Текст книги "Королевство теней (сборник)"
Автор книги: Александр Бушков
Соавторы: Евгений Лукин,Роберт Ирвин Говард,Любовь Лукина,Виталий Забирко,Аскольд Якубовский,Елена Грушко,Борис Зеленский,Геннадий Прашкевич,Евгений Филенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)
СИЛА ДЕЙСТВИЯ РАВНА…
– А ну попробуй обзови меня еще раз козой! – потребовала с порога Ираида. – Обзови, ну!
Степан внимательно посмотрел на нее и отложил газету.
Встал. Обогнув жену, вышел в коридор – проверить, не привела ли свидетелей. В коридоре было пусто, и Степан тем же маршрутом вернулся к дивану. Лег. Отгородился газетой.
– Коза и есть!..
Газета разорвалась сверху вниз на две половинки. Степан отложил обрывки и снова встал. Ираида не попятилась.
– Выбрали, что ль, куда? – хмуро спросил Степан.
– А-а! – торжествующе сказала Ираида. – Испугался? Вот запульну в Каракумы – узнаешь тогда козу!
– Куда хоть выбрали-то? – еще мрачнее спросил он.
– А никуда! – с вызовом бросила Ираида и села, держа позвоночник параллельно спинке стула. Глаза – надменные. – Телекинетик я!
– Килети… – попытался повторить за ней Степан и не смог.
– На весь город – четыре телекинетика! – в упоении объявила Ираида. – А я из них – самая способная! К нам сегодня на работу ученые приходили: всех проверяли, даже уборщицу! Ни у кого больше не получается – только у меня! С обеда в лабораторию забрали, упражнения показали… развивающие… Вы, говорят, можете оперировать десятками килограммов… Как раз хватит, чтоб тебя приподнять да опустить!
– Это как? – начиная тревожиться, спросил Степан.
– А так! – И Ираида, раздув ноздри, страстно уставилась на лежащую посреди стола вскрытую пачку “Родопи”. Пачка шевельнулась. Из нее сама собой выползла сигарета, вспорхнула и направилась по воздуху к остолбеневшему Степану. Он машинально открыл рот, но сигарета ловко сманеврировала и вставилась ему фильтром в ноздрю.
– Вот так! – ликующе повторила Ираида.
Степан закрыл рот, вынул из носа сигарету и швырнул об пол. Двинулся, набычась, к жене, но был остановлен мыслью о десятках килограммов, которыми она теперь может оперировать…
В лаборатории Степану не понравилось – там, например, стоял бильярдный стол, на котором тускло блестел один-единственный шар. Еще на столе лежала стопка машинописных листов, а над ними склонялась чья-то лысина – вся в синяках, как от медицинских банок.
– Так это вы тут людей фокусам учите? – спросил Степан.
– Минутку… – отозвался лысый и, отчеркнув ногтем строчку, вскинул голову.
– Вы глубоко ошибаетесь, – важно проговорил он, выходя из-за бильярда. – Телекинез – это отнюдь не фокусы. Это, выражаясь популярно, способность перемещать предметы, не прикасаясь к ним.
– Знаю, – сказал Степан. – Видел. Тут у вас сегодня жена моя была, Ираида…
Лысый так и подскочил.
– Вы – Щекатуров? Степан… э-э-э…
– Тимофеевич, – сказал Степан. – Я насчет Ираиды…
– Вы теперь, Степан Тимофеевич, берегите свою жену! – с чувством перебил его лысый и схватил за руки. – Феномен она у вас! Вы не поверите: вот этот самый бильярдный шар – покатила с первой попытки! И это что! Она его еще потом приподняла!..
– И опустила? – мрачно осведомился Степан, косясь на испятнанную синяками лысину.
– Что? Ну разумеется!.. А вы, простите, где работаете?
Степан сказал.
– А-а… – понимающе покивал лысый. – До вашего предприятия мы еще не добрались. Но раз уж вы сами пришли, давайте я вас проверю. Чем черт не шутит – вдруг и у вас тоже способности к телекинезу!
– А что же! – оживился Степан. – Можно.
Проверка заняла минут десять. Никаких способностей к телекинезу у Степана не обнаружилось.
– Как и следовало ожидать, – ничуть не расстроившись, объявил лысый. – Телекинез, Степан Тимофеевич, величайшая редкость!
– Слушай, доктор, – озабоченно сказал Степан, – а выключить ее теперь никак нельзя?
– Кого?
– Ираиду. Лысый опешил.
– Что вы имеете в виду?
– Ну, я не знаю, по голове ее, что ли, стукнуть… Несильно, конечно… Может, пройдет, а?
– Вы с ума сошли! – отступая, пролепетал лысый. И так, бедняга, побледнел, что синяки на темени черными стали.
– Сходи за картошкой, – сказала Ираида. Степан поднял на нее отяжелевший взгляд.
– Сдурела? – с угрозой осведомился он.
– Я тебе сейчас покажу “сдурела”! – закричала она. – Ты у меня поговоришь! А ну вставай! Разлегся! Тюлень!
– А ты… – начал было он по привычке.
– Кто? – немедленно ухватилась Ираида. – Кто я? Говори, раз начал! Кто?
В гневе она скосила глаза в сторону серванта. Сервант накренился и, истерически задребезжав посудой, тяжело оторвался от пола. Степан, бледнея, смотрел. Потом – по стеночке, по стеночке – выбрался из-под нависшего над ним деревянно-оловянно-стеклянного чудовища и, выскочив в кухню, сорвал с гвоздя авоську…
– …у-у, к-коза! – затравленно проклокотал он, стремительно шагая в сторону овощного магазина.
– Знаешь, ты, доктор, кто? – уперев тяжкие кулаки в бильярдный стол, сказал Степан. – Ты преступник! Ты семьи рушишь.
Лысый всполошился.
– Что случилось, Степан Тимофеевич?
На голове его среди изрядно пожелтевших синяков красовались несколько свежих – видимо, сегодняшние.
– Вот ты по городу ходишь! – возвысил голос Степан. – Людей проверяешь!.. Не так ты их проверяешь. Ты их, прежде чем телетехнезу своему учить, – узнай! Мало ли кто к чему способный!.. Ты вон Ираиду научил, а она теперь чуть что – мебель в воздух подымает! В Каракумы запульнуть грозится – это как?
– В Каракумы? – ужаснулся лысый.
Сердце у Степана екнуло.
– А что… может?
Приоткрыв рот, лысый смотрел на него круглыми испуганными глазами.
– Да почему же именно в Каракумы, Степан Тимофеевич? – потрясенно выдохнул он.
– Не знаю, – глухо сказал Степан. – Ее спроси. Лысый тихонько застонал.
– Да что же вы делаете! – чуть не плача, проговорил он. – Степан Тимофеевич, милый! Да купите вы Ираиде Петровне цветы, в кино сводите – и не будет она больше… про Каракумы!.. Учили же в школе, должны помнить: сила действия всегда равна силе противодействия. Вы к ней по-хорошему – она к вам по-хорошему. Это же универсальный закон! Даже в телекинезе… Вот видите эти два кресла на колесиках? Вчера мы посадили в одно из них Ираиду Петровну, а другое загрузили балластом. И представьте, когда Ираида Петровна начала мысленно отталкивать балласт, оба кресла покатились в разные стороны! Вы понимаете? Даже здесь!..
– И тяжелый балласт? – тревожно спросил Степан.
– Что? Ах, балласт… Да нет, на этот раз – пустяки, не больше центнера.
– Так… – Степан помолчал, вздохнул и направился к двери. С порога обернулся.
– Слушай, доктор, – прямо спросил он. – Почему у тебя синяки на тыковке? Жена бьет?
– Что вы! – смутился лысый. – Это от присосок. Понимаете, датчики прикрепляются присосками, ну и…
– А-а… – Степан покивал. – Я думал – жена…
Купить букет – полдела, с ним еще надо уметь обращаться. Степан не умел. То есть умел когда-то, но разучился. Так и не вспомнив, как положено нести эту штуку – цветами вверх или цветами вниз, он воровато сунул ее под мышку и – дворами, дворами – заторопился к дому.
Ираида сидела перед зеркалом и наводила зеленую тень на левое веко. Правое уже зеленело вовсю. Давненько не заставал Степан жену за таким занятием.
– Ирочка…
Она изумленно оглянулась на голос и вдруг вскочила. Муж подбирался к ней с кривой неискренней улыбкой, держа за спиной какой-то предмет.
– Не подходи! – взвизгнула она, и Степан остановился, недоумевая.
Но тут, к несчастью, Ираида Петровна вспомнила, что она как-никак первый телекинетик города. Степана резко приподняло и весьма чувствительно опустило. Сознания он не терял, но опрокинувшаяся комната еще несколько секунд стремительно убегала куда-то вправо.
Он лежал на полу, а над ним стояла на коленях Ираида, струящая горючие слезы из-под разнозеленых век.
– Мне?.. – всхлипывала она, прижимая к груди растрепанный букет. – Это ты – мне?.. Степушка!..
Степушка тяжело поднялся с пола и, подойдя к дивану, сел. Взгляд его, устремленный в противоположную стену, был неподвижен и нехорош.
– Степушка! – Голос Ираиды прервался.
– Букет нес… – глухо, с паузами заговорил Степан. – А ты меня – об пол?..
Ираида заломила руки.
– Степушка!
Вскочив, она подбежала к нему и робко погладила по голове. Словно гранитный валун погладила. Степан, затвердев от обиды, смотрел в стену.
– Ой, дура я, дура! – заголосила тогда Ираида. – Да что ж я, дура, наделала!
“Не прощу! – исполненный мужской гордости, мрачно подумал Степан. – А если и прощу, то не сразу…”
Через каких-нибудь полчаса супруги сидели рядышком на диване и Степан – вполне уже ручной – позволял и гладить себя, и обнимать. Приведенный в порядок букет стоял посреди стола в хрустальном кувшинчике.
– Ты не думай, – проникновенно говорил Степан. – Я не потому цветы купил, что телетехнеза твоего испугался. Просто, дай, думаю, куплю… Давно ведь не покупал…
– Правда? – счастливо переспрашивала Ираида, заглядывая ему в глаза. – Золотце ты мое…
– Я, если хочешь знать, плевать хотел на твой телетехнез, – развивал свою мысль Степан. – Подумаешь, страсть!..
– Да-а? – лукаво мурлыкала Ираида, ласкаясь к мужу. – А кто это у нас недавно на коврике растянулся, а?
– Ну, это я от неожиданности, – незлобиво возразил Степан. – Не ожидал просто… А так меня никаким телетехнезом не сшибешь. Подошел бы, дал бы в ухо – и весь телетехнез!
Ираида вдруг отстранилась и встала.
“Ой! – спохватился Степан. – А что это я такое говорю?” Поздно он спохватился.
Ираида сидела перед зеркалом и, раздувая ноздри, яростно докрашивала левое веко. За спиной ее, прижав ладони к груди, стоял Степан.
– Ирочка… – говорил он. – Я ж для примера… К слову пришлось… А хочешь – в кино сегодня пойдем… Сила-то действия, сама знаешь, чему равна… Я к тебе по-хорошему – ты ко мне по-хорошему…
– Мое свободное время принадлежит науке! – отчеканила она по-книжному.
– Лысой! – мгновенно рассвирепев, добавил Степан. – Кто ему синяки набил? Для него, что ли, мажешься?
Ираида метнула на него гневный взгляд из зеркала.
– Глаза б мои тебя не видели! – процедила она. – Вот попробуй еще только – прилезь с букетиком!..
– И что будет? – спросил Степан. – В Каракумы запульнешь?
– А хоть бы и в Каракумы!
Степан замолчал, огляделся.
– Через стенку, что ли? – недоверчиво сказал он.
– А хоть бы и через стенку!
– Ну и под суд пойдешь.
– Не пойду!
– Это почему же?
– А потому, – Ираида обернулась, лихорадочно подыскивая ответ. – Потому что ты сам туда сбежал! От семьи! Вот!
Степан даже отступил на шаг.
– Ах ты… – угрожающе начал он.
– Кто? – Ираида прищурилась.
– Коза! – рявкнул Степан и почувствовал, что подошвы его отрываются от пола. Далее память сохранила ощущение страшного и в то же время мягкого удара, нанесенного как бы сразу отовсюду и сильнее всего – по пяткам.
Что-то жгло щеку. Степан открыл глаза. Он лежал на боку, под щекой был песок, а прямо перед глазами подрагивали два невиданных растения, напоминающих желто-зеленую колючую проволоку.
Он уперся ладонями в раскаленный бархан и, взвыв, вскочил на ноги.
– Коза!!! – потрясая кулаками, закричал он в темный от зноя зенит. – Коза и есть! Коза была – козой останешься!..
Минуты через две он выдохся и принялся озираться. Слева в голубоватом мареве смутно просматривались какие-то горы. Справа не просматривалось ничего. Песок.
Да, пожалуй, это были Каракумы.
Грузовик затормозил, когда Степану оставалось до шоссе шагов двадцать. Хлопнула дверца, и на обочину выбежал смуглый шофер в тюбетейке.
– Геолог, да? – крикнул он приближающемуся Степану. – Заблудился, да?
Степан брел, цепляясь штанами за кусты верблюжьей колючки.
– Друг… – со слезой проговорил он, выбираясь на дорогу. – Спасибо, друг…
Шофера это тронуло до глубины души.
