Текст книги "Королевство теней (сборник)"
Автор книги: Александр Бушков
Соавторы: Евгений Лукин,Роберт Ирвин Говард,Любовь Лукина,Виталий Забирко,Аскольд Якубовский,Елена Грушко,Борис Зеленский,Геннадий Прашкевич,Евгений Филенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)
Первым шел генерал Тханг.
Черная просторная рубашка с накладными карманами на груди, черные просторные армейские брюки, грубые сандалии – генерал Тханг выгодно отличался от цана Су Вина, тщедушного карлика, живо бросившегося ему навстречу. Плотный, будто сложенный из монолитной скальной породы, генерал Тханг выбросил руку перед собой, тем же жестом ответили ему укрывшиеся за ширмами солдаты. Только сейчас Хлынов осознал, как их много.
“Не отсюда ли чувство опасности?..”
Лицо генерала Тханга, лунное – хотелось сказать (и так потом Хлынов и написал в отчете), его хорошо рассчитанная улыбка, на мгновение обнажившая крепкие желтые зубы, еще щеки, густо побитые оспой, украшенные бородавками – генерал Тханг нисколько не походил на свои карикатуры, время от времени мелькающие в европейских политических вестниках. Член военной Ставки Сауми, до переворота начальник Особого отдела королевской армии, активный сторонник Нового пути, личный друг доктора Сайха. Оставаясь куратором армии, генерал Тханг все свое основное время отдавал Каю Уламу. Но именно он, наставник самого доброго, самого отзывчивого человека, – не забыл отметить про себя Хлынов, – отправил в свое время в специальные поселения Сауми десятки, а может быть и сотни тысяч хито…
Убивая – воспитывать!
Хлынов усмехнулся.
Можно ли кого-то удивить подобным афоризмом?
Следом за генералом Тхангом, возвышаясь над ним, шел человек, несомненно, слишком высокий для саумца. Но это был чистокровный саумец – доктор Улам, генетик, имя которого давно было окутано облаком самых невероятных легенд. Детство, проведенное в одном из буддийских монастырей, бегство на случайном судне в Австралию, биологический факультет в одном из германских научных центров, самостоятельная работа в различных бельгийских и нидерландских лабораториях, краткие, но всегда блистательные появления в Англии, в Штатах, опять в Германии. Нигде подолгу Улам не задерживался, почти везде его сопровождали скандалы. Само начало его подъема было связано со скандалом. Тогда, незадолго до мировой войны, на мировом рынке весьма высоко, до двухсот марок за самку, ценилась порода кроликов реке с плюшевым мехом, выведенная селекционерами Германии. Не желая тратиться на столь дорогое приобретение, Улам перещеголял самых известных контрабандистов: он попросту вывез из Германии пару метисов, имевших самый беспородный вид и ничего, конечно, не стоивших. Таможенники переглядывались: неужели нельзя ничего подобного приобрести в любой самой захудалой европейской провинции? Но они ошибались. Вывезенные Уламом метисы были гетерозиготами – носителями рецессивной мутации реке. Уже в первом поколении выщепилось два рекса, а в третьем мутация была размножена и пошла в производство…
Когда доктор Улам вернулся в Сауми? Кто пригласил доктора Улама в Биологический Центр? Кто поддержал его исследования, вызвавшие в свое время резкую критику со стороны многих ведущих исследователей Европы и Америки? Почему из двух сыновей Улама другим объявлен лишь Кай? Что, наконец, означает вся эта история?..
Как бы то ни было, главное сейчас было связано с доктором Уламом. Можно описать зверства военных патрулей, можно открыть имена членов военной Ставки, можно представить миру фотографии опустевшей страны, – все равно это будет сейчас связано с доктором Уламом.
Кто он, доктор Улам?.
Хлынов усмехнулся.
Вечные вопросы потому и остаются вечными, что они сами по себе вечны.
Он увидел крошечную женщину, закутанную в сари блеклого цвета (такие сари в Сауми называют тхун), наверное, жену Кая – Тё, а рядом с Тё он увидел Кая.
Как всякий опытный журналист, Хлынов знал, не так просто написать запоминающийся портрет, особенно – словами. Трех строк, посвященных характерному жесту, необычной улыбке, блеску глаз – мало, десять строк снимают необходимое напряжение. Но работая над отчетом, позже, гораздо позже, Хлынов не жалел слов. Лучше повториться, чем чего-то недосказать.
