Текст книги "Королевство теней (сборник)"
Автор книги: Александр Бушков
Соавторы: Евгений Лукин,Роберт Ирвин Говард,Любовь Лукина,Виталий Забирко,Аскольд Якубовский,Елена Грушко,Борис Зеленский,Геннадий Прашкевич,Евгений Филенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)
В сумрачный зал Правого крыла генерал Тханг вошел впереди Кая.
Мальчик вырос.
Доктор Сайх прав: побеждает не меч. Доктор Сайх прав: побеждает не бомба, не космическое оружие. Став страной другого, Сауми мгновенно превратился в страну будущего.
Вот Кай. Он шествует в будущее!
Он кроток, он чист, он неуничтожим. Его не пугают энергетические или сырьевые кризисы, ему не страшны демографические или ядерные взрывы. Ему не надо ломать голову над проблемами глобальных кругооборотов воды или тепла, он не боится ни ядерных зим, ни тепличных эффектов.
Другой.
Он совсем другой.
Сгорбленная фигурка Садала на мгновение привлекла к себе внимание генерала.
“Садал… Человек-дерево… Не просто было вывести его на Тавеля Улама… Но я преуспел и в этом. Садал стал вещью Тавеля, как я и хотел того…”
Он усмехнулся.
“Я во многом преуспел…”
Он даже повернул голову, чтобы кивнуть Садалу и Тавелю, он чувствовал, что они этого ждут, но Тё, шедшая чуть в стороне, вдруг споткнулась. Циновка под ее ногами сбилась, Тё невольно оперлась о руку генерала. Он удивился: почему у Тё испуганный вид?
Он похолодел. На одно мгновение, на какое-то одно ничтожное мгновение он утерял контроль над окружающим и окружающее уже не подчинялось ему.
Он успел прыгнуть вперед, прямо на Садала, но ему помешали солдаты, выскочившие из-за ширм. Падая, он уже ничего не видел, но слова Кая дошли до него.
“Дай его мне!”
И почти сразу ударил выстрел.
Стенограмма пресс-конференции.
Сауми. Биологический Центр.
Н.ХЛЫНОВ:Цан Улам, известно, что годы эмиграции доктор Сайх провел в странах Европы. Он знаком со всеми высшими достижениями ее культуры, истории, философии. В то же время реформы, проводимые в Сауми военной Ставкой, нельзя назвать иначе как покушением на национальную и общечеловеческую культуру. Связана ли программа так называемого Нового пути, разработанная доктором Сайхом, с появлением в Сауми другого человека?
ДОКТОР УЛАМ:Не имеет значения.
Д.КОЛОН:Цан У лам, повлияли ли на вашу работу чьи-либо труды, идеи, высказывания?
ДОКТОР УЛАМ:Доктор Сайх учит: полагаться следует только на свои силы. Доктор Сайх учит: побеждает лишь тот, кто выбирает правильный путь к победе. Я, конечно, следил за работами Мёллера, Мьёенна, Дельгадо, Синшеймера, даже Гейтса и Энгуса, но ни один из них не пошел дальше частностей. Как всем остальным им просто не хватило смелости. Доктор Сайх учит: перестраивая мир, мы вовсе не перестраиваем человека. Доктор Сайх учит: перестраивать следует не мир. Доктор Сайх учит: перестраивать следует человека. В этом отношении я не знал никаких учителей и не опирался ни на чьи работы.
Д.КОЛОН:Цан Улам, как ведутся операции на генном уровне?
ДОКТОР УЛАМ:Подобные операции ведутся при помощи ряда специфически действующих ферментов. Это, собственно, главный инструмент молекулярной химии, хотя и не единственный. Одни ферменты, подобно скальпелю, рассекают молекулу ДНК на части, другие, как ножницы, удаляют ненужное, третьи, подобно игле, сшивают фрагменты в новую более сложную структуру. Входя в состав хромосом нового хозяина, молекула ДНК, носительница чужеродного гена, становится неотъемлемой частью наследственного аппарата воспринявшей ее клетки и сообщает ей такие наследуемые свойства, какими прежде она не обладала. Грубо говоря, это дает нам возможность искусственно создавать абсолютно новые, никогда прежде не существовавшие в природе живые объекты, скажем, банан, мякоть которого имеет вкус мяса…
Д.КОЛОН(с вызовом): …или политика с чистыми руками!
