Текст книги "Россия на рубеже XV-XVI столетий (Очерки социально-политической истории)."

Автор книги: Александр Зимин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Так, И. И. Смирнов писал: «… принцип суда по приказам намечается уже и в Судебнике 1497 г. Но здесь он еще подчинен старой форме суда и выступает лишь в виде своего рода дополнения к старому боярскому суду». С. И. Штамм считает, что «уже во времена Судебника 1497 г.» отдельные отрасли управления были «приказаны отдельным людям». На наш взгляд, прав Л. В. Черепнин, согласно которому «в статьях 1–2 нет данных, указывающих на оформление приказной системы». [374]374
  Смирнов И. И.Очерки…, с. 321; Штамм С. И.Указ. соч., с. 54; Судебники XV–XVI вв., с. 43, 200; Зимин А. А.О сложении приказной системы на Руси. – Доклады и сообщения Ин-та истории АН СССР, вып. 3. М., 1954, с. 172; его же.Реформы Ивана Грозного, с. 184.


[Закрыть]

Обычно слова «к тому… которому которые люди приказаны» трактуют как указание на определенное ведомство (приказного типа). Так, А. Г. Поляк писал, что ст. 2 Судебника «впервые в русском законодательстве выражает попытку регламентировать деятельность лиц, возглавляющих какую-либо отрасль центрального управления. Боярин, ведавший ею, ограничивает круг подсудных ему дел или лиц той отраслью управления, которой он занимается». С этим трудно согласиться. Ни о каких «подсудных» боярину делах в ст. 2 не говорится. Речь идет только о людях, «приказанных» ему. Скорее всего, под ними подразумевалась дворцовая челядь (конюхи, сокольники, псари и т. п.). Дворцовым чинам (конюшему, сокольничему, дворецкому и др.) подведомственны были также «люди», жившие на территории их путей (крестьяне и бортники). Вот их-то и имеет в виду ст. 2 Судебника 1497 г. [375]375
  ПРП, вып. III, с. 377; Зимин А. А.О составе дворцовых учреждений Русского государства конца XV и XVI вв. – ИЗ, 1958, т. 63, с. 180–181. См. у А. В. Чернова: в «Судебнике не говорится о приказах как учреждениях, а имеются в виду должностные лица государственного управления, выполнявшие личные приказы-поручения» (О зарождении приказного управления в процессе образования Русского централизованного государства. – Труды МГИАИ, 1965, т. 19, с. 280). Это верно, но нуждается в уточнении (речь идет о дворцовых поручениях).


[Закрыть]При ее переработке в ст. 7 Судебника 1550 г. закон прямо говорил о жалобнике «приказу» боярина, дворецкого, казначея или дьяка. Но это было уже время складывания приказной системы.

В Судебнике 1497 г. проводится последовательная регламентация пошлин за все виды судебной деятельности великокняжеских администраторов, от боярина до недельщиков (ст. 3–7, 15–17, 21, 38, 40, 41, 44, 45 и др.). Ст. 4 кодекса устанавливает единообразные судебные пошлины: от рублевого дела с виноватого взыскивалось в пользу боярина 2 алтына, дьяка – 8 денег (в случае если дело выше рубля или ниже, то по соответствующему расчету). Итак, от 200 денег (1 руб.) пошлина платилась в размере 10 % (20 денег), что соответствовало старинной десятине. Эта пошлина не была нововведением. По БУГ, гривна (20 денег) шла наместнику с тиунами за судопроизводство. [376]376
  АСЭИ, т. III, № 22, с. 39.


[Закрыть]

Обобщая практику суда в различных местностях Русского государства, Судебник 1497 г. придавал ей общерусское значение. Судебные прерогативы феодальной аристократии были регламентированы и сокращены. Отныне на суде в обязательном порядке должны были присутствовать дьяки (ст. 1). Суд на местах должен был проходить в присутствии целовальников из среды местной администрации (дворский, староста) и зажиточных («лучших») людей (ст. 38). Тем самым закладывались предпосылки земской реформы, осуществленной в середине XVI в. [377]377
  О влиянии ст. 37–45 Судебника 1497 г. на нормы наместничьего суда по Судебнику 1550 г. см.: Носов Н. Е.Становление сословно-представительных учреждений в России. Л., 1969, с. 54 и сл.


[Закрыть]Впредь свидетели («послухи») должны были быть очевидцами событий, а не давать показания, основываясь на слухах (ст. 67).

Согласно ст. 18, 20, 42, 43 Судебника 1497 г., наряду с боярами, пользовавшимися кормлениями с правом «боярского суда» (окончательного решения дел), существовали судьи из числа кормленщиков без этого права, т. е. дела, которые они вели, докладывались в Москве. [378]378
  Смирнов И. И.Очерки…, с. 326–327.


