Текст книги "Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964"

Автор книги: Александр Фурсенко

Соавторы: Тимоти Нафтали
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 35 страниц)

В центре речи была проблема его неофициальной дипломатии, которую он осуществлял в отношении Москвы более двух лет. Считая ее первой ступенькой к миру, Кеннеди заявил, что возобновит переговоры „по быстрейшему заключению всеобъемлющего соглашения о запрещении ядерных испытаний“. Вновь апеллируя к здравому смыслу американцев, он признал, что ни один договор не гарантирует полной безопасности. Данное соглашение предполагает большую безопасность и меньший риск, чем непрекращающаяся, неконтролируемая, непредсказуемая гонка вооружений»{78}.

Успокаивающая речь Кеннеди и открытое высказывание того, о чем он ранее намекал через Роберта Кеннеди, вызвали незамедлительную и решительную реакцию Хрущева. В конце июля он заявил, что согласен на ограниченное запрещение ядерных испытаний, включая испытания в атмосфере, под водой и в космосе, то есть в тех сферах, где для проверки не требуется инспекция на местах. После избрания Кеннеди советский лидер заявил, что хочет видеть в Белом доме нового Рузвельта. В мае 1961 года советская разведка разрушила его надежды. Внешняя политика Кеннеди ожидалась «гибкой», но оказалась «жесткой»{79}.

«По ряду важных международных проблем, – сообщали аналитики КГБ, – позиция Кеннеди такая же агрессивная и бескомпромиссная, как и у администрации Эйзенхауэра»{80}. Тем не менее просачивалась весьма противоречащая информация, особенно от Роберта Кеннеди, которая представляла Джона Кеннеди в другом свете, а именно как противника холодной войны. Речь в Американском университете наиболее ярко отражала стремление президента Кеннеди к миру. Следствием этой речи, открывающей новые пути сотрудничества, явилась реакция советского лидера, который приветствовал инициативу Кеннеди возобновить переговоры по контролю над вооружениями.

Возникла новая ситуация, при которой у сверхдержав появилась возможность несколько снизить напряженность отношений. Понятно, что идеологическая борьба между ними продолжалась. Хрущев санкционировал помощь Алжиру, считая, что в конечном итоге поможет Анголе. Кеннеди упорно защищал Южный Вьетнам. Однако и Москва и Вашингтон пытались найти мирное решение стоящих перед ними проблем. Хрущев старался приучить Кастро обходиться без советских войск на острове. Со своей стороны, Кеннеди ограничил акции саботажа на Кубе, надеясь руками кубинцев, настроенных оппозиционно к режиму Кастро, выполнять свои задачи, что, однако, представлялось маловероятным.

Речь Кеннеди демонстрировала терпимость США в отношении Советского Союза, и это отвечало стремлению Хрущева к осуществлению горячо поддерживаемого им принципа мирного сосуществования. Одно дело, когда Роберт Кеннеди рисовал президента как борца против милитаристов в Вашингтоне, и совсем другое, когда сам президент произнес публичную речь о необходимости взаимного уважения.

Кубинский ракетный кризис открыл глаза Хрущеву на опасность неконтролируемой гонки вооружений. Но именно Кеннеди в июне 1963 года побудил советского лидера согласиться с необходимостью соглашения по контролю над вооружениями, чего особенно желал Кеннеди. Хрущев не изменил своей позиции по инспекциям. Он по-прежнему считал их попыткой ЦРУ вести шпионаж внутри страны. Но он был готов согласиться на запрещение испытания в атмосфере, что не требовало никакой проверки. В апреле 1962 года Кеннеди предложил это, сделав последнюю попытку успокоить Пентагон, который настаивал на возобновлении испытаний.

