Текст книги "Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964"

Автор книги: Александр Фурсенко

Соавторы: Тимоти Нафтали
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 35 страниц)

Кастро очень хотел, чтобы советская культурно-техническая выставка, которая экспонировалась в других странах мира, также была представлена и на Кубе. В июле-августе она проходила в Нью-Йорке, а в момент беседы заканчивалась в Мехико. Эта выставка была гордостью Кремля, и поэтому один из членов Президиума ЦК, Анастас Микоян, поехал на ее открытие в Мексику. «Почему бы Вам не поехать в Мексику, – предложил Кастро, – и организовать приезд Микояна в Гавану на открытие выставки». Алексеев безуспешно пытался объяснить, что выставка должна переехать на Цейлон (теперь Шри-Ланка) и что нелегко изменить график. Кастро оставался непреклонным. «Вы революционер или нет?» В дальнейшем этот вопрос как бы воплощал напряженность отношений между советским и кубинским руководством; однако в тот момент это была лишь «шпилька», которая должна побудить уравновешенного Алексеева стать более изобретательным и гибким, чем позволяла его выучка.

Алексеев спокойно отнесся к обсуждению вопроса о предоставлении помощи Кубе в случае просьбы со стороны Кастро. В качестве примера Алексеев привел отношения с Артуро Фрондизи, когда тот был лидером оппозиции в Аргентине. «Если я стану президентом и Вы пообещаете мне помощь, – говорил он во время долгих бесед с Алексеевым, – мы сможем многое изменить». Когда в 1958 году Фрондизи переехал в президентский дворец, Алексеев обеспечил 100-миллионный кредит аргентинскому лидеру. Кастро вежливо отклонил сравнения с Фрондизи или Насером. «Нет, это слишком сложно. Зачем Вам такая обуза. Для Насера это имело смысл. Прежде всего, американский империализм был далеко, а Вы рядом. А мы? Мы так далеко, что помощь вряд ли осуществима. Никакого оружия. Мы ничего не просим»{18}.

Че Гевара был именно таким, как его представлял Алексеев. Но как понять Кастро? Перед ним революционер, на стенах кабинета которого все еще висит распятие и изображение Девы Марии. Даже уговаривая Алексеева поехать в Мексику для организации государственного визита Анастаса Микояна, Кастро восклицает: «Не беспокойтесь, не беспокойтесь. Все, что надо, произойдет. Вас послала нам Мадонна». Когда Кастро и Алексеев провозглашали тосты за будущую советско-кубинскую дружбу с русским размахом, это было просто частью вечера с угощением, состоящим из темных кубинских бобов и импортной говядины.

Резидентура ЦРУ в Гаване не знала о деятельности Алексеева. Глава резидентуры Джеймс Ноэл был ветераном ОСС «дикого» Билла Донована. Деятельность Ноэла в контрразведывательном подразделении Х-2 ОСС в Испании в 1944–1945 годах обеспечила ему хорошее знание и опыт работы с секретными агентами. Х-2 пользовалось дешифрованными немецкими сообщениями. Каждый раз, когда абвер, разведывательное подразделение немецкого военного командования, радировал, что один из агентов переведен в другой город, Х-2 отслеживал перемещения шпиона, как пешки на гигантской шахматной доске. Через двадцать лет Ноэлу уже не удавалось так же легко следить за действиями агентов КГБ или даже идентифицировать их. Александр Алексеев прибыл в Гавану, встретился с Геварой и Кастро, а ветеран контрразведки Ноэл ничего не знал об этом.

Резидентура ЦРУ мало в чем могла помочь госдепартаменту. В середине октября разведывательное подразделение госдепартамента Отдел разведки и исследований (ОРИ) направил на Кубу своего сотрудника. Карлос Холл прибыл в Гавану «на отдых» 18 октября. Никто на Кубе не верил, что решение высокопоставленного чиновника внешнеполитического ведомства США провести отпуск в нестабильной Кубе – простая случайность. Холл был руководителем подразделения ОРИ по Латинской Америке. Государственный секретарь Кристиан Гертер не был удовлетворен информацией о намерениях Кастро. Визит Холла стал частью усилий собрать нужные сведения.

