверк, пожаловал князь великий Иван Василевичь всея Русии сына своего, князя Василия Ивановича, нарекл его государем великим князем, дал ему Великыи Новгород и Псков, великое княжение». [481]481
  ПСРЛ, т. 28, с. 331–332; т. 8, с. 236, 237; т. 6, с. 243; т. 12, с. 248–249; т. 20, ч. I, с. 369; ИЛ, с. 137.


[Закрыть]

В продолжении Хронографа редакции 1512 г. сразу же после сообщения о коронации Дмитрия следует текст: «Велел князь великий поймать бояр своих, князя Ивана Юрьевича з детми, да зятя его, князя Семена Ряполовского, велел казнити, головы ссечи, а князя Ивана да сына его, князя Василья, в чернцы отпустил лета 7007-го генваря. Того же лета князь велики Иван пожаловал сына своего князя Василья, а нарек его великим князем и дал ему Новгород Великий и Псков». [482]482
  ПСРЛ, т. 22, ч. I, с. 513–514; Шмидт С. О.Продолжение Хронографа редакции 1512 г., с. 273.


[Закрыть]В данном случае известие Хронографа восходит к своду 1508 г. (или одному из сходных).

Близок к своду 1508 г. и текст Вологодско-Пермской летописи. После краткой записи о том, как Иван III в феврале 1498 г. «посади на великое княжение внука своего, князя Дмитрея Ивановича», идет сообщение о «поимании» кн. Ивана Юрьевича с детьми и о казни кн. Семена Ряполовского. Различия сообщений Вологодско-Пермской, Уваровской и сходных летописей сводятся к следующему: в ВПЛ нет точной даты событий; в ней говорится, что Патрикеевых «упросил… у смертные казни митрополит Симан да владыкы»; имеется добавление, что Патрикеевых повелено было «на Москве постричи в железех»; весь рассказ завершает новая запись: «Того же лета, апреля, поймал князь великий Иван Васильевич князя Василья Ромодановского да Ондрея Коробова тферитина»; пожалование Новгородом сына Ивана III – Василия датируется 29 июня. [483]483
  ПСРЛ, т. 26, с. 291; ср. т. 33, с. 133; Лурье Я. С.Краткий летописец Погодинского собрания, с. 443. В летописце поставление Василия датируется 29 июля, причем добавляется: «…а князя Юрья на Дмитров, а князя Дмитрея Углечем».


[Закрыть]

В Типографской летописи запись о «поимании» очень лаконична и идет после сообщения о казни В. Гусева: «Лета 7000 седьмаго поймал князь великый князя Ивана Юрьевича да его детей, князя Василья, да князя Ивана, да зятя его, князя Семена Ряполовского, месяца генваря 31 день, и стят бысть князь Семен Ряполовский месяца февраля 5 день на память святыа мученици Агафьи». [484]484
  ПСРЛ, т. 24, с. 214. К тексту Тип. близок текст Владимирского летописца с небольшими дополнениями: «…детей, князя, Василья Косово, да князя Ивана Мыныну…»; в конце значится: «…а князя Ивана Юрьевича, да князя Василья… упросил митрополит Симан и владыкы в чернци от казни» (ПСРЛ, т. 30, с. 139). К. В. Базилевич и С. М. Каштанов пишут об опале на некого Аф. Патрикеева ( Базилевич,с. 370; Каштанов.Социально-политическая история, с. 102). Такого родича у князей Патрикеевых нет. Это однофамилец, послужильцы которого испомещались в Вотской пятине.


[Закрыть]Здесь о поставлении Василия Ивановича на великое княжение новгородское нет ни слова, но точно датируется арест Ряполовского и говорится о том, что он был зятем И. Ю. Патрикеева. В Устюжском своде только сказано: «В лета 7006. Князь великий Иван Васильевичь поймал в ызмене князя Ивана Юрьевичя и сына его, Василья Косово, да князя Семена Ивановичя Ряполовского». Сходны записи и в кратких летописцах. [485]485
  УЛС, с. 100. Кирилло-Белозерский летописец сообщает: «Лета 7007. Опала великого князя на бояре, на князя Ивана Юриевича з детьми, и князя Семена Ряполовскаго казнил» ( Зимин А. А.Краткие летописцы XV–XVI вв., с. 36). Запись разрядных книг: «Того же году в генваре велел князь великий переимати бояр своих князя Ивана Юрьевича да князя Семена Ивановича Ряполовского. И велел князя Семена казнить на Москве-реке, а князя Ивана постриг у Троицы на Белеозере» (Р, с. 54); ГИМ, ОР, собр. Щукина, № 668, л. 328 об.; Тихомиров М. Н.Краткие заметки о летописных произведениях в рукописных собраниях Москвы. М., 1962, с. 35–36.