“Его рост может удивить, – писал он о Кае Уламе. – Стало стереотипом считать, что выдающиеся люди, как правило, имеют выдающийся рост. Странно, но уже там, в Сауми, и впрямь почему-то хотелось, чтобы Кай Улам, другой человек, и физически оказался крепким и рослым. Он, действительно, крепок, но в росте уступит многим из нас, не самым высоким… И все же одного единственного взгляда на Кая Улама достаточно, чтобы понять: это – Кай! Всю жизнь вам не хватало именно этого человека! Всю жизнь вы мучились от того, что его не было рядом, что вы не могли посидеть с ним наедине, что время шло, а ваша встреча все не могла состояться… Достаточно увидеть лицо Кая Улама, покрытое неровным загаром, достаточно оказаться с ним рядом, и вам сразу становится ясно: вот – друг! Рядом с Каем вы обретаете истинную способность мыслить здраво и честно, рядом с Каем вы ощущаете себя истинным человеком, пусть несовершенным, пусть усталым, пусть даже в чем-то отчаявшимся, но – человеком!..”
Отчет Хлынова заканчивался так. “Эволюция, наделив нас умом и могуществом, оставила, к сожалению, при нас все наши многочисленные слабости и пороки. Вступая в спор с природой, доктор Улам, несомненно, помнил об этом. Не могу, конечно, утверждать категорически, но, кажется, попытка доктора Улама удалась”…
На полшага впереди Кая Улама шла Тё.
Она шла, вытянув перед собой руки ладонями кверху – знак дружбы, знак миролюбия. Непонятно, видела ли она солдат, затаившихся за ширмами, на ее движениях, на ее улыбке, на ее внимательном взгляде это никак не отразилось.
Она шла и во взгляде ее светилось счастье.
Была ли она другой?
Вряд ли…
Затаив дыхание, Хлынов всматривался в Кая.
То, что это и есть Кай Улам, другой человек, он нисколько не сомневался. Когда-то он видел его лицо на экране телевизора, в последнее время они с Колоном только и говорили о Кае, наконец, войдя в зал, Кай рассмеялся так звонко и высоко, что ритуальный хрустальный сосуд, забытый в одной из боковых ниш, забранных решетками, неожиданно лопнул и распался на несколько кусков.
Краем глаза, чисто машинально, Хлынов видел Садала и Тавеля.
“Что у него в кармане?..” – Хлынов только сейчас заметил, как тяжел, как оттопырен оттянутый карман курточки Садала.
“Зачем он все время оборачивается к Садалу?..” – его раздражал Тавель, его узкая, дергающаяся при обороте щека.
Но Кай приближался, и голова Хлынова закружилась. Ему захотелось уже сейчас, вот прямо сейчас стоять рядом с Каем, глядеть ему в глаза, слушать его слова – учиться…
Вот Кай!
Хлынов не спускал глаз с Кая. “Сейчас, вот сейчас он окажется рядом. Сейчас, вот сейчас я смогу спросить…”
Он жадно смотрел на Кая.
“Почему я не знал о нем раньше? Почему я не думал о нем раньше? Почему я не пытался попасть в Сауми, пробиться к Каю, спросить его…”
Он сделал движение чуть в сторону – шагнувший вперед Садал закрыл от него Кая. Он не хотел терять Кая из виду ни на секунду. Грязная истрепанная курточка Садала вызывала в Хлынове отвращение. Он собирался оттолкнуть Садала, он уже почти коснулся его, но между ним и Садалом возник Тавель Улам, его широкая спина закрыла собою весь мир. Он, Хлынов, ничего и никого не видел, но он чувствовал: там, в мире, закрытом спиною Тавеля Улама, что-то происходит. Он слышал шаги, он услышал высокий веселый голос, он услышал не совсем понятные слова: “Дай его мне!” и почти сразу там, в том мире, закрытом от него широкой спиной Тавеля Улама, пронзительно закричала Тё.
Одновременно с ее криком ударил выстрел.
Стенограмма пресс-конференции.
Сауми. Биологический Центр.
Д.КОЛОН:Цан Улам, надеюсь, вы согласитесь со мною: люди – они не ангелы.
ДОКТОР УЛАМ(улыбается): Несомненно.
Д.КОЛОН:Но если уже само появление Кая Улама, человека другого, как вы говорите, совершенно – однозначно обрекает человечество на уход, как должны к нему относиться самые обыкновенные, ничем не выдающиеся люди, имя которым легион. Даже к святому, даже к чистейшему из мудрецов легко проникнуться ненавистью, если святость и чистота этого мудреца несут тебе смятение и гибель. Вы не боитесь, что рано или поздно найдется фанатик, страдающий за отторгнутое от мира человечество ничуть не менее, чем вы сейчас страдаете за другого?
