355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Бушков » Королевство теней (сборник) » Текст книги (страница 10)
Королевство теней (сборник)
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 02:09

Текст книги "Королевство теней (сборник)"


Автор книги: Александр Бушков


Соавторы: Евгений Лукин,Роберт Ирвин Говард,Любовь Лукина,Виталий Забирко,Аскольд Якубовский,Елена Грушко,Борис Зеленский,Геннадий Прашкевич,Евгений Филенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)

2

Не нажал бы гашетку…

А офицерский корпус, выведенный на площадь Небесной” Семьи против королевских броневиков? А гонки в Италии, когда не Кай и не Маруччи, а он, Тавель, взял Большой приз? А охота на хито, эта самая величайшая на Земле охота?

Не нажал бы гашетку…

В бамбуковой хижине после отхода основного отряда осталось семь человек: сам Тавель Улам, полковник Тхат, еще один офицер из группы доставки и четверо рядовых.

Откинувшись на циновку, Тавель прислушивался к шуму леса, к неопределенному, никогда не смолкающему шуму, наводящему на сложные размышления. Доктор Сайх учит: мир стремится к тишине и покою, но тишины и покоя нет. Доктор Сайх учит: великие бури и всемирные потрясения – это и есть покой. Доктор Сайх учит: покой можно найти только слившись с природой. Счастливый человек сам есть часть природы.

“Часть природы…”

Тавель негромко – вслух – повторил суждение доктора Сайха. Но думал он о своем, гордился он своей собственной мыслью. Это была своевременная и удачная мысль и она пришла именно в его голову. Кай никогда не возвращается на то место, где он уже побывал, Каю хочется узнать каждый самый дикий уголок Сауми. Там, где побывал Кай, счастливы все, даже безумцы. Самые неисправимые хито выходят из тайных убежищ и складывают оружие. Именно Тавелю пришло в голову скрытно вести отряд по следам Кая. Это давало невероятный улов – тысячи и тысячи хито. К тому же они не оказывали сопротивления.

Не нажал бы гашетку…

Откинувшись на циновку, утирая со лба пот рукавом черного просторного мундира, Тавель лениво смотрел в проем приоткрытой двери. Перед хижиной лежала широкая поляна, затопленная неимоверным солнцем, засыпанная неровным слоем пепла. Два черных солдата неторопливо вели через поляну изловленного поблизости хито. Хито хромал, трава под его ногами дымилась. Казалось, пепел, которым усыпана была поляна, взлетает над травой сам по себе. Но это так и было: москиты, прижатые к траве полдневным жаром, не хотели погибать под ногами какого-то хито.

Полковник Тхат усмехнулся:

– Держу пари, этот хито, он из-под Ниссанга. Пусть этот хито расскажет нам о другом.

Тавель лениво кивнул.

Почему нет? Жизнь однообразна, жизнь следует украшать. Пусть этот хито расскажет им про другого. Подлунные существа приходят и уходят, пришли и уйдут даже они с полковником Тхатом, остается лишь Кай. Он везде. Он в природе, он в Солнце, он в своих детях, он в Тё, в крошечной Тё, не единственной жемчужине в ожерелье Кая. Что шепчет Тё Кай, оставаясь с нею наедине? О чем говорит, что обещает? И обещает ли? Разве само его присутствие не возвышает собеседника? Он добр, он чист, он смиряет безумие, он возвращает надежду, он дарит силу.

Не нажал бы гашетку…

Оборачиваясь в сторону журналистов, Тавель испытывал жгучую ненависть.

Он не боялся вечности.

Вечность, какой бы она ни была, предполагает все же некий конечный ряд. Но никогда… Этого слова Тавель не выносил.

Никогда…

Он, Тавель Улам, он никогда не вернет людей своего офицерского корпуса. Они расстреляны у рвов под Южными воротами, убиты мотыгами и молотками в длинных унылых казармах Хиттона, служивших казармами еще при королевском режиме, утоплены в болотах южных провинций. Он, Тавель Улам, он никогда не выведет своих людей на Небесный плац, заросший травой, пробивающейся сквозь растрескавшиеся известковые глыбы.