[Закрыть]

Причин опалы князей Ряполовского и Патрикеевых источники не излагают. Правда, в грамоте Ивана III русским послам (май 1503 г.) содержится предупреждение: «… вы бы во всем себя берегли; а не так бы есте чинили, как князь Семен Ряполовский высокоумничал князем Васильем, княжим Ивановым сыном Юриевича». Иван III имел в виду посольство С. И. Ряполовского и В. И. Патрикеева в Литву, завершившееся заключением мирного договора и браком литовского великого князя Александра с дочерью Ивана III Еленой. В чем состояло «высокоумничанье» (своеволие) Ряполовского, можно только догадываться. Глухие сведения о казни С. И. Ряполовского и пострижении В. И. Патрикеева приводит А. Курбский. Наконец, Степенная книга отмечает, что 21 марта 1499 г. Иван III «нарек… государем и великим князем» сына Василия, и далее сообщает: «Малым бо пред сим, яко за два лета, некоих ради людьских крамол, гнев имея на них… Потом же великий князь испыта подробну вся преже бывшая крамолы, их же ради повеле князя Симиона Ряполовскаго казнити смертным посечением. Князя же Ивана Юрьевича и сына его князя Василья Косово для моления митрополича и владык милость над ним сотвори: смерти не предастъ их. И отпущени бывше и во иноческий чин облекошася, богоугодно поживе в разная времена и к богу отидоша». [486]486
  Сб. РИО, т. 35, с. 44, 138 и сл.; РИБ, т. 31, стлб. 163, 272; ПСРЛ, т. 21, ч. II, с. 572.


[Закрыть]Итак, в Степенной книге возвышение Василия и казнь Ряполовского тесно связаны между собой.

В духе Степенной книги интерпретировали события Н. М. Карамзин и С. М. Соловьев. Последний писал: «Летописцы говорят глухо, не объявляют, в чем состояли крамолы, измена Патрикеевых и Ряполовского; но нет сомнения, что эта измена и крамолы состояли в действиях их против Софии и ее сына в пользу Елены и Димитрия внука». Против подобной оценки событий выступил Я. С. Лурье, отвергающий сообщение Степенной книги как позднейшее, считая, что оно возникло тогда, когда нужно было приписать Вассиану Патрикееву близость к давним врагам Василия III. Поэтому Лурье не видит связи между опалами 1499 г. и известием о приближении княжича Василия. Он обращает внимание на то, что «в начале княжения Василий III оказывал покровительство Патрикееву», но, по его мнению, опала на Патрикеевых вообще не связана с возвышением Василия Ивановича. О причинах ее он не пишет, ссылаясь только на посольские дела. [487]487
  Соловьев С. М.История России, кн. III. M., 1960, с. 63; Лурье Я. С.Первые идеологи московского самодержавия, с.97. Позднее Лурье писал, что «опала Ряполовского-Патрикеевых была так или иначе связана с внешнеполитическими делами» (АЕД, с. 168). Разбор взглядов Лурье см.: Каштанов.Социально-политическая история, с. 104–106.


[Закрыть]

Приведя сведения о длительной связи Патрикеевых с московским великокняжеским домом, Л. В. Черепнин обратил внимание на участие И. Ю. и В. И. Патрикеевых в 1495–1499 гг. в решении поземельных споров и пришел к выводу, что «в выработке проекта Судебника 1497–1498 гг. Патрикеевым принадлежала основная роль». Причины их опалы Черепнин связывал с «намечавшейся русско-литовской войной». Это важное наблюдение он подкрепляет сведениями о том, что «И. Ю. Патрикеев являлся сторонником русско-литовского сближения». Патрикеевы, по его мнению, «принадлежали к партии Елены Стефановны, высказывавшейся против войны с Литвой. В рецензии на книгу Черепнина автор этих строк считал Патрикеевых «противниками централизаторской политики Ивана III» и их падение объяснял «борьбой Ивана III против реакционного боярства», т. е. против сторонников Дмитрия-внука. [488]488
  Черепнин.Архивы, ч. 2, с. 308, 315, 316; СК, 1952, № 4, с. 66–67.


[Закрыть]Эта характеристика, данная в 1952 г., в настоящее время представляется ошибочной.