Так начался короткий период ослабления напряженности между сверхдержавами, так называемая разрядка. Летом 1963 года помимо подписания договора об ограничении испытаний ядерного оружия обе страны открыли круглосуточную горячую линию, чтобы впредь избежать возникновения ситуации, подобно октябрьской 1962 года, когда экстренные сообщения передавались часами. Кеннеди вновь предложил совместный полет на Луну, который СССР снова отверг. Однако в духе улучшения отношений Москва впервые согласилась с тем, что договор по разоружению по крайней мере на какое-то время позволит сверхдержавам сохранить свои ядерные арсеналы. До этого СССР предлагал либо взаимное ядерное разоружение в качестве первого шага, либо ничего.

Кубинский ракетный кризис стал достоянием истории, однако благодаря ему и Кеннеди и Хрущев были готовы пойти на улучшение отношений. Хрущеву нужны были более предсказуемые отношения с Кеннеди, а перед Кеннеди открылись возможности соответствующим образом настроить общественное мнение, чтобы добиться одобрения своей внешней политики. Как и прежде, на горизонте маячил Кастро как потенциальное препятствие для достижения взаимопонимания двух сверхдержав.

Глава 2

Даллас и Москва

22 ноября 1963 года пуля поразила Кеннеди, и весь мир затаил дыхание. В Москве и Гаване Никита Хрущев и Фидель Кастро опасались, что в полдень в Далласе прервалась не просто жизнь одного человека. Спустя несколько часов после ареста Ли Харви Освальда американский народ узнал о его приверженности марксизму и действиях в защиту режима Кастро на Кубе. Освальд был женат на русской девушке Марине, с которой познакомился во время трехлетнего пребывания в Советском Союзе. Сначала Освальд отказался от американского гражданства; затем в 1962 году, устав от советской действительности, вернулся с женой и маленькой дочкой в США. Недовольный курсом внешней политики, проводимой Кеннеди, Освальд создал в Новом Орлеане комитет «Честная игра в пользу Кубы» в знак протеста против линии США в отношении Кастро. Когда американская общественность узнала подробности жизни Освальда, многие посчитали его пешкой в руках Советского Союза. Это было не так, однако в коммунистическом мире, который он пытался рьяно защищать, поступок Освальда рассматривался, похоже, как акт, вернувший сверхдержавы к худшим временам холодной войны. Известие об убийстве Кеннеди расстроило и встревожило Хрущева. Он боялся, что противники разрядки, к достижению которой так стремились он и Кеннеди, возьмут верх. По инициативе Кеннеди Советский Союз и США готовили новый раунд переговоров по контролю над вооружениями. 30 сентября 1963 года через своего пресс-секретаря Пьера Селинджера Джон Кеннеди пытался возобновить конфиденциальный контакт с советским руководством. Для этой цели американская сторона предложила использовать полковника Г.В.Карповича – сотрудника резидентуры КГБ в посольстве в Вашингтоне{1}. Хрущев одобрял использование КГБ как посредника для обмена предложениями, которые не проходили по обычным дипломатическим каналам. Вечером 22 ноября Хрущев узнал от министра иностранных дел Андрея Громыко, что Кеннеди умер. Инициатива использования Карповича, которая предвещала потепление отношений, прервалась, не начавшись, и будущее советско-американских отношений представлялось неопределенным.

Немногие американцы понимали, что Хрущеву был нужен Кеннеди. Годом ранее советский руководитель, считая, что Кеннеди останется президентом до 1968 года, успокаивал критиков соглашения, которое положило конец ракетному кризису.

«Будет ли вторжение на Кубу? Я не пророк и не могу делать ни предсказаний, ни заверений. Нельзя поручиться за империалистический лагерь, он с нами не советуется. Одно только знаю, что Кеннеди во время его пребывания в Белом доме нелегко будет отказаться от взятых им обязательств о невторжении на Кубу. Эти обязательства будут связывать Кеннеди, будут связывать правительство США. Остается еще два года до президентских выборов. Все говорит за то, что Кеннеди будет избран на второй срок. Это значит, что еще 6 лет президент США будет связан публичными обязательствами о невторжении на Кубу»{2}.

