Текст книги "Пингвины над Ямайкой"

Автор книги: Александр Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

–

…

После отправки китайских стажеров, шеф INDEMI строгим голосом произнес.

– А сейчас, Раоэ, превратись, пожалуйста, в зайчика часа на полтора.

– Aita pe-a chief, – ответила девушка, и через пару секунд на ней уже красовались пушистые наушники с антеннами, а сама она лежала за стойкой в надувном кресле, напротив TV-экрана.

– Вот так, – удовлетворенно прокомментировал Лаполо и повернулся к китайскому коллеге, – теперь можно в первом приближении считать, что мы общаемся tet-a-tet.

– Это всегда можно считать только в первом приближении, – заметил генерал и, без предисловий перейдя к делу, поинтересовался, – чем интересен французский поп?

– Он хороший индикатор, – лаконично ответил меганезиец.

Гихеу Зян всосал губами капельку самогона и понимающе улыбнулся.

– Вы загнали их корпорацию в угол. Или союз с шейхами против явно обозначенных стремлений своей страны и народа, или следование кажущейся политике страны и настроениям народа, что значит: острый конфликт с шейхами, которые сочтут себя коварно обманутыми. Ваша надувная субмарина оказалась замечательным оружием. Хорошая реализация «бумажного тигра», о котором упоминал Великий Кормчий.

– Мы стоим на плечах титанов, и председатель Мао – один из них, – ответил Лаполо.

– Правильные слова коллега, – согласился генерал, – Могу ли я спросить: как глубоко провалился французский католический официоз?

– Достаточно глубоко, чтобы платить за приход чужих коммандос в свою столицу.

– Вы не шутите, коллега?

– Возможно, я слегка утрирую, но ситуация такова… – шеф INDEMI положил на стол листок бумаги с дюжиной квадратиков, содержащих короткие фрагменты текста.

– Впечатляет, –  негромко сказал Гихеу Зан, изучив документ, – Но справитесь ли вы с такой масштабной задачей контроля безопасности? Ведь, как бы то ни было, вам не позволят копировать Наполеона, который, как известно, в подобных случаях ставил артиллерийские орудия на перекрестках и стрелял вдоль улиц по толпе мятежников.

Жерар Лаполо трагически развел руками.

– Вопрос бы решили даже обычные скорострельные пулеметы, но нам и их не дадут использовать. Все должно быть более-менее тихо и не слишком заметно.

– Вам не справится с этой задачей, – констатировал генерал.

– Мы справимся, если нас поддержит дружественная агентура и ее боевые группы. Я оцениваю ее в 4 тысячи инфорсеров и 13 тысяч информаторов. Та помощь, которую желательно было бы получить, отвлечет лишь незначительную долю.

– По какой методике вы считали человеческий ресурс?

– Статистика, – ответил Лаполо, – В китайской общине Большого Парижа 400 тысяч взрослых. Обычное соотношение: один боец на сто сивилов, один шпик на тридцать.

– Весьма приблизительная оценка, но достаточно близкая к реальности, чтобы можно было опираться на эти цифры, – согласился Гихеу Зян, – Правда, надо учитывать, что отвлечение ресурсов от основной деятельности это определенные издержки.

– Да, и мы, разумеется, готовы это компенсировать.

Китайский генерал немного обиженно поджал губы.

– Что вы, коллега? Я сказал: учитывать, а не оплачивать. Мы сделаем все так, что для наших людей участие в этом проекте станет выгодным. Они получат более весомую поддержку с родины. А мы с вами решим эту маленькую проблему, по-товарищески разделив между нашими общественными фондами бонусы от проекта.

– От какого проекта? – спросил Лаполо.

– От того, за счет которого вы были готовы компенсировать издержки.

– Ах того проекта…? А вы уже знаете, о чем там идет речь?

– Нет, – спокойно признался китаец, – Однако, я твердо уверен, что французский поп приезжал не с пустыми руками, иначе бы он уехал отсюда ни с чем. Но он прибыл на Реюньон, окрыленный надеждами, а значит, он оставил вам нечто очень достойное.