ДОКТОР УЛАМ:О, да. Нельзя выиграть шахматную партию, не отдав ни одной фигуры. Кай не бессмертен. Но, как вид, Кай сильнее и совершеннее человека. Вы правы, я предвижу настоящую войну против Кая, я предвижу целый ряд войн против детей Кая, я предвижу террор, взрывы, похищения, выстрелы… Но если быть лаконичным, сейчас, когда Кай Улам, человек другой, уже с нами, все остальное не имеет значения.
Д.КОЛОН:Дети Кая? Их много? Они живут в Сауми?
ДОКТОР УЛАМ:Не имеет значения.
Н.ХЛЫНОВ:Цан Улам, не боялись ли вы, так смело экспериментируя с наследственными клетками человека, наделать гибельных, страшных, непоправимых ошибок? Не боялись ли вы, сами того не ведая, создать неведомые биологически опасные, неизвестные прежде молекулы инфекционных ДНК, свойства которых никто не в состоянии предсказать?.. Согласитесь, ядерную бомбу или лазерное оружие можно упрятать под замок, но как управиться с ничтожными микроорганизмами, если они случайно заразят окружающую нас среду?
ДОКТОР УЛАМ:Доктор Сайх учит: ошибка – это не обязательно поражение. Доктор Сайх учит: победа – это всегда шаг вперед. Доктор Сайх учит: ошибка, ведущая нас к победе – это всегда гигантский шаг вперед… Люди, боящиеся ошибок, чаще всего находят себя в садоводстве, наверное поэтому садоводство в Сауми до сих пор остается неразвитым… Кто даст гарантию, что те работы с наследственным веществом, что были в свое время запрещены в некоторых развитых странах, не ведутся до сих пор, только втайне? Кто даст гарантию, что, откажись я от этой работы по созданию другого человека, за такую работу не взялся бы кто-то другой – более беспринципный, но менее талантливый?.. Не скрою, мне пришлось поразмышлять над постановкой некоторых, явно взволновавших бы общественность мира, вопросов. Но доктор Сайх учит: идти следует тем путем, который ведет к победе. Доктор Сайх учит: правильный путь всегда приводит к победе. Я победил свои сомнения, я отказался от бесплодной попытки в очередной раз починить то вздорное и чванливое существо, каковым, в сущности, является так называемый человек разумный. Я пошел на большой риск, я сделал объектом эксперимента самого человека, а не обезьяну или собаку. Эксперименты подобного рода, конечно, не обходятся без боли и страданий. Но будущее следует выстрадать. Доктор Сайх учит: выстраданное будущее примиряет всех. Да, я рисковал своею плотью, плотью от своей плоти, но разве каждый из вас в течение неопределенно долгого времени не ставил над собственными детьми эксперименты гораздо более приблизительные и уж в любом случае более жестокие?
Н.ХЛЫНОВ:Цан Улам, почему вы не пошли по достаточно многообещающему пути общего повышения интеллектуального коэффициента? Возможно, такой путь не поставил бы вас перед альтернативой: другой человек или остальные…
ДОКТОР УЛАМ:Тщательный анализ многих результатов специальных исследований неопровержимо свидетельствует о том, что те или иные значения коэффициента умственных способностей вовсе не являются мерой положительных или отрицательных качеств вообще человека. Лица с высоким коэффициентом интеллектуальности могут быть одновременно невнимательными, лживыми, злобными или равнодушными, тогда как лица с достаточно невысоким коэффициентом, напротив, могут отличаться высоким чувством ответственности, уважительностью, искренностью, добродушием, трудолюбием. Меня не устраивал ни тот, ни другой вариант. Доктор Сайх учит: будущее – в гармонии.
Н.ХЛЫНОВ:Цан Улам, связана ли система перевоспитания, принятая в саумских специальных поселениях, с проблемой другого?
ДОКТОР УЛАМ:Доктор Сайх учит: воспитание – оно для остальных. Доктор Сайх учит: перевоспитание – оно для хито. Доктор Сайх учит: будущее – оно для другого. Кай – другой. Он совсем другой. Вопросы воспитания или перевоспитания, как мы привыкли их понимать, не имеют к нему никакого отношения. В ничтожно малом объеме любого организма, будь то жаба, слон или человек, самой природой заранее записано, как этот организм после своего появления на свет будет реагировать на тепло, на холод, на пишу, на отсутствие пищи, на психологические раздражители, каких детей, наконец, он оставит после себя – трусливых или мужественных, крепких или болезненных, мудрых или недалеких, тщеславных или страдающих от скромности… Мне удалось идентифицировать те специфические гены, что обеспечивают идеальное развитие мозга без создания каких-либо особых условий нравственного воспитания и обучения. Внося в генетический код определенные коррективы, я, в принципе, без особых усилий могу наделить человека дерзостью тигра или беспечностью бабочки. Вот почему Кай не воспитан, в обычном понимании этого термина. Вот почему Кая нельзя развратить или перевоспитать. Вот почему Кай не поддается никаким влияниям. Он другой. Он совершенно другой. К этому следует привыкнуть.
Н.ХЛЫНОВ:Но ведь он человек?
ДОКТОР УЛАМ(улыбается): В самом высшем смысле.
Н.ХЛЫНОВ:Тогда почему вы так упорно отрицаете возможность мирного сосуществования другого и остальных?
ДОКТОР УЛАМ:Доктор Сайх учит: любая альтернатива чревата непредсказуемыми последствиями. Доктор Сайх учит: политика сосуществования ввергает человечество в жизнь куда более опасную, чем при прямой конфронтации. Доктор Сайх учит: будущее – другому. Нынешнее человечество вырождается в хито – вредные элементы. Доктор Сайх учит: хито – это враги. Доктор Сайх учит: хито – это извечные враги. Доктор Сайх учит: хито – это враги другого. Хито предали революцию. Хито следует обуздать. Хито не принимают другого. Хито следует уничтожать.
Н.ХЛЫНОВ(настойчиво): Цан Улам, означает ли сказанное вами, что у Кая Улама, у другого человека, все-таки есть опасные враги, более того, у него много таких врагов?
ДОКТОР УЛАМ:Не имеет значения.
“Какова вероятность того, что эти сирены впрямь существуют?..” Пхэк!
Отлична от нуля, этого достаточно. Журналисты, они из остальных, они ничего не поняли. В стране другого ничто вообще не может быть равно единице. Сирены тут ни при чем. Он, Тавель, мог предложить охоту на ангелов, или на демонов, или на летающие тарелки. Какая разница? Какое значение может иметь тот факт, что ни того, ни другого, ни третьего в природе не существует? Он, Тавель, предложил, этого достаточно.
Пхэк!
Человек рождается глупым в четырех ситуациях: если он зачат в полночь, если он зачат в последний час лунного месяца, если он зачат в сильный дождь, если, наконец, он зачат в глубине леса. Похоже, эти журналисты могут отвечать всем четырем указанным условиям.
Пхэк!
Тавель сжал кулаки.
Доктор Сайх учит: усталость – удел проигрывающих. Доктор Сайх учит: проигрывают усталые. Неужели он, Тавель – драйвер, как его называли, преследователь, летучий гонец, упорный смертный, неужели он впрямь начал уставать? Почему ведет болью ногу, почему ноют мышцы, почему так мелко и подло подрагивает левая щека? Если содержимое бутылей, опустошенных им в разгромленных лавках Хиттона, и не было чистым, все равно он не должен чувствовать никакой боли. Черная настойка куты, приготовленная лучшими нифангами с юга, обязана снимать любую усталость, тем более просто хмель. Он, Тавель, не зря укрыл в Биологическом Центре трех самых умелых и знающих знахарей юга, все остальные давно уничтожены или высланы в провинцию. Нифангов не спасло их замечательное искусство предугадывать будущее, они не смогли вовремя увидеть поворот… А он смог! Он, Тавель, зачат не в дождь, не в последний час лунного, месяца, не в полночь и не в глубине леса. Его зачали во вторник под красными лучами планеты Pax. Нифанги называют эту планету звездой убийц и военачальников. В этом они правы: доктор Сайх знал, кому в критический момент поручить отборный офицерский корпус. Может быть это он, Тавель, решил судьбу Сауми в его первые грозные революционные часы.
Пхэк!
Сейчас Тавель жалел только об одном: он не может, как несколько лет назад, отправить чужих журналистов в одно из тех спецпоселений, где среди хито можно увидеть и иностранцев.