Никогда…

Откинувшись на циновку, глядя на черных солдат, подталкивающих хито к хижине, Тавель с тупой тоской думал о Тё. В ее имени жила прохлада. Произнося ее имя, он вновь слышал дурманящий запах речных цветов, видел излучины Большой реки, слышал божественную тишину серебристых отмелей.

Даже в воспоминаниях тишина Большой реки была столь глубока, столь невероятна, что Тавель, как от боли, сжал зубы. Эта тишина была неотторжима от Тё, от шелеста ее мелких, семенящих шагов, от ее негромкого смеха, так странно распространяющегося в тумане. Вспомнив ее смех, Тавель сжал кулаки. Он остро жалел, что не взял Тё силой в тот первый день, когда ее привезли в Хиттон. Он остро жалел, что не увез ее силой, не втащил ее на зеленый броневик, пропахший гарью и черным порохом, не заставил ее обмывать ему ноги, не отдал офицерам, не сделал шлюхой. Он мог!

Не нажал бы гашетку…

Пхэк!

Он смотрел на дымящуюся поляну, на черных солдат, подгоняющих босого хито, и задыхался от ненависти. Он видел Большую реку, ее серебристые песчаные отмели, туман над ними, такой легкий, такой неслышный, что он казался прозрачным. Он был настолько нежен и тонок, этот туман, что уже не разделял мир на тьму и свет на отчаяние и надежду. И прикрыв ладонью слезящиеся от ненависти и счастья глаза, Тавель всматривался в белизну тумана.

Туман был так легок, так невесом, так легко и невесомо тянулись над водой его серебрящиеся изнутри струи, что столь же легкими и невесомыми казались бесконечные, обрывающиеся к воде террасы леса. Прозрачные в невыразимой утренней голубизне, они, как воскурениями, были одеты рассеянной в воздухе влагой; и в таких же воскурениях тонула, меркла река, по которой, как по звездной млечности, легко и бесшумно скользил деревянный челн, невероятный уже от того, что над ним возвышались фигуры Тё и Кая.

Не нажал бы гашетку…

Оглушенный, раздавленный давним видением (Кай и Тё – они уходили в будущее!), уничтоженный собственным бессилием (они уходили в будущее без него!), Тавель застыл у кромки берега. Струи воды шелестели среди лобастых мшистых валунов, почти бесшумно выбрасывались на белый песок, но оставались прозрачными, как прозрачна была звездная ночь под горбом горы Йочжу, где неделю назад в лессовых пещерах офицеры Тавеля обнаружили тайный лагерь хито. Только там все кончилось огнем и дымом.

Не нажал бы гашетку…

Хито, наконец, втолкнули в хижину.

Маленький, равнодушный, он отрешенно присел на корточки. Маленькие глаза слезились, щурились, узкий подбородок порос редкими волосками, но на голом плече отчетливо виднелась красная натертая полоса – от ремня винтовки.

Тавель и полковник Тхат молча разглядывали хито, но это его нисколько не трогало, он, без всякого сомнения, был из тех, кто уже видел Кая. Большею частью своей души он, наверное, был уже там, куда его никто не мог сопровождать – ни мать, ни отец, ни жена, ни эти черные офицеры, ждущие от него слов.

– Ты видел Кая, – нарушил тишину Тавель. Он смотрел на хито пронизывающе, страшно, но хито не обращал внимания на его пронизывающий страшный взгляд. – Ты видел его совсем близко, вот как нас. Ты видел Кая под Ниссангом. Ты хотел убить Кая. Это так?

Хито равнодушно кивнул, хотя при имени Кая глаза его на мгновение вспыхнули.

Хито кивнул. Офицер не ошибся. Он, хито, видел Кая. Он видел его совсем рядом, он видел его под Ниссангом, благословенны его пески!