[Закрыть]Согласно ст. 42, кормлением «с боярским судом» мог быть пожалован не только боярин, но и сын боярский. Это – свидетельство постепенного роста политической активности и влияния на государственный аппарат верхних слоев дворянства.

Ответом на обострение классовой борьбы было введение суровой системы наказаний, отразившейся в ряде статей Судебника. В ст. 8, 9 и 39 определенная категория правонарушителей обозначена понятием «ведомый лихой человек» (С. Герберштейн переводил manifest malefactore как «явные злодеи»). «Лихой человек» упоминается еще в духовной грамоте кн. Семена Ивановича 1353 г.: «…а лихих бы есте людей не слушали». В грамоте митрополита Симона (после 1496–1499 гг.) содержится предписание для «лихих… людей». Понятие «ведомого (известного) лихого человека» связано с понятием татя, совершившего воровство второй раз (за преступление обоих лиц полагалась смертная казнь: ср. ст. 9 и 11; ср. ст. 13: «тать ведомой, и преж того неодинова крадывал»). [379]379
  ДДГ, № 3, с. 14; АФЗХ, ч. I, № 192, с. 174; АСЭИ, т. III, № 27, с. 49.


[Закрыть]Но не только: Судебник придавал большое значение показанию под присягой. Ведомым татем мог быть признан вор, пойманный с поличным впервые, если пять или шесть свидетелей удостоверяли, что он «преж того неодинова крадывал» (ст. 13). Появление понятия «ведомого лихого человека» свидетельствует не только об усложнении самого процесса установления преступления, но и о том, что число преступлений в стране увеличилось [380]380
  Зимин А. А.Основные этапы и формы классовой борьбы в России конца XV–XVI в. – ВИ, 1965, № 3, с. 42–43.


[Закрыть]и государство встало на путь решительной борьбы с правонарушителями.

По ст. 9 Судебника, смертной казнью карался «государский убойца» (скорее всего, как и в ст. 18, речь шла об убийстве владельца холопа). [381]381
  Ср. АСЭИ, т. III, с. 443–445 («государю… в холопи»), ДУГ и «Правосудие митрополичье», где «осподарь» – хозяин холопа (№ 7, с. 22; № 8, с. 24). В ПСГ «государь» – хозяин «изорника» и огородника (ст. 42, 44, 51).


[Закрыть]Статья вводила смертную казнь и для «коромольника», т. е. для заговорщика, мятежника (С. Герберштейн переводил: «предатель крепости»). В сходной ст. 7 ПСГ речь шла о «переветнике (изменнике). В Судебнике употребляется гораздо более сильное выражение. Буквально через три месяца как бы в прямом соответствии со ст. 9 были казнены за заговор Владимир Гусев с товарищами. Наконец, смертная казнь, по ст. 9, распространялась на церковного и головного татя, «подымщика», [382]382
  По Герберштейну, «подымщиками» были «те, кто тайно относят имущество в чужой дом и говорят, будто оно у них украдено, так называемые подметчики (podmetzchek)». В ст. 61 Судебника 1550 г. так и читаем: «подметчику». Л. В. Черепнин допускал, что речь могла идти о политическом преступнике, шпионе (Судебники XV–XVI вв., с. 59). Ранних источников, говорящих о «подмете» как государственном преступлении, нет.


[Закрыть]«зажигальника» [383]383
  Развивая толкование Герберштейна (зажигальники – «те, кто поджигает людей»), Л. В. Черепнин считал, что «речь идет о поджоге города с целью предать врагу» (Судебники XV–XVI вв., с. 59). На наш взгляд, прав А. Г. Поляк, полагающий, что речь идет о всяком поджоге. Правда, бывали случаи (например, дело 1503 г. – АСЭИ, т. II, № 495, с. 542–543), когда суд считал возможным применять к «зажигальнику» более мягкие наказания (ПРП, вып. III, с. 383–384). Выражение incendio homines affligunt может относиться к поджогу любого двора (в городе и деревне).


[Закрыть]и вообще на всякого «лихого человека». Суровое наказание церковному татю объясняется необходимостью укрепить благочиние в обстановке роста реформационного движения. Пройдет сравнительно мало времени после церковных соборов «на еретиков» и создания ст. 9 и 1 °Cудебника, как запылают костры, на которых будут сожжены русские вольнодумцы.