– Садись, да? – сказал он, указывая на кабину.
Познакомились. Шоферу не терпелось узнать, как здесь оказался Степан. Тот уклончиво отвечал, что поссорился с женой. Километров десять шофер сокрушенно качал головой и цокал языком. А потом принялся наставлять Степана на путь истинный.
– Муж жена люби-ить должен, – внушал он, поднимая сухой коричневатый палец. – Жена муж уважа-ать должен!.. Муж от жены бегать не до-олжен!..
И так до самого Бахардена.
Ах, Ираида Петровна, Ираида Петровна!.. Ведь это ж додуматься было надо – применить телекинез в семейной перепалке! Ну чисто дитя малое! Вы бы еще лазерное оружие применили!..
И потом – учили ведь в школе, должны помнить, Да вот и лысый говорил вам неоднократно: сила действия Равна силе противодействия. Неужели так трудно было сообразить, что, запульнув вашего супруга на черт знает какое расстояние к югу, сами вы неминуемо отлетите на точно такое же расстояние к северу! А как же иначе, Ираида Петровна, – массы-то у вас с ним приблизительно одинаковые!..
Несмотря на позднюю весну, в тундре было довольно холодно. Нарты ехали то по ягелю, то по снегу.
Первые десять километров каюр гнал оленей молча. Потом вынул изо рта трубку и повернул к заплаканной Ираиде мудрое морщинистое лицо.
– Однако муж и жена – семья называется, – сообщил он с упреком. – Зачем глаза покрасила? Зачем от мужа в тундру бегала? Жена из яранги бегать будет – яранга совсем худой будет…
И так до самого Анадыря.
1985 г.
Любовь Лукина, Евгений ЛукинОТДАЙ МОЮ ПОСАДОЧНУЮ НОГУ!
И утопленник стучится
Под окном и у ворот.
А.С.Пушкин
Алеха Черепанов вышел к поселку со стороны водохранилища. Под обутыми в целлофановые пакеты валенками похлюпывал губчатый мартовский снег. Сзади остался заветный заливчик, издырявленный, как шумовка, а на дне рюкзачка лежали – стыдно признаться – три окунька да пяток красноперок. Был зобанчик, но его утащила ворона.
Дом Петра стоял на отшибе, отрезанный от поселка глубоким оврагом, через который переброшен был горбыльно-веревочный мосток с проволочными перилами. Если Петро, не дай бог, окажется трезвым, то хочешь не хочешь, а придется по этому мостку перебираться на ту сторону, и чапать аж до самой станции. В темноте.
Леха задержался у калитки, и сняв с плеча ледобур – отмахаться в случае чего от хозяйского Урвана, – взялся за ржавое кольцо. Повернул со скрипом. Хриплого заполошного лая, как ни странно, не последовало и, озадаченно пробормотав: “Сдох, что ли, наконец?..” – Леха вошел во двор.
Сделал несколько шагов и остановился. У пустой конуры на грязном снегу лежал обрывок цепи. В хлеву не было слышно шумных вздохов жующей Зорьки. И только на черных ребрах раздетой на зиму теплицы шуршали белесые клочья полиэтилена.
– Хозяева! Гостей принимаете?
Тишина.
Постучал, погремел щеколдой, прислушался. Такое впечатление, что в сенях кто-то был. Дышал.
– Петро, ты, что ли?
За дверью перестали дышать. Потом хрипло осведомились:
– Кто?
– Да я это, я! Леха! Своих не узнаешь?
– Леха… – недовольно повторили за дверью. – Знаем мы таких Лех… А ну заругайся!
– Чего? – не понял тот.
– Заругайся, говорю!
– Да иди ты!.. – рассвирепев, заорал Алексей. – Котелок ты клепаный! К нему как к человеку пришли, а он!..
Леха плюнул, вскинул на плечо ледобур и хотел уже было сбежать с крыльца, как вдруг за дверью загремел засов, и голос Петра проговорил торопливо:
– Слышь… Я сейчас дверь приотворю, а ты давай входи, только по-быстрому…
Дверь действительно приоткрылась, из щели высунулась рука и, ухватив Алексея за плечо, втащила в отдающую перегаром темноту. Снова загремел засов.
– Чего это ты? – пораженно спросил Леха. – Запил – и ворота запер?.. А баба где?
– Баба? – в темноте посопели. – На хутор ушла… К матери…
– А-а… – понимающе протянул мало что понявший Леха. – А я вот мимо шел – дай, думаю, загляну… Веришь, за пять лет вторая рыбалка такая… Ну не берет ни на что, и все тут…
– Ночевать хочешь? – сообразительный в любом состоянии, спросил Петро.
– Да как… – Леха смутился. – Вижу: к поезду не успеваю, а на станции утра ждать – тоже, сам понимаешь…
– Ну заходь… – как-то не по-доброму радостно разрешил Петро и, хрустнув в темноте ревматическими суставами, плоскостопо протопал в хату. Леха двинулся за ним и тут же лобызнулся с косяком – аж зубы лязгнули.
– Да что ж у тебя так темно-то?! Действительно, в доме вместо полагающихся вечерних сумерек стояла все та же кромешная чернота, что и в сенях.
– Сейчас-сейчас… – бормотал где-то неподалеку Петро. – Свечку запалим, посветлей будет…
– Провода оборвало? – поинтересовался Леха, скидывая наугад рюкзак и ледобур. – Так вроде ветра не было…
Вместо ответа Петро чиркнул спичкой и затеплил свечу. Масляно-желтый огонек задышал, подрос и явил хозяина хаты во всей его красе. Коренастый угрюмый Петро и при дневном-то освещении выглядел диковато, а уж теперь, при свечке, он и вовсе напоминал небритого и озабоченного упыря.
Леха стянул мокрую шапку и огляделся. Разгром в хате был ужасающий. Окно завешено байковым одеялом, в углу – толстая, как виселица, рукоять знаменитого черпака которым Петро всю зиму греб мотыль на продажу. Видимо, баба ушла на хутор к матери не сегодня и не вчера…
Размотав бечевки, Леха снял с валенок целлофановые пакеты, а сами валенки определил вместе с шапкой к печке – сушиться. Туда же отправил и ватник. Хозяин тем временем слазил под стол и извлек оттуда две трехлитровые банки: одну – с огурцами, другую – неизвестно с чем. Та, что известно с чем, была уже опорожнена на четверть.
– Спятил? – сказал Леха. – Куда столько? Стаканчик приму для сугреву – и все, и прилягу…
– Приляжь, приляжь… – ухмыляясь, бормотал Петро. Где приляжешь, там и вскочишь… А то что ж я: все один да один…
“Горячка у него, что ли?” – с неудовольствием подумал Леха и, подхватив с пола рюкзак, отнес в сени, на холод. Возвращаясь, машинально щелкнул выключателем.
Вспыхнуло электричество.
– Потуши! – испуганно закричал Петро. Белки его дико выкаченных глаз были подернуты кровавыми прожилками.
Леха опешил и выключил. Спорить не стал. Какая ему, в конце концов, разница! Ночевать пустили – и ладно…
– Ишь, раздухарился… – бормотал Петро, наполняя всклень два некрупных граненых стаканчика. – Светом щелкает…
Решив больше ничему не удивляться, Алексей подсел к столу и выловил ложкой огурец.
– Давай, Леха, – с неожиданным надрывом сказал хозяин. Глаза – неподвижные, в зрачках – по свечке. – Дерябнем для храбности…
Почему для храбности, Леха не уразумел. Дерябнули. Первач был убойной силы. Пока Алексей давился огурцом, ретро успел разлить по второй. В ответ на протестующее рычание гостя сказал, насупившись:
– Ничего-ничего… Сейчас сало принесу…
Привстал с табуретки и снова сел, хрустнув суставами особенно громко.
– Идет… – плачуще проговорил он. – Ну точно – идет… Углядел-таки… Надо тебе было включать!..
– Кто?
Петро не ответил – слушал, что происходит снаружи.
– На крыльцо подымается… – сообщил он хриплым шепотом, и в этом миг в сенях осторожно стукнула щеколда.
– Открыть?
Петро вздрогнул. Мерцающая на виске дробинка пота сорвалась и увязла в щетине.
– Я те открою!.. – придушенно пригрозил он.
Кто-то потоптался на крыльце, еще раз потрогал щеколду, потом сошел вниз и сделал несколько шагов по хрупкому, подмерзшему к ночи снегу. Остановился у завешенного одеялом окна.
– Отда-ай мою поса-дочную но-огу-у!.. – раздался откуда-то из-под земли низкий с подвыванием голос.
Леха подскочил, свалил стаканчик, едва не опрокинул свечу.
– Что это?!
Петро молчал, бессмысленно уставясь на растекшуюся по клеенке жидкость. Губы его беззвучно шевелились.
– Чего льешь-то!.. – мрачно выговорил он наконец. – Добро переводишь…
– Отда-ай мою поса-дочную но-огу-у!.. – еще жутче провыло из печки.
Леха слетел с табуретки и схватил ледобур.
– Да сиди ты… – буркнул Петро, снова снимая пластмассовую крышку с трехлитровой банки. – Ничего он нам не сделает… Прав не имеет, погял?.. Так, попугает чуток…
Ничего не понимающий Леха вернулся было к столу и тут же шарахнулся вновь, потому что одеяло на окне всколыхнулось.
– Сейчас сбросит… – с содроганием предупредил Петро. Лехин стаканчик он наполнил, однако, не пролив ни капли.
Серое байковое одеяло с треугольными подпалинами от утюга вздувалось, ходило ходуном и наконец сорвалось, повисло на одном гвозде. Лунный свет отчеркнул вертикальные части рамы. Двор за окном лежал, утопленный наполовину в густую тень, из которой торчал остов теплицы с шевелящимися обрывками полиэтилена.
Затем с той стороны над подоконником всплыла треугольная зеленоватая голова на тонкой шее. Алексей ахнул. Выпуклые, как мыльные пузыри, глаза мерцали холодным лунным светом. Две лягушачьи лапы бесшумно зашарили по стеклу.
– Кто это? – запершил Леха, заслоняясь от видения ледобуром.
– Кто-то… – недовольно сказал Петро. – Инопланетян!..
– Кто-о?!
– Инопланетян, – повторил Петро еще суровее. – Газет, что ли, не читаешь?
– Слушай, а чего ему надо? – еле выговорил насмерть перепуганный Леха.
– Отда-ай мою поса-адочную но-огу-у!.. – простонало уже где-то на чердаке. Петра передернуло.
– Под покойника, сволочь, работает, – пожаловался он. – Знает, чем достать… Я ж их, покойников, с детства боюсь… – Взболтнув щетинистыми щеками, повернулся к Лехе. – Брось ледобур! Брось, говорю… Я вон тоже поначалу с дрыном сидел… – И Петро кивнул на рукоятку черпака в углу.
Во дворе трепыхались посеребренные луной обрывки полиэтилена. Инопланетянина видно не было. Леха бочком подобрался к табуретке и присел, прислонив ледоруб к столу. Оглушил залпом стаканчик и, вздрогнув, оглянулся на окно.
– Ты, главное, не бойся, – сипло поучал Петро. – В дом он не войдет, не положено… Я это уже на третий день понял…
– Отдай! – внятно и почти без подвывания потребовал голос.
– Не брал я твою ногу! – заорал Петро в потолок. – Вот привязался, лупоглазый!.. – в сердцах сказал он Лехе. – Уперся, как баран рогом: отдай да отдай…
– А что за нога-то? – шепотом спросил Леха.
– Да подпорку у него кто-то с летающей тарелки свинтил, – нехотя пояснил Петро. – А я как раз мимо проходил, так он, видать, на меня подумал…
– Отдай-й-й!.. – задребезжало в стеклах.
– Ишь, как по-нашему чешет!.. – оторопело заметил Леха.
– Научился… – сквозь зубы отвечал ему Петро. – За две-то недели! Только вот матом пока не может – не получается… Давай-ка еще… для храбрости…
– Не отдашь? – с угрозой спросил голос. Петро заерзал.
– Сейчас кантовать начнет, – не совсем понятно предупредил он. – Ты только это… Ты не двигайся… Это все так, видимость одна… – И, подозрительно поглядев на Леху, переставил со стола на пол наиболее ценную из банок.
Дом крякнул, шевельнулся на фундаменте и вдруг с треском накренился, явно приподнимаемый за угол. Вытаращив глаза, Леха ухватился обеими руками за края столешницы.
На минуту пол замер в крутом наклоне, и было совершенно непонятно, как это они вместе со столом, табуретками, банками, ледобуром и прочим до сих пор не въехали в оказавшуюся под ними печь.
– А потом еще на трубу поставит, – нервно предрек Петро, и действительно после короткой паузы хата вновь заскрипела и перепрокинулась окончательно. Теперь они сидели вниз головами, пол стал потолком, и пламя свечи тянулось книзу.
– Отда-ай мою поса-адочную но-огу-у!.. – проревело чуть ли не над ухом.
– Не вскакивай, слышь! – торопливо говорил Петро. – Это он не хату, это он у нас в голове что-то поворачивает… Ты, главное, сиди… Вскочишь – убьешься…
– Долго еще? – прохрипел Леха. Ему было дурно, желудок подступал к горлу.
– А-а! – сказал Петро. – Не нравится? Погоди, он еще сейчас кувыркать начнет…
Леха даже не успел ужаснуться услышанному. Хата кувыркнулась раз, другой… Третьего раза Леха не запомнил.
Очнулся, когда уже все кончилось. Еле разжал пальцы, выпуская столешницу. Петро сидел напротив – бледный, со слезой в страдальчески раскрытых глазах.
– Главное – не верит, гад!.. Обидно, Леха…
Шмыгнул носом и полез под стол – за банкой. В окне маячило зеленое рыльце инопланетянина. Радужные, похожие на мыльные пузыри глаза с надеждой всматривались в полумрак хаты.
– А ты ее точно не брал? Ну, ногу эту…
Петро засопел…
– Хочешь, перекрещусь? – спросил он и перекрестился.
– Ну, так объясни ему…
– Объясни, – сказал Петро.
Леха оглянулся. За окном опять никого не было. Где-то у крыльца еле слышно похрустывал ломкий снежок.
– Слышь, друг… – жалобно позвал Леха. – Ошибка вышла. Зря ты на него думаешь… Не брал он у тебя ничего…
– Отда-ай мою поса-адочную но-огу-у!.. – простонало из сеней.
– Понял? – сказал Петро. – Лягва лупоглазая!..
– Так, может, милицию вызвать?
– Милицию?! – Вскинувшись, Петро выкатил на Леху налитые кровью глаза. – А аппарат? А снасти куда? Что ж мне теперь, все хозяйство вывозить?.. Милицию…
Алексей хмыкнул и задумался.
– Урван убег… – с горечью проговорил Петро, раскачиваясь в тоске на табуретке. – Цепь порвал – и убег… Все бросили, один сижу…
– Ты погоди… – с сочувствием глядя на него, сказал Леха. – Ты не отчаивайся… Что-нибудь придумаем… Разумное же существо – должен понять.
– Не отдашь? – спросило снаружи разумное существо.
– Давай-ка еще примем, – покряхтев, сказал Петро. – Бог его знает, что он там надумал…
Приняли. Прислушались. Хата стояла прочно, снаружи – ни звука.
– Может, отвязался? – с надеждой шепнул Леха.
Петро решительно помотал небритыми щеками.
Некое едва уловимое журчание коснулось Лехиного слуха. Ручей – в начале марта? Ночью?.. Леха заморгал, и тут журчание резко усилило громкость – всклокотало, зашипело… Ошибки быть не могло: за домом, по дну глубокого оврага, подхватывая мусор и ворочая камни, с грохотом неслась неизвестно откуда взявшаяся вода. Вот она взбурлила с натугой, явно одолевая какую-то преграду, и через минуту снесла ее с треском и звоном лопающейся проволоки.
– Мосток сорвало… – напряженно вслушиваясь, сказал Петро.
Светлый от луны двор внезапно зашевелился: по плыли щепки, досточки. Вода прибывала стремительно От калитки к подоконнику прыгнула лунная дорожка. За тем уровень взлетел сразу метра на полтора, и окно на две трети оказалось под водой. Дом покряхтывал, порывался всплыть.
– Сейчас стекла выдавит, – привизгивая от страха проговорил Алексей.
– Хрен там выдавит, – угрюмо отозвался Петро. – Было б чем выдавливать!.. Он меня уж и под землю вот так проваливал…
В пронизанной серебром воде плыла всякая дрянь: обломок жерди с обрывком полиэтилена, брезентовый рюкзачок, из которого выпорхнули вдруг одна за другой две красноперки…
– Да это ж мой рюкзак, – пораженно вымолвил Леха. – Да что ж он, гад, делает!..
Голос его пресекся. В окне, вытолкав рюкзачок за границу обзора, заколыхался сорванный потоком горбыльно-веревочный мосток и запутавшийся в нем бледный распухший утопленник, очень похожий на Петра.
– Тьфу, погань! – Настоящий Петро не выдержал и, отвернувшись, стал смотреть в печку.
– Окно бы завесить… – борясь с тошнотой, сказал Леха и, не получив ответа, встал. Подобрался к висящему на одном гвозде одеялу, протянул уже руку, но тут горбыльно-веревочную путаницу мотнуло течением, и Леха оказался с покойником лицом к лицу. Внезапно утопленник открыл страшные глаза и, криво разинув рот, изо всех сил ударил пухлым кулаком в стекло.
Леха так и не понял, кто же все-таки издал этот дикий вопль: утопленник за окном или он сам. Беспорядочно отмахиваясь, пролетел спиной вперед через всю хату и влепился в стену рядом с печкой.
…Сквозь целые и невредимые стекла светила луна. Потопа – как не было. Бессмысленно уставясь на оплывающую свечу, горбился на табуретке небритый Петро. Нетвердым шагом Леха приблизился к столу и, чудом ничего не опрокинув, плеснул себе в стакан первача.
– А не знаешь, кто у него мог эту ногу свинтить? – спросил он, обретя голос.
Петро долго молчал.
– Да любой мог! – буркнул он наконец. – Тут за оврагом народ такой: чуть зевнешь… Вилы вон прямо со двора сперли – и Урван не учуял…
– Ну ни стыда, ни совести у людей! – взорвался Леха. – Ведь главное: свинтил – и спит себе спокойно! А тут за него…
Он замолчал и с опаской выглянул в окно. Зеленоватый маленький инопланетянин понуро стоял у раздетой на зиму теплицы. Видимо, обдумывал следующий ход.
– Чего он там? – хмуро спросил Петро.
– Стоит, – сообщил Леха. – Теперь к поленнице пошел… В дровах копается… Не понял! Сарай, что ли, хочет поджечь?..
– Да иди ты! – испуганно сказал Петро и вмиг очутился рядом.
Инопланетянин с небольшой охапкой тонких чурочек шел на голенастых ножках к сараю. Свалил дрова под дверь и обернулся, просияв капельками глаз.
– Не отдашь?
– Запалит ведь! – ахнул Петро. – Как пить дать запалит!
Он метнулся в угол, где стояла чудовищная рукоять черпака. Схватил, кинулся к двери, но на пути у него встал Леха.
– Ты чего? Сам же говорил: видимость!..
– А вдруг, нет? – рявкнул Петро. – Дрова-то – настоящие!
Тут со двора послышался треск пламени, быстро перешедший в рев. В хате затанцевали алые отсветы.
– Запалил… – с грохотом роняя рукоятку, выдохнул Петро. – Неужто взаправду, а? У меня ж там аппарат в сарае! И снасти, и все!..
Леха припал к стеклу.
– Черт его знает… – с сомнением молвил он. – Больно дружно взялось… Бензином вроде не поливал…
Часто дыша, Петро опустился на табуретку.
В пылающем сарае что-то оглушительно ахнуло. Крыша вспучилась. Лазоревый столб жара, насыщенный золотыми искрами, выбросило чуть ли не до луны.
– Фляга… – горестно тряся щетинами, пробормотал Петро. – Может, вправду отдать?..
Леха вздрогнул и медленно повернулся к нему.
– Что?.. – еще не смея верить, спросил он. – Так это все-таки ты?..
Петро подскочил на табуретке.
– А пускай курятник не растопыривает! – злобно закричал он. – Иду – стоит! Прямо на краю поля стоит! Дверца открыта – и никого! А у меня сумка с инструментом! Так что ж я – дурее паровоза!? Подпер сбоку чуркой, чтоб не падала, ну и…
– Погоди! – ошеломленно перебил Леха. – А как же ты… В газетах же пишут: к ним подойти невозможно, к тарелкам этим! Страх на людей нападает!
– А думаешь, нет? – наливаясь кровью, заорал Петро. – Да я чуть не помер, пока отвинчивал!..
– Отда-ай мою поса-адочную но-огу-у!.. – с тупым упорством завывал инопланетянин.
– Отдаст! – торопливо крикнул Леха. – Ты погоди, ты не делай пока ничего… Отдаст он!
– А чего это ты чужим добром швыряешься? – ощетинившись, спросил Петро.
– Ты что, совсем уже чокнулся? – в свою очередь заорал на него Леха. – Он же от тебя не отстанет! Тебя ж отсюда в дурдом отвезут!..
– И запросто… – всхлипнув, согласился Петро.
– Ну так отдай ты ему!..
Петро закряхтел, щетинистое лицо его страдальчески перекривилось.
– Жалко… Что ж я, зазря столько мук принял?..
Леха онемел.
– А я? – страшным шепотом начал он, надвигаясь на попятившегося Петра. – Я их за что принимаю, гад ты ползучий?!
– Ты чего? Ты чего? – отступая, вскрикивал Петро. – Я тебя что, силком сюда тащил?
– Показывай! – неистово выговорил Леха.
– Чего показывай? Чего показывай?
– Ногу показывай!
То и дело оглядываясь, Петро протопал к разгромленной двуспальной кровати в углу и, заворотив перину у стены, извлек из-под нее матовую полутораметровую трубу с вихляющимся полированным набалдашником.