Шеф INDEMI артистично изобразил смущение, и положил на стол копии описания будущего научно-исследовательский центра марсианского проекта ESA на атоллах Муруроа и Фангатауфа (на месте военно-морской базы и термоядерного полигона в бывшей Французской Полинезии). Гихеу Зян пролистал страницы, иногда поднимая брови в знак глубокого удовлетворения, а затем выразительно скосил глаза на свою дорожную сумку, стоящую рядом со столиком.

– Забирайте, – ответил Лаполо, – Я сделал эту копию специально для вас.

– Как приятно иметь дело с таким прозорливым и тактичным человеком, – произнес генерал, – Мне кажется, коллега, что размещение этого научно-технического центра далеко не случайно. Вы последовательно направляли лиц, принимающих решение, именно к этому географическому пункту. Я прав?

– Разумеется, вы правы, – подтвердил меганезиец, раскладывая на столе карту, юго-восточного Туамоту, – Тут обозначены объекты инфосоциальной обвязки будущего центра. С запада – исследовательский центр адаптационной биологии на Тематанги и Фетиамити, и далее – атоллы Элаусестере, тут комментарии не требуются.

– Не требуются, – подтвердил Гихеу Зян.

–… С севера турбазы фрирайдеров на атоллах Факамару и Ванавана.

Китайский генерал отпил еще чуть-чуть самогона и понимающе кивнул.

– Куда же без ваших ребят.

– Конечно, я их задействовал, – подтвердил полковник, – С востока – жилой комплекс бывшей «атомной» каторги Актеон на четырех кольцевых атоллах. Сейчас там нечто вроде стойбища «deltki». Так у нас называют диких авиационно-парусных туристов.

– Совсем диких туристов? – спросил Гихеу Зян.

– Частично одомашненных, – уточнил меганезиец, – мы с ними работаем. Аккуратно, разумеется. Просто немножко помогаем в пределах, допускаемых нашей Хартией и бюджетом INDEMI. Это касается и баджао, первобытных морских бродяг, которые кочуют в этой акватории. Я добавлю, что и «deltki», и баджао базируются также на Западном Муруроа и Южном Фангатауфа, сильно изрезанных мелкими проливами и потому не вошедших в проект территории космического центра.

– Баджао есть и в нашей акватории, пограничной с Филиппинами, – заметил генерал.

– Наши баджао первобытны в разумных пределах, – сообщил Лаполо, – Их молодежь демонстрирует первобытное поведение, когда этого требуют обстоятельства.

– Завидую, – сказал Гихеу Зян, – Мы вот, не смогли приспособить этот народ к делу.

Шеф INDEMI улыбнулся и пожал плечами.

– У нас получилось, потому что мы их любим. Это такая гуманитарная технология.

– Коллега, не надо агитировать меня за ваши анархически ориентированные методы работы. Лучше скажите: зачем этот шпионаж, если вы участвуете в самом проекте?

– Во-первых, – пояснил Лаполо, – Надо обеспечить европейскому персоналу защиту. Многим в мире не понравится, что юро выбрали для марсианского проекта атоллы в нашей акватории. Нам надо ликвидировать угрозы быстро, но без лишнего шума.

– Да, в этом смысле ваши меры разумны, – признал китаец.

– Кроме того, – продолжал шеф INDEMI, – мы участвуем не во всем проекте. ESA оговаривает себе область секретной интеллектуально-технической собственности.

Гихеу Зян полистал документ и понимающе кивнул.

– Да, они сохранили себе право темнить. Но, смогут ли они реализовать это право?

– Не смогут, – ответил меганезиец, – Но не будем их разубеждать. Зачем портить настроение гостям нашей страны? Конечно, для интегрального наблюдения и для абсорбции перспективного европейского персонала местной социальной средой, потребуется определенный объем инвестиций…

– И у вас, наверное, уже есть смета? – проворчал генерал.

– Есть, но пока приблизительная. Могу сбросить ее на ваш ноутбук.

– Ну, разумеется. Как же иначе? Мне придется отдать это на согласование в финотдел штаба. Надеюсь, я могу указать в пояснительной записке к смете, что наши эксперты будут включены в открытую часть проекта в качестве меганезийских?

– Да, безусловно, – Лаполо кивнул, – Мы нарисуем им наши биографии, а вы можете указать в пояснительной записке, что это услуга неявно включена в смету. По моему опыту, аудиторам нравятся вещи, похожие на коммерческие дисконты и бонусы.