Холл был тепло встречен американской колонией и проамерикански настроенными кубинцами. Однако в отличие от Алексеева ему не удалось проникнуть в ближайшее окружение Фиделя. Он провел на Кубе три недели, но ничего не узнал о советском представителе, который обсуждал в различных организациях вопросы установления торговых и дипломатических отношений между Москвой и Гаваной.

Встречи с Алексеевым, рост авторитета Кастро, слабость оппонентов в стране и в США осенью 1959 года меняли отношения левого крыла кубинской революции к СССР. Че, который летом предостерегал кубинское руководство против «постепенного сближения с Востоком», теперь восстановил доверие Фиделя Кастро, которым он и Рауль Кастро пользовались в апреле 1959 года. После возвращения из-за границы Че быстро занял прежнее положение основного посредника между Кастро и НСП{19}. Он также занял пост руководителя промышленного планирования INRA. «Какое же ты дерьмо! – кричал Гевара на коллегу в правительстве, который предложил, чтобы быстрота социальных реформ определялась реакцией на них США. – Значит, ты один из тех, кто думает, что мы можем делать революцию с оглядкой на американцев… С самого начала мы должны совершать революцию в борьбе до последней капли крови против империализма»{20}.

Доверие к Че отражало неуловимые изменения отношения Фиделя Кастро к коммунистам. Вечером после первой встречи с Алексеевым так называемый верховный лидер наконец раскрыл перед кубинским народом важную роль брата Рауля в кубинском руководстве. По его указанию кубинский кабинет объявил об упразднении Министерства национальной обороны и создании Министерства революционных вооруженных сил. Рауль, который де факто руководил военным крылом революционного Движения 26 июля, был назначен новым министром. Фидель отдал Раулю повстанческую армию, ВВС, ВМС и революционную национальную полицию. В сентябре кубинский лидер ликвидировал тайную полицию и поставил своего брата также во главе разведывательной службы и службы безопасности. Отныне Рауль возглавлял все силовые структуры. Уже не возникал вопрос о втором лице в руководстве Кубы. Становилось все яснее, куда идет кубинская революция{21}.

Микоян и Кастро

Для Кастро приезд Микояна на Кубу символизировал движение кубинской революции по социалистическому пути. Революционные настроения Кастро и его сторонников вскоре получили широкую огласку и стали основой сближения с Советским Союзом.

Микоян был первым представителем советского руководства, которому поступали подробные отчеты о ситуации на Кубе. В ноябре 1959 года Микоян встретился с Алексеевым на советской выставке в Мехико. В течение первого месяца пребывания на Кубе Алексеев не направлял никаких сообщений в Москву, так как КГБ, считая, что он может передавать важную информацию через резидентуру в Мехико, не обеспечил его надежными каналами связи. Алексеев приурочил первый приезд в Мехико к советской выставке, чтобы передать члену Президиума ЦК новые данные о ситуации на революционной Кубе.

Микоян был доволен сообщением Алексеева. Офицер КГБ привык к более серьезным делам, чем представление информации политическим руководителям. Несмотря на нездоровый климат угодничества, царивший в советской бюрократии, Алексеев был достаточно уверен в себе и мог предлагать советскому руководству методы, которые с его точки зрения способствовали укреплению взаимодействия с латиноамериканцами, симпатизирующими Советскому Союзу. Как и на встрече с Кастро, Алексеев предложил Микояну использовать Аргентину в качестве модели экономической помощи Кубе.