Судебник ввел серьезные изменения в сложившуюся практику наказания татей сравнительно со ст. 8 ПСГ и с ДУГ. Отныне казнился вор, совершивший не третью кражу (как было ранее), а вторую (ст. 11), а также вор, признанный ведомым татем, даже если он впервые попался с поличным (ст. 13). Показаниям («речам») вора на суде не доверяли, но обыск по ним проводили (ст. 14). Все это говорит об усилении «татьбы» (которая связана с ростом сопротивления народных масс феодальному гнету) и о расширении карательных функций образующегося единого государства.

Из вопросов, касающихся социальных отношений, Судебник уделяет внимание прежде всего праву поземельной собственности и зависимому населению. В конце XV в. в основных чертах завершилось освоение земель Северо-Восточной Руси. В связи с этим бурно протекал процесс размежевания освоенных земель, утверждения на них права феодальной собственности. Все это вызывало и многочисленные поземельные споры, о которых хорошо известно из правых грамот. Размежевание земель становилось делом государственной важности. Ст. 61 устанавливала обязанность огораживания пашен и покосов, нанося тем самым серьезный удар по остаткам общинных сервитутов, за которые крестьяне вели длительную борьбу с феодалами. Ст. 62, повторяя нормы уставных грамот, провозглашала запрет истребления межевых знаков и вводила суровые наказания за нарушения права поземельной собственности. [384]384
  Статья заканчивалась словами: «…и за рану присудят, посмотри по человеку и по ране, и по рассужению». Ни о какой «ране» в ст. 62 выше не говорилось. Приведенный текст отсутствует в соответствующей Судебнику 1497 г. 87-й статье Судебника 1550 г. Вероятно, речь идет о какой-то позднейшей приписке к тексту. Источник ее – статья «О муже кровавом» позднейших списков ПП (ПРП, вып. I, с. 210–211: «за рану судят»).


[Закрыть]Ст. 63 утверждала единообразный срок подачи жалоб по земельным делам: более короткий (трехлетний), когда речь шла о споре между частными лицами, и более длинный (шестилетний), когда дело касалось великокняжеских земель. В последнем случае срок был увеличен по сравнению с существовавшей практикой (с пяти до шести лет). Правительство, нуждавшееся в сохранении и расширении государственного фонда земель, проявляло особую заботу именно о нем. Судебник, устанавливая строго определенный срок подачи жалоб о захваченных землях, тем самым санкционировал захват крестьянской земли феодалами, происшедший за три – пять лет до его издания. Классовый смысл этой меры совершенно очевиден.

В связи с ростом ценности земель Судебник устанавливал порядок наследования не только имущества – «статка» (как соответствующие ст. 91–93 Пространной Правды), но и земли. [385]385
  Ср. ПРП, вып. III, с. 407.


[Закрыть]

Ст. 57 «О христьянском отказе» вводила единовременный для всего государства срок, в течение которого крестьянам разрешалось покидать своего господина. Срок этот (за неделю до Юрьева дня осеннего, т. е. 26 ноября, и неделю после этого дня) был связан с окончанием сельскохозяйственных работ. Не в интересах феодала было отпускать крестьян раньше. В случае ухода от хозяина крестьянин должен был уплатить ему «пожилое», т. е. плату за пользование господским двором (за четыре года жизни у хозяина платилась полная стоимость двора, за три – три четверти стоимости, за два года – «полдвора», за год – «четверть двора»). В Новгородской земле «пожилое» в среднем приближалось к сумме годовых повинностей феодалу («в лесех») или к двойному годовому доходу господина («в полех»). [386]386
  Шапиро А. Л.О «пожилом» Судебников 1497 и 1550 гг. – Исследования по социально-политической истории России. Л., 1971, с. 102.


[Закрыть]

Ст. 57 была подготовлена практикой взаимоотношений крестьян с феодалами во второй половине XV в. До нас дошло восемь грамот 50-70-х годов XV в. Троицкого, Кириллова и Ферапонтова монастырей, содержащих упоминания о сроках крестьянского отказа (Юрьевом дне). В Псковской земле, по ст. 42 ПСГ, сроком было 14 ноября, т. е. Филиппово заговенье (Псков находился севернее, и сельскохозяйственные работы там заканчивались ранее, поэтому и срок выхода был несколько более ранним). Вводя единовременный срок крестьянского выхода и устанавливая твердые размеры «пожилого», правительство сделало шаг по пути утверждения крепостного права. [387]387
  Горский А. В.Об ограничении крестьянских переходов на Руси в XV в. – ЕАИВЕ, 1963. Вильнюс, 1964, с. 132–144; Черепнин.Образование, с. 251–253; Судебники XV–XVI вв., с. 91–97.