Гипотезу Я. С. Лурье принял К. В. Базилевич, хотя прямо на него не ссылался. Опалу на Ряполовского и Патрикеевых, «убежденных сторонников примирения и сближения с Литвой», Базилевич также не связывал с династической борьбой. По его мнению, в лице этих княжат «Иван III встретил оппозицию своим планам, касавшимся вооруженной борьбы за русские земли с литовским господарем». В рецензии на книгу Базилевича И. И. Смирнов отстаивает версию Степенной книги, считая, что «князья Ряполовские и Патрикеевы представляли собою самые верхи феодальной аристократии», которые «рассчитывали использовать малолетнего внука Ивана III – Дмитрия для захвата власти в свои руки». Подробный рассказ Степенной книги, по его мнению, раскрывает то, что «стремились скрыть ранние летописные своды». Он иллюстрирует свою мысль ссылкой на аналогичный рассказ о боярском мятеже 1553 г. Царственной книги позднейшего (сравнительно с Никоновской летописью) происхождения. Смирнов не считает слишком большую самостоятельность и Ряполовского, и Патрикеевых в дипломатических делах причиной их опалы: казнь С. И. Ряполовского в 1499 г. не могла быть карой за «высокоумничанье», допущенное пять лет назад, в 1494–1495 гг. [489]489
  Базилевич, с.374; ВИ, 1952, № 11, с. 142–143.


[Закрыть]

Н. А. Казакова, как и И. И. Смирнов, считает, что «не доверять рассказу Степенной книги… нет никаких оснований». В умолчании летописей первой половины XVI в. о связи дела Патрикеевых с борьбой партий при дворе Ивана III она видит «влияние заинтересованных лиц», в руках которых «находилась власть и волей которых определялись в значительной степени содержание и направленность летописных известий». Но вряд ли можно придавать такое значение источнику, составленному спустя 60 с лишним лет после событий. Текст Степенной книги представляет собой простое осмысление ранних летописных рассказов; он не дает новых деталей, которые бы свидетельствовали об использовании авторами не дошедших до нас источников. Мысль Казаковой о связи Ряполовского и Патрикеевых с окружением Дмитрия-внука заслуживает внимания. «Опала Патрикеевых – Ряполовских, – пишет она, – была данью возвышающемуся Василию, но публичное объявление о причинах опалы (выступление Патрикеевых и Ряполовских в 1497 г. против Василия на стороне Дмитрия) могло бросить тень политического подозрения на Дмитрия» и поэтому не попало в летописи, составленные в 1500 г., до опалы Дмитрия. Отсутствие причин опалы в поздних летописях Казакова объясняет тем, что они писались тогда, когда Вассиан Патрикеев стал фаворитом великого князя и напоминать о былой враждебности Патрикеевых Василию было неудобным. [490]490
  Казакова Н. А.Вассиан Патрикеев и его сочинения. М.-Л., 1960, с. 44–46; ее же.Очерки по истории русской общественной мысли. Первая треть XVI в., с. 95–96.


[Закрыть]

Последнее звено построения Н. А. Казаковой рушится уже потому, что в основе Уваровской летописи находится летописный свод 1508 г., составленный в ту пору, когда Вассиан еще не пользовался покровительством Василия III. Летописец просто отредактировал текст записи 1499 г., не внося в него новых подробностей. [491]491
  Н. А. Казакова считает, что редактирование свода могло происходить уже в 1509 г., «когда Вассиан был возвращен из ссылки или Василий собирался его возвратить» (Очерки…, с. 97–98). Но редакция свода производилась между 26 ноября 1508 и 14 февраля 1509 г. (имя Дмитрия Ивановича отсутствовало в списке князей, захороненных в Архангельском соборе). Поэтому ни о каком возвращении Вассиана ко двору Василия III ко времени редактирования летописного свода не может быть и речи (он там появился около 1510 г.).


[Закрыть]Казакова привела материал, говорящий о близости Патрикеевых к Федору Курицыну, лидеру группировки Дмитрия-внука. Так, Ф. Курицын ездил вместе с С. И. Ряполовским и В. И. Патрикеевым в мае 1494 г. в Литву для переговоров о мире. Он, как и Патрикеевы, принимал литовских послов в августе 1494 г. В 1497 г. Курицын и Патрикеевы присутствовали на отводе земель, промененных Иваном III волоцким князьям Федору и Ивану Борисовичам. [492]492
  Сб. РИО, т. 35, с. 138–144, 148, 150, 154 и сл.; ПСРЛ, т. 24, с. 212; ДДГ, № 89, с. 344.


[Закрыть]Отмечает Казакова и следы влияния еретической идеологии на творчество Вассиана Патрикеева. Основной причиной опалы Патрикеевых, по ее мнению, «явилось участие их в династической борьбе на стороне Дмитрия». [493]493
  Казакова Н. А.Вассиан Патрикеев…, с. 48.


[Закрыть]

«Династический кризис» привлек внимание видного английского исследователя Д. Феннела. Вслед за рядом советских исследователей он, как и Дж. Фаин, отвергает показание Степенной книги как источник для выяснения существа событий 1499 г. [494]494
  Fine J.The Muscovite Dynastic Crisis of 1497–1502, p. 210; Fennell J.Ivan the Great of Moscow, p. 339–352.


