Текст книги "Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964"

Автор книги: Александр Фурсенко

Соавторы: Тимоти Нафтали
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 35 страниц)

Этот разговор поставил Хрущева в затруднительное положение. Помимо того, что он свидетельствовал о сомнениях Вашингтона в подконтрольности Советской армии Генеральному секретарю, он подтвердил, что в Пентагоне есть люди, выступающие за превентивную войну против СССР. Было ли слово «проба» эвфемизмом для обозначения первого ядерного удара, о чем в марте предупреждал весьма надежный агент ГРУ? Хотя сообщение об этом разговоре встревожило Хрущева, он не стал собирать Президиум ЦК, когда впервые прочел его{7}. В тот момент советский руководитель был занят тем, что происходило у него в стране и на Кубе, где делегация во главе с Рашидовым продолжала обсуждать с Фиделем Кастро вопрос о размещении ядерных ракет на острове. Хрущев решил повременить с ответом на слова Роберта Кеннеди по крайней мере до тех пор, пока не будет ясно, сможет ли Советский Союз разместить свои ракетные установки на Кубе.

Неожиданные беспорядки в южном городе Новочеркасске временно отвлекли Хрущева от внешней политики. Через неделю после принятия важного решения о размещении ракет на Кубе были подняты цены на основные потребительские товары – мясо, молоко, хлеб. Решение, принятое 31 мая, вызвало акты гражданского неповиновения в разных частях страны. Рабочие электротехнического завода в Новочеркасске особенно резко откликнулись на новые цены, отказавшись выйти на работу. Забастовка разрасталась, и 1 июня Хрущев приказал частям Северо-Кавказского военного округа и местной милиции войти в город и занять позиции на улицах. Танки и бронетранспортеры шли по дорогам, по которым прежде скакала знаменитая казачья конница; на этот раз враг пришел не с востока, а из своей же собственной страны. Хрущев, которого до сих пор помнят в России как человека, воссоединившего сотни тысяч советских семей, освободившего узников сталинского безумия и закрывшего многие сибирские лагеря, сам был несвободен от ленинской и сталинской врожденной нетерпимости к противникам советской власти. В 1956 и 1959 годах он использовал Советскую армию против демонстраций. Военная операция в Новочеркасске продолжалась три дня. По меньшей мере 23 советских гражданина погибли, когда солдаты применили оружие для разгона демонстрантов на улицах города и чтобы удалить протестующих из занятых ими главных административных зданий города. Вся операция была заснята на пленку для властей в Кремле, но Алексей Аджубей нашел эти кадры настолько удручающими, что посоветовал их не показывать тестю. Хрущев не был сам на месте событий, но он послал своих ближайших соратников Фрола Козлова и Анастаса Микояна для руководства операцией и усмирения жителей Новочеркасска{8}.

Ответ с Кубы пришел спустя несколько дней после подавления этого небольшого восстания. В отличие от печальных новостей из Новочеркасска этот ответ дал повод для оптимизма в Кремле Фидель Кастро одобрил размещение ракет. Действительно, миссия Рашидова проходила так гладко, что, оглядываясь назад, казалось, было абсолютно беспочвенным полагать, что могло быть иначе. Прибыв 29 мая, советская делегация быстро провела свою работу. В аэропорту Гаваны Александр Алексеев отвел в сторону встречавшего их министра иностранных дел Рауля Роа и сказал, что ему нужно срочно видеть Рауля Кастро. Через час он нашел его и объяснил, что член делегации «инженер Петров» на самом деле – командующий советскими ракетными войсками маршал Сергей С Бирюзов, которому необходимо безотлагательно встретиться с Фиделем Кастро{9}. Через три часа советская делегация была уже в кабинете Кастро.

