Текст книги "Английские эротические новеллы"

Автор книги: Алекс Новиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

Глава пятая. В объятиях злой Линды

На жительство Катрину определили в келью к Линде, двадцатилетней монашке, вот уже два года запертой в стенах монастыря и весьма искушенной в плотском грехе, заведующей розгами и пивом.[155]155
  Простой люд и монахи обожали темное пиво, или, как его звали тогда, эль. Причем, судя по историческим документам, хмельной напиток употреблялся в довольно больших количествах. Например, согласно уставу одного из женских монастырей в Англии, монашке было положено 6 пинт эля в день, а это примерно 3,4 литра! – Прим. перев.


[Закрыть]

По распоряжению матушки Изольды, неделю Линда Катрину не трогала, чтобы страшные разрывы немного зажили. Целую неделю Линда изнывала от неразделенной страсти к новенькой монашке. Наконец, ей было позволено посвятить новенькую в тайны отношений между женщинами.

– Без рубашки легче спать, – сказала она, раздеваясь на ночь, – и ты тоже разденься! Похоже, я начинаю толстеть на должности матушки-пивоварки! – вздохнула она. – А тут еще эта обязанность по заготовке розог!

Катрина послушно разделась.

– Рыженький мой котеночек, – воскликнула Линда, любуясь новой соседкой по келье, – какая ты горячая! До чего у тебя нежная кожа!

– Бедное дитя, – повторила Линда, прижимая девушку к себе. – Я тебе по дружбе заготовлю самые прочные, самые ровные и секущие розги, когда придется принимать покаяние, и угощу пивом! Пойдем на мою кровать! Будем учиться трибадии!

Катрина оказалась лежащей на Линде, головой к ее ногам. Бедра новой подруги слегка сжали голову Катрины.

– Ну, что ты медлишь? – не в силах больше сдерживаться, Линда приподнялась и, рванув Катрину за волосы, с силой вдавила веснушчатое лицо себе в горячее лоно.

Та, уже имея опыт общения с матушкой Изольдой, угадала желание подруги и принялась вылизывать нежные части тела между ногами.

– Рыжая стерва! – не давая Катрине толком вдохнуть, монашка стала с огромной силой тереться норкой о лицо новенькой. – Не отлынивай!

Катрина протиснула свою голову между ног новой подруги, языком раздвигала щель, а губами втягивала коричневые губки. «Бедная моя покойная матушка, – подумала Катрина, забираясь языком в вонючую глубину, – да простит она меня, грешную! Кто же знал, чему придется обучаться в этой обители!» Линда сладко вздрагивала, но ласки Катрины ей не нравились. «Без огонька девочка работает!» – подумала она, рывком приподнялась и с размаху влепила Катрине звонкую пощечину.

Из глаз девушки полетели искры. Сквозь звон в ушах она услышала:

– Ты, [Непереводимое староанглийское ругательство – Прим. автора.] поганая, ты будешь лизать, как следует?

И она угостила Катрину новой пощечиной, сильнее прежней.

– Не надо! – Катрина зарыдала, прикрыв руками лицо.

– Ты так никогда не научишься! Это тебе не с Изольдой лизаться! – Линда перевернулась и села Катрине на лицо. – Лижи, да как следует! Запорю!

Катрина не могла открыть глаз: ресницы слиплись от выделений Линды, пахнущих почему-то тухлой рыбой. В нос, рот текла горько-солоноватая слизь. Язык Катрины с непривычки одеревенел и высох.

– Лижи анус, – шипела Линда, – почему тебе надо повторять все дважды?

Катрина, сунув впервые в жизни язык в анус, почувствовала, как его сразу начинало щипать.

– Глубже, ну глубже же, – Линда уже не постанывала, как вначале, а кричала в полный голос, – подстилка, я из-за тебя не могу кончить!

Лицо Катрины оказалось немилосердно сжатым между бедер строгой учительницы.