Перед лицом неопределенности, вызванной гибелью Кеннеди, Хрущев действовал быстро. Он приказал привести советские войска в состояние боевой готовности на случай, если новая американская администрация решит организовать провокацию против Советского Союза в качестве кары за убийство. Сам Хрущев остался в Кремле, но послал своего верного помощника по иностранным делам Анастаса Микояна на похороны в Вашингтон. Присутствие Микояна на прощании с покойным президентом должно было символизировать искреннее соболезнование и озабоченность Москвы. Кроме того, предполагалось, что Микоян сможет составить мнение о новом лидере капиталистического мира.

КГБ подготовил для Микояна, который первый из советского руководства должен был встретиться с преемником Кеннеди, аналитическую справку на Линдона Джонсона. КГБ не питал особо радужных надежд на будущее потепление в советско-американских отношениях. «По большинству проблем внутренней и внешней политики, – писалось в справке, – Джонсон придерживается консервативных и реакционных взглядов». КГБ упомянул о его вялой поддержке в качестве лидера большинства в сенате законодательства по гражданским правам, его голосование за закон Тафта-Хартли и его постоянную поддержку высоких военных расходов. Все это было хорошо известно о демократе-южанине, которого Кеннеди выбрал в качестве вице-президента на выборах 1960 года для завоевания голосов избирателей Техаса. Единственное новое о Джонсоне, что КГБ удалось добыть через источник, близкий к Эдлаю Стивенсону из либерального крыла демократической партии, заключалось в том, что Организация за демократическое действие на съезде в Лос-Анджелесе в 1960 году выступила против выбора Джонсона в качестве вице-президента. Неудивительно, что теперь советское руководство информировали, что демократы-либералы «не видят разницы между Джонсоном и Никсоном»{3}. Сравнение с Никсоном, естественно, усугубило беспокойство Кремля в первые часы после убийства Кеннеди. В справке КГБ также содержался тот перечень внешнеполитических проблем, по которым взгляды Кеннеди и Джонсона расходились. «В ходе избирательной кампании в отличие от Кеннеди, – говорилось в докладе, – Джонсон выражал полное согласие с позицией администрации Эйзенхауэра по поводу инцидента с самолетом-разведчиком У-2»{4}. В справке приводились цитаты из речи в голландском порту Роттердам и в Бомонте (штат Техас), где Джонсон, похоже, пытался подорвать усилия Кеннеди по нормализации отношений с Советским Союзом, выступая за «политику с позиции силы», что звучало как стремление к стратегическому превосходству США. Однако доклад КГБ не рисовал карикатурного Джонсона, подчеркивая, что он неопытен во внешней политике. Его деятельность в конгрессе в основном касалась внутренней политики, и будучи в течение трех лет вице-президентом, «он редко принимал участие в выработке и реализации внешнеполитической линии». В докладе отмечалось, что ни разу во время четырех зарубежных поездок Кеннеди его не привлекали к серьезным переговорам{5}.

Единственным источником оптимизма для Кремля, по оценке разведки, стал богатый политический опыт нового президента. В течение 22 лет он являлся сенатором, сторонником компромиссов. «Влияние Джонсона было направлено на смягчение консерватизма», – информировала Кремль разведка. В общем, Джонсон «проявил себя как искусный специалист по достижению компромиссов и сглаживанию различных мнений в сенате». Москва считала, что это может сослужить хорошую службу в будущих переговорах. «Если Кеннеди мог быть весьма настойчивым и неохотно сдавался или отказывался от своих целей, – писали аналитики, – Джонсон проявил себя более уступчивым»{6}.

В докладе ничего не говорилось о вероятной связи между Джонсоном и самим покушением. Сначала КГБ было нечего сообщить по этому вопросу. В высших сферах советской разведки существовали подозрения по поводу официального объяснения покушения, распространявшегося в США. Как рассказывал впоследствии находившийся на посту председателя КГБ Владимир Семичастный, узнав, что Ли Харви Освальд арестован по подозрению в убийстве, он крайне удивился. «Не думал, что этот человек способен замыслить убийство»{7}. Москва запросила досье о пребывании Освальда в Минске.