– Наши аудиторы считают всех меганезийцев жуликами, – твердо сказал Гихеу Зян.

Лаполо вытянул губы трубочкой и обиженно выпучил глаза.

– Это с чего вдруг у них такое отношение к нашему, почти что, братскому народу?

– Не знаю, с чего у них, но меня вы обвели вокруг пальца с проектом «Ballista».

– У нас говорят: «вокруг буя», – проинформировал Лаполо, – но в данном случае, я не припомню, чтобы подбрасывал вам дезу.

– Вы представили дело так, – пояснил генерал, – будто у проекта только одна цель, и настолько убедительно поддерживали это наше заблуждение, что я поверил! Когда оказалось, что реализуется вариант «Эдем», я свернул аналитику по шести другим вариантам, и чуть не упустил вторую, совершенно реальную цель. Теперь я уже не  исключаю, что внутри этой второй цели сидит третья и четвертая.

– Вторая цель? – удивился меганезиец.

– Осколки, – сказал Гихеу Зян.

– Осколки? Ну, разумеется, как же без них. А я разве говорил, что их не будет?

– Вы хитрая девятихвостая лиса, – объявил китаец и, вытащив из кармана рубашки обычный лист формата A4, развернул его и бросил на середину столика.

– Ах, вот вы о чем… – задумчиво протянул Лаполо, глядя на рисунок, выполненный авторучкой от руки, – Эта перспектива, безусловно, рассматривается.

– Не пора ли выложить карты на стол? – предложил генерал, – Вам не поднять такие проекты в рамках вашего куцего космического бюджета. А я все равно отправляюсь в финотдел штаба. Как на счет еще одной сметы?

– Да. Это предмет для обсуждения, – признал шеф INDEMI, – Начнем вот с чего…

…

4. Парад парадоксов. Принуждение к свободе.

Дата/Время: 16.04.24 года Хартии.

Меганезия, Ист-Кирибати, атолл Киритимати.

(Окрестности Польши. Полуостров Сесилеле-Капокапо).

=======================================

Два микроллера – электросамоката, тихо шурша по коралловому песку толстыми колесами-сферами, похожими на детские мячики, проехали тандемом вдоль берега маленького залива почти по самой кромке воды, почти синхронно развернулись и бесцеремонно вторглись на участок Кватро Чинкла. Пилотами этих типичных для Киритимати карманных колесниц была пара креоло-малайских метисов, парень лет двадцати и девушка немного моложе его. Одежда тоже типично-здешняя: широкие бриджи с большими карманами по бокам на бедрах, и вьетнамская шляпа – конус, заброшенная за спину. На ногах – прочные легионерские сандалии-калиги.

Парочка, опять же, синхронно остановила микроллеры на дорожке от пирса к дому.

– Aloha! –крикнул парень, – док Кватро, это мы!

– Прикинь, Снэп, флайки дока не видно, – заметила его подруга.

– Это ты к тому, что дока нет дома? – уточнил он.

– Это я к тому, – уточнила она, – что док еще не прилетел с Табуаэрана.

– Пфф!– фыркнул парень, – Прикинь, Оюю, до Табуаэрана меньше двухсот миль. На флайке дока лететь максимум час. Семинар был до полудня. Сейчас уже половина третьего. Ты хочешь сказать, что док завис на Табуаэране, а нам не позвонил?

– Типа, странно, – согласилась девушка.

Пока происходил этот обмен мнениями, Зирка Новак успела облачиться в легкий джинсовый костюмчик «country-style». Вчера и сегодня она была дома одна, и, под влиянием жары, занималась обычными бытовыми делами практически без одежды. Точнее, она была одета в платочек – lavalava, держащийся на узелке, завязанном над правым бедром. Встречать в таком виде гостей (как сделал бы местный житель) она совсем не хотела… Глянув на себя в зеркало в кухне-гостиной, расправив несколько лишних складочек на своем костюмчике, она вышла во двор.

– Aloha foa! Кватро позвонил и сказал мне, что вы приедете. Он задержался из-за внезапной ситуации, и просил, чтобы вы, по возможности, его дождались. Я могу предложить вам пока что-нибудь выпить, или поесть. Ну, в общем…

– Ага! – перебил Снэп, – Тебя зовут Зирка, точно? Док Кватро сказал, что ты самый аккуратный персонаж в нашей галактике!