[Закрыть]

Тем не менее статья о Юрьевом дне трактуется в литературе иногда несколько прямолинейно. Исследователи часто отвлекаются от конкретно-исторической обстановки. В самом деле, как тогда могли «водворить» крестьянина-беглеца господину, когда общегосударственный аппарат не был еще сформирован? Практически это было невозможно. Поэтому в статье нет санкции (наказания) за уход крестьянина в неурочное время. Возникает и другой вопрос – а куда бежал крестьянин? В условиях слабого освоения внутренних земель далекие земли были для крестьян недоступны. Работы Н. Н. Масленниковой [388]388
  Масленникова Н. Н.Опыт изучения крестьянских переходов в XVI в. по данным топо– и антропонимики. – Материалы XV сессии симпозиума по проблемам аграрной истории СССР, вып. 1. Вологда, 1976, с. 22–36.


[Закрыть]и других исследователей показали, что даже позднее крестьяне уходили в соседние деревни и волости, т. е., как правило, место их переселения было известно. Это, конечно, сдерживало нарушение ими закона. Следует иметь в виду и прочность традиционного мировоззрения, коренящегося в религиозно-патриархальных представлениях русского крестьянина. Этот традиционализм и мешал ему покидать насиженные места (без крайней необходимости), и был одним из важных устоев, на которых держалась его законопослушность.

В Судебнике были подведены итоги развития холопьего права. Холопству посвящено несколько статей. Основная из них – 66-я – говорит об источниках холопьих отношений: «О полной грамоте. По полной грамоте холоп. По тиуньству и по ключю по сельскому холоп з докладом и без докладу, и с женою и с детми, которые у одного государя; а по городцкому ключю не холоп; по робе холоп, по холопе роба, приданой холоп, по духовной холоп». Ст. 66 развивает нормы ст. 110 Пространной Правды: «Холопство обелное трое: аже кто хотя купить до полугривны… поиметь робу без ряду… тивуньство без ряду или привяжеть ключь собе без ряду…» Покупка холопов (оформленная полной грамотой), женитьба на рабе и тиунство остаются источниками холопства и в Судебнике. По ст. 110 Пространной Правды, холопом становился человек, который «поиметь робу без ряду». О переходе в холопство женщины, вышедшей замуж за холопа, закон специально не говорил, – это было само собой разумеющимся фактом. Ст. 66 Судебника 1497 г. подтвердила принцип «по робе холоп, по холопе роба». Он хорошо известен по актам XIV–XV вв. [389]389
  Княжеские духовные упоминают среди холопов «хто ся будеть у тых людии женил» (ДДГ, № 3, с. 14; ср. № 4, 12, 28).


[Закрыть]Вместе с тем основным источником теперь считается покупка холопа: именно поэтому вся статья и озаглавлена «О полной грамоте». Плен все более переставал являться средством пополнения состава невольной челяди. По мере развития товарно-денежных отношений и обнищания крестьянства продажа в холопы (и их перепродажа) становилась все более важным источником установления холопьих отношений. Если основной целью ст. 110 Пространной Правды являлось ограничение некоторых видов холопства, то в ст. 66 Судебника 1497 г. перечисляются все основные его виды (не упоминается плен: очевидно, он не всегда приводил к холопству). Поэтому здесь мы находим и «приданих» холопов, и холопов по духовной. Если Пространная Правда знает «ряд» (устный и, возможно, оформленный «рядной» грамотой) как средство ограничения холопства, то «грамоты» (полная и др.), по Судебнику 1497 г., фиксируют несвободное состояние холопа. Подтверждение Судебником норм Русской Правды, касающихся полного (обельного) холопства, Л. В. Черепнин объяснял тем, что статьи княжеских духовных грамот об отпуске на волю «людей» по смерти князей вызывали различную реакцию со стороны феодалов и крестьянства: для первых это была перерегистрация их людей, «для холопов – одно из средств борьбы с крепостническим строем». Распоряжения княжеских духовных можно рассматривать не только как перерегистрацию холопов: они просто не содержали сведений об отпуске основной части «людей». К тому же они касались только судеб великокняжеских и удельнокняжеских холопов. Все это не позволяет принять раскрытие содержания ст. 66, предложенное Черепниным. И вместе с тем Л. В. Черепнин глубоко прав в том, что «Судебник 1497 г… констатирует не изживание «полного» холопства, а стремится использовать сложившиеся юридические нормы данного вида зависимости в интересах господствующего класса феодалов». [390]390
  Черепнин.Образование, с. 262–263.