Хрущева беспокоило, как бы на социалистические страны не пало обвинение в смерти Кеннеди. КГБ направил в нью-йоркскую резидентуру инструкции распространить через свои контакты установку, что в СССР Освальда подозревали как агента ЦРУ. Советский Союз сожалеет о трагическом событии, но ни в коей мере не причастен к этому{8}.

На следующее утро после покушения Хрущев лично выразил соболезнования американскому послу Фог Колеру. Он посетил посольство, чтобы заверить Вашингтон, что Кремль не замешан в этом трагическом акте. Он спросил Колера, известно ли что-либо о личности преступника. Американский посол сказал, что Освальд задержан как подозреваемый, но считается невиновным до тех пор, пока не вынесено решение жюри. Колер добавил, что надо быть сумасшедшим, чтобы совершить подобное преступление. Это дало возможность Хрущеву сказать, что компартия Советского Союз, осуждает террористические акты. Сам Ленин клеймил «нигилистические» революционные акты против царя Колер выслушал высказывания Хрущева и телеграфировал в Вашингтон о «своей озабоченности политическими последствиями» ссылок на то, что Освальд якобы был марксистом. Колер предложил ради советско-американских отношений в официальных сообщениях о покушении делать упор на то, что Освальд – психически ненормальный человек{9}.

На заседании Президиума в первые дни после трагедии было предложено, чтобы в течение переходного периода в США Советский Союз свел к минимуму свои связи с Кубой. Хрущев решил направить на Кубу послание о том, что «пока не прояснится внешнеполитический курс Линдона Б. Джонсона», он вынужден отложить долгожданный визит к Кастро. Президиум опасался, что поверженные враги президента в Вашингтоне воспользуются визитом Хрущева, чтобы начать дебаты о том, что делать с Кастро, возможно, заставят нового президента нарушить обещание Кеннеди о ненападении. Уже второй раз в течение года советский лидер откладывал свой визит на Кубу{10}.

Фидель Кастро понял. Как и Хрущев, он был обеспокоен возможностью обвинения в свой адрес по поводу покушения. 23 ноября 1963 года он публично заявил:

«Кто выигрывает от покушения… кроме реакционеров?» Кастро отметил, что действия Освальда могут создать климат «антисоветской, антикубинской истерии… чрезвычайно опасной для интересов мира и человечества»{11}. Он также очень мало знал о Линдоне Джонсоне и не хотел проверять его в переходный период.

Вторая миссия Микояна

Поздно вечером 23 ноября Анастас Микоян приземлился на базе ВВС Эндрюз и был препровожден в советское посольство. По дороге у него было время вспомнить о последней встрече с Джоном Кеннеди. Менее года назад он и Кеннеди в течение трех часов обсуждали вопросы разрешения кубинского ракетного кризиса. Кеннеди был трудным собеседником, особенно в тех случаях, когда Микоян пытался протолкнуть документ, объявляющий вне закона новое вторжение на Кубу. Кеннеди не подписывал ничего, что не включало гарантии со стороны Кастро о невмешательстве во внутренние дела стран Латинской Америки. Говоря напрямик о своей неуступчивости, Кеннеди настаивал на том, что любая декларация США о гарантиях неприменения военной силы против Кубы должна прорабатываться очень тщательно. «Она рассчитана не на один месяц, а на два года или даже шесть лет, пока я буду президентом»{12}.

Микоян хорошо знал, что кубинский кризис закончился без подписания какого-либо документа. Кремль и не в меньшей степени братья Кастро полагались на обещания Кеннеди. Теперь Кеннеди мертв, и информация, которую получил Микоян из КГБ о новом президенте, не была обнадеживающей. Пробным камнем для Линдона Джонсона станет политика в отношении Кубы. Первое, что надо выяснить Микояну, будут ли сохранены гарантии ненападения на Кубу и другие джентльменские соглашения между Кеннеди и Хрущевым.