– Ты спец по дизайну одежды? – поинтересовалась Оюю.

– Нет, я не дизайнер. Просто мне нравится одеваться… – она задумалась, как кратко объяснить избыточное по местным меркам количество одежды на своем теле. Снэп избавил ее от этой задачи, когда многозначительно произнес в пространство:

– Вообще-то у дока Кватро наверняка есть хороший фиджийский кофе в зернах.

Полька, выкинула из головы вопрос об одежде и утвердительно кивнула.

– Есть. Могу сварить. Хотите?

– Еще бы! – подтвердила Оюю, – А что за ситуация у дока?

– А вы проходите в гостиную, – ответила Зирка, – там, на экране все видно.

…

В углу экрана светилась табличка:

–

CNN. Атолл Фаннинг (Табуаэран), 1000 миль южнее Гавайев.

Нил Сноу. Наука и мораль. Что вы на это скажете, доктор Чинкл?

Круглый стол на борту «Pride of Hilo». Самая острая тема дня!

–

TV-камера показывала типичное кафе-дансинг на океанском лайнере, некоторое количество людей за столом в центре зала, и публику вокруг стола. Кватро Чинкл в данный момент молчал и складывал что-то вроде оригами из салфетки, а говорила нервозная дама, похожая на египетскую мумию, обработанную отбеливателем.

Снэп почесал в затылке и недоуменно повернулся к Зирке.

– Гло, ты врубаешься, что это за фигня? А то, я что-то не догоняю.

– Все довольно просто, – сообщила она, не отрываясь от ответственных операций с кофеваркой-котелком из кварцевого стекла, – Кватро уже собирался лететь домой, но какой-то знакомый янки пригласил его на чашку кофе на этот корабль.

– …«Pride of Hilo» договорила Оюю, – Рейсы Гавайи – Табуаэран каждую среду.

– Да, – Зирка кивнула, – А на борту оказалась целая толпа студентов, профессоров и репортеров… И ему предложили поговорить про Тимор и про яхту «Golden Sun».

– А каким боком док Кватро к Тимору и к какой-то яхте? – удивился Снэп.

– Дело в том, что он в хороших отношениях с Ним Гоком и с Кайемао Хаамеа.

– Тоже мне, причина, – фыркнула Оюю, – Ага! Кажется, ему дали слово.

***

…Кватро Чинкл повертел в пальцах наполовину сложенное оригами и предложил:

– Давайте внятно сформулируем то, что говорилось в течение последнего часа. Я не вдаюсь в детали, а выделяю главную мысль. Выступавшие полагают, что я из неких этических соображений, обязан был отказаться сотрудничать с Ним Гоком. Мне бы хотелось услышать аргументы. Чем конкретно так ужасен Ним Гок, что с ним никак нельзя сотрудничать?

– Он последователь Пол Пота! – выкрикнули из зала.

– Ну, и что? – спокойно ответил математик, – В зале есть последователи не менее одиозных лидеров. Примерно половина здесь – последователи Иисуса из Назарета. Фигура, конечно, мифическая, но Пол Пот тоже отчасти, мифическая фигура.

– Мистер Чинкл! – возмутился репортер Нил Сноу, – оскорбление это не аргумент!

– Я об этом и говорю, – ответил Кватро, – Зачем оскорблять Пол Пота и Иисуса? Они отсутствуют среди оперирующих субъектов. Давайте смотреть на вещи реально, и обсуждать действия сегодняшних людей, а не эпических героев древности.

– Это по-своему логично… – начал Сноу, но его прервали.

На периферии зала вскочила девушка в футболке с сине-зеленой круглой эмблемой «Hawaii Pacific University».

– Нет уж, давайте поставим точки над «i»! Ответьте, док Чинкл! Вы действительно не видите принципиальной разницы между Пол Потом и Иисусом Христом?

– Вы имеете в виду, видимо, их доктрины, а не их внешность, – предположил он.

– Да! Доктрины, учения, принципы! Называйте, как угодно, но ответьте по существу!

– По существу, – сказал Кватро, – у них одна общая доктрина… Пожалуйста, не надо перебивать меня, прекрасная сердитая сеньорита, вы задали вопрос, теперь я на него отвечаю, ОК? Эта доктрина очень проста. Отнимите у людей материальные блага сверх того, что биологически-необходимо, отнимите у них еще знания, сверх необходимых в быту, заставьте их заниматься аграрным физическим трудом, ограничьте сексуальную активность тем минимумом, который нужен для воспроизводства потомства, и настанет счастье. Бантики – обоснования этой доктрины – разные, но они не важны.

– И Пол Пот учил: «люди, возлюбите ближнего, как себя самого»? – насмешливо поинтересовалась девушка.

– Разумеется! – весело воскликнул Кватро, – Принудительный альтруизм это основа учений подобного рода! Берем продуктивно работающего субъекта и отнимаем его имущество в пользу общины нищих бездельников, поскольку надо не жадничать, а деятельно проявлять любовь к ближним. В коммунистическом варианте подобная организация жизни и производства называется «колхоз».

– Неправда! – возмутилась она, – Иисус не учил отнимать имущество силой!

Математик улыбнулся и пожал плечами.

– Знаете, я ведь читал американскую библию. Там изложен ясный алгоритм рэкета. В первой серии богачам настоятельно рекомендуют отдать имущество добровольно. Во второй серии, уже применяют бомбежки и зачистки, а выживших пропускают через фильтрационный лагерь. Это называется «Апокалипсис». Я верно изложил сюжет?

– Давайте вернемся к реальным событиям, – вмешался Нил Сноу, спасая студентку, впавшую в ступор от такого прагматичного подхода к христианской мифологии.

– Давайте, – легко согласился Кватро, – Я все еще жду ответа: чем плох Ним Гок?

Теперь улыбнулся Нил Сноу.

– Док Чинкл, вы сами только что критиковали эти коммунистические «колхозы»!

– Какие «эти»? Демон сидит в деталях. Любая революция начинается с того, что свергнутую элиту репрессируют, а ее имущество делят. Вопрос: что дальше?

– Дальше, разумеется, примитивный «колхоз», – сказал Сноу, – Поскольку Ним Гок последователь Пол Пота.

– Последователь, а не копия, – парировал Кватро, – Ним Гок, как принято говорить у коммунистов, творчески развил учение Пол Пота. Несколько поправок, и получилась неплохая система аграрно-постиндустриальных кооперативов.

– Понятно… – Нил Сноу махнул рукой, – Математик-экономист вашего уровня легко переспорит несведущего человека в вопросах производства и управления. Но мы-то начали не с экономики, а с терроризма. Геноцид в Брунее. Военные преступления на Тиморе. Теперь – захват в нейтральных водах мирной яхты «Golden Sun». Вопрос, я напоминаю, поставлен так. Как вы, ученый, интеллектуал, можете сотрудничать с субъектом, у которого руки в крови многих тысяч людей, и который демонстративно попирает все нормы гуманизма и международного права?

Кватро Чинкл откинулся на стуле, поднял брови и произнес:

– Нил, вам самому не смешно выражаться в таком вычурно-пафосном стиле?

– Возможно, док Чинкл, я перебрал с пафосом, но суть дела от этого не меняется.

– ОК. Допустим, не меняется. Итак, проблема, как вы теперь говорите, совсем не в политическом строе на Соц-Тиморе, а в нескольких силовых акциях, которые вы рассматриваете, как терроризм.

– А вы как их рассматриваете? – раздался вопрос из зала.

– Первые два случая, – ответила Кватро, – это уничтожение фундаменталистов. Я не приветствую способ исполнения, но считаю, что как-то это надо было сделать.

Нил Сноу многозначительно покачал головой.

– Вы разделяете позицию верховного суда своей страны, не так ли?

– Просто наши позиции совпадают, поскольку ситуация простая. А теперь, о третьем случае. Яхта «Golden Sun». Тут я безоговорочно на стороне Ним Гока. Я считаю, что рабовладельцы не должны чувствовать себя в безопасности ни в одной точке мира.

– А как быть с тем, что в вашей стране используется рабский труд каторжников?