ДОКТОР УЛАМ(сухо): …или другого человека.
Д.КОЛОН:Вы действительно считаете, что появление другого человека означает наш конец, конец остальных?
ДОКТОР УЛАМ:Доктор Сайх учит: толпа не знает, в какую сторону ей полезно двигаться. Доктор Сайх учит: человечество нуждается в поводыре. Доктор Сайх учит: поводырь необходим только в дороге. Какое-то время, может быть даже длительное, путь Кая и путь остальных, путь другого и путь хито будет как бы одним общим путем. Какое-то время, может быть даже длительное, эта смешанная толпа будет двигаться рядом с Каем, рядом с другим. Потом хито отстанут, они не могут не отстать. Доктор Сайх учит: хито – это враги. Доктор Сайх учит: хито – это извечные враги. Доктор Сайх учит: хито предали революцию. Доктор Сайх учит: хито следует уничтожить. Но они отстанут сами, они не могут не отстать. А оставив в минувшем хито, другой оставит – и остальных. Придет тот желанный час, когда рядом с Каем не будет возбужденных нечистоплотных толп. Тогда, обретя покой, Кай, другой человек, сможет присесть на отмели Большой реки в тени пышного дерева и спокойно, ни на что не отвлекаясь, обдумать судьбу своей свободной планеты.
Д.КОЛОН:Цан Улам, не проще ли было бы оставить явление другого в тайне? Зачем вы открылись нам?
ДОКТОР УЛАМ:Чтобы чуду поверили, чудо должно быть массовым.
– Я всегда попадаю туда, где господь бог нуждается в истинном профессионале, – Колон сказал это без иронии.
Хлынов усмехнулся:
– Вы уверены, что вели себя правильно? Я имею в виду Тавеля Улама.
– “Побеждает лишь победитель!” – Колон презрительно хмыкнул. – Не надо быть провидцем, этот парень окончательно проиграл. Если откровенно, я рад этому. Не так уж приятно сознавать, что чья-то жизнь, пусть даже не твоя, впрямую зависит от этой стареющей, но все еще злобной обезьяны.
– Он не вечен.
– Как? Как вы сказали? Что значит это ваше – не вечен?
– Ну, Джейк, не придирайтесь к словам. Считайте, что это всего лишь антитеза.
– Другому?
– Наверное, – пожал плечами Хлынов. – О ком нам еще говорить?
– Вечен, не вечен… Оставьте эту терминологию… Что-то я никогда не слыхал, чтобы человек, объявленный вечным, жил дольше того краткого срока, что отпущен ему современниками. Вы что, не знаете, как просто уничтожается органика? Достаточно дослать в ствол патрон… Любители таких дел сыщутся где угодйо.
– Даже здесь, в Хиттоне? Даже здесь, в Биологическом Центре?
– Почему нет? – искренне удивился Колон. – Что вы знаете о солдатах, спрятанных за ширмами? Может, именно сегодня до кого-то из них дойдет, что это он, именно он убил своего отца, отправил в спецпоселение свою мать, надругался над сестрой. А что вы знаете о том же Тавеле? Может быть именно сегодня до него дойдет, что всю жизнь ему мешал именно другой. А что вы знаете о том же Садале? Человек-дерево! Может все же он больше человек, чем дерево? А?.. Да любой из присутствующих здесь без всяких раздумий вздернет на суку хоть самого доктора Сайха!
– Доктора Сайха. Но не Кая, Джейк!
– Не вижу разницы, – сухо заметил Колон. – Мне приходилось брать интервью у бывшего императора Бокассу. Уверяю вас, разница между ним и любым членом его клана была не столь уж велика, а ведь там речь шла о каннибализме… Вечность другого! – он презрительно хмыкнул. – Я не дам за нее и цента, пока рядом с другим ходит Тавель, пока его окружают солдаты Сайха, пока рядом с ним растет этот человек-дерево.
– Вы, правда, верите, что другому грозит опасность?
– Я верю в объективную ситуацию, – Колон нехорошо усмехнулся. – Когда появляется такая притягательная цель, как этот другой, пистолет непременно выстрелит.
Хлынов рассеянно кивнул. Он следил за Садалом.
Над ширмами, в полумгле, под балками перекрытий, кое-где обвитых лианами, сумрачно колыхаясь, клубилась тьма, неосязаемая, но плотная.
“Он тоже неосязаем…” – подумал Колон. Он, как и Хлынов, следил за Садалом. Но Садал его не интересовал. “Кай, другой – кто он? Он, правда, добр? Он, правда, честен?..”
Он усмехнулся.
Надоели лжецы. В конце концов, с честным человеком, другой он или нет, разговаривать проще. В разговоре с честным человеком не обязательно задаваться мыслью, лжешь ли ты сам. В разговоре с честным человеком это не имеет значения.
Другой…
Колон потер пальцами шрам. Он так и не решился на пластическую операцию. Иногда, впрочем, шрам помогал ему – отталкивал или наоборот привлекал людей.
Другой…
Плевать на доктора Сайха, плевать на доктора Улама, плевать на Новый путь – это все известно. Нищее детство, послушничество в монастыре, левые убеждения, какой-нибудь бамбуковый заговор, унизительная высылка из страны… Доктор Сайх взял свое за годы унижений и нищеты. Доктор Сайх определил направление удара. Хито – это враги. Хито – это извечные враги. Хито предали революцию. Хито следует уничтожить.
Все сходится, хмыкнул Колон.
И все повторятся, хмыкнул он.
Пружину нельзя сжимать беспредельно, рано или поздно она сорвется, рано или поздно бесчисленные хито, гниющие в южных болотах, прозреют и ударят по Хиттону. История убедительно доказывает, что остановить подобную лавину нельзя. Доктор Сайх, генерал Тханг, изворотливый карлик Су Вин, черные солдаты – все они будут сметены. Кай, другой человек, тоже будет сметен. Доктор Улам утверждает, что у Кая останутся дети, что они тоже другие. Но ведь им, детям Кая, жить с толпой и в толпе, они растворятся в толпе тощих, хитрых, анемичных, болтливых, жадных современников, они будут болеть их болезнями, страдать их пороками, бороться за их, низкую, жажду жизни.
Колон рассеянно тер щеку. Перед ним что-то брезжило. Кажется, он что-то нащупал, он что-то понял.
Он оглянулся на Хлынова. Другой, – он любит каждого или всех? Я непременно задам этот вопрос другому. А если он ответит: каждого, я непременно спрошу: и тех, кого забили мотыгами у Южных ворот, и тех, кого заживо сгноили в спецпоселениях, и тех, чьи черепа украшают улицы брошенных и пустых поселков?
Забавно, если другой ответит: да.
Вряд ли…
Человек, в сущности, всегда оставался своею собственною мечтой. Мы еще далеки от ее осуществления. В бездне времен, в царстве самых тупых и примитивных пресмыкающихся, среди ракоскорпионов и панцирных рыб, самой природой нам было определено некое устойчивое количество рук, ног, пальцев. Мы плоть от плоти немыслимо бесконечного зверья. В нас ревет слепая ярость амфибий, ихтиозавров, ископаемых гигантских акул. Этим мы и обходимся. Разве доктору Уламу вытравить такое из человека?
Это тоже вопрос, сказал он себе.
Он видел: Садал, вдруг пошатнувшись, оперся на одну из ширм. Не поднимаясь, черный солдат оттолкнул Садала стволом автомата.
Только в компании с Садалом и ловить сирен, усмехнулся Колон. Тавель, несомненно, таскает человека-дерево на охоту.
Он остро пожалел: отправиться на охоту, значит, увидеть страну, увидеть саумский рай изнутри, увидеть Новый путь в действии…
Он сумел бы написать о саумском рае. Он умел об этом писать. Он даже о скучнейших, бесконечно однообразных опытах генетиков умел писать так, что читатели не отрывались от журнала. Отношения безобиднейших мушек-дрозофил выглядели в его репортажах захватывающей чередой бесконечных жестоких войн, в которых одни, нападающие, упорно вводили в дело все новые и новые виды оружия, а другие, защищающиеся, столь же упорно отыскивали средства защиты.
Другой…
Он нападает? Он, правда, совсем другой? У него, правда, нет с нами ничего общего?..
Колон знал: удивительные открытия вовсе не обязаны рождаться в лабораториях, известных всему миру. Но есть лаборатории, открытия в которых как бы подразумеваются сами собой. К таким всегда относили лабораторию молекулярного химика Джеймса Энгуса, старины, как прозвали его журналисты, Джи Энгуса.
Пекло творения, – так озаглавил свой двухлетней давности репортаж он, Колон, не раз бывавший у Энгуса.
Пекло творения…
Лаборатория Энгуса ничуть не напоминала указанное место. Высокие потолки, стерильная чистота, пузатые колбы на стеллажах, поблескивающих никелем. На стене огромная фотография, нечто вроде модуля, доставившего космонавтов на Луну. В дальнем углу стеклянный аквариум с пурпурными морскими ежами – биологический объект не менее болтливый, чем мушки-дрозофилы. И легчайший, едва уловимый запах серы, единственное, что можно было тут отнести к непременным атрибутам пресловутого пекла.
Напоминало ли все это лабораторию доктора Улама?
Почему нет?
Во внешнем мире, за стенами, могут идти перестрелки, там могут гореть храмы, реветь подорванные броневики. Какое дело до этого химикам? Разве что ассистенты доктора Улама повязывают головы белыми национальными косынками, мелко вручную подрубленными по краям… Джи Энгусу помогал юный, тощий и, конечно, рыжий ирландец. Он уверенным, но очень мягким движением выставил на физический стол стеклянную колбу, до половины залитую какой-то полупрозрачной, студенистой массой. Рыжий тощий ассистент заранее знал, что именно понадобится старине Джи Энгусу.
– Ну, смелее! – Джи Энгус сильно косил. Казалось, он смотрит сразу и на ассистента и на Колона. – Не бойтесь, Колон, я не люблю иметь дело с ядами.
Колон нерешительно прикоснулся к торчавшей из колбы стеклянной палочке. На палочку накручивалась, тянулась за ней все та же полупрозрачная студенистая масса.
– Подумать только! – хихикнул старина Энгус (ко всему прочему он был еще и несколько суетлив) – Вы запутываете сейчас нить жизни! Думаете, это яичный белок? Ошибаетесь. Это ДНК, самое знаменитое химическое соединение нашего века, носитель наших наследственных свойств, главный дирижер внутриклеточного оркестра. Человек и пчела, рыба и птица, цветок и вирус – все мы родственники по ДНК, так что относитесь к живому с уважением, Джейк. Всегда с уважением.
– Если даже это живое – тигр, а у меня нет никакого оружия?
– В этом случае особенно! – суетливо хихикнул Энгус. Он сильно косил. – И оставьте свою брезгливость, она вам не к лицу. Вдумайтесь! Ведь именно в этой элегантной структуре, – он поднял колбу и полюбовался ее содержимым на свет, – ведь именно в этой элегантной структуре, которую мы называем ДНК, записано все обо всем. Именно благодаря ее свойствам, сирень, выращенная вами в саду, даст цветы именно сирени, а не мака и не мимозы, а ребенок, зачатый вами, унаследует цвет именно ваших глаз, а не президента страны или любимого вами актера.
– Но выглядит это так инертно… – не скрыл разочарования Колон.
Коротко хихикнув, старина Джи Энгус выловил из аквариума крупного морского ежа. Он обращался с ежом бесцеремонно, но не без некоторой почтительности. Точным, почти неуловимым движением он ввел в кожу ежа, щетинящегося частыми зелеными иглами, небольшую дозу солевого раствора.
– Взгляните.
Из многочисленных пор ежа медленно выступала белег соватая жидкость.
Таким же точным движением старина Джи Энгус перенес каплю жидкости на предметное стекло.
– Ну?
Колон прильнул к окуляру микроскопа.
Он увидел множество сперматозоидов, беспорядочно мечущихся внутри капли. Хвостовые жгутики сперматозоидов извивались с поразительной быстротой – каждый спешил, каждый искал, каждый жаждал соединения.
– Вот вам и инертная масса! – старина Джи Энгус не скрывал торжества. – Благодаря такой вот “инертной массе” явились в наш мир Сократ и Атилла, Аристотель и Герострат, Наполеон и Джордано Бруно. Вы тоже, Колон! Вы тоже!
– И Джина Лолобриджида? – ухмыльнулся американец.
– И она, и она! – шумно радовался Джи Энгус и глаза его разбегались по сторонам. – А если уж быть совсем точным, появление Джины на свет, – старина Джи Энгус умел бывать и несколько фамильярным, – появление Джины на свет еще более закономерно, чем ваше. Ведь она женщина, мой друг! А наш мужской Y-ген это всего лишь недоразвитый Х-ген женский. Мы, мужчины, – хихикнул он, – всего лишь недоноски на генном уровне.
Колон кивнул. Он не собирался ограничивать беседу интересом к Джине Лолобриджиде. Его интересовала другая судьба. Скажем, Улам. Некто доктор Улам. Вы ведь помните такого?
– Улам? – несколько смешался Джи Энгус. – Встречался ли я с ним? Несомненно.
Он вдруг опечалился:
– Какая странная судьба, какие странные повороты…
– Странная? Почему?
– Мы все многого ждали от этого саумца. Он подавал невероятные надежды. Конечно, он был в высшей степени нескромен по отношению к сокровенным тайнам природы, но именно это и позволяло видеть ему многие вещи совсем не так, как видим их мы. Улама постоянно тянуло к рискованным опытам. После скандала в лаборатории Стоккарда он был вынужден покинуть нашу страну. Говорят, ему грозило уголовное преследование.
– Что это за скандал?
– Смерть двух добровольцев… Кажется, безработные… За определенную мзду они доверили себя Уламу, он всегда ухитрялся проверять свои безумные идеи на человеке.
– Что случилось с добровольцами?
– А что случилось с самим Уламом? – быстро спросил Энгус.
– Насколько я знаю, Улам вернулся в Сауми.
– Вот как? – косые глазки старины Джи Энгуса удовлетворенно блеснули. – Будем считать, ему повезло. У нас рано или поздно он угодил бы в тюрьму.
– Разве в Сауми нельзя найти добровольцев?
– Ну, с этим у него не будет проблем. У него будут проблемы с инструментами, с препаратами, с дельными помощниками, наконец. Кто в Азии всерьез интересуется генетикой или молекулярной химией? Они, азиаты, заняты одним, – Джи Энгус хитро хихикнул, – срочно добыть пищу и так же срочно воспроизвести себя.
– Не слишком ли упрощенный подход к проблемам Азии?
– Не упрощенный, – сверкнул глазками Энгус. – Достаточный.
– Разве в Сауми невозможно вести исследования, подобные вашим? – Колон обвел взглядом лабораторию.
– Почему невозможно? – Энгус глядел на Колона с любопытством. – Подобные исследования можно вести везде, где есть человек. Но, повторяю, чтобы всерьез заниматься человеком, необходимо иметь соответствующий инструмент, соответствующую базу, наконец, соответствующих помощников.
– Доктор Сайх учит: побеждает лишь победитель.
– Сильно сказано. Кто этот доктор Сайх?
– В прошлом палеонтолог, спец по ископаемым позвоночным. Ныне глава военной Ставки Сауми.
– Бог мой! – глазки Джи Энгуса обеспокоенно забегали. – Вы полагаете… Вы думаете, Улам может наладить отношения с этим… палеонтологом?
– Почему нет? Мы подумали об одном и том же. Старина Джи Энгус суетливо хихикнул. Старина Джи Энгус суетливо погрозил пальцем:
– Идеи Улама вряд ли заинтересуют военную Ставку. Идеи Улама, какими бы они ни были по сути, всегда все-таки касались будущего. Отдаленного или не очень, но будущего. А где вы видели диктатора или хунту, интересы которых простирались бы дальше завтрашнего дня?
– В чем они заключались, эти идеи Улама?
Джи Энгус задумался.
– Прежде всего, Улам считал и, боюсь, не без основания, что современный человек является весьма жалким существом. Жалким, конечно, по сравнению с тем, каким он мог бы быть в идеале. Во-вторых, он считал, что современный человек наделен слишком дурной наследственностью. В некотором смысле, мы с вами все еще динозавры, Колон. Наконец, человек, по мнению Улама, является жертвой некоего эмоционального анахронизма. Чем хуже мы живем, тем мы добрей друг к другу, чем лучше мы живем, тем больше порочных черт обнаруживаем.
– Он видел какой-то выход из этого тупика?
– А кто вам сказал, что это тупик? – по-детски удивился Джи Энгус. – Следует создавать некие оптимальные условия… А сломать человека легко. Гораздо сложней его пересоздать заново. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду вовсе не пресловутое самовоспроизводство.
– Но Улам…
– Что Улам? – неожиданно резко оборвал журналиста Энгус. – Улам исчез. Если честно, я приветствую его исчезновение. Он был слишком бесцеремонен в выборе объектов для опытов, он сознательно закрывал глаза на божественное в человеке, он смотрел на человека лишь как на глину для своих вовсе не безупречных опытов. Я рад, что след Улама затерялся где-то в Сауми. Уверен, что это совсем не та страна, в которой куется человеческая история. Сауми – это, скорее, что-то из прошлого. Это нечто вроде Урарту или Шумера, жители которых еще не вымерли.
– Вы позволите, я запишу ваше сравнение?
– Пожалуйста.
Другой…
Почему нет?
Подобные темы трогают самых равнодушных. А уж он, Колон, подольет масла в огонь. История упряма. История быстро забывается. Никогда не лишне напомнить об ордах Атиллы, о деяниях Македонского, вообще о войнах, как бы они ни звались, Пуническими или Столетними…
Кай добр? Кай чист? Кай человечен?
Не все ли равно, если для остальных все это грозит прямым и полным исчезновением?
Ему, Колону, конечно, нечего беспокоиться. Если Кай – проблема, то он, скорее всего, проблема для наших потомков. Через сто или через тысячу лет… Он, Колон, столько не протянет. А внуки и дети… Что ж, они найдут панацею и от этого…
Он был странно напряжен.
Он хотел видеть Кая.
Он хотел знать, какого он роста, этот Кай, какой у него нос, как его уши прижаты к голове? Совсем немаловажно, подумал он, как ходит Кай, какими глазами смотрит на окружающих?
Колон чувствовал непонятное смятение. Может, это масляные светильники?..
Он оглянулся.
Садал… Человек-дерево… Что ж, на свете, значит, есть и такие… Как затаскана его курточка, как пепелен его вид, как он сгорблен, как он искривлен… На фоне такой развалины, подумал он, даже я могу выглядеть суперменом…
Напряжение не отпускало Колона.
Он жадно всматриваля в сумрак зала, он непремецьо хотел первым увидеть Кая.
Генерал Тханг… Доктор Улам… Прозрачная, как привидение, Тё…
Он увидел Кая.
Он увидел Кая и ужаснулся: о чем он, Колон, думал минуту назад, какое значение могли иметь его мысли?
Он увидел Кая и ужаснулся: он, Колон, прожил жизнь пусто и грязно. Он не любил. Он не чувствовал. Он ничего не понимал. Если ему вдруг и повезло, то только сейчас: он видел Кая!
Отстраняя Садала, он сделал шаг вперед – туда, ближе к Каю. Он хотел видеть его, он хотел слышать его. Садал отшатнулся, кажется, что-то шепнул, но о чем может шептать дерево?
Теперь Колон знал: он всю жизнь стремился увидеть Кая, он искал только его. Он не понимал, что с ним происходит, да и не хотел этого понимать. И когда впереди, в полумраке, ударил выстрел, он застыл только на мгновение, и сразу прыгнул вперед. Черные солдаты висли на Колоне как муравьи, он отбрасывал их, он что-то кричал, пока кто-то из солдат расчетливо, как на тренировке, не ударил его прикладом автомата прямо в лицо.