[Закрыть]

Формулу «а по духовной холоп» Л. В. Черепнин истолковывал в том смысле, что «сама по себе духовная грамота землевладельца не может стать для холопа документом, на основе которого он вправе требовать освобождения (ведь в завещаниях часто говорилось об отпуске на свободу холопов в общей форме, а не поименно). Чтобы «полный» холоп получил по суду освобождение, он должен был представить отпускную своего господина». [391]391
  Черепнин.Образование, с. 262.


[Закрыть]Черепнин прав, считая, что, только оформив «свободу» отпускной, холоп становился вольным человеком. Но духовная давала для этого надежный материал, на который холоп мог ссылаться: в завещаниях назывались поименно или освобожденные лица, или те, кто передавался наследникам при отпуске остальных на волю. Формула Судебника утверждала завещательную волю феодала, а не отменяла ее. Практика отпуска на свободу по завещанию части дворцовой челяди порождала у холопов иллюзию получения воли после смерти господина, несмотря на передачу их по духовной наследникам. Теперь же законодательство, строго стоя на страже интересов феодалов, разбивало эту иллюзию. И вместе с тем четкое определение казусов, влекущих за собой похолопление (по полной и духовной и другим грамотам), свидетельствовало о стремлении правительства ввести в какое-то законодательное русло нормы холопьего права, его обособить, а это уже было шагом к его ограничению.

Конечно, ст. 66 определяла не все виды полного холопства. Так, известно, что «головою» выдавался истцу тать, у которого не было имущества, чтобы возместить «истцово». В соответствии с нормами Русской Правды следовало «выдавати головою на продажу» купца, который пропил или иным каким-либо способом («безумием») сгубил чужой товар (ст. 55 Пространной Правды).

В Судебнике есть и явные следы ограничений источников холопства. Так, дети холопа, не живущие у феодала, могли и не становиться холопами. Но если так, то наследственное холопство фактически имело тенденцию к замене его личным: только добровольно живущие с отцом дети оставались в неволе. По ст. 55 Судебника, на свободу отпускался холоп, выбежавший из плена. С. В. Юшков справедливо полагал, что это новое постановление, не основанное ни на практике, ни на каком-либо раннем законе. [392]392
  Юшков С. В.Указ. соч., с. 56.


[Закрыть]) Напряженные войны конца XV в., а особенно татарские набеги, во время которых «полонили» мирных жителей Руси (как крестьян, так и холопов) и холопов-воинов, заставили правительство принять меры, чтобы холопы, попавшие в «полон», имели реальный стимул к возвращению на родную землю.

Особенно важен вопрос о сельском и городском «ключе». Поступление вольных людей в холопы по сельскому «ключу», т. е., очевидно, в состав слуг феодала, живших в его селах, нашло отражение в формулах полных грамот: «ему даютца на ключ в его сельцо на Махру… а по тому ключю далися ему в холопи», «дался… на ключ за те денги» и т. п. [393]393
  АСЭИ, т. III, № 414, с. 428, 429, 437, 443, 445.


[Закрыть]) Б. Д. Греков, ссылаясь на «Книгу ключей Волоколамского монастыря» (середина XVI в.), писал, что по сравнению с Древней Русью понятие «ключ» изменилось: теперь им «называлась служба по какой-либо из специальностей». С этим согласиться трудно. В «Книге ключей» говорится о передаче «ключей-сел» слугам-ключникам в управление: «Ключ Ивановский – Алеше Рукину, как было за Гришею за Попом, срок Юрьев день». То есть понятие «ключ» не изменилось. Греков недоумевал, почему в этой книге «записаны уже не холопы, а вольные слуги», и предполагал, что либо Волоколамский монастырь приравнивался к городу, либо все случаи подходили под формулу «а по сельскому ключю без докладныя не холоп». [394]394
  Греков Б. Д.Крестьяне на Руси, кн. 2, с. 32, 35; Книга ключей и долговая книга Иосифо-Волоколамского монастыря XVI в. (Подгот. М. Н. Тихомиров и А. А. Зимин). М.-Л., 1948, с. 35.


[Закрыть]Но монастыри просто никогда не владели холопами. Заметим также, что эта формула есть только в Судебнике 1550 г., а «Книга ключей» начинается с 1547 г. По Судебнику 1497 г., и «без докладу» ключники на селе тоже становились холопами.

Часть сельских ключников по своему социальному положению все более сближалась с крестьянами. Б. Д. Греков привел красочный пример из писцовой книги Деревской пятины 1495 г., рисующий хозяйство ключника Якушки Ивашкова. Он сеял рожь и косил сено. Ему помогал «захребетник». Ивашков «фактически уже не холоп». [395]395
  НГЖ, т. I, стлб. 7; Греков Б. Д.Указ. соч., с. 35.


[Закрыть]Но процесс «окрестьянивания» сельских ключников еще не завершился, ибо, по Судебнику 1497 г., они считались холопами.