– Знаете, Нил, – спокойно сказал Кватро, – Я вам советую взять катер и прокатиться на восточный берег Табуаэрана, в каторжную тюрьму Ваи-Тепу. Всего три мили отсюда. Тюрьма принадлежит партнерству «Playa Artificial», поэтому там отличный стадион и дансинг. Скажите коменданту, что вы из CNN, и он вам проведет экскурсию по всей территории. Вы очень быстро поймете, чем отличается каторга от рабства.

– Вот возьму, и съезжу, – проворчал Сноу, – но, вернемся к яхте «Golden Sun». Откуда известно, что там были эти девушки-рабыни? Как-то это подозрительно напоминает инсценировку, с целью оправдать похищение троих людей, занимающих достаточно высокое социальное положение в Европе. Что вы на это скажете?

– Это очень интересный вопрос, Нил. А какое бы доказательство вас устроило? Что должен предъявить вам Ним Гок, чтобы вы согласились: да, это не инсценировка?

– Какие доказательства? – переспросил репортер.

Меганезийский математик улыбнулся и кивнул.

– Да. Аудио-видео записи с хронометражем и объективной привязкой к физическому положению яхты по данным съемки со спутника. Записи телефонных разговоров с подтверждением времени разговора между данной парой абонентов из протоколов провайдера. Оплата счетов в данное время в данном географическом пункте. Или показания свидетелей, подтвержденные данными медицинской экспертизы? Ну, что?

– Конечно, это может показаться убедительным, – осторожно сказал Сноу, – но при современном уровне развития техники, все это, видимо, можно фальсифицировать, а свидетелей можно подговорить, подкупить или запугать, не так ли?

– Браво! – Кватро похлопал в ладоши, – Ваш скептицизм великолепен. Скажите, а к решениям американской юстиции вы относитесь также скептически? Вы верите в обоснованность хотя бы одного обвинительного приговора?

– Ну, вообще-то наши суды считаются достаточно объективными, – ответил Сноу.

– Вот как? А я вас уверяю, Нил: любой американский суд вынес бы обвинительный приговор на основании даже половины доказательных материалов, имеющихся по данному делу. Нет, даже четверти! Вы будете спорить с этим?

– Ну… – репортер задумался, – Видимо не буду, но наш суд заслуживает доверия.

– Вашего доверия, – уточнил математик, – Причем, доверия, обоснованного чисто субъективно, через личную симпатию. А объективно о судебных ошибках в США написаны целые тома. Но не будем в это углубляться. Просто, у меня имеются не меньшие основания доверять тиморской юстиции, чем у вас – американской. И я оцениваю ситуацию исходя из этого.

С периферии зала выкрикнули вопрос.

– Доктор Чинкл, вы испытываете личную симпатию к режиму Красных кхмеров?

– Я считаю, что политический режим – это не девушка, чтобы испытывать к нему симпатию. Это – инструмент, который в той или иной мере может поддерживать материальный прогресс, рост благосостояния граждан и рост качества их жизни. Остальное уже менее существенно.

– И не важно, какой ценой это поддерживается? – уточнил Сноу.

– Вопрос не простой, – сказал Кватро, – У каждой из современных развивающихся социальных систем есть скелет в шкафу. Так, западная цивилизация нового времени развилась за счет грабежа колоний и обращения их жителей в рабство.

– Но это уже в прошлом, – возразил репортер.

Кватро Чинкл покачал головой.

– Не совсем в прошлом. Иначе бы в серьезной западной прессе не мелькали призывы вернуться к истокам. Вопрос: Куда обращена данная социальная система: к своему понятному феодальному прошлому с твердыми моральными устоями и культурной традицией, или к гораздо менее понятному будущему? По моему опыту, речь о цене прогресса заводят для агитации за возврат к «Старому Доброму Прошлому». О цене регресса, заметим, при этом молчат. Сегодня, как и всегда, у прогресса есть цена. Мы знаем, что в начале индустриальной эры, ценой машинного прогресса было падение качества жизни людей. Индустриализм – это конвейер Тейлора. Люди для него – это  тягловый скот, способный крутить гайки. Постиндустриальный прогресс – это креатив, который не может быть обеспечен тягловым скотом. Для постиндастриала необходим человек, имеющий высокое качество жизни, в частности – благосостояние, свободу и свободное время, чтобы реализовывать эту свободу. Вот почему постиндустриальный прогресс не может проводиться ценой падения уровня и качества жизни людей. Какой угодно ценой – только не этой. Цена прогресса все равно может оказаться достаточно высокой, но в любом случае, я считаю, что качество человеческой жизни дороже.

– Уфф! – произнес Сноу, – Слишком много информации сразу. И не все понятно. Вы говорите, что цена прогресса может быть высокой. А в чем она может выразиться?

– Например, – ответил Чинкл, – в разрушении всеобщей шкалы ценностей и статусов, которая сопровождала цивилизацию со времен Древнего Египта. Обыватель в любой развитой стране западного образца, привык к универсальному социальному компасу, который в каждый момент времени позволяет сравнить двух людей по статусу. За счет этого, обыватель знает, кто выше, а кто ниже его на социальной лестнице, и кто идет вверх, а кто скатывается вниз. Разрушение лестницы для кого-то станет трагедией.

Нил Сноу покрутил головой и энергично почесал гладко выбритый подбородок.

– Минутку, что значит: нет социальной лестницы и нет шкалы ценностей? А каким образом люди определяют для себя цели, как они ориентируются в жизни?

– Как хотят, так и определяют, – ответил Чинкл, – Известно множество вариантов жизненных целей, на любой вкус. Выбирай и живи. Или сам придумай свою цель.

– Ну, знаете… – репортер покачал головой, – Это жестоко по отношению к людям!

– Смотря к каким, – сказал математик.

– Ну… – репортер задумался, – по отношению к большинству обычных людей. Они привыкли соотносить свои взгляды и действия с общепринятыми стандартами.

Математик улыбнулся и развел руками.

– Я же говорю: у прогресса есть цена. Это далеко не первый случай, когда людям приходится от чего-то отвыкать и переучиваться. В Меганезии нечто подобное было реализовано в первые годы после Алюминиевой революции.

– Путем репрессий, – уточнил Сноу.

– Да, в том числе, и путем репрессий. Но у нас доля репрессированных ниже, чем в среднем по революциям этого и прошлого века. Все-таки, принуждение к свободе обходится дешевле в смысле гуманитарных потерь, чем принуждение к стандартам, которые вы назвали «общепринятыми». Я думаю, вы не будете спорить с тем, что социальные стандарты, в любой стране, включая и вашу, в начале были навязаны жителям, а уж потом стали казаться «общепринятыми».

– Минутку! – воскликнул репортер, – Вы сказали: «принуждение к свободе»?!

– Да. Принуждение к свободе. А что здесь удивительного?

– Позвольте! Это не просто удивительно, это абсурдно!

– Напротив, это вполне логично, – возразил Кватро, – Как вы справедливо заметили, значительная доля людей в странах с государственным управлением предпочитают  следовать стандартам целей и ценностей, объявленным «общепринятыми». Если вы лишите общество этих «общепринятых» стандартов, то жители будут вынуждены реализовать свою свободу: выбрать личные стандарты из сотен возможных. Это и называется: «принуждение к свободе».

Репортер покачал головой, выражая свое категорическое несогласие.

– Ничего не выйдет, доктор Чинкл. История учит нас, что после революционного разрушения старых общепринятых стандартов, в обществе утверждаются новые.

– У нас в стране этот урок истории выучен, – ответил Кватро, – И в Великой Хартии заложен соответствующий иммунитет. Любой, кто попробует ввести общепринятые стандарты такого рода для страны, для округа или для локальной общины, будет нейтрализован высшей мерой гуманитарной самозащиты.

– Извините, доктор Чинкл, но я не понял. Как отличить преступника, который хочет внедрить антигуманные стандарты, от общественного деятеля, который предлагает общественно-полезные стандарты, основанные на гуманизме и порядочности?

Кватро Чинкл снова улыбнулся и спокойным четким голосом пояснил.

– Нет никаких отличий. Любой такой стандарт, или, как говорят на условном Западе, моральный императив, гуманитарно-опасен. Человек становится несвободным лишь посредством воздействия деприватора, который объявляет: «Над тобой есть хозяин, автократ, высшая сила, императив! Подчинись ему!». Если человек психологически подчинился… Не важно, чему или кому… то его гуманитарный потенциал потерян, раздавлен реальным или мнимым внешним авторитетом. Почти у каждого человека бывают моменты, когда он готов подчиниться и утратить свободу. Но, если в такой момент рядом с ним не окажется деприватора, то неприятность просто не сможет произойти. Тривиальное решение проблемы: ликвидировать любого деприватора, независимо от того, подчинения чему он требует. Нет возбудителя – нет инфекции.

– Вы уверены, что эту проблему надо решать пулеметом? – раздался вопрос из зала.

– О! – произнес математик, – Это снова вы, прекрасная сердитая сеньорита?

Девушка в футболке с эмблемой «Hawaii Pacific University» тряхнула головой.

– Это я, и нечего тут иронизировать! Я задала довольно серьезный вопрос.

– Да, – согласился Чинкл, – Вопрос серьезный. В Великой Хартии заложен именно пулеметный метод решения. Конечно, он не идеален, но он практически работает.  Возможен ли другой практически работающий метод? Вероятно, да, но пока что, насколько мне известно, никто его не придумал. А у вас есть идеи на этот счет?

– Представьте себе, есть! Еще в прошлом веке Френсис Фукуяма объяснил, что существует единственная позитивная система целей и ценностей: либерально-демократическая. Две ее альтернативы – коммунизм и фашизм – показали свою несостоятельность. Так, зачем отбиваться из пулемета от позитивной системы?

Кватро Чинкл поднял глаза к потолку и негромко вздохнул.

– Ох уж, этот неоконсерватизм великого Фукуямы! Он так привлекателен в своей простоте, что мало кто видит его главный методический дефект.

– Какой же? – с вызовом в голосе спросила девушка.

– Банальный. Некая система, не важно даже какая, объявляется финальным пунктом политэкономического развития. Allez! «Конец истории», как говорил сам Фукуяма. Никакое развитие продукционных и социальных технологий, не сможет поколебать чемпионской позиции либеральной демократии североамериканского образца. Это настолько антинаучный подход, что его и обсуждать-то всерьез не хочется. Однако, придется. Что же такое неоконсерватизм? Это идеологическая доктрина, которая рекомендует сохранить некую политическую систему навсегда. Конечно, для этого потребуется остановить развитие ряда научных направлений. Фукуяма настаивал, в частности, на торможении генной инженерии, клонирования, и любой модификации человеческого организма. Такое нелиберальное отношение к прикладной науке, под флагом либерализма, как-то сразу заставляет усомниться в искренности автора. Если предложенная им политическая система обеспечивает обществу наилучшие условия развития, то она должна стимулировать перспективные технологии. Если же она их блокирует, то значит, она действует против вектора объективного развития. Теперь вспомним о том, что никакой социум не может стоять на месте. Или прогресс, или регресс. Одно из двух. В данном случае, как мы определили, предлагается регресс. Возврат к «Старому Доброму Прошлому». К тому состоянию общества, в котором существующие институты политической власти были наиболее стабильны. Можно заключить, что неоконсерватизм – это стремление системы отступить от горизонта научно-технического прогресса, за которым эта система утратит стабильность. Цена такого отступления: утрата научно-технического лидерства. Ведь вокруг уже есть альтернативные системы, которые способны сохранять стабильность за указанным горизонтом, и которые будут стимулировать у себя научно-технический прогресс. Система, вставшая на путь неоконсерватизма, рискует технологически отстать от альтернативных систем, и быть поглощенной путем тривиальной военной агрессии. Казалось бы, из этой ловушки Фукуямы нет выхода. Но, посмотрев на ситуацию внимательно, мы увидим одну интересную стратегию. Корпорации, занимающиеся научно-прикладными темами, которые несовместимы с неоконсерватизмом, могут вывозить свой научный капитал в бывшие колонии, и оборачивать его там. Такая стратегия хорошо зарекомендовала себя сто лет назад, в ситуации, когда в развитых странах возникли проблемы с оборачиваемостью финансового капитала. Конечно, придется делиться результатами с партнерами в бывших колониях, но это не самое страшное. Прогноз относительно стран с режимом неоконсерватизма, видимо, надо строить именно в предположении о вывозе научного капитала.