Несколько лет назад Тавель сделал бы это не задумываясь. Опыт у него был. Это он сослал на юг одного из соотечественников Колона. Этот соотечественник был крупной птицей: теоретик и практик левых движений, давний и верный друг доктора Сайха. Он охотно пропагандировал идеи доктора Сайха, охотно растолковывал мудрые тезисы. Однако кое что в учении доктора Сайха оказалось не по зубам и соотечественнику Колона. Вот почему, с немого согласия доктора Сайха, Тавель отправил упрямого американца в одно из самых диких и отдаленных спецпоселений. Грязь, ливни, кровь на босых ступнях… Чувствуют ли хито боль? Страшно ли им под звездами, сияющими так холодно, так высоко?.. Жив ли еще тот американец?
Вряд ли…
Но если он жив, он научился, наверное, произносить вслух самокритические поэмы – горстка риса стоит того.
Он, Тавель, устает?
Возможно…
Это Каю не дано уставать. Он, Тавель, любит брата за это. Доктор Сайх учит: усталость – удел проигрывающих. Доктор Сайх учит: проигрывают усталые… Он, Тавель, не желает проигрывать. Он – летучий гонец, преследователь, упорный смертный. Он знал вкус великих побед. Он умел побеждать.
Для Кая!
Доктор Сайх учит: правильное – в простом. Доктор Сайх учит: простое должно быть просто. Если ты животное, тебе должно хватать пучка травы, куска мяса, глотка воды, если ты растение, ты обязан обходиться соками земли и солнечным светом, если ты человек, тебе должно хватать слова кормчего. И довольно.
Тавель медленно обернулся.
“Какова возможность того, что сирены впрямь существуют?..”
Пхэк!
Упрямый американец торчал над ширмами как башенный кран. Русский стоял чуть правее – под аркой, увитой листьями фыи, в полумгле, раскачиваемой огнями светильников.
Тавель усмехнулся.
Там, под аркой, где стоят сейчас журналисты, был убит в свое время полковник Тхат, высший офицер связи. Его убили ударом молотка в висок, патронов уже тогда было мало. Он, Тавель, не жалел полковника Тхата. Полковник Тхат был его другом, он прошел рядом с ним весь великий путь от первых часов военного переворота до появления другого. Этот достаточно. Все иное было бы повторением.
Тавель усмехнулся. Убит Сай, разорван толпой хито майор Нинанг, забит мотыгами полковник Ухеу…
Для Кая!
Он, Тавель, единственный, кто мог поспорить и с Каем.
Он до дрожи, до боли в сердце вспомнил вдруг холод литой каучуковой рукояти, кислый запах греющегося металла, тревожное перемигивание цветных контрольных ламп. Тренажер, на котором они тренировались с Каем, идеально имитировал условия воздушного боя. Захлопнув фонарь, Тавель чувствовал себя в воздухе.
Конечно, он знал, он остается на земле, все в том же Правом крыле Биологического Центра, но одновременно он был и в воздухе – чувство опасности не могло обмануть его.
Пхэк!
Вспышки контрольных ламп, рев двигателя, темное облако, несущееся навстречу.
Тавель раздувал ноздри. Он знал: Кай где-то здесь, скорее всего, в этом облаке. Он, Тавель, перехватит машину Кая, он расстреляет ее в упор.
Вводя машину в радиус разворота, Тавель чувствовал гибельный восторг: он равен другому, он спорит с другим, он победит другого!
Стремительный силуэт чужой машины обозначился точно в расчетном месте. И когда стремительный этот силуэт, заваливаясь на крыло, попал в сетку коллиматорного прицела, Тавель завопил – бешено, во весь голос.
Доктор Сайх учит: побеждает лишь победитель. Доктор Сайх учит: история – это рассказ победителей. Тавель знал, историю будет писать он. Ведь это он, Тавель, вел чудовищную черновую работу – удобрял поля человеческими телами, высвобождал города и селения от потного вонючего скопления человеческих жалких тел, гнал массы хито в душные болота южных провинций…
Для Кая!
Он вопил от полноты торжества, он жал ногой на гашетку, он с наслаждением чувствовал, что ни одна пуля не проходит мимо цели, что каждая пуля бьет точно в цель, взламывает броню, выковыривает из-под нее дымящиеся куски человеческого мяса. И когда страшный удар потряс Тавеля, вмял его в кресло, он не сразу осознал, что случилось.
Штурвал, как живой, рвался из онемевших рук, машину трясло, лампы контроля вырубились.
Он не верил случившемуся.
Откидывая фонарь, он орал:
– Кай! Я держал тебя в рамке прицела!
Кай смеялся:
– Это тренажер, брат. Это всего только тренажер. Будь в твоих руках настоящее оружие, брат, ты не нажал бы гашетку!