Линда вздрогнула и упала животом на кровать. Удовольствие от языка новенькой получилось слабым и никак не соответствовало недельному ожиданию.

– Открой рот! – она изо всей силы вцепилась в рыжие волосы, и посмотрела в залитое слизью и слезами лицо. – Шире! – приказала она и плюнула в него.

Девушка поперхнулась и закашлялась. Слюни, сопли и слизь потекли их рта и носа Катрины на груди, украшенные розовыми сосочками.

– Мерзавка!! – Линда рывком и вцепилась в соски несчастной монашки. – Ленивая мерзавка!

С силой она принялась сжимать и выкручивать их, отчего они моментально побагровели.

– Нет! – невероятная боль пронзила Катрину, она заплакала и схватила за руки мучительницу. – Не надо!

– С таких как ты, шкуру спускать надо! – она как тигрица бросилась на Катрину, повалила и снова села девушке на лицо.

– Смотри, вот как надо! – Линда стала теребить себе клитор, размером со спелую вишню.

«Скорей бы все кончилось!» – думала Катрина, покорно лаская языком анус.

Вдруг Линда охнула, захрипела, и Катрина ощутила во рту вонючую слизь.

– Хорошо! – Линда, тяжело дыша, замерла наездницей на лице новенькой, не шевелясь, ощущая горячим влагалищем нежный ротик.

На это мгновение они как бы стали единым организмом. «Интересно, что чувствует Линда? – думала Катрина, не в силах открыть глаза, – и зачем так жестоко она со мной обошлась? Зачем пощечины и синяки на груди?» А потом Линда почувствовала, как на нее капают слезы, а жаркий язык Линды слизывает их одну за другой. Она облизывала Катрину как кошка, плача, лаская и прося прощения.

– Что ты делаешь, – лепетала Катрина…

Тут губы Линды слились с нижними губами Катрины. Линда была намного опытнее, и она доказывала это каждым прикосновением. Внимательно следя за нарастанием неистовства, в которое ввергалась жертва, Линда останавливалась и удваивала страдания, то удаляя наступление оргазма, то приближая его. И вдруг Катрина поняла, что игра в любовь, хоть и грубая, унизительная, прекрасна, как сама природа.

Если бы враг рода человеческого увидел этих двух нагих женщин, то он мог бы подумать, что в его сети попалось сразу две заблудшие души, но, как известно, вход лукавому в монастырские кельи строго запрещен.

Проворный язык Линды колол и давил, как кинжал наемного убийцы, глубоко вонзаясь, а потом выскальзывая.

«Вот это подруга, вот это страсть!» – думала Катрина. Быстрый язык пивоварки не знал преград. Тонкие и плотные губы обхватили бугорок так, как хватала их матушка Изольда.

Линда была злее голодной волчицы…

Сколько времени это продолжалось, Катрина не помнила, она была зацелована, смята и стерта… От щипков она вскрикивала, но тихие ласки подруги вливали в нее новое, незнакомое чувство. Катрине запомнились ее нежные руки, неутомимые губы, но больше всего – язык, проникающий так глубоко, так сладко…

Линда лежала, вне себя от восторга, и едва способна была сдержать страстные стоны.

– Бедняжка Катрина, – улыбнулась Линда, – я сделала тебе больно, но все же мы будем добрыми друзьями! – она достала из тайника кувшин с темным крепким пивом, предназначенным исключительно для гостей мужчин и печенья. Катрина не заставила себя долго просить, и начала усердно лакомиться, так как после игр у нее разыгрался аппетит.

Линда была иссушена, хотя через край наглоталась пива. Катрина, опьянев с непривычки, отплатила ей тем же, и хотя поначалу не очень верила в свои способности, но вскоре убедилась, что может быть таким же искусной любовницей, как и она.

– Линда! – Катрина билась в судорогах, не понимая, где она и что с ней.