Кубинцы на встрече 29 мая продемонстрировали понимание того, что предстоят некие серьезные переговоры «Впервые за восемь лет я видел, что кубинцы что-то записывают»{10}. Рауль Кастро сидел рядом с советской делегацией и делал заметки о беседе в черном блокноте. Прослушав заявление советской делегации, Фидель Кастро заявил, что кубинское правительство также считает, что существует вероятность вооруженного нападения на Кубу со стороны американцев. При этом он не сказал, что согласен с предложением Кремля о том, как решить эту проблему. Окончательное решение Кастро вбирался принять только после обсуждения советского плана с его ближайшими соратниками{11}.

На следующий день Фидель Кастро и Рауль встречались с Че Геварой, Освальде Дортикосом и Рамиро Вальдесом. Советская сторона не получила сообщения о характере проведенного ими обсуждения; тем не менее его конечным результатом было согласие на размещение советских ядерных ракет. На следующей встрече с представителями Кремля Фидель Кастро заявил, что Гавана примет предложение Хрущева, если оно будет составлено в таких выражениях, которые не оскорбляли бы достоинства кубинцев. Он не хотел, чтобы кубинский народ или кто-нибудь в мире думал, что страна не в состоянии сама защитить себя. Поэтому Кастро сказал Рашидову, Бирюзову и Алексееву, что его правительство хотело бы интерпретировать великодушное предложение Хрущева стремлением укрепить позиции социалистического лагеря на международной арене, а не как отчаянную попытку предотвратить нападение США. Кастро столь энергично настаивал на этой версии размещения ракет, что, казалось, это является условием принятия окончательного решения{12}.

Члены советской делегации, однако, поняли, что кубинцы сильно заинтересованы в ракетах. Фидель Кастро отказывался принять предложение Кремля как призванное обеспечить исключительно оборону кубинской революции, но одновременно он ясно дал понять, что не намерен отказываться от ракет из-за мелких недоразумений между друзьями. Через несколько дней переговоров Кастро сказал русским, чтобы в начале июля они ждали его брата Рауля в Москве для работы над практическими деталями соглашения.

Сообщения о позитивном решении Кастро были приятны Хрущеву. Его ничуть не смутило стремление Кастро придать международный характер решению защитить Кубу ядерными ракетами. Советский руководитель понимал стратегическое значение ракетного предложения. Если бы СССР не был слабее Соединенных Штатов в стратегическом отношении, Вашингтон давно бы уже с уважением относился к его слову и оставил такого советского союзника как Фидель Кастро в покое. Ракеты должны устранить это стратегическое неравенство и одновременно защитить Кастро.

Президиум ЦК собрался ровно в 11.00 утра 10 июня, чтобы обсудить результаты этой миссии. Помимо членов и кандидатов в члены Президиума Хрущев привлек министров иностранных дел и обороны, Громыко и Малиновского, заместителей Малиновского из Генштаба (М-В.Захарова, А.А.Епишева, С.С.Бирюзова, В.И.Чуйкова), а также Бориса Пономарева и других секретарей ЦК{13}. Вначале Рашидов, а затем Бирюзов сообщили о своих переговорах на Кубе. Они сообщили, что Кастро благодарен и удовлетворен советским планом. Это то, чего хотел Хрущев. Он видел, как нарастал кризис в мае, какой явственно упрямой казалась Америка, опьяненная своим ядерным превосходством, и каким беззащитным был Фидель Кастро. Сейчас, по крайней мере, Кастро не представлял такой серьезной проблемы. После обсуждения «сути» проблем советско-кубинских отношений Малиновский зачитал меморандум по осуществлению операции с ракетами, подготовленный Генштабом. Советские военные рекомендовали послать на Кубу два типа баллистических ракет – Р-12 с радиусом действия 1700 километров и Р-14, способные покрывать вдвое большее расстояние. Оба типа ракет были оснащены ядерными боеголовками мощностью в 1 мегатонну тринитротолуола. Малиновский уточнил, что вооруженные силы могут поставить 24 ракеты среднего радиуса действия Р-12 и 16 ракет промежуточного радиуса действия Р-14 и иметь в резерве еще половину от числа ракет каждого типа{14}. Сорок ракет. Сорок ракет следовало снять из подразделений, размещенных на Украине и в европейской части России, нацеленных на объекты в Европе. Будучи установлены на Кубе, эти ракеты удвоили бы число советских ядерных ракет, способных достичь территории Соединенных Штатов{15}.