К встрече Джонсона с Микояном советники по внешнеполитическим вопросам покойного президента подготовили справку, в которой прогнозировали, что советские руководители будут искать отклонения от выработанной политики. Эксперты советовали Джонсону не сеять сомнения в приверженности делу разрядки, поскольку, по мнению аналитиков, на декабрьском Пленуме ЦК КПСС Кремль примет важные решения и «неопределенность нашей будущей политики может отрицательно сказаться на их готовности перебросить ресурсы из оборонной, космической и тяжелой промышленности на производство химических удобрений». Относительно Кубы Джонсону следует повторить обещание Кеннеди о ненападении, хотя Советский Союз должен ясно понимать, что постоянные «проступки» Кастро являются источниками напряженности в советско-американских отношениях{13}.

У Джонсона была идея, каким образом продемонстрировать приверженность разрядке. В бытность вице-президентом он занимался в числе многих проектов космической программой. Он искренне считал, что исследование космического пространства – это именно та сфера, где возможно сотрудничество сверхдержав. Кеннеди согласился с этим и в сентябре 1963 года предложил, выступая на сессии Генеральной ассамблеи ООН, совместную работу в космосе. В первые дни президентства Джонсон попросил Макджорджа Банди составить межведомственный доклад о тех космических проектах, где не исключено сотрудничество. И чтобы немедленно довести свою идею до Хрущева, Джонсон поручил Эдлаю Стивенсону подтвердить в ООН обязательство США «проанализировать вместе с Советским Союзом возможность совместной работы в космосе, включая посылку людей на Луну в качестве представителей всех стран»{14}.

Заговор правых сил?

25 ноября в день похорон Джона Ф. Кеннеди Джек Руби, владелец ночного клуба со скандальной репутацией, застрелил Ли Харви Освальда в подвале полицейского участка в Далласе. Этот инцидент подтвердил худшие опасения Хрущева по поводу трагедии в Далласе. «Все это – явно грубая провокация», – сообщило ТАСС{15}. Хрущев не мог понять, почему не была обеспечена безопасность Освальда.

Разведывательная информация, поступающая Хрущеву в первые недели после покушения, похоже, подтверждала теорию заговора правых сил для устранения Кеннеди 25 ноября посол Мексики на Кубе сообщил сотрудникам политического отдела посольства, что за покушением «стоит заговор», что вызовет серьезные политические последствия. Источник в Мехико докладывал, что спикер сената Мексики привел высказывание президента Лопеса Матеоса о том, что Кеннеди погиб от рук «крайне правых элементов, которые были недовольны его политикой, особенно в отношении Кубы»{16}

Подозрения Мексики подтверждали источники КГБ во французском правительстве. «Ке д’Орсе, – гласило сообщение Кремлю, – пришло к заключению, что убийство Кеннеди организовано крайне правыми расистскими силами, которые были не удовлетворены как внутренней, так и внешней политикой Кеннеди, в особенности его намерением улучшить отношения с Советским Союзом». Согласно сообщению советской разведки, постоянный представитель Франции при ООН считал покушение «актом, тщательно спланированным определенной группой крайне правых американских политиков»{17}.

Наиболее поразительная информация о покушении поступила от одного лица из ближайшего окружения Кеннеди. В первую неделю декабря в Москву прилетел Уильям Уолтон, эмиссар Роберта Кеннеди. Он сообщил, что семья Кеннеди считает президента жертвой заговора правых сил. Уильям Уолтон был одним из ближайших друзей Джона Кеннеди. В марте 1961 года в журнале «Лайф» была опубликована статья «Рисующий приятель президента»{18}. Когда, став президентом, Джон Кеннеди сузил круг друзей, Уолтон по-прежнему остался в его окружении. Бывший журналист, ставший художником-абстракционистом, он помогал Жаклин Кеннеди в составлении президентской программы по живописи. Именно Уолтон руководил кампанией по сохранению архитектурной целостности парка «Лафайет» напротив Белого дома. Уолтон последним видел Кеннеди живым и веселым 19 ноября 1963 года. Тогда Кеннеди говорил о своих шансах на переизбрание в 1964 году и сообщил своему другу, что намерен первым из президентов США посетить Кремль, как только они с Хрущевым достигнут нового соглашения по контролю над вооружением. А через– три дня Уолтон принимал участие в обсуждении того, следует ли установить открытый гроб с телом Кеннеди в Ротонде Капитолия. Уолтон и Артур Шлезингер младший предложили Роберту Кеннеди закрыть гроб, чтобы в глазах народа остался не обезображенный образ президента. Гроб был закрыт{19}.

