Текст книги "Английские эротические новеллы"

Автор книги: Алекс Новиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

Ответив безмолвным поклоном на любезность гостей, она грациозно проследовала к своему месту в центре ковра.

– Despardieux![34]34
  Черт возьми! – Франц.


[Закрыть] – Лорд Оливер Хаксли увидел, как служанки, проводив Эвелину к центру зала, унесли плащ. – До чего же она хороша!

Теперь все собравшиеся зрители могли видеть девушку во всей красе: по обычаю, заведенному лордом Чарльзом, никакой одежды, если не считать пояса верности, во время порки не полагалось. Тело именинницы было необъяснимо прекрасно, казалось, античная богиня залетела каким-то образом в дикий край с варварскими обычаями. Впрочем, как известно, античным богиням тоже доставалось: Венера порола розгами возлюбленную своего сына, Психею ветвями мирты, что куда более жестоко, чем английский орешник.

Отец с гордостью заявил гостям, что Эвелина с 12 лет днем и ночью носит «венецианскую решетку».

– Ключ от приспособления жених получит в день свадьбы из моих рук и станет единственным его обладателем!

– Отец, конечно, врет, такой доспех невозможно носить постоянно! Эта юная дьяволица, – Джон Хаунтен и опрокинул в себя стаканчик красного вина, – эта белая голубка будет ворковать в моей клетке!

Глаза барона сверкали огнем, в этот момент, не без участия Инкуба, Хаунтен забыл, что женат. Для закаленного воина жена не препятствие, если в голову приходит мысль полакомиться нежным телом.

«Это же лорд Оливер Хаксли! Это он привиделся мне тогда в амбаре! – Чувствуя приближение Голгофы, молодая аристократка выпрямила голову и скрестила руки на груди. – И он станет свидетелями моего позора! Вряд ли после этого он возьмет меня в жены. Кому нужна поротая публично девчонка? Зря я мерзла тогда в овине! Ну, значит, такова воля Господа и мне нужно вынести наказание с покорностью и достоинством! А этот Джон Хаунтен смотрит на меня так, как будто я свиной окорок!»

Впрочем, скрещивание рук не было жестом скромности, в таком положении груди не так сильно подпрыгивали в такт под свист орешника и адскую боль.

«Однако, кроткое выражение больше всего идет к ее лицу! Так монашки принимают от приора порку за грехи! Руками острые, так призывно торчащие сосцы прикрыла, ну ничего, розги великолепное лекарство для лечения девичьей скромности! У меня еще будет возможность рассмотреть все укромные уголки извивающегося под ударами тела, – подумал лорд Оливер Хаксли. – Голубая кровь придает девушке особую величавость! Видимо, от матери ей досталась красота и грация, а отцовская воля выставила это всем напоказ!»

И тут взгляды Эвелины и Хаксли встретились.

«Напрасно я нагадала, что молодой лорд сделает отцу предложение и возьмет меня в жены! – подумала она. – Так пусть посмотрит, какую красивую невесту он потерял!»

Бледное лицо красавицы, ожидающей наказания, демонстрировало гостям и слугам полное смирение, а душа хотела покинуть тело. По заведенному обычаю девушка без напоминаний встала босыми ногами на середину злополучного ковра. Теперь она чем-то напоминала белого ферзя, на шахматном поле, которой ремесленник придал сходство с греческой богиней красоты. У нее еще не было грубых форм развитой женщины, воспетой греками, зато каждый изгиб нагого тела источал звонкую чувственность юности. Серебро пояса верности только подчеркивало белизну чистой девичьей кожи.

– Похоже, с розгами здесь не шутят! – Лорд Оливер Хаксли увидел, как граф выбрал в корыте мокрый ровный прут с мизинец толщиной и приблизился к соблазнительной цели.

– Только так надо воспитывать непослушных девиц! – Джон Хаунтен выпил еще один стаканчик вина.

Он нахмурился, его щеки вспыхнули, в глазах сверкнуло бешенство, выдававшее натуру буйную и неукротимую. – Строптивой девчонке просто необходимо подрезать крылышки! Ma foi!

«Смотри», – шепот Инкуба и вид обнаженной девушки потрясали закаленного воина, влекли в пропасть греховных помыслов, лишали разума.

Тончайшая талия молодой мученицы плавно переходила в изумительные внешние изгибы бедер, чувственно очерчивающих молочно-белые ягодицы. Тонкая изогнутая складка, разделяющая эти цвета слоновой кости холмы расширялась книзу и там сливалась с крепкими бедрами.

«Еще немного и он нарушит все рыцарские законы, – Инкуб расправил свои перепончатые крылья, – но получит девушку, а я еще одну грешную душу!»

Сейчас Инкуб был не видим. Никто из собравшихся не шептал молитв и чувствовал себя посланец тьмы очень комфортно.

Не только общий счет нанесенных ударов увеличивался из года в год, моральные страдания, по мере того как она становилась все более женственной, всякий раз усиливались. Сейчас, когда девушка увидела среди гостей лорда Хаксли и Джона Хаунтена, ей захотелось провалиться сквозь землю. К дворне, она относилась с философским равнодушием, но присутствие знатных гостей выбило ее из колеи.

Повернув голову, юная аристократка увидела приближающегося отца. Шаг и на клетчатом ковре появилась вторая фигура, придав больше сходства происходящему с шахматной партией.

«Король и ферзь! – подумал лорд. – Вот только правила игры были очень далеки от мира шахмат!»

Напрасно девушка пыталась найти на строгом лице отца Чарльза хоть каплю сочувствия. Глаза Хаксли оставались темными и холодными. «Он не простил мне холодности!» – поняла она.

– Ну-с. Юная леди, начнем! – Отец, сконцентрировав взгляд на прекрасных округлых ягодицах, примериваясь, и медленно отвел руку с розгой назад.

Гости, отложив кубки и закуски, ждали, что будет дальше, не спуская глаз с хозяина и его дочери. По воцарившейся тишине девушка поняла, что «карающая десница» уже занесена, и вскоре она почувствует первый «поцелуй».

– Mon Dieu![35]35
  Боже мой! – Лат.


[Закрыть] Лорд Оливер Хаксли увидит, как меня бьют! – Прекрасная жертва слегка склонила голову и стиснула зубы, нагое тело трепетало в ожидании. – На балу я была такой ледяной, такой недоступной, а сейчас…

Тут лорд Оливер Хаксли увидел, что леди Эвелина не только сумела сохранить благородство, стоя обнаженной на потеху зрителям: она словно пыталась послать отцу взглядом тихий протест: «Ты приговорил меня к этому, так приводи же в исполнение свой дьявольский замысел!» Впрочем, вскоре она забыла об их существовании.

«Украсть ее по дороге в церковь, – в голове Джона, по подсказке Инкуба, зарождались крамольные мысли, далекие от мыслей, что посещают головы порядочных джентльменов – подумать только, сколько в этой голой девчонке и застенчивости и чувства собственного достоинства! Истинная дочь рыцаря! Такую бы птичку, да в сарай на солому!»

Впрочем, удивительная красота именинницы вызвала общее изумление, и те из зрителей мужчин, что помоложе, молча переглянулись между собой.

«Смотришь на женщину только для того, – думал лорд Хаксли, – чтобы усладить свое зрение и полюбоваться тем, что называется ее красотой! А извечный враг, рода человеческого, овладевает нами в это время!»

– Аминь! – произнес строгий клирик, а за ним повторили все присутствующие.

Инкуб вылетел вон. Именинница ничего не сказала, но, сложив руки, устремила глаза к потолку.

Отчетливый свист предшествовал тому, как розга с характерным щелчком врезалась в крутые полушария, вызвав мгновенный прилив крови к коже и оставив быстро вспухающий темный рубец.

Лорд Оливер увидел, как «половинки» девушки вздрогнули от удара, а тело встрепенулось от жгучей боли. Бедра Эвелины выгнулись вперед, голова взлетела кверху, лицо исказилось, но только свистящий звук втягиваемого в легкие воздуха выдал страдание.

«Один!» – бесцветным голосом отсчитал сэр Чарльз Брисбен.

Первый удар «праздничной» трепки пришелся на верхнюю часть белых ягодиц, перпендикулярно ягодичной складке, разделив белую луну на четыре одинаковые половинки. Зрители тем временем, осушили кубки и наблюдали, как вспухший на нежном теле рубец быстро спал и потемнел.

Граф выбрал новый прут, стряхнул с него воду и, примерившись, чуть отступил назад, выбрав место для нового удара.

Зловещий свист вновь рассек воздух, и розга вновь пропела свою песню, оставив новый пылающий рубец на нежной коже. Тут леди могла оценить достоинство пояса: самая нежная часть, потаенная ложбинка осталась для порки недоступной!

– Tete Dieu![36]36
  Черт побери! – Франц.


[Закрыть] – Лорд Хаксли смотрел, как гибкое тело красавицы встрепенулось под жалящим ударом, ягодицы бесстыдно заколыхались, а бедра и поясница дернулись вперед. – Ее мужество достойно святой Инессы, выставленной на позор перед язычниками!

Девушка переступила по ковру босыми ногами, и покорно вытянулась, ожидая нового удара.

«Поберет тебя черт, поберет! – Ругательство Хаксли помогло ему вернуться в помещение. – И гораздо раньше, чем ты думаешь!»

«Надо же, всего за какой-то год эта маленькая девчонка превратилась в прекрасную женщину, – думал Лорд, наблюдая за наказанием, – вот уж не думал, что она может вести себя в такой ситуации с достоинством истиной аристократки!»

Вторая полоса легла на дюйм ниже первой. Именинница стиснула зубы, подавив рвущийся наружу крик. Однако движение бедер и сжавшиеся ягодицы вновь дали знать зрителям, что девушка не осталась безучастной к отцовской расправе.

«Три!» – Чарльз сделал паузу.

Ореховый прут, хоть и был как следует вымочен, обломился о металлическую пластинку «Пояса верности», поэтому папа взял новый, а за одно и обдумал план нанесения следующего удара.

Каждое вздрагивание жертвы вызывали в Джоне дикую похоть: тело напрягалось под ударами, но Эвелина сносила наказание с поистине рыцарским достоинством. Лишь один раз она не стерпев боли, оторвала ладонь от своей груди, продемонстрировав собравшимся крупный розовый сосок.

«Я не я буду, а ключ от этого пояса будет в моих руках!» – думал он.

Не упуская из виду силу, ритм и безжалостность ударов в попытках сломить дух девушки, основное внимание строгий отец уделял демонстрации воспитательного искусства в правильном расположении рубцов на округлостях, а также придании им надлежащего цвета и яркости, что само по себе доставляло ему, да и многим из зрителей, немалое удовольствие.

Раздался свист и звонкий щелчок. Прут, обвившись вокруг бедных ягодиц несчастной жертвы, переломился о серебряную пластину.

– Ах! – Глаза девушки широко открылись и, а все тело пронзила судорога.

Третья горизонтальная полоса пересекла нежную бледную кожу, и отец аристократки отсчитал третий удар. Отец посмотрел в сторону служанки, ответственной за приготовление прутьев, нахмурил брови, но ничего не сказал, а молча бросил прут в камин. «У меня, слава Богу, прутьев достаточно заготовлено!» – Подумал лорд.

«Леди Годива, наш далекий предок, могла бы гордиться ею, – думал строгий папа, – ей пришлось проехать через весь город на белой лошади в голом виде, чтобы спасти обывателей от чрезмерных налогов!»[37]37
  10 июля 1040 года леди Годива проехала по английскому городу Ковентри голой, чтобы убедить своего мужа снизить налоги для горожан. Обложивший жителей Ковентри непомерными налогами граф, издеваясь, то ли над горожанами, то ли над женой, пообещал снизить их, если леди Годива проедет по городу обнаженной. Да видно плохо он знал свою жену! Гордая леди проехала по центральной площади города, заставив мужа выполнить свое обещание и заслужив любовь всех жителей города, которые во время шествия закрыли все окна. – Прим. перев.


[Закрыть]

Эвелина заметила, как испорченный прут, попав в очаг, зашипел, словно ругаясь, согнулся и вспыхнул в очаге пламенем. Совсем, позабыв о скромности, она пыталась сжимать исполосованные ягодицы, насколько позволял пояс верности. Впрочем, сейчас только он не позволял зрителям рассмотреть самые потаенные местечки в ложбинке между трепещущими очаровательными булочками.

О силе нового удара публику оповестил короткий стон вырвавшейся из глотки мужественной красавицы. Силы девушки были уже на исходе. Слезы брызнули из уголков плотно зажмуренных глаз Эвелины, и она изо всех оставшихся сил сжала ладонями груди, силясь таким образом поддержать себя.

«Как великолепно она сложена, – подумал Джон Хаунтен, – прямо породистая кобылка! И ей место в моей конюшне! А все-таки хорошо, что я не Том, а Эвелина – не леди Годива!»[38]38
  По легенде Том был единственным жителем Ковентри, посмотревший на леди Годиву, за что понес наказание слепотой. – Прим. перев.


[Закрыть]

Краем глаза бравый рыцарь увидел, что лорд, сидевший рядом с ним, сжал руки в кулаки так, что костяшки на пальцах побелели.

Огненно-красные, налившиеся кровью полосы пересекали соблазнительный зад мученицы, резко контрастируя с белизной прекрасного тела.

«Четыре!» – объявил отец и швырнул изломанный орешник на ковер.

Эвелина несколько раз переступила ногами, но нашла в себе сила занять прежнее положение. «Только не отдавать ключа! – Подумала она, покорно вздернула к потолку подбородок с плотно сомкнутыми губами. – Осталось немного!»

Расположение рубцов сделало бы честь любому профессиональному экзекутору: первый на самом верху, на том уровне, где спина переходила в ягодицы, а остальные книзу от первого на одинаковом расстоянии. В то время как гости в очередной раз наполнили кубки за здоровье именинницы, отец поменял прут, выпил кубок вина и приготовился к пятому, удару. «Господи, дай мне сил! – Эвелина склонила прекрасную головку, закрыла глаза. – Видела бы покойная мама, как я страдаю!»

– Эта красотка, что с таким мужеством и кротостью принимает наказание, будет греть мою постель! – прорычал Джон Хаунтен, грохнув о стол свой кубок с такой силой, что серебряная тарелка запрыгала. – Ах, чума меня забери, если я отступлю!

«Дозревает, – подумал Инкуб. – Грешник!»

– Пять!

Гул одобрения раздался из толпы, увидевшей результат нового удара. Темный след зажегся чуть ниже ягодиц, расположившись параллельно верхним полосам.

– Барон, – лорд посмотрел на своего соседа, такие речи не достойны славного рыцаря! Лучше выпей за ее здоровье! «Клянусь тремя царями! Если она выдержит всю порку с таким достоинством и с таким христианским смирением, – красота девушки, чьи достоинства скрывал лишь узкий серебряный поясок, достоинство, с которым она переносила отцовские подарки, очаровали лорда Оливер Хаксли, – я на ней женюсь!»

Возможно, размолвка двух почтенных джентльменов могла бы привести к ссоре и поединку, но их внимание было отвлечено новым актом разыгрывающейся на ковре трагедии.

– Шесть! – торжественно произнес сэр Чарльз Брисбен.

Темный конец ужасного рубца лег на ягодицы девушки, не обвивая бедра, но сократив расстояние между ранее нанесенными полосками, сумел причинить дикую боль. Она на мгновение забылась и прикрыла попку руками. Одновременно обвела глазами вокруг себя, как бы ища у лорда или у барона помощи, потом подняла глаза к потолку, и зрители увидели крупные слезы в глазах юной леди. Нельзя было видеть горе этого прелестного создания и не тронуться таким зрелищем. Зрителям досталось красивое зрелище: груди юной девушки вздрагивали. Конечно, ссора была забыта.

Впрочем, слабость была секундная. Эвелина вновь скрестила руки и выпрямилась в прежнем положении. Лорд Оливер Хаксли был тронут, открывшейся картинкой, хотя ощущал гораздо больше смущения, чем сочувствия.

«Я заставлю тебя кричать! – Стоукс терпеливо выждал, пока дочка успокоится, и затем, отведя правую руку назад, стремительно нанес удар. – Запоет соловьем!»

Тело несчастной, от которого веяло свежестью, чистотой и невинностью, теперь пахло совсем по другому: вместе с запахом острого пота в зале появился аромат ужаса загнанного в ловушку олененка. Эвелина вздрагивала под «поцелуем» прута, а искаженное гримасой боли, покрытое слезами, лицо взлетело вверх на запрокинутой шее.

– Семь! – провозгласил отец девушки.

В то время как прекрасные половинки леди еще подпрыгивали в стремительном танце, она бросила быстрый взгляд через плечо, на экзекутора. Папа увидел искаженное болью и лицо. Теперь в ее глазах не было ангельского смирения. Была боль презрение!

Эвелина быстро повернула голову назад, собирая все свое мужество в кулак перед следующим ударом.

Следы от орешника располагались на коже в идеальном порядке.

«Похоже, – подумал Лорд Оливер Хаксли, – что отец не только наказывает дочь, но и стремится показать всем зрителям идеальное по точности искусство нанесения ударов! Интересно, удастся ли ему сломить волю такой стойкой и прекрасной жертвы!»

Экзекутор методично нанес следующие три удара крест на крест по прекрасным, извивающимся полусферам. Граф не торопился. Вот уже четвертая розга переломилась о серебряные ремешки и полетела в камин. Минутная передышка во время выбора нового орудия наказания давала время сотрясающимся исполосованным ягодицам восстановиться, а девушка могла отдышаться, прежде чем розга вновь заставила корчиться ее тело. Зрители успевали осушать кубки за здоровье именинницы между ударами, так что леди Эвелина могла прочитать короткую молитву перед новой порцией мучений.

Зрители видели, что молодая аристократка приняла на ягодицы косой «Андреевский крест» с поразительной стойкостью.

– Такому мужеству позавидовали бы христианские мученики! – шептались замковые слуги. – Именно так первые христиане мужественно и покорно терпели плети диких язычников.

Внешне страдания измученной души выдавали беззвучные слезы и редкие приглушенные вздохи. Из последних сил Эвелина старалась удерживать ноги прямыми, а бедра сжатыми, на сколько позволял «пояс верности», она все же не могла не вращать бедрами и не выгибать тела, казавшееся молодым зрителям очень соблазнительным. В момент, когда ягодицы еще продолжали сотрясаться после очередного жестокого удара, все тело хотело лишь одного: «бежать!» Однако Эвелина продолжала стоять в центре ковра.

«Теперь ее попа похожа на английские ворота! Я-то знаю, как тяжело терпеть удары крест на крест! А она ни разу не крикнула! – Лорд видел, как слезы струились по бледным щекам юной девушки, а выражение лица свидетельствовало о тяжести переносимых страданий. – Она истинная аристократка! Я сам не раз пробовал розги в детстве и знаю, что это ох как не просто!»

На некогда молочно белой коже роскошно вылепленных ягодиц красовался рисунок из огненных рубцов. Ярко расчерченные «холмы» слегка трепетали и подергивались.

– Как было сказано в двадцать пятой главе книги Притчей, – граф критически оценил свою работу, – не оставляй девушки без наказания; если накажешь розгою, она не умрет! Возможно, она будет плакать, как будто бы уже умирает, но она не умрет. Когда пользуешься розгой и обращаешься с ней правильно и последовательно, следующий стих говорит, что таким образом ты «спасешь душу ее от преисподней». – Еще шесть, и тогда мы закончим![39]39
  Цитата из библии не точная. – Прим. перев.


[Закрыть] Дайте новый прут! И налейте вина!

«Господи, прости меня, грешную! – Эвелина, повернув заплаканное лицо, наблюдала за приготовлениями к продолжению экзекуции – дай мне сил!»

– Боже! – Когда она повернула голову назад, губы несчастной тряслись, по нежным плечам заходили желваки, дыхание участилось и стало прерывистым.

Граф полюбовался своей работой. В некоторых местах розга просекла кожу. Кровавые пробоины от кончиков прутьев, безусловно, усилили и без того суровое испытание. Напряженная тишина повисла в пиршественном зале в тот момент, когда отец медленно занес руку.

«Ш-ша!»

Безжалостная розга легла на округлости Эвелины, отпечатав еще один косой след. Под стремительным ударом нагое тело девушки инстинктивно выгнулось вперед, голова взметнулась вверх, едва слышный вздох.

– Ааахх! – вырвалось из прокушенных до крови губ, девушка не удержалась и несколько раз присела, не сходя со своего места.

«Одиннадцать!» – объявил Сэр Чарльз Брисбен.

Эвелина, справившись с минутной слабостью, выпрямила ноги, подготавливаясь к следующему удару.

Готовясь к двенадцатому удару, граф сделал шаг вперед. И вновь лишь приглушенный стон вырвался из уст мученицы, в то время как обжигающая боль атаковала беззащитную попку. Девушка подпрыгнула на ковре, чтобы унять боль от страшного удара, и иссеченные ягодицы вновь забились в непристойной пляске.

«Двенадцать!» – объявил мучитель.

Шепоток в толпе «зрителей» нарастал, по мере того как они чувствовали, что душевные силы именинницы на исходе. Из волос Эвелины выпала заколка, позволив косе распуститься и упасть вдоль спины.

– Gloria in excelsis Deo et in terra pax hominibus bonae voluntatis![40]40
  Славься в вышних Богу и на земле мир людям доброй воли. – Лат.


[Закрыть] – Тихонько молился за свою ученицу ученый клирик. – Laudamus te, benedicimus te.[41]41
  Хвалим тебя, благословляем тебя. – Лат.


[Закрыть] О…

Инкуб незримо дал ему по шее и слова привычной молитвы застряли в горле у клирика.

Реки слез стекали по лицу искаженному страданием, зубы постукивали от стыда и страха, побелевшие пальцы впивались в нежные груди, и все же она пыталась подготовить себя к достойному принятию новой порции боли. Ужасного вида рубцы уже покрывали большую часть белоснежных полушарий.

Под свирепым ударом ноги несчастной девушки согнулись в коленях, а руки на мгновение покинули сжимаемые груди. Еще один косой рубец вспыхнул на нежном теле, наглядно показывая, как постарался любящий папочка.

Эвелина бросила умоляющий взгляд на беспощадного экзекутора. С трудом сдерживаемое рыдание сорвалось с трепещущих губ красавицы, в то время как отец произнес: «Тринадцать!»

Поза античной статуи изменилась. Теперь уже не было сил прикрывать груди руками: Эвелина, мотала головой, не обращая внимания на растрепавшиеся волосы, уже не стесняясь «танца грудей» вытирала слезы, размазывая их по лицу. Измученные груди сотрясались, на потеху гостям. Казалось, именинница уже не может переносить боль с прежней стойкостью и мужеством.

Зато опьяневшие зрители вдоволь любовались зрелищем и с нетерпением ждали, когда граф примерится и нанесет следующий удар.

«Свиишшш!»

«Рыцарский дух отличает доблестного воителя от простолюдина и дикаря, – думал лорд, осушив кубок, – учит нас ценить свою жизнь несравненно ниже чести, торжествовать над всякими лишениями, заботами и страданиями, не страшиться ничего, кроме бесславия. Ясно, что на ковре стоит истинная дочь знаменитого рыцаря, и ее поведение никак не погрешит против чести!»

Четырнадцатый удар пересек тело страдалицы там, где начинаются бедра, вырвав из уст несчастной сдавленный стон, левая нога оторвалась от ковра, девушка преступила ногами как норовистое пони в перед крутым холмом.

Во время этого вынужденного вращения изогнутого болью стройного тела, красавица еще раз оценила отцовский подарок, защищающий нежные местечки и участок кожи между ягодицами, от ударов розги и нескромных взглядов.