Черепнин связывал изменение в положении городских ключников «с массовым роспуском московским правительством боярских послужильцев в конце XV в.». Это замечание можно дополнить наблюдениями над духовными грамотами. В XV в. верхушка холопов-слуг получала освобождение, как правило, по великокняжеским грамотам. Сложившаяся практика получила законодательное подтверждение в Судебнике 1497 г. По А. Г. Поляку, норма о городском «ключе» – первый шаг «к установлению льгот по отношению к городскому населению», а Судебник гарантировал «наймиту-горожанину охрану от угрозы похолопления». [396]396
  Черепнин.Образование, с. 263; ПРП, вып. III, с. 412.


[Закрыть]Состав и происхождение городских ключников XV в. пока изучить не удается, а поэтому заманчивая гипотеза Поляка еще не может быть обоснована конкретным материалом.

Ряд статей Судебника 1497 г. касается порядка оформления грамот на холопов и пошлин с них. Ст. 17, 23 и 40 близки по теме: они говорят о пошлинах в пользу великокняжеских администраторов.

Ст. 17:

«О холопией о правой грамоте. А с холопа и с робы от правые грамоты и от отпустные боярину имати от печати с головы по девяти денег, а диаку от подписи по алтыну с головы, а подьячему, которой грамоту правую напишет или отпустную, с головы по три денги».

Ст. 23:

«А с холопа и с робы печатнику имати от правые грамоты с головы по девяти денег, а дьяку имати от подписи с головы по алтыну, а подьячему, которой грамоту напишет, имать с головы по три денги».

Ст. 40:

«А с холопа и с робы от правые грамоты и от отпустные имати боярину или сыну боярьскому, за которым кормленье с судом э боярским, от печяти з головы по полутретья алтына. А дьяк его от писма з головы по три денги».

Черепнин верно отметил различие между ст. 17, 20 и 43: первая говорит о боярском суде, вторая – о докладе в высшую инстанцию (см. разницу между ст. 15 «о правой грамоте» и ст. 16 «о докладном списке») и третья – о наместничьем суде. [397]397
  Черепнин.Архивы, т. 2, с. 361, 371.


[Закрыть]

С. И. Штамм полагала, что, по Судебнику 1497 г., «холопы становятся субъектами права», и при этом ссылалась на ст. 17, 23, 40, где упоминаются пошлины «с холопа и с робы от правые грамоты и от отпустные». По ее мнению, речь здесь идет о выдаче холопу «правой грамоты» и тем самым – о предоставлении ему права «отвечать и искать на суде». [398]398
  Штамм С. И.Указ. соч., с. 34.


[Закрыть]Это явное недоразумение. В Судебнике говорится о судебных делах, о холопах, а не о выдаче им как истцам или ответчикам правых грамот: «с холопа» означает плату за каждого холопа, о котором идет судебное разбирательство, а не выплату пошлин самим холопом. Нормы пошлин определялись общими установлениями Судебника (см. ст. 15, 16), но пошлина шла не «с головы», а с «рубля». «Голова» холопа, следовательно, оценивалась в один рубль – это самая низкая расценка холопа на рынках Руси XV в.

Ввиду особой важности холопьих дел тиуны кормленщиков, по ст. 41, лишались права выносить по ним окончательные решения без «доклада» государю, т. е. самому кормленщику (соответствующая норма содержится в договорах князей с Новгородом). К тому же выдача «правых» и «отпустных» тиунами могла вызывать недоверие центрального правительства, потому что сами тиуны происходили из холопьей среды. При оформлении полных и докладных взимались таможенные пошлины – тамга и осмничее или одна тамга. [399]399
  АСЭИ, т. III № 392, 442, 448, 450 и др., а также № 417, 446 и др.


[Закрыть]Эта пошлина шла в пользу монастырей или наместников. [400]400
  Колычева Е. И.Полные и докладные грамоты XV–XVII вв. – АЕ. 1961. М., 1962, с. 64.


[Закрыть]Продажа холопов производилась иногда «по своей воле без пристава», но обычно в присутствии пристава наместника или князя. [401]401
  АСЭИ, т. III, № 392, 393а, 394, 395, 399–403, 406, 407, 409, 412 (Е. И. Колычева (Указ. соч., с. 50) считает слова «без пристава» интерполяцией позднейшего переписчика), а также № 417–422 и далее.


[Закрыть]

Е. И. Колычева выделяет три периода в истории оформления полных грамот. В первый период (первая половина XV в.) их составление поручалось разным писцам, дьякам и другим лицам; во второй – лицам, ответственным за сбор тамги (таможенным дьякам); в третий (в Москве – с 80-х годов, повсеместно – примерно с 1510 г.) – ямским дьякам. [402]402
  Колычева Е. И.Указ. соч., с. 64–65.