Ночью Катрине приснилось, что она лежит в лодке посреди озера. Она открыла глаза от яркой вспышки света. Прямо перед ней в воздухе висела икона. На ней изображена женщина в черном, руки расположены так, словно у нее должен быть младенец. «Надо взять икону и отнести в монастырь!» – поняла она. По дороге она увидела очень много крестиков. Они были буквально везде: в воздухе, на земле и в воле.

«Что за бред мне приснился!» – Катрина проснулась, прижалась теснее к Линде, и снова уснула. Начало сна было такое же, картинка в картинку, но продолжение немного другое: в монастыре стояли скамейки, заполненные зрителями, а посередине стоял аналой. Эта специальная наклонная подставка для чтения Библии было усовершенствована специальными ремнями для привязывания конечностей провинившихся монашек. Ремни использовалась по назначению лишь в том случае, когда провинившейся было назначено довольно большое количество розог и было проблематичным удержать ее в надлежащем для наказания положении.

– Что случилось? – спросила Катрина. – Почему вы тут собрались?

Ответом было молчание.

– Возьмите крестик, или я умру! – сердце Катрины сжалось от ужаса. Она поняла, что стоит совершенно голая перед толпой!

– Сегодня будет принесена искупительная жертва! – услышала Катрина голос сверху.

Трое мужчин схватили ее и протащили к аналою. Налитые полушария грудей соприкоснулись с холодной поверхностью стола, и от этого девушка проснулась в холодном поту. Рядом спокойно похрапывала Линда.

«Вещий сон!» – подумала Линда.

Перед утренней молитвой Катрина еле стояла на ногах.

После этой ночи между монашками зародилась любовь. Подруги едва могли дождаться отбоя, чтобы поскорее встретиться в кровати. Дни шли своим чередом, и каждый миг усиливал в Катрине жар невыразимых чувств, которые разбудил в ней монастырь. В общем, веселье духа, излучаемое грешной матушкой Изольдой, передавались всем сестрам. Не было внутри монастырских стен и тени уныния или той иссушающей душу отрешенности, которые так часто иссушают души монашкам. Устав был достаточно строг, но матушка Изольда почитала молитвы искренним покаянием за первородный грех. Она сумела пробудить в сестрах это понимание смысла молитвы, и все, что им надлежало совершать для соблюдения устава, было исполнено жизнерадостности и добросердечия, которые вносили проблески высшего бытия в земную юдоль. Сестры проводили бесконечно сладкие часы, а время от времени каялись, и получали изрядную порцию розог…

Глава шестая. Моррис – монастырский пони

Женщина – это химера, ее внешность приятная, прикосновение смрадное, ее

общество – смертельно опасное. Она горька как смерть, как дьявол, потому что

дьявол и есть смерть

Яков Шпленгер «Молот ведьм»

Хелен, монашка, ухаживающая за монастырским пони, ничем не выделялась среди сестер. Никто бы не сказал, что монашкой является обладательница этого милого личика, карих раскосых глазок, доставшихся от кельтских предков, небольшого носика, слегка вспухших губок, курчавых каштановых волос, и стройной фигурки. На первый взгляд, не монашка, а настоящий ангелочек, не расстающийся с четками и молитвенником. После жуткого изнасилования, учиненного паломниками, родители не нашли ничего лучшего, как отдать слегка тронувшуюся умом девушку в монастырь, для поправки душевного здоровья.

– Двенадцать служанок Девы Марии символизируют женские добродетели. – Проповедовала матушка, благословляя монашек на хозяйственные работы. Имена их – Умеренность, Замкнутость, Стыдливость, Внимание, Благоразумие, Робость, Честь, Усердие, Целомудрие, Послушание, Смирение, Вера![156]156
  Матушка Изольда цитирует San Bernardino, [1380–1444]. Прим. перев.