Незадолго до смерти Кеннеди попросил Уолтона посетить Москву для встречи с советскими художниками. Он хотел, чтобы Уолтон познакомился с развитием советского искусства и будущими планами художников. Поездку отложили, так как 31 октября 1963 года советские власти задержали профессора Йельского университета Фредерика Баргурна по сфабрикованному обвинению в шпионаже. Этот случай был быстро урегулирован, и на 22 ноября Уолтон взял билет в Лондон и Ленинград. Из-за ужасной вести из Далласа поездку отложили во второй раз. После убийства президента Роберт Кеннеди попросил Уолтона поехать в Москву. Вместо приветствий счастливого, уверенного в себе президента Уолтон привез в Москву, куда он прибыл 29 ноября, трагическое настроение после убийства в Далласе{20}.

Теперь у Уолтона, помимо официальной цели визита: знакомства с советскими художниками, была некая тайная миссия. Роберт и Жаклин Кеннеди хотели, чтобы Уолтон встретился с Георгием Большаковым, человеком, который в течение 20-месячного кубинского кризиса служил конечным звеном секретной связи между Белым домом и Кремлем. Семья Кеннеди желала, чтобы этот русский, наилучшим образом, по их мнению, понимавший Джона Кеннеди, знал их личное мнение по поводу изменений в американской администрации после гибели Кеннеди. Опасаясь вмешательства со стороны администрации Джонсона, Роберт Кеннеди попросил Уолтона встретиться с Большаковым до посещения посольства. Новый посол США Фой Колер не был восторженный сторонником Кеннеди, не любил Уолтона, Жаклин Кеннеди и поэтому Генеральный прокурор противился его то чению, о чем, по-видимому, Колер знал{21}.

Большаков и Уолтон встретились в ресторане гостиницы «Советская». «Даллас является идеальным местом для подобного преступления, – сказал Уолтон офицеру советской разведки. – Возможно, был всего один убийца, но соучастников преступления несомненно больше». Большаков, потрясенный убийством, внимательно слушал объяснения Уолтона о том, что, по мнению семьи Кеннеди, ружье Освальда направлял широкомасштабный заговор{22}. Несмотря на связи Освальда в коммунистическом мире, семья Кеннеди уверена, что президент пал жертвой внутренних противников.

Уолтон детально описал последствия покушения. Убийство потрясло ближайшее окружение Кеннеди, привело в замешательство весь Вашингтон. Всю ночь 23 ноября Бобби Кеннеди проплакал и смог уснуть только ранним утром. В первые сутки после гибели Кеннеди его советник по национальной безопасности Макджорд Банди объехал всю страну, поскольку никто другой не владел собой в эти трагические часы.

Наиболее огорчительно для Хрущева, который понимал глубокое горе Роберта Кеннеди, было то, что Уолтон рассказал Большакову, а следовательно, советскому руководству, о Линдоне Джонсоне. Клан Кеннеди считал выбор Джонсона ужасной ошибкой. «Это ловкий приспособленец, – пояснил Уолтон, – тесно связанный с большим бизнесом». Уолтон передал свои и Роберта Кеннеди опасения, что из-за этих тесных связей слишком много его представителей будет приглашено на работу в администрацию нового президента. Это, естественно, не радовало Хрущева. Удивительно, что Уолтон связывал надежду на улучшение советско-американских отношений с бывшим руководителем автомобильной компании Робертом Макнамарой, который, по всей видимости, останется на посту министра обороны Уолтон говорил о Макнамаре, как о человеке, «полностью разделявшем взгляды президента Кеннеди по вопросам войны и мира» Ради хороших отношений между Москвой и Вашингтоном, заверил Уолтон Большакова, более важно сохранение поста Макнамарой, чем госсекретарем Дином Раском.