[Закрыть]

Две статьи Судебника еще более ограничивали выдачу отпускных грамот:

Ст. 18 О отпустной грамоте.

"А положит кто отпустную без боярского докладу и без диачей подписи, или з городов без наместнича докладу, за которым боярином кормление с судом боярским, ино та отпустнаа не в отпустную, опроче тое отпустные, что государь своею рукою напишет, и та отпустнаа грамота в отпустную".

Ст. 42

"А положит кто отпустную грамоту без боярьского докладу и без дьячьей подписи или з городов без наместничя докладу, за которым кормление за сыном боярьским с судом с боярьским, и та отпустная грамота не во отпустную, опроче тое отпустные, что государь своею рукою напишеть, и та отпустнаа грамота во отпустную".

Итак, отпускные, составленные в центральном аппарате и на местах, но без записи о докладе, не признавались документами, имеющими юридическую силу. В то время полные грамоты также обычно давались «с докладу» наместниками великому и удельным князьям. [403]403
  АСЭИ, т. III, № 392, 394, 396 и др.


[Закрыть]За «отпустной», составленной не дьяком, а самим хозяином («государем»), сохранялись все права достоверного юридического основания для освобождения холопа. Но наместники и волостели, лишенные права боярского суда, вообще не имели права составлять отпускные. Они не могли и выдавать холопов (очевидно, беглых) в «полницу» господину. Этот порядок распространялся и на тиунов, имеющих кормление «с судом боярским».

Ст. 20 О наместниче указе.

"А наместником и волостелем, которые держат кормлениа без боярьского суда, холопа и робы без докладу не выдати, ни грамоты беглые не дати; також и холопу и робе на государя грамоты правые не дати без докладу, и отпустные холопу и робе не дати".

Ст. 43

"Наместником и волостелем, которые держать кормление без боярьского суда, и тиуном великого князя и боярьскым тиуном, за которыми кормлениа с судом з боярьскым, холопа и робы без доклада не выдати и отпустные не дати…"

Не вполне понятно одно место ст. 9, говорящее о смертной казни «церковному татю и головному», а также «государскому убойце» и другим преступникам (ср. ст. 10: «опроче церковные татбы и головные»). Обычно ссылаются на перевод С. Герберштейна («похитители людей») и при этом полагают, что речь идет о лице, крадущем холопов. [404]404
  ПРП, вып. III, с. 381–382.


[Закрыть]Однако Черепнин, опираясь на одно из судебных дел, [405]405
  АСЭИ, т. III, с. 357.


[Закрыть]считает, что в подобных случаях смертная казнь не применялась, а «головная татьба» – это воровство, сопровождавшееся убийством (ср. термин «головник» ПСГ, означавший убийцу). [406]406
  Судебники XV–XVI вв., с. 58. Впрочем, «головное серебро» (судя по «Долговой книге Волоколамского монастыря») – это не плата за убийство, а сумма долга, лежавшая на человеке («голове»).


[Закрыть]Объяснение привлекает логичностью, хотя не вполне ясно, можно ли с точки зрения норм древнерусского языка переводить «головную татьбу» как «татьба с убийством». Поэтому толкование термина как кража людей (для продажи в холопство) представляется более логичным.

В Судебнике 1497 г. около 12 статей посвящено вопросам о холопах. Это составляет почти 1/6 всего текста памятника (в Пространной Правде (ПП) – около 1/5 всего текста, примерно 40 статей из 121). И все это при том, что юридический кодекс конца XV в. не отменял, а развивал предшествующее законодательство ПП, которое по-прежнему оставалось одним из руководств для судей. Большое внимание к холопьему вопросу можно объяснить только тем, что дворовая челядь феодала еще играла значительную роль в социальной структуре общества. В целом же Судебник подводил итог и многовековому развитию холопьего права на Руси. В основных чертах это право оставалось непоколебленным. Юридические устои оказались более архаичными, чем хозяйственная практика XV в. Но все же жизнь пробивалась сквозь закоснелые нормы общерусского законодательства. Изменения состояли не столько в каком-либо «смягчении» холопьего бесправия, приближении несвободных слуг по правовому положению к основной массе населения, сколько в фиксации и ограничении самих источников пополнения челяди. Впрочем, все эти новшества законодательства намечаются как бы пунктиром. Жизнь шла за его пределами. В XIV–XV вв. положение холопа-страдника сближалось с положением крестьянина в хозяйственной жизни. Оба они входили в состав населения господской вотчины. К XVI в. в быту отпочковывается новая категория холопов – «кабальные люди». Эти «служилые холопы» трудом в хозяйстве феодала погашали проценты («росты») по взятой ими ссуде. На практике кабальное холопство было не наследственным, а пожизненным (до смерти феодала). Этот вид зависимости еще не известен Судебнику 1497 г., но именно он в дальнейшем вытеснил «полное холопство», знаменуя новый шаг к изживанию остатков рабства на Руси.