[Закрыть]

Матушке Изольде казалось, спокойная размеренная монашеская жизнь пошла на пользу Хелен. Никто бы не сказал, что под этим ангельским личиком прячется страстная женщина. В обязанности послушания Хелен входил и уход за Моррисом, упрямым и своенравным животным. Все монашки старались держаться подальше от этого лохматого, низкорослого и очень вредного животного. Послушание было весьма суровым: Моррис любил кусаться, а Хелен сумела найти с ним взаимопонимание.

Стараниями монахини серый с черными пятнами пони всегда был чист, вычищен и весело ржал, увидев приближающихся монашек.

– Infernum in equum pelle[157]157
  Черт в лошадиной шкуре. – Лат.


[Закрыть] Противное гадкое животное! – рассуждала Катрина, разок пообщавшись с Моррисом. – И почему он так любит кусать, и именно за попу? Не понимаю, как Хелен умудряется с ним управляться?

Катрина была только рада, что ей в качестве послушания достались цыплята. Только вот заглядывая в конюшню за соломой, Катрина стала замечать в глазах животного какой-то мужской интерес.

– Domine miserere miseri Helene[158]158
  Господи, помилуй несчастную Хелен! – Лат.


[Закрыть] – крестилась Катрина и старалась как можно скорее покинуть конюшню.

Матушка Изольда, от глаз которой в монастыре было не скрыться, несколько раз исповедовала Хелен, но ничего не добилась.

– Эх, грехи мои тяжкие, – вздыхала матушка Изольда, как говорил Тертульен: «Ты должна всегда пребывать в трауре, лохмотьях и раскаянии, чтобы искупить свою вину за погибель рода человеческого. Женщина, ты врата дьявола, ты первая прикоснулась к древу Сатаны и нарушила божественный закон». – Вот искупаем мы грехи наши!

– Malum![159]159
  Нечистая сила! – Лат.


[Закрыть] – Монашки крестились и старались держаться от пони подальше.

Хелен усердно молилась, и выполняла послушание.

– Может, продать его Аврааму на колбасу? – шушукались они.

Впрочем, настоятельница любила пони, подарок одного графа, и не спешила с ним расставаться. – Ну что, чудо-юдо лохматое, опять репейников на хвост нацеплял? – Хелен взяла гребенку и принялась за пони. – И когда же ты уймешься?

В ответ лошадка только фыркала, да похотливо поглядывала на монашку. «Будь наш Моррис мужчиной, – мечтала монашка, – впрочем, и конем ему тоже неплохо быть! Кормят, поят, чистят, работой не перегружают. Одним словом не жизнь, а жизнь в монастыре! Зачахнет животное без подружки!»

Помолившись, монашка начала собирать Морриса на службу: надо по монастырским делам съездить в ближайшую деревню, повидать Авраама и сделать заказ на новую партию лечебных микстур.

– Не мотай головой, упрямец, – она надела уздечку, – дам хлебца!

Уговаривая лошадку таким образом, женщина положила вальтрап, закинула на спину Моррису седло. Хорошо, что пони был низкорослым, и маленькой Хелен не приходилось тянуться.

– Какой ты у меня лохматый! – монахиня начала застегивать подпругу и как бы случайно схватила конский пах. – Надо ехать, а тебе бы сейчас кобылку! Может, согласятся деревенские тебя развязать?

Пони встрепенулся и фыркнул от негодования. Весь монастырь знал, что Моррис девственник, как тот монах, что дал благочестивый обет безбрачия.

– Ну, что же ты, – монахиня, решив, что Моррис захочет кусаться, сильно испугалась, и отдернула руку, – я тебя в обиду не дам! Ешь свой хлеб, и поехали!

– Эй, Хелен, – женщину позвала Катрина, – я возьму соломки для цыплят!

Катрине не удалось стать свидетельницей выходки Хелен.

– Конечно! – монахиня перекрестилась и по-женски уселась в седло.

– Прости меня, грешную! – подобрав одеяние, монахиня погнала коня по полю. – Интересно, а как бы ты себя вел, увидев молоденькую кобылку? Вот у людей все просто! Увидели паломники меня, грешную, и все!

Монашка вспомнила гнилые зубы и пропахшее чесноком дыхание насильников. Вокруг мирный сельский пейзаж не предвещал никакой беды. Светило солнышко, порхали бабочки, и даже ворон, вестник несчастий, не каркнул ничего девушке вслед, решив полакомиться конским навозом с не переваренными зернышками овса.

Вот только с молитвами во время поездки не получилось. Моррис бежал тряской рысью, и нежная плоть похотливой монашки терлась о седло.

Тут уж стало не до молитв. Вспомнились похотливые мужские руки, срывающие с нее одежду и растягивающие несчастную жертву на траве. В те времена паломники, путешествующие от одного святого места к другому, мало отличались от разбойников и с женщинами поступали как с законной военной добычей. К сожалению, юная Хелен тогда убежать не успела…

– Подожди, мой хороший, – монахиня, отъехав от монастыря подальше, засунула для усиления ощущений себе в непоказуемое местечко два шарика из слоновой кости, скованные цепочкой. – Вот теперь ехать куда веселее!

Пони с интересом наблюдал за ней, потом съел еще один кусочек хлеба и позволил монашке снова сесть в седло.

«Этой игрушкой научила меня пользоваться матушка Изольда, – думала Хелен, вспоминая первые ночи в монастыре. – Добрая она женщина! Я точно знаю, что второй такой пары у нее нет!»

Не проехав и половину дороги, Хелен почувствовала, что благодать спускается на нее. Ноги затряслись, тело выгнулось дугой, а душа воспарила к небесам. Монахиня уже не могла ехать спокойно, и ударила пони пятками, позабыв, кто она и где находится. Пони с рыси перешел на галоп, а, увидев ручеек, не остановился, а перепрыгнул через него!

– Неужели меня берут на небо живой? – успела подумать монашка прежде, чем ударилась носом в землю.

Разумеется, Хелен не была первоклассной наездницей, а Моррис не был скаковой лошадью, так что исход прыжка был вполне предсказуем.

«Все мужики, даже лошади, грубые потные животные!» – подумала монашка, очнувшись в траве. Пони смотрел на нее с совершенно невинным видом.

– Противное животное! – женщина оказалась на траве с задранным подолом. – Прямо как тогда…

Моррис, сунув морду монашке между ног, принюхался.

«От этого двуногого создания вкусно пахнет течной самкой!» – Моррис высунул язык и слизнул вкусную солоноватую жидкость. Потом, фыркнув, проложил занятие, а Хелен решила ему не препятствовать. Приключение получалось уж очень пикантным.

– Продолжай, мой хороший! – монашка приподняла таз и широко развела коленки, чтобы лошадке было удобнее.

Пока Моррис слизывал остатки сока, монахиня успела кончить еще два раза, а потом, приглядевшись к похотливой конской улыбке, испугалась страшных зубов, и оттолкнула голову похотливого животного.

– Грех-то какой! – монашка одернула рясу и поехала в деревню. – Странно, он так любит кусаться, а меня пожалел!

Пони трусил по тропинке так, как будто ничего не случилось. Монашка благополучно вернулась обратно и в церкви долго рассматривала старинные витражи, изображающие настоятельницу с розгами и монашку, собиравшуюся продеть руки в цепи.

«Наверное, две сотни лет назад монахини тоже грешили, – подумала Хелен, – и наказание было соответствующее! Признаться на исповеди или не признаться?»

Перспектива ложиться на скамейку под розги благочестивую Хелен совсем не радовала, но ощущение общения с Моррисом было каким-то уж очень грешным, и оттого очень сладким. Вечером Хелен снова пришла на конюшню.

Увидев ее, Моррис фыркнул и замотал головой. Взгляд пони из-под челки был каким-то заговорщическим.

– Вроде тихо, – Хелен оглядела конюшню, но не заметила Катрины, мирно дремавшей на сене. – Значит, никого…

Хелен не имела никакого опыта, и не осмотрела конюшню как следует, а зря. Катрина после бессонной ночи с Линдой зашла в сенник и, не отсчитав и трех бусинок на четках, сладко уснула.

– Кар-р! – только ворон вдруг каркнул во дворе.

Услышав ворона, Моррис дернулся, зубами схватил монашку за рясу и едва ее не порвал.

– Что ты делаешь? – монахиня с ужасом вскрикнула. – Неблагодарное животное! Может, высечь тебя плеткой, чтобы ты не прыгал через ручейки? – Хелен, помолившись, взялась за скребницу и принялась чистить Морриса.

Впрочем, все молитвы вылетели из головы, когда монахиня увидела, что Моррис по-своему, по лошадиному, ее хочет!

– И почему матушка Изольда не купит тебе подружку? – Хелен, закрыв дверь на засов, стала раздеваться. – Честное слово, я великая грешница, – она вся дрожала от возбуждения, – гореть мне в геенне огненной!

Ее щеки пылали огнем, а тело бросало то в жар, то в холод. С одной стороны, перспектива розог, а с другой…

Пони с удивлением смотрел на монашку: смущенная с растрепанными волосами, она издавала приятный запах, сводивший животное с ума.

Катрина, смотрела страшный сон: отец собрался ее высечь, и привел посмотреть на экзекуцию не только братьев, но и прадедушку Максимилиана.

– Сегодня мы накажем нашу великую грешницу! – Максимилиан руководил экзекуцией. Напрасно Катрина молила о милосердии. Казалось, все мужчины в ее роду сошли с ума и ходят только одного: надругаться над ее несчастным телом. Из сонного кошмара ее вывел стон Хелен.

– Вот это да, – прошептала она, увидев Хелен, танцующую нагишом перед лошадкой, – у нас что, в монастыре не только привидения, но и ведьмы есть?

Взгляд Хелен излучал похоть круче, чем матушка Изольда при первом близком знакомстве. Казалось, ее глаза просто искрились от желания и возбуждения.

Мало того, что монахиня стояла перед конем совершенно без одежды, она взяла большую морковку, вставила ее между ног и повернулась к животному.

– Хочешь? – спросила она. – Свежая, сладкая!

Пони подошел, и начал обнюхивать промежность.

– Мой маленький Моррис! – монахиня улеглась на солому и раздвинула ножки!

«Вот это Хелен! – подумала Катрина, высунувшись из убежища. – Кто бы мог подумать!»

Пони, схрупав морковку, начал облизывать выбритое местечко.

– Прости ее грешную! – Катрина шептала молитву.

Тишину на конюшне прервал нежный стон: Хелен вздохнула, выгнулась дугой, и, простонав что-то нечленораздельное, без сил упала на солому, но пони не собирался останавливаться.

Моррис не торопясь, облизывал монашку между ног, видимо соленая жидкость, выделившаяся после оргазма, пришлась ему по вкусу. Катрина была сама в полуобморочном состоянии от пережитого зрелища: между ног зачесалось, и очень захотелось в свою келью, в объятия строгой подруги.

Моррис облизнулся, тряхнул головой и встал в ожидании подачки. Монахиня, поняв, что Моррис вполне заслужил награду, протянула еще одну морковку, но тот впервые в жизни отказался, и тихонечко заржал!

– А, ты тоже хочешь? – монахиня, увидев возбуждение Морриса, нырнула ему под брюхо, обхватила член рукой, и принялась облизывать. От прикосновений рук и языка член рос прямо на глазах!

Пони весь напрягся, присел на задние ноги. Катрина видела, как вздулись вены на ногах и боках лошадки. «И почему Моррис ее не кусает? – подумала Катрина. – Неужели ему это нравится?»

– Вот это страсть! – тихо сказала Катрина, подобравшись поближе. – Наверное, Хелен ведьма и знает лошадиное слово! А меня это чудовище за попу укусило, и так больно!

Одними ласками и лизанием дело не закончилось. Монахиня, потеряв остатки стыда, встала на четвереньки.

– Вот это да, – прошептала Катрина, – кажется, пони только этого и ждал.

Огромный член вошел в женщину и начал быстро двигался. Конюшня наполнилась похотливыми стонами грешной монашки.

«И как ее не разорвет? – подумала Катрина. – Хорош наш ангелочек! Как говорил мой папа, в тихих девонширских болотах черти водятся!»

Животное храпело и ритмично двигалось, штурмуя тело похотливой монашки.

– Ох! Ах! – монахиня стонала.

– Уф! – фыркал пони и мотал головой.

– Нет! – Хелен громко вскрикнула и затряслась в судорогах, поджав свои длинные ножки в коленках под себя, обхватив их руками.

«Только подумать! Ей понравилось! – подумала Катрина. – Впрочем, пора мне прятаться. Если Хелен меня увидит, могут быть неприятности!»

Одевшись, монахиня ушла из конюшни. Катрина, немного подождав, вышла следом. В келье ее ждало полное разочарование: Линда выпила столько микстуры Авраама вместе со свежим пивом, что играть отказалась.

Всю ночь Катрине снились кошмары: отец то угрожал ремнем, то ставил перед собой на колени, то вдруг превращался в похотливого пони! К тому же Линда храпела, как матрос. Измученная Катрина заснула лишь под утро, после того, как честно поработала пальчиком со своим клитором.

Катрина не стала выдавать Хелен, но приключение в конюшне не прошло незамеченной для матушки Изольды. Преодолев всю свою скаредность, она купила для Морриса кобылку, но тот не хотел на нее даже смотреть!

– Ну, что за напасть такая? – сетовала матушка, и подвергла Хелен строгому допросу. На исповеди монашка признала, что уже давно живет с пони.

Правда всплыла наружу, и теперь Хелен должна была своим телом ответить за грех с помощью поста и покаяния.

– Знаешь, моя хорошая, древний царь Соломон сделал одно очень важное наблюдение: «розга и обличение дают мудрость». Он говорит нам о том, что монахиня имеет право знать, за что ее наказывают. Тебе надо объяснять, за что?

– Нет! – Хелен была готова понести суровое наказание за свой грех.

– Ты поможешь мне? – Линда, взяв в компанию Катрину, собралась нарезать прутьев для покаянного ритуала. – Ты ведь не участвовала пока в покаянной церемонии! Что поделаешь, мы грешим, мы и каемся!

– Вот смотри, – учила она девушку выбирать прутья, – надо резать гибкие и ровные, толщиной с мизинец у основания. Затем очищай от листьев и складывай в корзину!

– А сколько резать? – Катрина с ужасом подумала, что такие розги будут припасены и для ее тела.

– Magis melius[160]160
  Чем больше, тем лучше! – Лат.


[Закрыть]. Всегда надо иметь запас, – пояснила Линда, – мало ли, что… И вообще, прутья должны вылежаться в рассоле.

– Это чтоб больнее было? – Катрина вспомнила зуд, по три дня не проходившей после тонких школьных прутиков.

– Ну и для этого тоже! – Линда попробовала прут в воздухе. – Ведь она пробуждает ум, стимулирует память, ну и принуждает к покорности и смирению! По этому поводу Библия говорит: «На разумного сильнее действует выговор, нежели на глупого сто ударов» [Прит.17:10]. Так что Катрина, не забывай перечитывать Библию!

«Чует сердце мое, нарежут прутики и для моего тела! – Вздохнула Катрина. – За матушкой Изольдой, нашей настоятельницей – не залежится!»