Перспективы обсуждения политического будущего Роберта Кеннеди были ясны Уолтон сказал, что до конца 1964 года он намерен оставаться Генеральным прокурором Затем он собирается баллотироваться на пост губернатора штата Массачусетс, который рассматривает как промежуточный этап в борьбе за президентское кресло. Уолтон и, возможно, Кеннеди хотели довести до сведения Хрущева, что только Роберт Ф. Кеннеди может воплотить идеи Джона Кеннеди и что охлаждение в советско-американских отношениях, которое может произойти при Джонсоне, не будет длиться вечно Он добавил, что ему странно было слышать от некоторых русских, что Бобби занимает более реакционные позиции в отношении Советского Союза, чем его брат. «Это не так, – утверждал Уолтон. – Роберт отличается от Джона только своим более твердым характером, но не взглядами, поскольку он всецело разделял взгляды своего брата, и, что более важно, активно претворял их в жизнь».

Большаков был не единственным русским, с которым встречался Уолтон, но их разговор был наиболее откровенным В беседе с Алексеем Аджубеем и Юрием Жуковым Уолтон сказал несколько добрых слов в адрес Линдона Джонсона{23}. Юрий Жуков упорно настаивал на встрече нового президента с Хрущевым где-то в июне 1964 года. «А с кем еще ему разговаривать? – спросил Аджубей – С Алексом Хьюмом (британский премьер-министр)? Ха! С германскими Pfft? Генералом де Голлем? Никто не сможет говорить с ним»{24}.

Уолтон был первьш в ряду трех видных американцев, подтвердивших опасения Хрущева, что Линдой Джонсон не будет продолжать усилия Кеннеди по разрядке Примерно через неделю после завтрака Большакова с Уолтоном советник по национальной безопасности в администрации Кеннеди и теперь Джонсона Макджордж Банди имел долгий завтрак с Анатолием Добрыниным «В целом это был самый обстоятельный и продуктивный разговор, который я когда-либо вел с советским дипломатом», – позже сообщил Банди Джонсону{25}. Действительно, в ходе встречи они начали называть друг друга по именам.

Для Добрынина эта встреча знаменовала конец его контакта с Белым домом через Роберта Кеннеди, а Банди не мог служить адекватной заменой Банди сказал Добрынину, что «в случае необходимости конфиденциальной связи он может полагаться на госсекретаря, посла Томпсона и меня». Однако Добрынин был обеспокоен тем, что в новой администрации его партнер Роберт Кеннеди уже не будет играть никакой роли Позже Банди заверил советского посла в том, что Кеннеди останется членом команды президента От имени Джонсона, отвечая на вопрос посла о том, «через кого ему передавать личные сообщения», Банди сказал, что «наилучший путь – это использовать для этих целей посла Томпсона»{26}. Томпсон, не будучи близок к Джонсону, однако, не был тем посредником, о котором мечтал Добрынин

Тремя днями позже в Кремле узнали, что новый хозяин Белого дома вообще не заинтересован в «этих личных сообщениях». 21 декабря, когда наконец состоялась встреча между Карповичем из КГБ и Селинджером, пресс-секретарь Белого дома сообщил обескураживающие новости. Переговоры сверхдержав не являются приоритетом новой американской администрации. Через Карповича Джонсон заверил Хрущева, что в принципе он разделяет взгляды своего предшественника, желавшего иметь как можно больше каналов связи с Кремлем Но в данный момент он не видит причин сохранять конфиденциальный канал через КГБ. Джонсона интересовала реакция СССР на его речь в ООН. Целью его выступления было заверить американцев, что несмотря на трагедию работа администрации продолжается. Через два дня после встречи Семичастный сообщил Хрущеву, что, согласно заявлению Селинждера, в настоящее время Л. Джонсон занят подготовкой послания к стране, которое он намерен произнести перед конгрессом 8 января 1964 года{27}.

После похорон Кеннеди Джонсон передал через Микояна личное послание Хрущеву, которое имело целью устранить возможные подозрения. «Я хотел бы сообщить Вам, – писал Джонсон, – что внимательно слежу за состоянием отношений между США и СССР и что я полностью поддерживаю политику президента Кеннеди»{28}.

Советское руководство хотело получить дополнительные доказательства намерений Джонсона следовать политике своего предшественника. За неделю до Рождества Москву посетил второй официальный представитель США. И хотя Наджиб Халаби, руководитель Федерального авиационного агентства, прибыл с надеждой заключить договор по гражданской авиации, он был слишком мелкой сошкой для того, чтобы привезти какие-либо официальные предложения Джонсона. Один пробный шар, который Джонсон действительно направил в Кремль, оказался неудачным. Издатель «Сатердей ревью» Норман Казинс по поручению нового президента дважды встречался с советскими представителями. Он сообщил, что Джонсон «проявил большой интерес к реакции советской прессы на обстоятельства убийства президента». Более того, он подчеркнул озабоченность Джонсона тем, что «СССР включился в непродуманные односторонние действия», такие как «жесткую критику США в связи с покушением на Кеннеди»{29}. Хрущев еще раньше обратил внимание на Казинса. Накануне венского саммита он ознакомился с заявлениями Казинса, сделанными им источнику КГБ о роли ЦРУ в американском обществе. Тогда Казинс резко высказывался о «троцкистском» элементе, к которому прислушивалось ЦРУ при составлении оценок Советского Союза. Это создало ему репутацию независимо мыслящего журналиста. Но теперь Казинс говорил от имени Линдона Джонсона, к которому Кремль относился с подозрением, и сказанному им особого значения не придавал.

КГБ скептически отнесся к сообщению Джонсона продолжать линию внешней политики Кеннеди. Поток информации из окружения Кеннеди наряду с сообщениями источников подтверждал наихудшие подозрения по поводу трагедии в Далласе. К концу декабря аналитики КГБ сделали вывод, что в США произошел антисоветский государственный переворот.

«Убийство 22 ноября с. г. в Даллесе (Техас) президента США Джона Ф. Кеннеди было организовано реакционными монополистическими кругами в союзе с профашистскими группами Соединенных Штатов с целью усиления наиболее реакционных и агрессивных аспектов в политике США. Указанные круги были недовольны отдельными сторонами внешней и внутренней политики Кеннеди, в частности некоторыми мероприятиями по нормализации советско-американских отношений, расширению прав негритянского населения, а также известными ограничениями интересов части буржуазии США, прежде всего нефтяных и металлургических компаний»{30}.

Теперь у КГБ имелась некоторая информация о том, кто из американских правых стоял за убийством. В конце ноября надежный источник польской разведки – американский бизнесмен, владелец нескольких компаний – сообщил полякам, что три богатых техасских нефтепромышленника – Сид Ричардсон, Клинт Мерчисон и Гарольд Лафайет Хант – организовали заговор против Кеннеди. Все трое были известны как сторонники южных расистов и «профашистских» организаций{31}. Более того, закон, принятый в октябре 1962 года, предусматривающий отмену налоговых положений, которые позволяли проводить разграничения между прибылью, реинвестированной за границей, и прибылью, возвращаемой в страну, вызвал недовольство нефтепромышленников. Нефтяное лобби ожидало ухудшения ситуации в 1963 году. Обсуждая налоговую реформу, Кеннеди предполагал, что льготная налоговая скидка с доходов от разработки истощаемых природных ресурсов окажется уязвимой{32}.