План, изложенный Малиновским, составили быстро. Хотя сама идея размещения ядерного оружия на Кубе, возможно обсуждалась Малиновским и Хрущевым в апреле, серьезное планирование в высших эшелонах Министерства обороны началось лишь в начале мая{16}. Предполагалось направить на Кубу группу военнослужащих, которая должна быть сосредоточена вокруг пяти подразделений ядерных ракет, три из них оснащались ракетами Р-12 и две – ракетами Р-14. Помимо ракет в состав этой группы включались четыре моторизованных подразделения, два танковых батальона, эскадрилья истребителей МИГ-21, сорок два легких бомбардировщика ИЛ-28, два подразделения крылатых ракет, несколько батарей зенитных орудий и 12 подразделений ракет СА-2 (со 144 пусковыми установками). Каждое моторизованное подразделение состояло из 2500 человек, а два танковых батальона оснащались новейшими советскими танками Т-55{17}. Такая структура была новшеством в Советской армии, где никогда прежде в армейскую группу не включались баллистические ракеты{18}.

В программе, очерченной 10 июня Малиновским, ядерные средства не ограничивались ракетами средней и промежуточной дальности. Два подразделения крылатых ракет («фронтовых крылатых ракет» – ФКР) также имели ядерные боеголовки. Министерство обороны приняло решение направить 80 таких ракет для защиты кубинского побережья и района, прилегающего к американской военной базе Гуантанамо. Ракеты имели дальность действия около 160 километров и мощность ядерной боеголовки эквивалентную от 5,6 до 12 килотонн{19}.

Детали плана Малиновского свидетельствовали, что советские военные рассматривали кубинскую операцию как возможность выдвинуть свою мощь в Западное полушарие в ходе миссии по спасению Фиделя Кастро. В целом на Кубу отправляли 50874 человека военного персонала. Советский военно-морской флот собирался использовать Кубу в качестве базы для советской, равно как и кубинской обороны. В рамках размещения советской военной группировки на Кубе ВМФ принял решение построить на острове базу для подводных лодок, включая технический пункт обслуживания новых советских подводных лодок, оснащенных баллистическими ракетами. Для обороны побережья острова советский ВМФ намеревался послать мини-флотилию: два крейсера, четыре эсминца (два из них с ракетными пусковыми комплексами на борту) и 12 катеров типа «Комар», каждый из которых имел на вооружении по две ракеты Р-15 с обычными зарядами с радиусом действия в 16 километров{20}. Для патрулирования Восточного побережья Соединенных Штатов ВМФ планировал послать отряд из 12 подводных лодок, включая семь, имевших ракеты с ядерными боеголовками. Каждая из подлодок имела на борту по три баллистические ракеты (Р-13) с боеголовками мощностью в 1 мегатонну. Из всех систем вооружения, предназначенных для Кубы, советские подводные лодки с баллистическими ракетами гораздо больше подходили для утверждения советской стратегической мощи, чем для предотвращения грядущей военной акции США против Кастро. По ядерной мощи ракеты Р-13, которыми они были оснащены, соответствовали ракетам среднего и промежуточного радиуса действия{21}.

Прослушав меморандум, зачитанный Малиновским, Президиум ЦК единогласно его принял. При сорока ракетах, день и ночь нацеленных на США, ни один генерал в Пентагоне не посмел бы и думать о нанесении первого ядерного удара по территории Советского Союза или атаковать Кубу.