– Я тоже был под Ниссангом, – ухмыльнулся полковник Тхат. Он не скрывал презрения. – Мы обнаружили засаду хито, когда Кай купался в реке. – Полковник Тхат обращался к Тавелю. – Кай не боится водяных змей, они почему-то не трогают Кая, но хито засели в подлеске, они держали нас на прицеле. Мы успели вывезти Кая из-под Ниссанга, в него даже ни разу не выстрелили, ни один хито не нажал на спусковой крючок. К вечеру мы окружили опасную зону, но схватили только троих, остальные ушли. Мы спросили Кая, что нам делать с этими тремя хито, ведь они хотели его убить. Кай попросил: не стреляйте в них. Желания Кая священны, мы не стреляли в хито. Позже, когда Кай ушел, мы убили хито ножами.

– Сколько вас было под Ниссангом? – спросил Тавель.

Хито равнодушно показал две руки с растопыренными пальцами. Один палец был отрублен, рану затянуло багровой нехорошо воспаленной кожицей.

– Почему вы уходите из спецпоселений?

– Мы хотим быть вместе, – равнодушно ответил хито.

– Разве в спецпоселениях вы не вместе?

– Неволя разъединяет.

– Почему тебя не схватили под Ниссангом?

– Я успел уйти. Меня не заметили.

– Почему ты не ушел в лес? Почему ты не затаился? Почему ты пришел сюда?

– Я хочу видеть Кая.

– Но ты его уже видел!

– Я хочу видеть Кая, – равнодушно ответил хито, но в глазах его снова блеснул огонь.

– Ты пришел убить его? Под Ниссангом тебе это не удалось, ты пришел сюда убить Кая?

– Мы могли убить его под Ниссангом, никто из нас ни разу не выстрелил.

– Почему?

– Мы видели глаза Кая. Он чувствовал наше присутствие и часто оборачивался. Мы видели его глаза. Кай, он не такой, как мы. Кай, он совсем не похож на нас. Он другой. Я знал женщину, которая понесла от Кая. Ее ребенок тоже другой. Его не трогали даже военные парули.

– Но ты вернулся, чтобы убить Кая!

– Кая нельзя убить! – равнодушно ответил хито. – Убить можно зверя, убить можно человека. Кая нельзя.

– Он что, бессмертен?.. – вкрадчиво спросил Тавель.

– Кай не бессмертен, – глаза хито вспыхнули. – Если мы попросим его, он умрет.

– Как? – удивился Тавель. И заподозрил: – Ты грамотен?

– Когда-то я читал курс современной философии. Там, – кивнул хито, – в университете Хиттона. Это было давно.

– А сейчас? – вкрадчиво спросил Тавель. Его раздражало непонятное равнодушие хито. – Сейчас ты читаешь лекции среди таких, как ты?

– Я хочу, чтобы люди коснулись истины.

– При чем же тут Кай?

– Кай и истина, это одно понятие.

– Но там, под Ниссангом, вы же хотели убить Кая, вы же хотели убить истину! Ты понятно, ты не мог выстрелить – знание делает человека слабым. Но те, остальные?

– Они видели: Кай – он как ребенок. Они видели: он совсем другой. Они поняли: его существование – залог нашего будущего.

– Можно, я ударю его? – негромко спросил полковник Тхат.

– Нельзя… – Тавель с болезненным любопытством рассматривал сидящего на корточках хито. – Ты пришел увидеть Кая, просто увидеть?

– Да.

– Ты знаешь, что мы убьем тебя?

– Любовь – это всегда самоуничтожение.

– Но если любовь это самоуничтожение, – медленно выговорил Тавель и утер мокрый лоб рукавом черного мундира, – если любовь всегда самоуничтожение, то зачем тебе такая любовь?

Хито равнодушно опустил набрякшие веки:

– Когда душа покидает тело, а это происходит только при физической смерти, она находит то, что мы так тщетно ищем при жизни – себя. Умирающий в Кае – вечен.

– Можно, я ударю его? – полковник Тхат ничего не мог понять в этом разговоре.

– Нельзя…

В хижине воцарилась тяжелое душное молчание. Потом Тавель негромко повторил:

– В Кае…

И спросил:

– Ты сказал: в Кае?.. Ты сказал: умирающий в Кае?.. Хито равнодушно кивнул. Он был полон великого очищающего ожидания.

– Если у тебя окажется пистолет, – медленно выговорил Тавель, стараясь, чтобы до хито дошло каждое слово. – Если у тебя окажется пистолет и ты будешь стоять рядом с Каем, так же близко от него, как ты сейчас сидишь, и если ты будешь знать, что один твой выстрел сразу освободит всех хито, вернет их к прежней такой бессмысленной жизни, где вы читали и слушали лекции, жили в городах, пользовались дьявольской машинной техникой, помирали от голода и болезней, обжирались чужой нечеловеческой едой… ты выстрелишь?

– Да, – равнодушно ответил хито. – В себя.

Тавель задумался. Потом сказал:

– Теперь ты можешь ударить его, Тхат.

Но полковник Тхат раздумал бить хито. Он крикнул черным солдатам:

– Уведите его!

Несколько минут они сидели в полной тишине. Потом издалека донеслась перекличка. Патронов было мало, патроны следовало беречь – выстрелов они не услышали. Но для уведенного хито это ничего не меняло.

– Зачем они ищут Кая? – удивленно спросил Тавель. – Ведь это их убивает.

– Они в отчаянии, – уверенно объяснил полковник Тхат. – И некуда идти, они не знают, как им жить. Они в полном отчаянии.

Тавель покачал головой:

– Это не похоже на сумасшествие. Мы встречали подобных хито в Олунго, в Сейхо, в Уеа. Мы встречали их в озерном краю и под горой Йочжу. Они складывают оружие и выходят нам навстречу. Стоит им увидеть Кая и они обрекают себя на уничтожение. Почему?

Тхат усмехнулся:

– Они в отчаянии.

– Что ж… Может быть и ты прав… Послушай, Тхат, я бы хотел видеть майора Сая. Вызови Сая прямо сюда.

Полковник замялся.

– Ну? – удивился Тавель.

– Майор Сай еще вчера вызван в Хиттон, в военную Ставку.

– Тогда доставь сюда Теу. Капитан Теу, кажется, с севера?

– Я не могу доставить капитана Теу. Капитан Теу с севера, но он еще вчера вызван в Хиттон, в военную Ставку.

– Пхэк! Что задумала снова эта старая лиса? – Старой лисой Тавель Улам называл генерала Тханга. – Зачем ему понадобились мои лучшие люди?

Полковник Тхат чуть помедлил с ответом:

– Приказ о вызове майора Сая и капитана Теу подписан не генералом Тхангом.

Тавель вопросительно поднял брови.

– Приказ о вызове майора Сая и капитана Теу подписан доктором Сайхом.

– Вот как? – оживился Тавель. – Новые политические задачи?

Он поманил полковника Тхата к себе и когда тот наклонился, сказал негромко:

– Мы разовьем наш успех. Я лично буду просить доктора Сайха о том, чтобы Кай проехал по всем провинциям. Мы усилим офицерский корпус и уничтожим всех хито.

– Ты собираешься в Ставку? В Хиттон?

– Да, Тхат.

3

Не нажал бы гашетку…

Он нажимал ее много раз. Не его вина, что пули не всегда достигали цели.

Он хорошо помнил поездку в Хиттон.

Площадь перед длинным зданием военной Ставки клубились от черных мундиров. Горели костры, солдаты обедали. Горсточка рису – это не мало. Тавель с презрением поглядывал на юркие фигурки солдат, так не похожих на офицеров его корпуса. Где, кстати, майор Сай, где капитан Теу? Почему они не встретили его в Хиттоне?

В кабинет доктора Сайха он вошел твердо, уверенно. Идея, созревшая в походе по провинциям, наполняла его спокойствием.

“Мотыльки… Летящие на огонь мотыльки… – думал он о хито. – Теперь я нашел огонь, в котором они сгорят полностью… Если любовь это самоуничтожение, тем лучше… Я сожгу хито в Кае!.. Философ из-под Ниссанга был не Так уж и глуп…”

Всю дальнюю стену огромного кабинета, доктора Сайха занимала стеклянная витрина, за пыльным стеклом которой угадывался темный костяк какой-то ископаемой давно окаменевшей твари. В темных нишах пряталась личная охрана доктора Сайха – низкорослые низколобые солдаты из провинции Ланг, родины доктора Сайха. Сам доктор Сайх полулежал на простой циновке. Он был худ, внимателен, недобро поблескивали стекла сильных очков. Под самой витриной стояли генерал Тханг и два неизвестных Тавелю человека – возможно, члены военной Ставки. Тавеля не пригласили сесть. Он выслушал приказ стоя.

– “Особый офицерский корпус, возглавляемый цаном Тавелем Уламом, – монотонно, без выражения, зачитал приказ Ставки подполковник Ухеу, секретарь доктора Сайха, – с честью выполнил все возложенные на него политические и военные задачи… Хито, угрожавшие порядку в стране, частично уничтожены, частично оттеснены вглубь провинций… Специальные поселения полны жаждущих перевоспитания… Задачу, поставленную перед особым офицерским корпусом цана Тавеля Улама, считать выполненной… Корпус расформировать…”

Похоже, Ухеу знал текст наизусть, он ни разу не заглянул в листок серой рисовой бумаги.

Ископаемая тварь, на фоне которой восседал доктор Сайх, не была похожа на живое существо, скорее какая-то нелепая инженерная конструкция.

Голос Ухеу.

Корпус расформировать…

“Разумная предосторожность, они осознали мою силу”, – оценил Тавель действия Ставки и желвак на левой щеке дрогнул. Он уже знал: ни капитана Теу, ни майора Сая, ни полковника Тхата он уже не увидит. Генерал Тханг, эта жирная старая лиса, снова его переиграл, он снова вырвал из рук Тавеля большую победу.

– А Кай? – спросил он. – Кай знает о судьбе моих офицеров?

Ответил генерал Тханг. Он вежливо улыбнулся:

– Знания Кая беспредельны.

“Но если ты знаешь все, если тебе ведомы самые тайные движения души, если для тебя нет секретов, зачем твои помыслы направлены против меня, брат?..”

Выйдя из длинного глухого здания военной Ставки Сауми Тавель Улам, не торопясь, осмотрелся. Его внимание привлек зеленый армейский броневик, стоявший в стороне с невыключенным мотором. Тавель, не торопясь, поднялся на башню, окликнул водителя и тяжелой рукоятью пистолета разбил ему голову. Несколько черных солдат испуганно отбежали в сторону, они знали Тавеля Улама, они не могли поднять оружие на Тавеля Улама. Дав газ, он бросил зарычавший броневик в один из множества выбегавших на площадь переулков.

Он гнал броневик по узким гнилым переулкам Хиттона, по обширным площадям, зарастающим травой и кустами, по улицам, загроможденным разбитой мебелью, забросанным слоями сырых бумаг, рваных магнитофонных лент, какой-то проволоки, веревок, тряпок. У руин взорванного отеля “Сайгон” он притормозил машину и высунул голову из люка.

– Садал!

Человек-дерево, разбуженный ревом мотора, вылез сквозь какую-то дыру. Он ничего не понимал. Он ничего не хотел понимать. Тавель рывком втащил его в броневик.

“Если ты выше всех, – не уставал заклинать он Кая, – если ты чище всех, если тебе дано видеть и чувствовать любого человека, если все они равны для тебя, зачем помыслы твои направлены против меня, брат?..”

Тавель гнал броневик по пустым улицам Хиттона. Он расстреливал на ходу башенки древних пагод, трассирующими пулями бил по разбегающимися фигуркам черных солдат. Каждую минуту он ждал выстрела из базуки. Он не сомневался, что, уничтожив особый офицерский корпус, доктор Сайх захочет уничтожить и его. Дело времени. Он знал, как это делается. Но выстрел так и не прозвучал.

Броневик с ревом вылетал прямо на костры военных патрулей, но черных солдат Тавель не видел. Они уже были предупреждены, им уже сообщили о взбесившемся броневике, до них уже довели категорический приказ генерала Тханга: не мешать, не встревать в перестрелки, оберегать жизнь цана Тавеля Улама. Они разбегались в стороны едва вдали начинал рычать мотор.

Только вечером, засадив броневик в глухой вонючий кювет, Тавель, как устрицу из раковины, выволок наружу Садала. В разбитой лавке он забаррикадировал изнутри дверь и насильно влил в рот Садала полбутылки какой-то дряни. Напротив лавки ярко пылал подожженный Тавелем храм, пламя пожара страшно отражалось в расширенных зрачках ничего не понимающего Садала.

Солдаты, затаившись за углами домов, не собирались гасить огонь. Их глаза были обращены не на горящий храм, они смотрели на багрово отсвечивающие битые стекла лавчонки, в которой укрылся цан Тавель Улам и его сумасшедший спутник. Солдаты боялись не рябого великого Арьябалло, которому был посвящен храм, они боялись не прогнувшихся от жара, оплавленных жаром небес. С пустым бездумным ужасом они вглядывались в багрово отсвечивающие куски стекол. Оттуда, из глубин лавки, доносился не то вой, не то рык.

4

Не нажал бы гашетку…

Пхэк!

Он нажимал ее много раз.

Разве не он, цан Тавель Улам, втайне доставлял оружие в уединенные селения юга? Разве не он, цан Тавель Улам, втайне снабжал патронами лидеров хито, засевших на перевале Ратонг? Доктор Сайх не бессмертен, ставка Сауми не вечна, генерал Тханг может ошибаться. А тогда…

“Если ты чист, если ты всесилен, если ты мудр, если ты способен на самые человечные решения, зачем твои помыслы направлены против меня, брат? Разве не я мог бы разделить с тобой стол, жизнь, беседу? Разве не со мной твое Солнце по-настоящему бы засияло над миром? Заметь меня, брат!”

Тавель оглянулся на журналистов.

В огромном зале Правого крыла Биологического Центра Сауми скапливалась духота, но нифанги с юга хорошо поработали над Тавелем – его щека перестала дергаться.

Пхэк!

Он умеет ждать.

Он небрежно приветствовал вытянутой рукой появившегося из ниши генерала Тханга. Проходи же скорей, жирная черная жаба! Я жду не тебя.

Он сдержанно улыбнулся Тё, ступившей на циновку своими крошечными ножками. Проходи же скорей, бездушная сандаловая кукла! Я жду не тебя!

Заметь меня, брат! Я очищал для тебя страну от хито, я очищу ее для тебя от черных мундиров. Заметь меня, улыбнись мне, дай незаметный знак, я соберу не один, я соберу три корпуса, я вымету из Сауми всех, кого следует будет вымести. Заметить меня, брат, ведь это я приближал твое будущее!

Пхэк!

Он скрипнул зубами.

Заметь меня, брат! Я очищу для тебя землю. Зачем тебе доктор Сайх, зачем тебе генерал Тханг? В сущности, они тоже хито.

Он скрипнул зубами.

– Хито – враги. Хито – извечные враги. Хито – враги другого. Хито предали революцию. Хито следует обуздать. Хито не понимают другого. Хито следует уничтожить.

Заметь меня!

С испепеляющей сердце ревностью он следил за каждым движением Кая. Он знал, что сейчас может случиться, он не раз, он много раз думал об этом. Щека его снова дернулась, он слегка отвернулся, чтобы свет не падал на его лицо. Он смотрел только на Кая, ему не надо было оборачиваться, чтобы видеть, чем заняты солдаты за ширмами, или журналисты под аркой, или Садал, медленно двинувшийся навстречу генералу Тхангу, навстречу Тё и доктору Уламу – навстречу другому.

Хито враги. Хито извечные враги. Хито предают другого.

Не слыша себя, не понимая себя, весь во власти этого великого сжигающего непонимания, он сделал шаг вперед, ведь он видел, он чувствовал, он ощущал – Кай заметит его, он заметит его прямо сейчас, он даст ему знак!

И услышал выстрел.

Задыхаясь, крича, он бросился к падающему Каю. Он отталкивал черных солдат, как грибы вырастающих над ширмами, он кричал: “Не я, брат! Не я!..”


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю