Текст книги "Тень амёбы (СИ)"

Автор книги: Александр Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

Кстати, других машин на этой дрянной (и похоже заброшенной) грунтовке не было. И водитель Kia Sorento, таким образом, полностью демаскировал свои действия. Слежка очевидна. Перрен, правда, не понимал ни целей этой слежки, ни контр-плана Каури. А грунтовка впереди изгибалась по краю гигантской ямы, точнее заброшенного карьера. Каури вписала мини-пикап в правый поворот. Секундой позже водитель внедорожника повторил ее маневр, но…

…Из проезда между холмами (точнее терриконами) наперерез ему внезапно выскочило нечто большое вроде армейского Хаммера, разрисованное камуфляжным узором. Как и следовало ожидать, водитель Kia рефлекторно крутанул руль, уклоняясь от удара, и тут состояние грунтовки сыграло с ним плохую шутку. Край дороги под весом колес сполз, утащив внедорожник влево и вниз по склону карьера.

– Какая неосторожность, – издевательски прокомментировала Каури и, развернув мини-пикап почти на месте, покатила в обратном направлении. Еще через несколько секунд, проезжая мимо остановившейся камуфляжно раскрашенной машины, она отсалютовала левой рукой, из чего следовал логический вывод, что коллизия была частью плана…

…Hortu-T выскочил на более-менее приличную грунтовку, идущую к юго-востоку. Тут характер езды стал комфортнее, и Перрен задал вопрос, крутившийся на языке:

– Что там было?

– Был золотой прииск Норкалемо, теперь заброшен, – лаконично ответила Каури.

– Я имею в виду: что за цепь событий? Грубая слежка с преследованием, а затем, после твоего поворота, чья-то атака на хвост…

– Я не знаю, – она пожала плечами, – возможны разные сценарии. Мимоза разберется и расскажет. Может быть.

– Вот оно что… – пробормотал Перрен, перестраивая в уме картину события начиная от встречи в холле Diggers Inn. После упоминания о Мимозе (понятно, не о цветке, а о той девушке, которая сначала показалась туземной уборщицей) что-то прояснилось. Пока в картине было белое пятно вокруг вопроса: кто и зачем устроил слежку за Перреном во Франсистауне? Ясно лишь, что центурионы Оуэна Гилбена заметили слежку и сыграли несложную контр-комбинацию. На данной фазе игры внедорожник с чьим-то шпионом (живым или не очень) лежит в котловине брошенного золотого прииска и с этим как-то «разбирается» девушка-центурион по прозвищу Мимоза.

…

Тем временем персонаж, которого Перрен мысленно определил, как шпиона, с трудом выбрался из внедорожника, сползшего по верхнему откосу карьера до первого уступа и плотно завязшего в грязи. Радость от того, что удалось освободиться из салона, была не слишком долгой: пройдя десяток шагов в поисках какой-нибудь тропы наверх, он вдруг получил жесткий удар в правое колено. Почти как бейсбольной битой с размаха.

– Не пытайся залезть обратно, – предупредил его следующее прогнозируемое движение громкий женский голос откуда-то сверху, – скорее всего не успеешь. Но, если успеешь, прикинь: у меня есть канистра бензина и бенгальские огни. Ты сгоришь, как Джордано Бруно на Площади Цветов.

– Зараза! – прорычал условный шпион (похожий на обыкновенного туриста-европейца средних лет, хотя с некоторыми признаками бывшего спортсмена или военного), – Ты, вообще, кто такая?

– Неправильный вопрос. Правильный: что дальше? Отвечаю: дальше снимай ботинки.

– Какого черта? – возмутился он.

– Вот же ты дебил, – с грустью откликнулся тот же голос, и над краем карьера возникла верхняя часть тела обладательницы этого голоса. В руках она держала рогатку модели «arbolo», запрещенную в большинстве цивилизованных стран из-за боевой силы. Такая штука могла метать 100-граммовые шарики от подшипника со скоростью 70 м/с.

Возникла пауза. Условный шпион оценивал ситуацию, в которой ключевым фактором являлась готовность неизвестной леди продолжить стрельбу. … – Не сомневайся, – посоветовала она, – тут не Брюссель, тут такая черная Африка, что чернее некуда. Тут никого не удивит, если очередной любитель адреналина разбился на тачке и был сожран местной фауной. Фауна у меня с собой если что. Шу! Туда иди!

– Р-р… – прозвучал явно биогенный звук – то ли рычанье, то ли мяуканье, после чего по откосу стало неуклюже, но быстро спускаться существо, которое, в Ботсване, вроде, не встречается: бамбуковый медведь или большая панда. Эта неуместная панда держала в зубах матерчатую сумку со стилизованным изображением (опять-таки) панды.

– Шу хорошая девочка, она никогда не ест людей без разрешения, – продолжил женский голос, – но если разрешили, то почему нет? В общем: снимай ботинки.

– Зараза… – повторил условный шпион, и присел на ближайший камень: боль в ноге так усилилась, что стоять стало чертовски неприятно. Кстати, он припомнил публикации о нападениях панд на людей. Вообще-то во внутреннем кармане куртки имелся пистолет: субкомпактный Glock-26. Но его надо вытащить, снять с предохранителя, передернуть затвор (чтобы дослать патрон) и еще успеть прицелиться… Упражнение на счет в уме: сколько стальных шариков из рогатки прилетит по голове за это время.

Между тем, панда приблизилась на дистанцию двух шагов и положила сумку на грунт.

– Ну, ты ботинки снимать будешь, или сыграем в Давида и Голиафа? – лениво спросила женщина, продолжавшая целиться в него из рогатки.

– Зараза… – условный шпион вздохнул, развязал ботинки и снял их.

– В сумку положи, – последовал новый приказ.

– Ладно, – буркнул он, выполнив и это.

– Процесс пошел, – констатировала женщина с рогаткой, – а теперь раздевайся. Нижнее белье и носки можешь оставить. Одежду туда же, в сумку.

– Какого дьявола! – возмутился условный шпион.

– Ну не начинай снова, ты сам себя задерживаешь, – сказала она, и с этим сложно было спорить.

…

Чуть позже этого ключевого момента в трагикомической истории условного шпионажа, мини-пикап под управлением Киры Каури вкатился на территорию вроде эклектичного технопарка, и Каури пояснила для пассажира:

– Пенхалонга-дистрикт, тут старый золотой прииск Мупане, новая фюзорная станция и экспериментальный рурфаб при марсианской агроферме.

– Впечатляет… – прокомментировал Перрен, видя массу циклопических ангаров разной геометрической формы и разного цвета, включая вариант прозрачности. Над всем этим торчали две трубы высотой с Эйфелеву башню. Над их верхушками плясали как будто всполохи полярного сияния: солнечные лучи преломлялись на температурной границе воздушных потоков – около 25 Цельсия вокруг и около 1200 Цельсия на выходе трубы. Любопытным показалось ему сохранение разнообразной арахаики – такова была фишка «поствандализма». Около ангаров технопарка и криволинейной котловины прииска тут наблюдались каркасно-травяные хижины полукочевых бушменов и деревенский рынок обычного африканского типа вдоль берега прямоугольного искусственного пруда. Еще фишка «поствандализма»: бешеное изобилие энергии, часть которой целенаправленно расходовалась на тепловые насосы-фризеры, конденсировавшие воду из воздуха чтобы наполнять такие вот пруды – ради озеленения и вообще ландшафтного комфорта…

…Кира Каури повернула в сторону одного из ангаров, въехала внутрь через открытые ворота, припарковалась на, видимо, специальной площадке для гостей, и пояснила:

– Дальше Hortu-T не проедет. Оставим его тут и возьмем неприметный внедорожник.

– И что тут считается неприметным? – спросил Перрен, следом за ней выходя из мини-пикапа и осматриваясь… Через четверть минуты, когда глаза привыкли к внутреннему освещению (существенно менее яркому, чем полуденное солнце снаружи), он с трудом сдержался, чтобы не выругаться от удивления. Внутренняя площадь ангара, не менее трех гектаров, была заполнена внедорожниками множества моделей, включая такие, которые Перрен никогда ранее не видел. И все они выглядели новыми. Не может же все это выпускаться на одном заводе…

– Может, – сказала Каури.

– Откуда ты знаешь, что я подумал? – спросил он.

– Статистика, – пояснила она, – все классически-цивилизованные люди, попав сюда, для начала думают: не может сто совершенно разных марок выпускаться на одном заводе.

– Гм… Кира, а что, разве может?

– Гастон, просто учитывай, что это не классический завод на принципах серийности, не менявшихся со времен Тейлора и Форда. Это рурфаб, ему почти все равно, производить одинаковые вещи, как тейлоровский конвейер, или разные, как средневековая кузница.

…

Выбор Киры Каури пал на компактный внедорожник, похожий как будто сразу на все удачные японские модели времен 1-й Холодной войны, однако, не тождественный ни одной из них. У этой машинки был оригинальный дизайн в стиле манга-дизельпанка, и Гастон Перрен (едва они выехали из Пенхалонга) полюбопытствовал насчет авторства.

– Я без понятия, – призналась Кира, – обычно такие дизайн-идеи рисуются просто так и заливаются в персональный блог-альбом. Отраслевое развлечение за чашкой кофе или кружкой пива в кругу коллег.

– Но, – заметил Перрен, – полный проект производства любого автомобиля это все-таки намного более трудоемкий процесс, чем любительское цифровое рисование котиков.

– Так было до LIR, однако теперь… – Каури не стала договаривать фразу, выразительно развела руками, на несколько секунд отпустив старомодное рулевое колесо. По мнению Перрена, подобный жест при довольно быстрой езде по весьма скверной грунтовке был рискованным, но Каури, видимо, знала, что делает – проблем не возникло…

…И мысли Перрена сфокусировались на аббревиатуре LIR, означавшей: Last Industrial Revolution. Глобально-лояльные медиа называли эту индустриальную революцию либо просто номером: i5, либо по главному признаку: роботоциклической революцией. Если опираться на классику политэкономии, не фюзорная энергетика, не генная инженерия с использованием молекулярного дизассемблера, а именно робототехнический цикл стал главным пунктом. То, что называлось роботами в двух предыдущих революциях, было средствами авто-механизации, не более. Они не соответствовали определению, которое

следовало из пьесы R.U.R. Карела Чапека, автора слова «робот»: не заменяли человека-рабочего у станка, а лишь заменяли собой старый станок. Новый станок – псевдо-робот оказывался более эффективным и потреблял меньше живого труда, однако он требовал создания новой отрасли для своей постройки и обслуживания. Эта отрасль поглощала львиную долю выгод от псевдо-роботизации. А смысл роботоциклической революции состоял в развороте к идее Чапека: роботы заменяют людей-рабочих непосредственно, роботы сами себя производят, роботы сами себя обслуживают. Кстати, слово «рурфаб» появилось из сочетания «R.U.R.» и «fabricator»…

…Представление о Последней индустриальной революции (LIR) возникло из обычного экономического анализа последствий R.U.R. Получалось, что при роботизации цепи от природных ресурсов до продукции, цена индустриального процесса стремится к нулю. Дальше ничего принципиально нового в экономическом смысле не сможет произойти, поскольку практически нулевая себестоимость материальных благ это предел товарно-денежной схемы. Научно-технический прогресс продолжится на иной базе. Не на базе ценовых отношений, которые доминировали в мире 500 лет и уже казались вечными…

…Кстати (вспомнил Перрен) модель машинной разработки проекта на всем интервале между идеей и производством изделий возникла еще при i3 (НТР середины XX века) и сформировалась при i4 (цифровой революции начала XXI века). Теперь, при i5…

– О чем ты так глубоко задумался? – полюбопытствовала Каури, как бы выдернув его из трясины экономико-исторической рефлексии

– Вспоминаю вопрос Дугласа Рэнвилла, – ответил он.

– Рэнвилла? – удивилась она, – Нобелевского кретина, твоего шефа в 7-м комитете?

– Я уже объяснял: ООН всегда нужна экзистенциальная мировая угроза.