Хрущев продемонстрировал свое удовлетворение ходом дел в письме, направленном Кастро два дня спустя: «Группа наших товарищей возвратилась из Кубы в Москву. Они подробно доложили о беседах с вами… Мы обсудили их сообщения, и я должен вам прямо сказать, что мы довольны результатами поездки наших товарищей к вам»{22}. Добавив, что советское руководство уверено, «что осуществление этой договоренности будет означать дальнейшее укрепление победы кубинской революции и большой успех нашего общего дела», Хрущев признался Кастро, что советское предложение развернуть ядерные ракеты на Кубе было мотивировано не только желанием защитить Кубу, но и стремлением упрочить стратегическое положение СССР{23}. Наконец, Хрущев воспользовался этим письмом, чтобы попросить кубинцев сделать все возможное, чтобы ускорить осуществление программы. Он выразил надежду, что в самое ближайшее время в Москву прибудет представитель, пользующийся полным доверием Кастро, для выработки проекта соглашения которое должны подписать оба руководителя. Тем временем, чтобы не терять времени, Хрущев уже инициировал «определенные практические шаги», в частности «посылку в ближайшее время группы подобранных нами специалистов для проведения подготовительных работ». Он просил Кастро дать на это согласие{24}.

Письмо, которое было лично передано на следующий день главным советским военным представителем на Кубе генерал-майором А.А.Дементьевым, обрадовало Фиделя Кастро: «Очень хорошо. Мы согласны, чтобы советские специалисты быстро приехали для проведения подготовительных работ». Как передал Дементьев в Москву, с еще большим энтузиазмом отнесся к этому министр Революционной армии Рауль Кастро. «После прочтения письма, – сообщал генерал, – Раулем Кастро последний обнял меня и поцеловал, выражая радость содержанием письма»{25}.

Заручившись одобрением Фиделя Кастро, Хрущев мог обратить теперь свое внимание на братьев Кеннеди. Он вновь собрал своих коллег 14 июня, чтобы обсудить, что предпринять в ответ на замечание Роберта Кеннеди, сделанное им две недели назад. Члены Президиума ЦК решили, что поскольку «Роберт Кеннеди интересовался происходящим ухудшением отношений, советское правительство укажет причины, – их всего четыре, – вызвавшие ухудшение советско-американских отношений»{26}. Они были изложены, возможно, после соответствующей подготовки в Министерстве иностранных дел, которое отвечало за эту сторону неофициальных контактов Большакова – Кеннеди{27}. Большаков получил инструкции довести их до сведения Кеннеди: «На Соединенных Штатах лежит ответственность за ухудшение отношений по следующим причинам: а) возобновление испытаний ядерного оружия в атмосфере; б) военная интервенция в Юго-Восточной Азии; в) американская политика в НАТО, в особенности меры, предусматривающие постепенное движение в сторону оснащения бундесвера (армии Западной Германии) ядерным оружием; г) нежелание США пойти на соглашение по Западному Берлину»{28}.

Чтобы продемонстрировать свое неудовольствие братьями Кеннеди, советское руководство решило отказать Роберту Кеннеди во въездной визе в Советский Союз: «Принимая во внимание агрессивную политику, которую проводят Соединенные Штаты у себя дома и за рубежом». Большакову также дали указание сообщить генеральному прокурору, что «его намерение посетить Кавказ вместе с Большаковым осуществить невозможно»{29}. В марте Хрущев отменил выступление Джона Кеннеди по советскому телевидению и направил ему личное послание с выражением своего неудовольствия возобновлением американских ядерных испытаний. На этот раз в Кремле намеревались наказать Роберта Кеннеди, чтобы президент осознал, насколько в Москве недовольны Соединенными Штатами. Теперь, убедившись, что он заручился одобрением как своего, так и кубинского правительств и сможет удвоить советские возможности нанесения ядерного удара по территории США, Хрущев мог позволить себе считать, что все эти мелкие дипломатические игры скоро уйдут в прошлое.

Пинок под столом

Русские использовали специальные меры маскировки, чтобы скрыть развертывание ядерного оружия Даже на территории Советского Союза. Советская армия успешно справилась с тайным размещением тактических ядерных ракет, или, как их еще называли, Ракет малого радиуса действия и пусковых установок, в Восточной Германии. Однако операция по размещению ракет на Кубе впервые потребовала тайно вывезти баллистические ракеты с территории Советского Союза, секретно доставить их за 11 тысяч километров и продолжать сохранять эту тайну на острове, находящемся на расстоянии 150 километров от побережья Соединенных Штатов.

Советские военные знали, что перед ними стоит трудно осуществимая задача сохранения секретности. В течение более чем трех лет Москве приходилось уделять особое внимание тому, чтобы скрыть от американской разведки уровень поддержки, которую русские оказывали Кастро, и, когда в 1960 году советские военные поставки начали поступать на Кубу, именно на Советскую армию легла главная ответственность за обеспечение их секретности. В целях конспирации посылаемые на Кубу советские военные специалисты были переодеты в штатское{30}. Однако ракеты длиной в 25 метров не так легко замаскировать, как солдат.

К концу мая 1962 года Генштаб Советской армии подготовил легенду для прикрытия кубинской операции. Те, кто подготавливали прикрытие, выбрали кодовое название «Анадырь», желая таким образом скрыть место назначения военного оборудования. Анадырь – это название реки, протекающей в той части Сибири, которая примыкает к Тихому океану, такое же название носила и стратегическая военно-воздушная база, расположенная в том же районе. Оттуда советские бомбардировщики могли достигнуть территории США. Разработчики операция прикрытия стремились создать впечатление, что речь идет о Сибири. Военнослужащим, медсестрам и инженерам, привлеченным к экспедиции на Кубу, говорили, что они направляются в район с холодным климатом. Тем, которые нуждались в более точных инструкциях, например инженерам-ракетчикам, разрешалось сообщать, что они направляются с межконтинентальными баллистическими ракетами на полигон на арктическом острове Новая Земля. По советским железным дорогам к портам погрузки шли целые вагоны овчинных полушубков, валенок и меховых шапок, чтобы подтвердить версию об Арктике, как цели операции{31}.

План был весьма впечатляющим, но советские военные отлично понимали, что у него есть крупный недостаток. Американские разведывательные самолеты У-2 регулярно на большой высоте совершали облеты Кубы, и потому существовали опасения, что Кеннеди узнает правду еще до завершения операции. По крайней мере с начала года советская разведка знала о полетах У-2 над Кубой. Так, в начале февраля 1962 года сотрудники КГБ сообщали из Вашингтона, что руководство ЦРУ представило Комитету по ассигнованиям конгресса во время закрытых слушаний, посвященных помощи Советского блока Кубе, снимки, сделанные У-2, где были видны чехословацкие и польские грузовые суда{32}. А чуть больше месяца спустя из советских разведывательных источников в Вашингтоне поступило еще одно сообщение, что США используют У-2, чтобы учесть количество МИГов, базирующихся на кубинских аэродромах{33}. Если американцы будут продолжать эти полеты, то невзирая на все меры предосторожности, в сентябре-октябре американские фотоаналитики обнаружат пусковые установки и ракеты.