«Эта птичка ведет себя, как истинная леди! – Суровые черты барона Хаунтена как будто смягчились, пока он смотрел на стоявшую перед ним прекрасную девушку, одинокую, беспомощную, но державшуюся во время наказания с удивительным присутствием духа и рыцарской отвагой. Он дважды осенил себя крестным знамением, как бы недоумевая, откуда явилась такая необычайная мягкость в душе, в таких случаях всегда сохранявшей твердость несокрушимой стали. – Интересно, как она будет вести себя в постели? Думаю, я смогу многому ее научить».

– Pasques Dieu![42]42
  Боже ты мой! – Франц.


[Закрыть] Как она прекрасна, – шептал лорд Оливер Хаксли.

«Пятнадцать» Граф нанес пятнадцатый звучный удар со всем искусством, на которое только был способен, с использованием полной силы мужской руки: полоса еще раз перечеркнула наискось параллельные следы, и в местах пересечения выступили капельки крови.

Из последних сил девушка пыталась подавить стон, но он все же вырвался из запрокинутого рта, а руки устремились к пылающим половинкам, и пальцы впились в упругие, измученные болью холмы.

– И вы заметите, что когда Бог прибегает к наказанию за непослушание, это всегда является выражением любви. «Ибо Господь, кого любит, того наказывает» – Захмелевший клирик шептал новую молитву, перебирая четки, но греховные помыслы в его голове делали перебирание четок совершенно бесполезным.

Аристократка судорожно дышала. Казалось, она уже сполна испила чашу мучений. Зрители видели, как жертва бесстыдно мяла руками исполосованную попу, волосы рассыпались по всему телу, придавая больше сходство со святой Инессой.

Наблюдавшие видели, как прекрасное тело «приговоренной» судорожно извивается в тщетных попытках избежать безжалостных ударов. Граф Ковентри закончил экзекуцию дочери страшной силы ударом, пришедшимся на границу между ягодицами и бедрами девушки, в самом начале нежной складочки разделяющей дрожащие полушария.

«Шестнадцать!» – последний удар был нанесен так, чтобы завершит рисунок «Андреевского креста».

Получились классические английские «ворота», методика нанесения ударов, когда два последних крестом перекрывают предыдущие.[43]43
  Этот метод официально использовался в Английских школах при наказании тростью до середины двадцатого века. – Прим. перев.


[Закрыть]

– Все! – граф Стоукс швырнул прут в камин. – А теперь, buvons[44]44
  Выпьем. – Франц.


[Закрыть] за здоровье именинницы!

– Виват, юная леди!

– Виват! – гости встали и осушили кубки.

– Виват! – Улыбнулся Инкуб.

До сознания девушки не сразу дошло, что все мучения позади. Она не сразу смогла выпрямить измученное болью тело.

Служанки помогли Эвелине накинуть на тело плащ и вывели под руки из комнаты. После каждого шага заплаканное лицо молодой аристократки искажала гримаса боли: каждое прикосновение тяжелого плаща к израненным ягодицам ярко напоминало о только что перенесенной порке.

– Разве юная леди не сядет рядом с отцом? – Джон Хаунтен был очень недоволен, что аппетитное зрелище так быстро закончилось, и не разделит с нами трапезу!

– У нее сегодня нет аппетита! – Холодно отрезал граф Стоукс.

Потом не раз и не два лорд Оливер Хаксли снова и снова вспоминал эту сцену. И все-таки был удивлен и потрясен, когда понял, насколько глубоко эта девушка вошла в его жизнь.

– Вам помочь одеться? – Старшая служанка склонилась в почтительном поклоне.

– Нет, можете идти, я сама справлюсь!

Поклонившись, служанки ушли к гостям, оставив девушку одну.

– О горе мне! – Эвелина молилась перед распятием, даже не пытаясь одеться. – Благодарю тебя, Господь, что ты укрепил мой дух и помог перенести тяжкое испытание.

Прелестное лицо Эвелины было грустно, но в глазах светились вновь пробудившиеся надежды на будущее и признательность за избавление от минувших зол.

Суровая «праздничная трепка» превратила молочно – белые ягодицы леди Эвелины в сплошную сине – багровую массу, истерзанная плоть все еще продолжала непроизвольно судорожно пульсировать. Боль постепенно уходила, превращаясь в зуд. Еще немного, и юная леди успокоилась настолько, что смогла одеться и открыть заветную шкатулку. С юношеских лет она подробно описывала каждую порку в тайном дневнике, который прятала у себя в шкатулке, назвав его «Летописью наказаний». Все записи были пронумерованы, каждая начиналась с даты и заканчивалась последним из ударов.

«Я выдержала наказание со стойкостью и смирением, как и положено наследнице славного рода Бисбернов. Отец все-таки смог выбить из меня крик. Видно Богу было так угодно, чтобы родитель выставил меня на позор! Лежу на животе и молюсь. Боль все еще не покидает меня. В душе пустота, все, что раньше занимало меня, сэр Гилфорд, сэр Бриам и все остальное теперь потеряло всякий интерес. Они видели меня голой, видели мое унижение, мой позор! Для чего я выдержала такие муки? Теперь осталась только боль, она заменила все остальные чувства. Теперь я не знаю, к чему приведет торжественная папина порка. Замуж точно никто не возьмет! Видимо, надо собираться в монастырь, где старые монашки будут учить меня всю оставшуюся жизнь христианским благодетелям. Я осознаю свое ничтожество, и надеюсь, лишь на то, что Господь в милости своей простит мне грехи. Боже, спаси мою душу. Эвелина Стоукс 20 мая 1505 года».

Эта запись одна из самых коротких в дневнике девушки. Обычно Эвелина записывала все, до мельчайших деталей: свое настроение, вид толпы, погоду и боль от ударов. Зато на этот раз там нашлось место и для лорда Оливера Хаксли и Джона Хаунтена.

– Пока девушка приходила в чувство, веселье в зале продолжалось: из подвала выкатили бочку старого вина, простолюдины дождались крепкого эля, и шипучего яблочного сидра. Все пили за здоровье именинницы и ее строгого родителя. На закуску подали вареную свинину, а также множество кушаний из домашней птицы, оленины, зайцев и рыбы, не говоря уже о больших караваях хлеба, печенье и всевозможных сластях, варенных из ягод и меда.

Только юная леди осталась голодной на своем собственном дне рождения. Впрочем, сейчас ей казалось, никакие силы не могут заставить выйти ее к праздничному столу. Вечером того дня отец приказал девушке явиться к ужину.

«Там снова будет лорд Оливер Хаксли и барон Хаунтен! – Думала она, позволяя служанкам причесать себя. – Какой позор!»

На этот раз девушка была одета в соответствии с высоким дворянским званием. Длинное, зеленое шелковое платье с легкой белой кружевной оторочкой у ворота и у кистей рук, было застегнуто золотыми запонками. На шее красовалось фамильное ожерелье, добытое еще прадедом в Святой Земле. Если девушка и тогда, во время порки показалась гостям прекрасной, то стройная прелесть фигуры и свободная, гордая грация движений теперь еще подчеркивались богатой простотой туалета. Только необычайная бледность именинницы напоминала о перенесенных страданиях. На стуле, предназначенном для юной леди, лежала расшитая шелком подушечка.

– А я, – Лорд наполнил свой бокал, – пью за здоровье прекрасной леди Эвелины.

– Дорогая, – начал отец, – тебе уже шестнадцать лет, и по нашим английским законам ты считаешься взрослой девушкой. Надо всерьез подумать о твоей судьбе!

«Неужели в монастырь? – Душа девушки провалилась в пятки. – После публичной порки рассчитывать на замужество не приходится! Лорд наверняка ославит меня при дворе!»

– Лорд Оливер Хаксли попросил твоей руки, – продолжал отец, – и я не вижу причины ему отказывать! Ты станешь ему женой перед Богом и людьми?

– Да!

Девушка почувствовала, как глинобитный пол уходит у нее из-под ног.

– Это самый лучший день в моей жизни! – Лорд подошел к невесте. – Через месяц играем свадьбу!

Барон, услышав такие слова, молча выпил полный кубок вина. «Все равно эта женщина рано или поздно будет моей, – думал он, наполняя кубок еще раз! Гореть мне в геенне огненной, если я отступлюсь!»