Микоян, в свою очередь, внес эти предложения в свой доклад Москве; они легли в основу отношений с революционной Кубой. Во-первых, на последующие пять лет Кремль должен подписать с Кубой договор о ежегодной поставке в СССР 500 000–600 000 тонн сахара. Он рекомендовал бартерное соглашение, по которому Москва закупает кубинский сахар по цене, равной цене закупаемых советских товаров, направляемых на Кубу. Во-вторых, как только определится, какое именно оборудование нужно кубинцам, им предложат такие же благоприятные условия поставки, как и Франдизи. Наконец, Советский Союз должен воздержаться от отправки оружия непосредственно Кастро. Предполагая, что кубинцы могут попросить продать через Чехословакию пятнадцать советских реактивных истребителей для восполнения потери британских самолетов, запрещенных к продаже на Кубу по решению США, Микоян «предложил не давать ответа на эту просьбу». Он хотел, чтобы Хрущев тщательно обдумал возможность поставок, а пока ответить, что вопрос изучается{22}.

Трудности, с которыми столкнулся Фидель Кастро, убеждая британское правительство разрешить продать Кубе летательные аппараты Sea Fury и реактивные истребители, служили лишним доказательством того, что его открытая поддержка действий Рауля в середине октября будет оплачена высокой ценой. Спустя несколько дней после назначения Рауля комманданте Хубер Матос, командующий военным гарнизоном в провинции Камагуэ, сообщил Фиделю, что намерен оставить свой пост Он не может оставаться в армии, находящейся под контролем коммунистов. Матос не был сторонником Батисты. Выходец из среднего класса, Матос придерживался центристских взглядов. В 1958 году он поставлял оружие Кастро из Коста Рики, а затем и сам присоединился к повстанцам В письме Кастро, проникнутом уважением к кубинскому лидеру, Матос писал, что его отставка – единственно правильное решение. «Я не хочу быть помехой для революции»{23}

Реакция Кастро была очень резкой «Если кто и неверен, так это ты», – сказал он Матосу{24}. В назидание другим он арестовал своего бывшего соратника. Приговор был суровым – 20 лет лишения свободы. Матос был уже вторым высшим офицером, ушедшим со своего поста в повстанческой армии вследствие назначения Рауля Кастро В июне 1959 года главнокомандующий кубинскими ВВС Педро Луис Диас Ланц бежал в США. На слушаниях в конгрессе он сообщил о том, что Рауль Кастро подбирает испанских коммунистов для политической работы в армии{25}. Спустя несколько дней после отставки Матоса Диас вновь напомнил о себе. Частный самолет, принадлежащий кубинской оппозиции, разбрасывал над Гаваной листовки, подписанные Диасом. В них он обвинял Кастро в обмане кубинского народа и насаждении «режима, подобного российскому»{26}. Поступок Хубера Матоса нанес болезненный удар по самолюбию Кастро.

Москва с беспокойством наблюдала за событиями на Кубе В начале ноября в гаванских газетах появились сообщения о возможном визите Микояна на Кубу{27}. Советский источник в правительстве Мексики передал копию депеши мексиканского посла на Кубе по поводу этих публикаций. Посол сообщал, «что, по его мнению и мнению некоторых политических обозревателей, этот визит не даст положительных результатов»{28}. Глава КГБ Александр Шелепин в докладе, направленном министру иностранных дел Громыко, особо отметил, что «согласно его (мексиканского посла) сведениям, в стране действуют оппозиционные группы, и, поскольку кубинское правительство не полностью контролирует ситуацию, КГБ опасается за личную безопасность Микояна»{29}. Помимо беспокойства о безопасности Микояна в разведывательной сводке выдвигался еще один аргумент против визита. США могли использовать поездку Микояна из Мексики на Кубу как предлог для оказания давления на Мексику, направленного на то, чтобы последняя прекратила дружественные отношения с Кубой. Источник, близкий к президенту Мексики Адольфо Лопесу Матеосу, в середине ноября сообщал, что сам президент сетовал на усилия Вашингтона принудить его к пересмотру политики в отношении Кубы. США сделали Мексику мишенью критики на недавнем совещании ОАГ и возложили вину за визит в Гавану бывшего мексиканского президента Лазаре Карденаса на Лопеса Матеоса{30}.