Хрущев, который широко пользовался сообщениями разведки, весной также должен был знать, что американские У-2 регулярно совершают облеты Кубы. Однако в это время у него впервые зародилась идея послать ракеты Фиделю Кастро. Ни Хрущев, ни его ближайшие советники, по-видимому, не придавали значения тому, что может попасть на пленку бортовых фотокамер самолетов-разведчиков. По крайней мере один раз, в мае, высокопоставленный советский военный попытался заставить руководство в Кремле принять во внимание фактор У-2 при рассмотрении преимуществ кубинской операции и потерпел при этом поражение. Главный военный представитель Советского Союза на Кубе генерал-майор А.А. Дементьев поднял этот вопрос перед Родионом Малиновским в присутствии Хрущева до того, как Президиум ЦК условно одобрил план операции «Анадырь». «Эти ракеты невозможно будет спрятать от американских самолетов У-2», – предупредил Дементьев советского министра обороны. Это замечание рассердило Малиновского. По словам Алексеева, который сидел рядом, министр обороны пнул Дементьева ногой под столом чтобы показать ему свое неодобрение. Возможно, министр, как и его шеф Хрущев, держался того мнения что американская разведка не засечет ракеты до тех пор, когда будет слишком поздно{34}.

К началу июля советский руководитель сам начал проявлять беспокойство о том, где и как американцы узнают о проекте «Анадырь». «Итак, невозможно тайно доставить войска на Кубу», – якобы сказал Хрущев на встрече со своими военными советниками 7 июля 1962 года. Хрущев только что встречался с Раулем Кастро, который находился в Москве для ведения переговоров по договору о взаимной обороне, который бы явился юридической основой для развертывания советского военного контингента на Кубе. Не исключено, что внезапный пессимизм Хрущева относительно операции прикрытия «Анадырь» был вызван предостережением генерала Дементьева, приехавшего в Москву вместе с Раулем Кастро. В любом случае тот факт, что Хрущев принял решение лично подстраховать операцию по доставке ракет на Кубу, свидетельствует, что он осознал рискованный характер операции прикрытия{35}.

Хрущев объявил, что защита от американских У-2 становится приоритетным направлением операции. В первоначальном плане приоритетным считалась только сама по себе установка ракет на Кубе. Хрущев предложил первыми направить на Кубу ракеты ПВО, легендарные СА-2 с тем, чтобы любой американский самолет-разведчик был сбит прежде, чем он сможет засечь сооружение пусковых установок на самом начальном этапе{36}.

Восемьдесят пять судов, которые должны были доставить людей и оборудование, были рассредоточены по 6 портам, начиная с Севастополя на юге Крыма до Североморска, в районе Мурманска, на севере{37}. На этапе погрузки для сохранения секретности никто из капитанов не знал, куда направляется груз. Каждому из них был вручен запечатанный пакет, который хранился в сейфе и подлежал вскрытию в присутствии сопровождавшего судно представителя КГБ в открытом море, после выхода в Атлантику. В пакете был приказ идти на Кубу. Инструкция предписывала капитанам предпринять все возможные меры, чтобы уйти при попытке атаковать корабль или высадиться на его борт. Если бы такие меры не дали результата или оказались невозможными, они должны были «уничтожить всю документацию, содержащую государственную и военную тайну», и в случае очевидной попытки иностранной группы захватить судно и его груз, «капитан и командир группы военных, находящихся на борту, обязаны принять меры, чтобы обеспечить безопасность людей и потопить судно»{38}. Некоторым капитанам было также сказано, что в случае поломки в открытом море и необходимости просить помощи они должны объяснять пришедшим на помощь иностранным морякам, что они везут автомобили на экспорт{39}.

Даже вновь назначенный командующий советского военного контингента на Кубе был замаскирован другой фамилией. Посмотрев на паспорт, подготовленный для него, генерал Иса Плиев воскликнул: «Что это? Это, должно быть, какая-то ошибка!» Фотография была его, но имя было не то. «Я не Павлов», – сказал он{40}.