– Да, ты объяснял. Но о чем тут задумываться?

– О том, для чего в этой прекрасной истории нужны люди, – сказал Перрен.

– Люди это не то, что для чего-то, а то, для чего все, – мгновенно отреагировала Каури.

– Да, Кира, мне знаком этот афоризм аргонавтов, однако подобный ответ ничего не дает конкретному человеку. Обычному человеку, который не умеет генерировать идеи.

– Хм… Этот обычный человек, что, не может нафантазировать вообще никакую идею?

– Да. Представь: таких людей большинство.

– Не представляю, – ответила Каури и отвлеклась на дорогу, становившуюся несколько сложнее. Ландшафт менялся с почти идеально ровной сухой саванны на иную саванну: более влажную и пересеченную руслами ручьев, которые в этом сезоне уже понемногу наполнялись водой.

Она переехала через очередной ручей по едва заметному броду, и повторила:

– Не представляю! У каждого человека есть фантазии. Оуэн при таких вопросах иногда цитирует Грума, эпопею «Форрест Гамп». Или точнее: он цитирует экранизацию. Это в смысле, что даже индивид с легкой дебильностью, мешающей освоить грамоту, вообще говоря, может придумать любопытнее вещи.

– Форрест Гамп это вымысел, – заметил Перрен.

– Да, – невозмутимо согласилась она, – однако, если говорить о просто посредственных обыкновенных людях, то я сама могу привести дюжину таких реальных случаев.

– Приведи хоть один прямо сейчас, – предложил он.

– ОК, вот случай Амоса Джефо, афроамериканца-марлита из Алабамы.

– Ты сказала: марлита?

– Да. Религиозное движение в честь Боба Марли. Панафриканцы вроде растафари: тоже одеваются в цвета эфиопского флага и курят ганджу, только не заплетают дреды. Семья Джефо задумала паломничество в Эфиопию, но в пути узнала, как там, и благоразумно остановилась в Ливии. Агентство абсорбции как раз предложило бесплатные хомстеды колонистам у возрожденного пресноводного моря Феззан. Освоившись, семья Джефо решила: хижина с огородом это здорово, а местный обычай таков, что можно получать многие бытовые товары просто так, однако хочется чего-то еще. Работа на ближайшем предприятии – верфи SPUH не очень привлекала, а таланта к бизнесу у них не было.

– Минутку, – встрял Перрен, – какая верфь на таком озере, хотя оно названо морем?

– Небесная верфь. Грузовые дирижабли. Кстати, я оказалась там, чтобы заказать 8 таких грузовиков для Оуэна, потому узнала эту историю. Итак: Амос Джефо искал занятие по склонностям и способностям. Склонностей у него мало. Способностей еще меньше. Он просто хороший парень. Так что, поиски затягивались, и пока Амос развлекался всякой кулинарией, а лучше всего ему удавались пирожки. То кухонное сырье, из которого они делаются, практически бесплатное в ливийской глубинке, и Амос заряжал пирожки под сотню штук: меньшую часть на стол, а большую часть на продажу прямо с участка. Там обычное дело такие продажи. Ставится стол с прозрачным контейнером и рядом доска с прайс-листом. Пишется номер эккаунта и ставится коробка для кэша. Клиент сам берет товар и сам платит. Или не платит, если хочет кушать когда денег нет.

– Странный обычай, – прокомментировал Перрен.

– Разумный обычай для благополучного общества, – возразила Каури, – пирожки всегда получались чуть-чуть разные, поскольку скучно каждый раз делать одинаково, а порой Амос хаотично экспериментировал: добавлял в тесто что-то новое для вкуса, цвета или аромата. Торговля шла так себе, однако что-то приносила, при том, что семья Джефо не особенно рассчитывала на это: сколько пришло, столько и ладно. Но однажды в начале творения партии пирожков, Амос вспомнил припев из песенки ямайских растафари: …These are green pies With two eyes You feel gaze of it When you eat… Под обаянием этого четверостишья, Амос добавил в тесто – какую-то травку и украсил пирожки перед запеканием чем-то вроде вспенивающегося отвердевающего крема, что привело, хотя не с первой попытки, к изделиям болотно-зеленого цвета с парой этаких контрастных пимпочек, похожих на выпученные глаза, как у рыбы-телескопа. И вот по загадочным законом пищевой психологии, такие глазастые зеленые пирожки привели в совершенный восторг многих потребителей. Они бомбили Амоса звонками и твитами с просьбой повторить, и еще повторить, и еще. Пирожков все сильнее не хватило, ведь в распоряжении Амоса был лишь старый кухонный комбайн. Я познакомилась с ним или точнее он со мной именно в связи с этим: он узнал, что я работаю на Оуэна, у которого большой пищевой бизнес. Дальше я послала Оуэну фото этих глазастых пирожков, ему понравилось, теперь они в ассортименте HortuX, а у Амоса есть доход вроде роялти.

Каури замолчала, сосредоточившись на управлении машиной при переезде очередного ручья вброд. Перрен успел за это время осмыслить услышанное, и затем спросил:

– А если бы мистер Джефо не наткнулся на идею глазастых пирожков?

– Ну… – Каури пожала плечами, – …Тогда, вероятно, позже он наткнулся бы на что-то аналогичное. Это закономерность любой не конвейерной деятельности: занимаясь чем угодно без регламента, непременно натыкаешься на что-то этакое.

– Допустим, Кира. Но, что если человек вообще ничем не занимается? Что если он все бросил? Ведь в Ливии по новым обычаям ему не грозит оказаться без еды и жилья.

– Видишь ли, Гастон, на такое радикальное безделье способен только один из двадцати человек. Пусть бездельничает, если у него такая натура. Беды ни для кого в этом нет.

Перрен не стал возражать, поскольку с позиции здравого смысла возразить нечего, и он точно знал это по опыту участия в публичных диспутах, касающихся LIR. Точнее, опыт охватывал даже более широкий интервал времени – можно сказать, в прошлую эру: до открытия Каимитиро, но после краха Великой Перезагрузки. В начале этого интервала зародился бум универсальных (а не псевдо-) роботов. Тогда же вспыхнули диспуты, на которых противники универсальной роботизации выдвигали в общем четыре довода: Кино-идиотский: о восстании роботов – заведомо был рассчитан только на узкий сектор аудитории с религиозно-мистическим или общемедицинским слабоумием. Техно-скептический: о принципиальной невозможности таких роботов – годился более широкому сектору, людям, хотя не страдающим слабоумием, однако с почти нулевыми знаниями об устройстве техники (а лишь умением нажимать кнопки). Довод выглядел примерно как в XVIII веке невозможность железных кораблей: ведь железный корабль обязательно пойдет ко дну, или как? Оказалось: или как. В случае роботов тоже. Социо-алармистский: о деградации людей в случае переложении труда на роботов – по охвату был самым широким и опирался на отсутствие у большинства людей знаний по психологии. Обычный человек крутился как белка в колесе между работой по найму и жильем по аренде, мечтая о чуде: что можно будет лечь и ничего не делать. Он не имел возможности обнаружить, что примерно через месяц он устал бы от бездеятельности. Финансово-экономический: о лишении людей средств к существованию при замене их роботами на рабочих местах. Нелепый довод, но действовавший на обычного человека, подсознательно считавшего себя роботом на службе элиты, и пугавшегося, что элита в какой-то момент заменит его ДРУГИМ роботом… …Тут мысленный экскурс Перрена в недавнее прошлое был прерван. Они приехали.

…

18. Второе нашествие марсиан и древняя китайская стратагема.

Только что вокруг была почти плоская, чуть холмистая, довольно сухая саванна. Но вот внедорожник проехал между двух невысоких холмов и попал в грандиозную котловину около зеленого озера такого размера, что его дальний берег не разглядеть: он сливался с зеленым горизонтом. Вокруг – поля кукурузы, будто тут не Черная Африки, а уже ранее припоминавшаяся дельта Миссисипи. И еще: на зеленой (какой-то избыточно зеленой) поверхности озера виднелся колесный пароход, будто упавший (опять-таки) из дельты Миссисипи, но не современной, а середины XIX века. Перрен тряхнул головой, старясь сбросить наваждение, однако оно не исчезло, зато его жест заметила Каури и сказала:

– Шашдам

– О, черт! Я должен был сообразить! – отреагировал Перрен. Конечно, он знал о дамбе, построенной в начале 1970-х на реке Шаш (левом притоке Лимпопо). Дамба вызывала претензии о перехвате водных ресурсов соседней Южной Родезии, которая позже стала Зимбабве, которая недавно распалась, и заинтересованной стороной стал Матабелеленд. Последний конфликт произошел, когда власти Ботсваны, при участии холдинга HortuX Оуэна Гилбена, модернизировали дамбу, увеличив перехват воды. Впрочем, конфликт решился мирно, пул «перехватчиков» согласился дать своего рода отступное, а именно: половинное участие в экспресс-строительстве фюзорной ТЭС Байтбридж, 15 Гигаватт. Настали времена, когда избыточная энергетика легко создавала водный ресурс…

Между тем, внедорожник, прокатившись по грунтовке вниз мимо полдюжины дворов (вероятно, выселок какой-то деревни) выскочил на берег, и тут же въехал по аппарели, спущенной с борта парохода. Перед глазами Перрена промелькнула палуба, открытый грузовой люк, затем внедорожник через люк по внутреннему пандусу съехал в трюм и резко затормозил. Остановка. Впереди – 10-футовый морской контейнер, слева – стенка корпуса корабля, справа – припаркован мини-погрузчик и машинка вроде багги.

– Приехали. Идем, выпьем что-нибудь, – Каури открыла дверь и спрыгнула на пол.

– Знаешь, Кира, ты могла бы предупредить, что намерена устроить экстрим-драйв.

– Это разве экстрим? – риторически-удивленно отозвалась она.

– А… – он махнул рукой в знак того, что не намерен спорить, вышел из внедорожника и двинулся за Каури вверх по двухсекционному трапу на открытую палубу и дальше на флайбридж, сдвинутый к корме. Или, с учетом старомодного дизайна, надо говорить не флайбридж, а квартердек? Кстати (подумал он) габариты тут близки 80x25 футов, как у каравелл Колумба в XV веке или как у «Mayflower» пилигримов в XVII. Были эры без перемен в технике от века к веку, но машинная революция XIX века все перевернула…

…От экскурса в историю его оторвал визг наверху – там была Каури, шедшая впереди. Перрен импульсивно, не рассуждая, метнулся на помощь (как ему казалось). Но там не требовалась помощь. Просто две соскучившиеся девушки энергично обнимались. Или точнее Кира Каури оказалась в объятиях худенькой и довольно миниатюрная девушки, одетой лишь в узенькую набедренную повязку, что выглядело аутентично для местной туземки-бушменки. Хотя Томми (при некотором сходстве) не была бушменкой. Она не относилась к какой-либо расе людей и была генетически ближе к гиббонам и резусам…

…Перрену досталась от Томми короткая дружелюбная фраза:

– Привет, доктор Гастон Перрен, как вы?

– Привет, Томми, неплохо, а вы?

– Мне хорошо! – искренне заявила она и продолжила тискать Киру Каури.

– Гастон, идите сюда, попробуйте кукурузный юнглинг, – окликнул Оуэн Гилбен.

– Как вы сказали? – переспросил Перрен.

– Юнглинг, – проинформировал Лацаро Талвиц, – это темное кукурузное пиво быстрого приготовления, изобретенное германо-американцами во времена Сухого закона.

– Впрочем, – добавил Гилбен, – тут сырьем для юнглинга служит bloubrood, который не является кукурузой, строго говоря, хотя внешняя и вкусовая разница несущественна.

– Джентльмены, давайте по порядку, иначе я запутаюсь, – предложил Перрен и, сделав несколько шагов, уселся в плетеное кресло за круглым столиком под тентом. Эстет бы отметил: трое мужчин среднего возраста сформировали равносторонний треугольник, а философ бы добавил, что эти трое представляют треугольник Фреге (предмет, символ и смысл) из которого выводится семантика познания…

…Это был бы весьма спорный тезис, но не лишенный некоторых оснований, а именно: Оуэн Гилбен, как предприниматель, имел дело, прежде всего, с предметной областью. Гастон Перрен, работая в системе глобальной бюрократии, оперировал символами. Лацаро Талвиц позиционировался как гуру экономики смыслов. Впрочем, Перрен не стал исследовать философскую глубину происходящего, а принял предложенную кружку пива, сделал пробный глоток, и сообщил свое мнение:

– Аромат яркий, сильный привкус жженого сахара и какой-то непривычной травы, как я понимаю той, что у вас вместо хмеля. Немного чувствуются дрожжи и алкоголь.

– А если в общем? – спросил Гилбен.

– В общем, похоже на мексиканский портер. Но я не понял: откуда название bloubrood? Насколько я понимаю язык африкаанс, это значит «синий хлеб». Странно…

– Это была его идея, – Гилбен показал взглядом на Талвица.

– Идея из советской фантастики 1960-х, – сообщил тот, – я полагаю, Гастон, вам знакомо творчество братьев Стругацких.

– Да. Пикник на обочине. Хищные вещи века. Улитка на склоне. Гадкие лебеди.

– А Второе нашествие марсиан? – спросил Талвиц.

– Нет. Но если вы рекомендуете, я прочту.

Гуру экономики смыслов утвердительно кивнул, после чего сообщил:

– Вещь сумбурная, но с любопытными идеями. Что же касается bloubrood, то так в ней называется странная злаковая культура, завезенная марсианами. Специфика в том, что bloubrood в книге дает урожай через 2 недели после посева. Здешний злак не настолько стремителен, он дает урожай через 8 недель, но это тоже очень быстро, не правда ли?

– Очень, – согласился Перрен, – но ведь, наверное, для этого нужна прорва удобрений и мощный полив.

– Прорва фосфатов, – сказал Гилбен, и сделал широкий охватывающий жест, – только в таком случае bloubrood дает 6 урожаев в год. И мощный полив тоже. Поэтому фосфаты попадают в водохранилище и для их утилизации не всем зеркале воды культивируется лемноид, генно-модифицированная ряска. Ее биомасса удваивается за 40 часов и чтобы балансировать это, проведено зарыбление. Принцип экосистемы, почти как в бизнесе.

Перрен невольно улыбнулся, мысленно отметив, что для Гилбена термин «экосистема» относится в первую очередь к бизнес-моделям торговых агрегаторов, и лишь во вторую очередь – к биоценозам. Типичная постистория слов. Однажды Перрен был свидетелем когнитивного шока у студентов, когда лектор сообщил, что слову drone уже не меньше дюжины веков, так назывался трутень в пчелином улье. А к беспилотникам (UAV) это слово стало применяться лишь в XX веке. Возможно, он бы необидно пошутил об этом вслух, но его отвлек очень громкий всплеск – в исторических фильмах так озвучивают падение пушечного ядра в воду при недолете до цели.

– А-а?.. – озадаченно протянул он.

– Не волнуйтесь, Гастон, – тут Гилбен жизнерадостно улыбнулся, – это обычная манера девчонок: вместе прыгать в воду с флайбриджа. Со стороны кормы тут уже достаточно глубоко, чтобы при таком прыжке не было риска протаранить донный грунт.

– Понятно… Кстати, почему ваш выбор пал на ретро-яхту с колесными движителями?

– Во-первых, это романтично, – сказал Гилбен, – во-вторых, хотелось проверить тезисы Юлиана Зайза, что в некоторых условиях гребные колеса лучше чем гребные винты. И знаете, Гастон, оказалось правда… Но что мы все время упускаем главную новость? Я предлагаю выпить за победу джамблей в PR-битве с рептилоидами, и за ваш вклад.

– Прекрасная формулировка, – оценил Лацаро Талвиц, налил всем еще пива, и пояснил специально для Перрена, – я тоже участвовал в отбивке PR-вброса «шпион джамблей» и видел: все повисло на волоске, когда Эрик Лафит сыграл на опережение. Наша команда рисковала получить унылый тактический выигрыш вместо яркой великой победы. Мне интересно: как вы убедили объединенный штаб ВЭФ и 7-го комитета ООН продолжить развитие вброса и провалиться в ловушку?

– Я применил стратагему позорного маловера, – сообщил Перрен.

– О! – Талвиц кивнул, – Чертовски умный ход!

– Давайте, все же, выпьем, – Оуэн Гилбен поднял кружку, – а потом вы объясните более доходчиво, для бизнесмена с ограниченным IQ.

…Стратагема позорного маловера известна со времен Сунь Цзы и Ван Цзинцзэ, хотя в трактатах «Искусство войны» и «36 уловок» изложена лишь косвенно. Она основана на социально-психологических особенностях штабов, собранных из амбициозных людей. Допустим, штаб противника обсуждает атаку против нас в неком месте. Но при штабе противника действует наш агент, который своевременно предупредил нас, и мы успели расставить ловушку против атаки. Противник заметил что-то из наших приготовлений, поэтому может отменить атаку, но для нас лучше, если он все-таки атакует и попадет в ловушку. Для этого наш агент применяет стратагему позорного маловера: на фоне, как обычно, разделившихся мнений в штабе, он начинает описывать силу нашего войска. В итоге он предлагает не только отменить атаку, но еще подумать об уступках ради мира. Подобное неверие в свои силы возмущает весь штаб и даже считавшие, что атаку надо отменить, меняют мнение чтобы не получить клеймо позорных маловеров. Далее атака происходит и проваливается. Наш агент (как единственный, чье мнение было верным) оказывается вне всяких подозрений и укрепляет свою репутацию во вражеском штабе.

…Гилбен с любопытством выслушал объяснение, после чего предположил:

– Вы, видимо, сильно подняли свою репутацию, Гастон. Так что меня не удивит, если в ближайшее время Дугласу Рэнвиллу предложат уйти в отставку, а шефом 7-й комитета станете вы.

– Да, Рэнвиллу предложат, – ответил Перрен, – однако, шефом стану не я, а экс-адмирал Петер Ниллер из NASA.10 лет назад он возглавлял военную часть миссии «Гулливер», интерактивного радио-исследования объекта 5I/Каимитиро.

– Чудеса! – добродушно-ворчливо отозвался Талвиц, – Впервые в истории ООН шефом одного из главных комитетов станет человек с адекватной компетентностью.

– Мимоза подъезжает, – сообщил Гилбен, прочитав мигающую надпись на табло своего гаджета-браслета в стиле наручных часов.

…

Перрен автоматически подумал, что Мимоза приедет на том армейском транспортере, который она применила при инциденте в брошенном карьере. Но нет, она оставила эту тяжелую технику где-то по дороге (возможно – в Пенхалонга-дистрикт, где ранее Кира Каури сменила пневмокар на компакт-джип). К причалу Мимоза прикатилась на ретро-мотоцикле с коляской, причем в коляске колоритно разместилась панда Шу. Повторив недавний маневр компакт-джипа, этот ретро-мотоцикл с водителем и пассажиром, без остановки въехал по аппарели на палубу, и скатился через грузовой люк в трюм.

– Теперь все, кто надо, у нас на борту, – объявил Гилбен, убедившись, что Кира Каури и Томми успели вылезти из воды, – так что, если никто не возражает, то мы отчаливаем в новогодний круиз прямо сейчас.

Никто не возражал, и Гилбен напечатал фразу-инструкцию на консоли робоцмана. Еще минута, и ретро-кораблик пришел в движение. Сначала поднялась аппарель, после этого закрылся грузовой люк. Только затем завертелись два гребных колеса по бокам корпуса, кораблик отошел от берега и взял курс к середине водохранилища. Через пару минут на флайбридже появились все четыре девушки. Две человеческие (Кира Каури и Мимоза). Одна не очень человеческая (Томми). И одна совсем не человеческая (панда Шу). Кира Каури успела переодеться в спортивное бикини, а Мимоза осталась одетой в сиреневый полукомбинезон поверх ярко-лимонной футболке (как уборщица в отеле Diggers Inn).