Все это продолжалось до тех пор, пока сам Фидель Кастро не почувствовал, что Москва решила отложить визит Микояна. 28 ноября 1959 года более 1 млн. человек под холодным дождем слушала радиообращение папы Иоанна XXIII к кубинскому народу. Факельное шествие и месса понтифика открыли двухдневный Национальный католический конгресс. Духовенство и прихожане со всего острова устремились в Гавану на празднество. Посольство США отмечало, что кубинские католики «несомненно продемонстрировали свою силу и приверженность католицизму»{31}. Отнюдь не набожный Фидель Кастро считал себя обязанным присутствовать на Конгрессе, который бросал вызов его авторитету. Когда его и архиепископа Гаваны Переса Серантеса собравшиеся встретили аплодисментами, Кастро задумался над тем, какими методами осуществлять революцию на Кубе.

Демонстрация силы и влияния католической церкви вынудила Кастро не форсировать продвижение по пути социализма. «Наша революция ни в коем случае не направлена против религиозных чувств… Когда Христос читал проповеди, это была революция»{32}. Новым элементом политики стал возврат к прежней линии осторожного сближения с коммунистическим миром.

«Все это плохо», – говорил Кастро Алексееву, которого он вызвал для обсуждения влияния Конгресса на политическую линию руководства Кубы{33}. Кастро напомнили о работе, которую необходимо вести с кубинскими мирянами. Если послушать священнослужителей, то на их проповеди собирается больше народу, чем на политические митинги, а это дискредитирует движение Кастро как часть международного коммунизма. Кастро не сможет подобающим образом встретить Микояна. Если представитель Кремля прибудет в данный момент, то это привлечет внимание к намерению Кубы установить тесные отношения с Советским Союзом. «Возвращайтесь в Мексику и расскажите все Микояну», – посоветовал Кастро Алексееву.

Биографы Кастро спорят по поводу того, понимал ли он неизбежность сближения с Советским Союзом{34}. Это утверждение основано на тезисе напряженных отношений между НСП и Фиделем Кастро, а Москва разделяла предубеждения Блас Рока и Карлоса Рафаэля Родригеса. Архивы КГБ и Президиума ЦК не подтверждают этого тезиса. Осенью 1959 года Кремль был готов дать Кастро больше, чем Кастро считал благоразумным принять.

«Какие же они дети!» – воскликнул Микоян, когда Алексеев поведал ему о сомнениях Кастро{35}. Даже Микоян не мог принять такую осторожность. Он был недостаточно осведомлен о динамике развития кубинского общества, чтобы понять беспокойство Кастро в полной мере. Большевики уже давно не обращали никакого внимания на позицию русской православной церкви. Не будучи в состоянии проанализировать внутренние причины крутых перемен в позиции Кастро, Микоян решил, что истинной причиной отказа от приглашения является страх Кастро перед США. Однако Микоян не разделял этих страхов. «Каким образом открытие мною выставки может вызвать беспокойство у оппонентов?» – спросил он Алексеева.

За несколько дней до открытия Национального католического конгресса Громыко обсуждал предстоящий визит Микояна с членами Президиума ЦК. Предложения Микояна по повестке дня встречи в Гаване казались ему разумными. Министр иностранных дел рекомендовал направить в Мексику послание с одобрением предложений Микояна{36}. Однако Громыко, Микоян или Хрущев мало что могли сделать, если сам неуравновешенный Фидель Кастро изменил свои взгляды. Микоян возвратился в Москву и ждал. Терпение – его талант, служивший ему в эпоху Сталина{37}.

Глава 3. «Ля Кубр»

Тактика «салями»

1960 год ознаменовался серией событий, предвещавших большой шаг вперед в отношениях Кубы и Советского Союза. Эмилио Арагонес, помощник Че Гевары по военным вопросам, посетил советское посольство в Мехико, наиболее крупное из всех посольств СССР в странах Латинской Америки, чтобы рассказать о шагах, которые намереваются предпринять кубинские коммунисты в окружении Кастро для контроля над ситуацией в стране{1}. Арагонес опасался антикоммунистического путча под руководством некоммунистического крыла Движения 26 июля во главе с и.о. министра иностранных дел Марсело Фернандесом и комманданте Фаустино Пересом. Фернандес и Перес представляли умеренное течение. Именно Перес пригласил Герберта Мэтьюса из газеты «Нью-Йорк таймс» в горы Сьерра Маэстра в 1957 году, когда многие считали, что Кастро погиб. Молодой Арагонес пояснил, что левые в Движении 26 июля рассматривали таких людей как Арагонес и Перес помехой на пути радикализации кубинского общества и желали избавиться от них.

Убеждая, что Фидель Кастро примет социалистическую революцию, Арагонес сообщил Москве, что в скором времени будет создана новая партия «Революционный союз», которая объединит все левые силы революционного движения под руководством Кастро. До этого кубинский лидер намерен провести радикальную аграрную реформу, направленную на раскулачивание, национализацию банков и объединение промышленных предприятий в «центры обрабатывающего производства». INRA и эти центры станут основой командной экономики и новой политической системы Кубы. В будущем кубинском парламенте будут заседать только представители государственных сельхозкооперативов и государственных предприятий{2}.

В течение месяца некоторые амбициозные планы коммунистов воплощались в жизнь с удивительной быстротой. Джесус Сото, ученик Рауля Кастро, стал во главе профсоюзов Кубы{3}. Большие кадровые перемены произошли в самом Движении 26 июля. Фидель Кастро сместил Марсело Фернандеса с поста руководителя Движения и уволил из МИД. Советское посольство в Мексике отметило устранение Фернандеса как «победу друзей», т. е. кубинских коммунистов{4}.

Кремль сделал вывод об улучшении отношений Фиделя Кастро с НСП и ужесточении его антиимпериалистической политики{5}. Через Карлоса Рафаэля Родригеса он передал Москве, что при правильных действиях можно добиться изменений внешней политики Кубы. По мнению Кастро, наиболее трудная проблема заключалась в неприятии кубинским обществом союза с СССР. В качестве пробного камня Фидель Кастро предложил наладить официальные отношения с чехами. Если все пройдет гладко, наступит очередь Москвы.

Кремль понимал, что обнадеживающие перемены отчасти объясняются двумя инициативами Кастро, предпринятыми после первоначальной отмены визита Микояна. В середине декабря Москва приказала офицеру КГБ, работавшему заместителем директора советской выставки в Мехико, немедленно прибыть в Гавану к Алексееву с сенсационной информацией для кубинского лидера{6}. Узнав от польских и чешских источников о заговоре против правительства Фиделя, Кремль просил конфиденциально уведомить об этом Кастро{7}. Эта информация оказалось ложной, однако советское предупреждение Кастро призвано было показать обеспокоенность Хрущева ситуацией на Кубе. Месяц спустя Кремль принял решение одобрить секретную операцию, разработанную в Праге, по поставке чешского стрелкового оружия на Кубу{8}

К концу января Кастро объявил, что готов пригласить Анастаса Микояна посетить Кубу и открыть в Гаване торгово-культурную выставку СССР. Казалось, шаги Кремля и действия просоветского лобби в Гаване не остались без внимания.

Микоян в Гаване

4 февраля 1960 года Фидель Кастро лично приветствовал Микояна у трапа самолета. Вместе с Фиделем были члены «символического» правительства, его министры и истинные правители – «барбудос», которые, по словам сопровождавшего Микояна офицера КГБ Н. С. Леонова, составляли элиту, пользующуюся уважением на Кубе благодаря участию в боях в Сьерра Маэстра.

Накануне визита Микояна Кастро был в приподнятом настроении Он напомнил Алексееву, что не понимал страха кубинских коммунистов перед вторжением США на Кубу. Он сомневался, что Эйзенхауэр решится на это «Все попытки США вторгнуться на Кубу обречены на неудачу»{9}. Более того, он исключил возможность угрозы режиму со стороны внутренних оппонентов. Единственно, что грозит Кубе, это экономическое удушение Куба слаба экономически и в этом плане полностью зависит от США Экономические санкции, по словам Кастро, нанесут удар по кубинскому народу.

Хотя Кастро признал, что у революционной Кубы есть уязвимое место, он хотел дать понять Кремлю, что никогда не уступит американскому империализму. КГБ сообщал советскому руководству, что, по мнению Кастро, за 1–2 года США смогут полностью разрушить кубинскую экономику. «Но никогда даже при смертельной опасности, – телеграфировал Алексеев в Москву, – Кастро не пойдет на сделку с американским империализмом»{10} Кастро надеялся, что в крайнем случае Советский Союз придет на выручку.

Таким образом, Кастро намеревался использовать визит Микояна для обсуждения экономических вопросов 3 февраля на неофициальном обеде Кастро рассказал Алексееву, что Куба хотела бы экспортировать сахар и импортировать нефть из СССР Несколькими днями позже Че Гевара продолжил дискуссию на эту тему. Пригласив Алексеева домой, Гевара сообщил, что кубинское правительство решило обратиться к Микояну с просьбой о содействии в получении крупного кредита. В ноябре Алексеев и Кастро говорили о 100-миллионном кредите, теперь эта сумма возросла до 500 миллионов долларов Как всегда при обсуждении советской помощи, Гевара подчеркивал, что Кремль может открыто объявить о кредите. По его мнению, действия Советского Союза образумят США. «Для Кубы очень важно, – сказал Гевара Алексееву, – быть независимой от США и продемонстрировать это»{11}

Микоян и Кастро обсуждали пакет торговых кредитов в охотничьем домике Фиделя в Лагуна-дель-Тесоро 13 февраля незадолго до отбытия Микояна в Москву. Беседы проходили гладко, так как осенью Москва уже приняла решение о предоставлении торговой и финансовой помощи Кубе, а также рассматривала вопрос о восстановлении дипломатических отношений. Фидель очаровал Микояна. Впервые старый большевик встретил удачливого революционера вне России и Китая. В узком кругу советской делегации Микоян высказался предельно откровенно «Да, он настоящий революционер, совсем как мы. У меня было чувство, что вернулась моя молодость»{12}

При всей революционной риторике советское руководство оказалось не столь щедрым, как надеялся Кастро Микоян согласился только на 100-миллионный кредит, предоставление которого намечалось на декабрь 1959 года, а не на 500 миллионов, как просили кубинцы. Однако Москва дала согласие на закупку 5 млн тонн сахара в течение трех лет. Сахарная сделка удовлетворила кубинцев, хотя цена была ниже мировой и только 20 % оплачивалось конвертируемой валютой{13}.

Для США визит Микояна на Кубу означал «шаг к разрыву еще оставшихся связей между Кубой и сообществом стран американского континента»{14}. Для многих в администрации Эйзенхауэра он символизировал провал политики толерантности государственного секретаря Гертера по отношению к Кастро в надежде убедить его в поддержке США либеральных реформ, а если эта линия окажется неудачной, то найти предлог для свержения режима Кастро с помощью оппозиционных сил внутри Кубы и за рубежом.

Адмирал Арли Берк, командующий ВМС, был наиболее жестким критиком «политики сдерживания», проводимой госдепартаментом. «Громогласный» Берк, который проявлял особый интерес к Кубе из-за наличия на ее территории военно-морской базы Гуантанамо и близости стратегически важного Панамского канала, высказывался от имени тех в администрации, кто рассматривал Фиделя Кастро как рекламу международного коммунизма. Их логика основывалась на силлогизме:

Фидель для Че Гевары, печально известного аргентинского врача и солдата международного коммунизма, который защищал режим Арбенса в Гватемале в 1954 году, то же, что умеренный Наджиб для тирана Гамаль Абдель Насера{15}. На карикатурах Че Гевару изображали в виде кукловода; для Берка и его сторонников этот шарж стал символом роли Че в политике Кубы. Берк также не мог забыть и простить похищений братьями Кастро американских моряков. Их почти месяц держали в заложниках. На заседаниях СНБ заместитель госсекретаря Руботтом и Берк постоянно пикировались: каждый раз, когда Берк говорил о влиянии коммунистов в Движении 26 июля, Руботтом осаживал его, ссылаясь на «недостаток доказательств»{16}.

Визит Микояна дал возможность Берку начать кампанию давления на Кастро. «Куба, по-видимому, постепенно подпадает под влияние международного коммунизма», – писал Берк в госдепартамент, внимательно следя за ходом визита и подписанием советско-кубинского торгового соглашения. Он считал, что настало подходящее время для проведения более жесткого курса:

«Действия, направленные на то, чтобы переломить существующее развитие событий, должны быть решительными. Мы обязаны ликвидировать коммунистическую угрозу и установить на Кубе стабильный дружественный режим». Несмотря на заявления Берка, президент Эйзенхауэр не мог никак определить политику в отношении Кубы{17}.

Предлог

Осенью 1959 года кубинцы обратились к западноевропейцам, полякам и чехам с просьбой о военных поставках. Какое-то время казалось, что Великобритания согласна снабдить Кубу военными самолетами. Однако в октябре Вашингтон заявил, что согласно союзническим обязательствам Лондон должен наложить строгое эмбарго на поставки вооружений. К счастью для Гаваны, другие союзники США по НАТО смотрели на эту проблему иначе: Франция и Бельгия продолжали выполнять военные заказы Кубы.

4 марта 1960 года французский военный корабль «Ля Кубр» пришвартовался в гаванском порту. На его борту было бельгийское военное снаряжение. Вопреки обычным правилам, согласно которым военные грузы должны разгружаться на рейде вдали от берега, судно было отбуксовано в гавань вблизи от офисных зданий{18}. Руби Харт Филипс, корреспондент газеты «Нью-Йорк таймс», позже так описывала события этого трагического дня. «Неожиданно страшный взрыв потряс здание. Мы все выскочили на балкон и увидели огромный столб дыма у внутренней гавани». Когда огонь перебросился на контейнеры с оружием, серия взрывов нарушила тишину ленивого дня Гаваны. На борту «Ля Кубр» и на берегу погибло более 100 человек{19}.

На следующий день во время похорон жертв взрыва Фидель Кастро в своей речи сравнил саботаж на «Ля Кубр» с инцидентом на «Мейне», который явился причиной испано-американской войны. Он заявил, что США использовали инцидент с «Мейном» в 1898 году для развязывания войны с целью колонизации Кубы. В данном случае Кастро обвинил США в новой попытке спровоцировать войну с Кубой. «У нас есть основания полагать, – подчеркнул Кастро, – что это заранее спланированная акция». Обращаясь к Вашингтону, он сказал, что кубинский народ не запугать угрозой интервенции и «уничтожения клубами ядерного взрыва». «Куба не отступит… Родина или смерть!»

«Мы видели лицо Фиделя, – вспоминает его старый друг Карлос Франки. – Скорбь и гнев отражались на лице во время похоронной процессии»{20}. Кастро хладнокровно обдумывал тактику дальнейших действий. В течение года он вел влево свою громоздкую коалицию. Хорошо ориентируясь по погоде, как заправский моряк, он пытался избежать шторма. Он считал вмешательство США таким же неизбежным, как ветры Атлантики, и опасался, что недостаточно крепко держит руль, а поэтому корабль может попасть в шторм. Инцидент с «Ля Кубр» показал, что испытания не избежать. Кастро приготовился к штормовой погоде. Ему было необходимо знать, что он не одинок. То, что Хрущеву и КГБ казалось «периодом колебаний Кастро», закончилось.

Через день после похорон директор INRA Антонио Нуньес Хименес пригласил Алексеева на завтрак в свою квартиру. Стол был накрыт на четверых. Алексеева приветствовали Фидель и Рауль Кастро. Фидель сразу же перешел к делу. «В настоящих условиях, – сказал он, – кубинский народ примет с благодарностью любой дружественный жест СССР в отношении Кубы»{21}.

Кастро не мог забыть «Ля Кубр». Он заявил, что абсолютно уверен, взрыв французского парохода произведен американцами. Несмотря на отсутствие юридических доказательств, Фидель был убежден, что США выкручивают руки своим союзникам, стремясь не допустить поставок оружия на Кубу, и саботаж на судне – это предупреждение. Полковник Санроз, военный атташе США в Гаване, был уличен в том, что предостерегал бельгийцев от поставок на Кубу.

«Американцы решаются на крайние меры», – говорил Фидель Алексееву. Кубинский лидер ожидал быстрой реакции администрации Эйзенхауэра на публичные обвинения в адрес США по поводу инцидента с «Ля Кубр».

«США могут принять следующие меры, – предрекал Кастро, – 1. Осуществление террористического акта против него и его ближайших соратников. 2. Разрыв дипломатических отношений. 3. Прямые экономические санкции. 4. Открытое вторжение. Чтобы оправдать это, американцы могут инспирировать взрыв в своем посольстве или на одном из американских пароходов и убийство в Гаване американских граждан, чтобы затем обвинить в этом кубинцев».

Фидель Кастро был морально готов к конфронтации с северным колоссом. Он представил Алексееву ряд продуманных им контрмер. Инцидент с «Ля Кубр» развязал ему руки, теперь он может начать национализацию собственности США на территории Кубы, включая сахарные заводы. Затем он прекратит подачу питьевой воды на американскую военно-морскую базу в Гуантанамо, которая зависит от фильтрационного завода в 30 милях от нее, и мобилизует народную милицию и революционную армию для отпора интервенции США. Наконец, он планирует задействовать все секретные службы для борьбы с контрреволюцией. Предатели кубинского народа понесут заслуженное наказание и будут уничтожены. «Борьба будет продолжаться до последней капли крови», – заверил Кастро Алексеева{22}.

За день до взрыва на «Ля Кубр» Че Гевара обратился к Алексееву с вопросом, готов ли Советский Союз оказать Кубе поддержку «в случае экстремальной ситуации»{23}. На завтраке в присутствии Рауля Фидель повторил этот вопрос: «Может ли Куба рассчитывать на помощь Советского Союза поставками товара и вооружения в случае блокады или интервенции?» Впервые кубинский руководитель попросил о прямой военной поддержке. Два года кубинцы стремились не афишировать эту сторону своих отношений с восточным блоком. Теперь просьба была высказана в открытой форме.

На этом необычном завтраке Кастро рассказал Алексееву, что на Кубе есть множество «пустынных бухт, куда могли бы заходить советские пароходы и подводные лодки», разгружая оружие в пещеры, которые на Кубе имеются в изобилии.

Для предотвращения диверсий со стороны США, которые Кастро считал неизбежными, необходимо получить разрешение на закупку стрелкового оружия, снаряжения и советских МИГ-17 в Чехословакии и их транспортировку на судах социалистических стран.

«Скорее обстоятельный, чем последовательный» Кастро 6 часов продержал Алексеева за завтраком{24}. Охваченный гневом по поводу злостных махинаций Вашингтона, он не переставая говорил о многих проблемах, включая, конечно, оружие, в чем Москва может оказаться особенно полезной. У Гаваны не было экономистов, имеющих опыт в создании социалистической экономики, и Кастро надеялся, что Советский Союз направит ему таких профессионалов. Наиболее важным для Алексеева было то, что теперь Кастро рассматривал СССР как модель для Кубы.