Решение Президиума ЦК от 7 июля по кандидатуре генерала Плиева, которому был дан псевдоним «Павлов», было неоднозначным. Плиев был артиллеристом. Наиболее очевидной кандидатурой считался командующий ракетными войсками на Украине и в Белоруссии генерал-лейтенант Павел Борисович Данкевич, под командованием которого находились ракетные дивизионы, направленные на Кубу{41}. Но Хрущев решил поставить заслон любым подозрениям относительно его планов в отношении Кубы. Выбор фигуры, столь очевидно связанной со стратегическими ракетными войсками, как Данкевич, ослабил бы прикрытие операции на Кубе. Была и Другая причина, почему выбрали Плиева. Он был героем войны, его лично знал Хрущев, и он был дружен с министром обороны Малиновским. Его военная карьера началась еще в годы гражданской войны в России. Незадолго до этого в качестве командующего Северо-Кавказским военным округом Плиев привлек внимание Хрущева энергичными действиями по подавлению беспорядков в Новочеркасске. Хрущев чувствовал, что может доверять этому человеку, и, пользуясь своей властью, назначил Плиева командующим советским военным контингентом на Кубе{42}.

Из Генерального штаба Плиев получил приказ вылететь на Кубу 10 июля во главе инспекционной группы. Председатель Совета министров Хрущев только что одобрил количество ядерных ракет и численность подразделений сопровождения. Однако план составлялся в такой спешке, что на Кубе не были определены места развертывания ракет{43}. Москва возлагала на Плиева ответственность за быстрые действия. В полученных им инструкциях, содержавших 14 пунктов, первым значилось – к 15 июля сообщить «шифрованной телеграммой» названия кубинских портов, где может быть проведена разгрузка. Министерство морского флота спешно завершало составление инструкций капитанам советских судов{44}.

Попытки Хрущева сохранить тайну

В то время как советские торговые суда, взявшие на борт солдат и загрузившие военное снаряжение, начали выходить в море, операция «Анадырь» вступила в опасную стадию. Начиная с середины июля и до конца сентября, когда оборонительные ракеты СА-2 могли быть приведены в боевую готовность на Кубе, перемещение 50-тысячной советской военной группировки через Атлантику и ее развертывание в Карибском бассейне приходилось осуществлять в открытую при очень небольшом камуфляже. В конце июля Хрущев попытался принять дополнительные меры, чтобы не дать американцам обнаружить советские перевозки на Кубу. Во второй раз с тех пор, как Георгий Большаков начал встречаться с Робертом Кеннеди в 1961 году, в Кремле решили воспользоваться этим каналом, чтобы предложить свою инициативу{45}. Хрущев не мог заставить Джона Кеннеди прекратить полеты У-2 над Кубой; но он мог добиться от него прекращения использования самолетов-разведчиков, совершавших облеты советских судов с целью фотографирования грузов, направляющихся на Кубу. Охарактеризовав американскую воздушную разведку в международных водах как «запугивание», советское правительство направило в июле 1962 года через Большакова просьбу прекратить эти полеты во имя улучшения отношений между двумя странами{46}.

В конце июля, когда генеральный прокурор передал это послание Москвы по назначению, основным беспокойством президента Кеннеди был Берлин, а не Куба. Менее чем через четыре месяца в США должны были состояться выборы в конгресс, и Кеннеди не хотел, чтобы какой-нибудь сюрприз со стороны Хрущева подорвал его репутацию лидера, крепко держащего в руках руководство внешней политикой. Кеннеди был уверен, что именно в Западном Берлине Кремль скорее всего может создать для него трудности. Как объяснил летом пресс-секретарь Пьер Сэллинджер источнику КГБ, «даже незначительное отступление правительства (США) от его нынешней позиции по Западному Берлину будет использовано республиканской партией в предвыборной кампании»{47}.

Джон Кеннеди недооценил значение беспокойства Хрущева относительно действий американской разведки по сбору данных о советских поставках. Думая о том, как использовать просьбу Хрущева о прекращении облета советских судов, он решил использовать частный канал связи через Большакова. Президент предложил брату пригласить Большакова 30 июля в Белый дом с тем, чтобы самому принять участие в разговоре с ним{48}. Кеннеди был готов приказать прекратить американские разведывательные полеты в открытом море, но в ответ на это он хотел, чтобы советское правительство обещало, говоря его словами, «заморозить» берлинскую проблему.