Если сравнить кодекс Древней Руси – Пространную Правду с Судебником Ивана III, то явственны будут серьезные изменения, происшедшие в социально-политической структуре общества. В Пространной Правде четко прослеживаются следы обычно-правовых общинных институтов (кровной мести, дикой виры, участия верви в розыске преступника и т. п.). Подобные следы практически отсутствуют в Судебнике. Это не значит, что в жизни их не было. Речь идет о том, что их влияние на правовые нормы и организацию судопроизводства резко упало. Основное внимание в Русской Правде уделялось штрафам, шедшим первоначально потерпевшему, а затем и в пользу государства, за различные формы оскорблений, телесные повреждения, кражи (продажи и уроки), убийство (головничество и вира). Главными фигурами закона были князь, потерпевший и правонарушитель. Судебник же в первую очередь уделяет внимание пошлинам за организацию судопроизводства, которые шли теперь не главе государства, а его администраторам. Одной из причин появления Судебника было именно расширение судебного аппарата. Составителей Судебника преимущественно интересует новое в судебной практике. Памятник не касается вовсе штрафов – ни за оскорбления, ни за драки, ни за кражи, как бы подразумевая, что здесь все продолжает регламентироваться старым законодательством. Зато об убийстве он говорит, вводя строжайшую кару – смерть вместо прежней виры (ст. 7–9).

Социальная структура общества ко времени создания Судебника упростилась. Законы Древней Руси знали смердов, рядовичей, закупов, изгоев, холопов и простых общинников-людинов. Теперь же законодатель имел дело только с холопами (ст. 17 и др.), крестьянами (ст. 57) и свободным человеком вообще. Все формы отношений, вытекающие из договоров займа и найма, передаются на усмотрение самих сторон и изымаются из ведения великокняжеской власти.

Судебником не исчерпывалось все законодательство. Нормы церковного суда записаны были в Кормчей и княжеских уставах (Владимира и Ярослава). Да и Русская Правда все время находилась в поле зрения юристов, поскольку многие ее нормы сохраняли действенность и использовались в текущем судопроизводстве. О жизненности института «сочения следа» (по нормам ст. 77 Пространной Правды) даже в XVII в. писал В. Г. Гейман. Большой интерес к Русской Правде проявился и в том, что ее текст часто переписывался (вместе с другими законодательными актами) именно в изучаемое время. Так, около 25 списков Пространной Правды датируется XIII–XV вв., причем 15 из них падают на конец XV в., когда в Москве происходили кодификационные работы. Нормы важнейшего законодательного памятника Древней Руси интересовали юристов не только как источник для создания общерусского законодательного кодекса, но и как материал для практического судопроизводства. [407]407
  Древнерусские княжеские уставы XI–XV вв. М., 1976; ср. Щапов Я. Н.Княжеские уставы и церковь в Древней Руси. М., 1972; Колычева Е. И.Холопство и крепостничество (конец XV–XVI в.), с. 202–240; Гейман В. Г.«Сочение следа» в Белозерском уезде XVII в. – Вопросы экономики и классовых отношений в Русском государстве XII–XVII вв. М.-Л., 1960, с. 91–100; Зимин А. А., Поляк А. Г.Значение Русской Правды для развития русского, украинского и белорусского феодального права. – Советское государство и право, 1954, № 4, с. 121.


[Закрыть]

Создание Судебника 1497 г. – заметная веха в истории русского законодательства. В ряде стран Европы (в том числе в Англии и Франции) общегосударственных кодексов еще не существовало. Именно поэтому имперский посол С. Герберштейн, побывавший в начале XVI в. в Москве, перевел на латинский язык значительную часть Судебника. Он представлял большой интерес для немецких юристов, составивших только в 1532 г. общегерманский свод законов. [408]408
  Герберштейн,с. 82–84; Черепнин.Архивы, ч. 2, с. 385. Предположение о том, что в 1497 г. наряду с Судебником появился «Старый чертеж» (отразившийся в карте А. Дженкинсона 1562 г.), не доказано ( Рыбаков Б. А.Русские карты Московии XV – начала XVI в. М., 1974, с. 46–47).


[Закрыть]