[Закрыть]Феннел не считает достаточными сведения о близости Патрикеевых и Ф. Курицына, чтобы говорить об их поддержке Елены и Дмитрия во время династического кризиса. Приведенные Л. В. Черепниным данные о поддержке Патрикеевыми борьбы Василия II и Ивана III с их удельными противниками также, по его мнению, не дают еще материала для характеристики их позиций во время событий 1497–1499 гг. В конечном счете Феннел делает неожиданный вывод, что Ряполовский и Патрикеевы симпатизировали оппозиции, возглавленной Софьей и княжичем Василием, а их опала в 1499 г. – удар по группировке Софьи Палеолог.

Доводы Д. Феннела следующие. Василий Иванович, взойдя на престол, приблизил к себе Вассиана Патрикеева. Мог он, следовательно, симпатизировать ему и раньше. Но приближение Вассиана произошло не в начале правления Василия III, а около 1510 г., т. е. после разрыва великого князя с иосифлянами. Факт, на который ссылается Феннел, говорит против его построения: Вассиан в первые годы княжения Василия III находился в опале. Второй его довод заключается в том, что за опальных в 1499 г. ходатайствовал митрополит Симон, а поскольку он был противником еретиков, то должен был поддерживать Софью и Василия. С Симоном обстоит дело не так просто. В 1498 г. Симон «благословил» Дмитрия на великое княжение. В январе 1499 г. по его же «благословению» Иван III секуляризировал земли в Новгороде. Близость Симона к группировке Дмитрия-внука, казалось бы, несомненна. Он подтвердил и духовную И. Ю. Патрикеева. Но это только на первых порах. На соборе 1503 г. Симон решительно выступил в защиту монастырского землевладения. В 1504 г. он возглавлял собор, который осудил еретиков. Послание Симона о соблюдении соборного приговора написал Иосиф Волоцкий. [495]495
  ЧОИДР, 1883, кн. I, отд. I, c. 34; ПСРЛ, т. 12, с. 246–249; т. 6, с. 49, 244; ПЛ, вып. II, с. 252; ДЦГ, № 86, с. 349; АЕД, с. 504–505.


[Закрыть]Митрополит покровительствовал волоцкому игумену и позднее, до ухода с кафедры (1511 г.). Во всяком случае ясно, что для характеристики позиции Симона в 1499 г. нельзя привлекать сведения 1503–1511 гг., относящиеся к совершенно иной политической обстановке. Колебания митрополита отражали изменения в соотношении сил при дворе.

Есть одно сообщение, заслуживающее специального анализа, – это рассказ Типографской летописи и свода 1497 г. о том, как Иван III призвал к себе митрополита и епископов и начал просить «у них прощениа о своем брате, князе Андрее Васильевиче, что своим грехом, несторожею, его уморил». Л. В. Черепнин обратил внимание на недописанную в летописи фразу: «Того же лета Симону-митрополиту», помещенную после записи о Судебнике и перед рассказом о «челобитьи» Ивана III. Сопоставив ее с митрополичьим формулярником, он высказал предположение, что «митрополит Симон имел основания ходатайствовать в 1497 г. перед Иваном III за лиц, замешанных в заговоре детей боярских». [496]496
  ПСРЛ, т. 24, с. 213–214; т. 28, с. 160; Черепнин.Архивы, ч. 2, с. 297.


[Закрыть]Предположение интересное, но нуждающееся в дополнительных доказательствах. Во всяком случае позицию Симона в 1497–1499 гг. нельзя считать провасильевской. Она была более аморфной.

Последний довод Феннела – это казнь кн. В. В. Ромодановского, происшедшая месяц спустя после опалы на Патрикеевых и С. И. Ряполовского. Отец последнего, Иван Андреевич Ряполовский, был родным братом деда Ромодановского – Федора Андреевича Стародубского. Сам же В. В. Ромодановский служил одно время боярином князя Михаила Андреевича Верейского, а сын последнего – Василий был женат на племяннице Софьи Палеолог. В 1484 г., опасаясь ареста, он бежал в Литву. [497]497
  ДДГ, № 80, с. 303–309, 311; № 82, с. 358; ПСРЛ, т. 24, с. 203. Склонен связывать В. В. Ромодановского с окружением Софьи Палеолог и С. М. Каштанов (Социально-политическая история, с. 115). Критические замечания Н. А. Казаковой см.: Очерки…, с. 94.


[Закрыть]К сожалению, интересное наблюдение Феннела не имеет однозначного объяснения, ибо неизвестно, что послужило причиной опалы Ромодановского. Одновременное «поимание» «тверитина» Андрея Коробова, может статься, говорит о протверских симпатиях Ромодановского, а отсюда о близости Коробова и Ромодановского к Дмитрию-внуку.