Поначалу казалось, что план Хрущева сработал. В начале августа Президиум ЦК поручил Большакову сообщить Кеннеди: «Н.С.Хрущев доволен тем, что президент отдал приказ прекратить облеты советских судов в открытом море». В то же время советский лидер не считал, что он должен умиротворять Кеннеди в Берлине, чтобы достичь своей цели на Кубе. Берлин все еще был для него как кость в горле, и замечание Кеннеди о том, чтобы «заморозить» дело, предполагало, что советская сторона виновна в этом споре. Наряду с инструкцией поблагодарить Кеннеди за отзыв разведывательных самолетов, Хрущев приказал Большакову передать в Белый дом, что он «хотел бы понять, что имел в виду Джон Ф. Кеннеди, когда говорил о том, чтобы „заморозить берлинский вопрос“»{49}. Контроль над вооружениями – только этот аспект отношений сверхдержав готов был упомянуть Хрущев, чтобы успокоить нервы Кеннеди, пока ракеты на Кубе не будут приведены в боевую готовность. В августе из Кремля Большакову дали указание поговорить с братьями Кеннеди о проблеме запрещения испытаний ядерного оружия. Это не было обманом, но это не было и предложением начать переговоры. У Кремля не было новых предложений по этому вопросу, но до Москвы не доходило и каких-либо сигналов, свидетельствовавших о смягчении позиции США. Москва проинструктировала Георгия Большакова сказать Роберту Кеннеди «для Джона Кеннеди лично»: «Мы должны более упорно работать, чтобы добиться запрещения испытаний ядерного оружия»{50}. Это могло на время несколько ослабить подозрения в Белом доме.

На протяжении всего лета Фидель Кастро не раз наталкивался на осторожность Хрущева и не мог понять ее причин. В середине августа он дал понять, что его не вполне устраивает проект советско-кубинского договора об обороне, который его брат привез из Москвы в середине июля. «Кастро заверил, что все кубинское руководство единодушно принимает все изложенное в нашем проекте, но по внутренним причинам и международным причинам желал бы сделать эту декларацию неуязвимой для реакционной пропаганды»{51}. Тем не менее Кастро горел желанием раскрыть миру факт существования договора об обороне с Москвой и хотел, чтобы Хрущев подписал новый проект до конца месяца. Он предложил направить Че Гевару и Эмилио Арагонеса в Москву в конце месяца для объяснений не только того, чем новый проект договора лучше прежнего, но и потому, что их визит явился бы хорошей «психологической подготовкой для опубликования декларации о взаимной обороне (между Кубой и СССР)». Хрущев приветствовал Че и Арагонеса, но охладил стремление Кастро обнародовать договор об обороне. Активность Кастро резко контрастировала с тем, как понимал ситуацию Хрущев. Учитывая желание Кеннеди заморозить главные проблемы американо-советских отношений до выборов в конгресс и вероятность того, что Вашингтон обнаружит ракеты, когда они прибудут на Кубу, Хрущев не хотел давать ему дополнительного повода жаловаться в связи с развитием ситуации на Кубе{52}.

Как ни странно, через неделю после объявления Москве о желательности пересмотра текста советско-кубинского договора о взаимной обороне Фидель Кастро и его брат Рауль сами дали Хрущеву дополнительный аргумент в пользу соблюдения секретности. Служба безопасности Кубы перехватила большое количество радиосообщений от агентов, находившихся вблизи кубинских портов. В этих сообщениях содержалась детальная информация о передвижении советских вооружений и военнослужащих по острову. Хотя братья Кастро и обещали принять все необходимые превентивные меры, эта информация вызвала озабоченность в Москве{53}.15 августа шпион, действовавший в районе населенного пункта Торриенте, сообщал американцам следующее: