Текст книги "Английские эротические новеллы"

Автор книги: Алекс Новиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

Глава двенадцатая. Конклав мертвецов

«Ведь именно ты по наущению дьявола первой нарушила божественную заповедь, сорвав с запретного дерева плод.

Именно ты соблазнила того, кого не сумел соблазнить дьявол. Ты с легкостью осквернила человека, это подобие Бога; наконец, исправление вины твоей стоило жизни сыну Божьему»

Тертуллиан ок. 160 – после 220.

Три дня после визита отца Джона прошли спокойно.

– Реликвию отдам, – пообещал он настоятельнице, – в другой раз. Катрину до меня не пороть! Пусть отдыхает!

О договоре с приором матушка Изольда ничего измученной монашке не сказала.

– Ты уже выучила все заклинания, – покойный отец Гай снова пришел к ней во сне. – Теперь пора за дело!

«Значит – пора!» – решила монашка.

Была глухая полночь. Все в монастыре давным-давно удалились почивать, раздавался только унывный голос сторожевой собаки, тоскливо воющей на ущербную луну. Катрина оставалась в состоянии глубокой задумчивости. Свечи, горевшие на столе, за которым она сидела, потухли, и дальний угол кельи был уже почти невидим. Часы монастыря пробили двенадцать, и звук мрачно отозвался эхом в торжественной тишине ночи. Когда Катрина открыла дверь старинного склепа, снизу ударил луч света. Полагая, что это всего лишь лампа матушки Доры, исполняющей обязанности ризничего, монашка отошла за дверь, и стала ждать, когда та уйдет.

Как в ней уживались две совершенно разные женщины, она и сама толком не могла понять.

– Да простит меня душа несчастного сэра Гая, – шептала она, зажигая украденную в церкви свечу, – приезжал к нам приор, высек, а потом выбрал меня, чтобы не скучно было спать! Ну, согрешила я, но и он тоже…

Однако Дора не появилась. Монашка, устав от ожидания, в конце концов, спустилась по неровным ступеням, ведущим в мрачные глубины. Ни одной живой души в склепе не было.

– Пора! – девушка начертила мелом на полу пентаграмму. – Будь что будет!

Как только она прочитала первое заклинание, то сразу поняла, что хорошо знакомая обстановка претерпела полное превращение.

– Не может быть! Подействовало! – девушка вышла за пределы пентаграммы, чтобы лучше посмотреть на так хорошо знакомую обстановку склепа. Девушка была тут не раз, и казалось, знала убранство сей обители мертвых так же хорошо, как свою убогую келью. Все здесь было знакомо взору. Какой же трепетный ужас охватил Катрин, когда она поняла, что обстановка склепа, которая всего лишь этим утром была совершенно привычной, изменилась, и вместо нее явилась какая-то новая и чудная!

Тусклый мертвенно-бледный свет наполнял помещение, позволяя монашке видеть, как поднимаются крышки гробов и нетленные тела давным-давно похороненных братьев садятся в домовинах, а холодные лучистые глаза смотрели на разбудившую их к жизни монашку с безжизненной твердостью. Их высохшие пальцы были еще сцеплены на груди, а головы пока неподвижны.

«Не может быть!» – это зрелище поразило бы самого отважного человека. Сердце монашки дрогнуло, хотя она и читала в черной книге о силе пентаграммы и заклинаний.

Стены склепа раздвинулись, а потолок ушел куда-то вверх!

Сам собой загорелся светильник в дальнем углу.

Монашка увидела, как в конце склепа за ветхим древним гробом, словно за столом, сели три черных монаха. «Это были самые старые покойники в усыпальнице! – любознательная сестра, частенько поднимавшая крышки гробов, хорошо знала их лица. – Неужели они все погребены живыми?»

Землистый оттенок их щек казался еще более резким при тусклом свете, а пустые глаза испускали, как девушке показалось, вспышки огня. Перед одним из них лежала большая раскрытая книга, а другие склонились над прогнившим гробом, словно испытывая сильную боль или сосредоточенно чему-то внимая. Не было слышно ни звука, склеп был погружен в безмолвие.

«Все так, как написано в книге», – девушка, успев оправиться от первого ужаса, смотрела на неподвижных, как изваяния мертвецов.

Сейчас любопытная монашка охотно покинула бы ужасное место и вернулась в свою келью, или хотя бы закрыла глаза при виде страшного явления, но, как говорил отец Гай, эксперимент должен быть доведен до конца, и девушка, подавляя дрожь в коленках, произнесла еще одно заклинание.

Тут силы покинул ее: Катрина, даже если бы хотела, не могла сдвинуться с места, чувствуя, будто бы вросла в пол.

«Куда-то пропал вход!» – подумала девушка, не увидев двери на обычном месте. Теперь Катрина не смогла его найти и понять, как отсюда выбраться.

«Попалась!» – сердце монашки отчаянно забилось, внизу живота появился противный холодок.

– Матерь Божья, – хотела крикнуть она, но слова застряли в горле.

Внезапно бескровный призрак, облаченный в могильное одеяние, медленно вошел внутрь. Ни один звук не извещал о его приближении, он бесшумными шагами двигался к девушке.

Несчастной монашке стало страшно. Она зажмурилась, у нее кружилась голова. Даже противный вязкий туман, окутавший ее мозг, не мог заглушить дикий, животный страх.

– Чернокнижник? – Катрина почувствовала, как ее схватила мертвенно-холодная рука, и услышала знакомый голос, шепчущий прямо в ухо:

– Катрина, – спрашивал призрак, – открой глаза! Ты пойдешь за мной в преисподнюю? Ты же говорила, что любишь меня! Там нас обвенчает сама Смерть на вечные времена!

Мертвецы тем временем вставали из гробов и смотрели мертвыми глазами на девушку, неосторожным заклинанием пробудившую их к жизни.

«Вот влипла! – подумала она и замерла без движения. – Заклинания сработали!»

– Подойди! – приказал старший из сидевших за столом монахов и сделал ей знак приблизиться. Неверными шагами она преодолела путь до стола и, наконец, предстала перед старшим, и тут же другие монахи подняли на девушку недвижные взгляды, от которых стыла кровь.

– Братья, разденем ее! – приказал старший мертвец.

В тот же миг костлявые холодные руки сорвали с нее одеяние.

– Нет, не надо! – от ужаса и унижения монашка чуть не лишилась чувств. Она не знала, что делать, в такой ситуации ей не приходилось оказываться ни разу в жизни: стоять абсолютно голой перед ожившими покойниками!

Конечно, Катрина знала, что богатым мужчинам, посетителям и жертвователям монастыря нравится ее тело, нравится смотреть, как она подпрыгивает во время показательной порки, но никогда ее не раздевали мертвецы!

Казалось, Небеса покинули девушку за неверие!

Стыдливо прикрыв руками груди, она взглянула на книгу перед мертвецом. Это был большой том в черном переплете с золотыми застежками. Ее название было написано сверху на каждой странице: «Liber Obidientiae».

Больше ничего прочитать не удалось. Тогда она посмотрел сначала в глаза того, перед кем лежала книга, а потом в глаза остальных собратьев. Холод склепа подсказывал, что это не сон: тело покрылось мурашками.

Постепенно к Катрине вернулись дар речи и решимость. Она, прикрыв ладошкой, низ живота, обратилась к жутким созданиям на языке духовных пастырей.

– Pax vobis, – так она сказала. – Мир вам.

– Hie nulla pax, – вздохнув, отвечал самый древний глухим дрожащим голосом. – Здесь нет мира! Вот уже много лет мы тут не видели ни одной голой девушки!

Говоря это, она указал себе на грудь, и монашка узрела сердце, объятое огнем, который, казалось, питается им, но не сжигает.

В испуге она отвернулась, но покойник не прекратил речей.

– Мы горим в геенне огненной за грехи наши тяжкие! Сейчас огонь из Ада добавит нам света, чтобы удобнее было чести беседу!

Девушка наклонилась, чтобы поднять одеяние монашки и прикрыться им, но какой-то ловкий мертвец утащил ее рясу в угол склепа.

– Hic nоn pax, – послышался в ответ глухой, душераздирающий голос древнего монаха, сидевшего за столом справа. – Нет здесь мира!

Взглянув на обнаженную грудь несчастного создания, она узрела то же живое сердце, объятое пожирающим пламенем. Монашка отвела взгляд, а затем нашла силы обратиться к сидящему посредине.

– Pax vobis, in homine Domini, – продолжила она.

Масляный светильник, что еле коптил, разгорелся и теперь склеп был освещен не хуже храмовой церкви в праздничный день.

– Говори, голая женщина, – мертвец поднял голову, и, захлопнул книгу. – Твое дело спрашивать, а мое – отвечать.

«Я среди мертвецов и вижу пламя преисподней! – Несмотря на отсутствие одежды, остатки уверенности и прилива смелости не покинули ее. – А призрак девичьей башни предупреждал меня не делать того, что я сделала! Однако мне приказано спрашивать!»

– Кто вы? – спросила она, прикрыв одной рукой грудь, а другой – низ живота. – Кто вы такие?

Мертвецы зашевелились.

– Нам не ведомо! – был ответ. – Увы! Нам не ведомо!

– Нам не ведомо, нам не ведомо! – эхом отозвались унылые голоса обитателей склепа. – Убери руки, дай нам посмотреть на тебя!

– Что вы здесь делаете? – продолжила она, так и не убрав рук.

– Мы ждем последнего дня. Страшного суда! Горе нам! Горе тебе! – услышала она голоса со всех сторон склепа. – Подними руки вверх!

– Горе! Горе! – прозвучало со всех сторон.

Монашка была в ужасе, но все же продолжила:

– Что вы содеяли, если заслужили такую судьбу? Каково ваше преступление, заслуживающее такой кары?

Как только она задала этот вопрос, земля под ними затряслась, и из ряда могил, разверзшихся внезапно у ног девушки, восстало множество скелетов.

– Они – наши жертвы, – ответствовал старший монах, – они пострадали от рук наших. Эти молоденькие невинные девушки были нашими игрушками при жизни, а потом мы убивали их, чтобы найти новых! Мы страдаем теперь, пока они покоятся в мире. И будем страдать.

– Как долго? – спросила монашка.

– Веки вечные! – был ответ.

– Веки вечные, веки вечные! – замерло в склепе.

– Помилуй нас, Бог! – вот все, что смогла воскликнуть монашка, и тут снова десятки рук обхватили ее и разложили на досках гроба!

– Ты поможешь нам! – девушка почувствовала, как холодная ослизлая плоть вторгается внутрь ее лона. – Скоротаем приход суда!

– Нет! Нет! Не хочу! – монашка мотала головой и пыталась вырваться, но вокруг видела только оскаленные скелетные улыбки.

– Хороша девчонка! – десятки мертвых рук не позволял ей стать. – Давненько мы так не веселились! Целую вечность!

– Но я обманулся в твоей наивности, – призрак чернокнижника смотрел на то, как покойники терзают Катрину. – Ха! Чары действуют великолепно, и вскоре ты увидишь, моя милая, с кем связала свою бессмертную душу, ибо пока в природе сменяют друг друга времена года… пока сверкает молния и гремит гром, твое наказание будет вечным. Посмотри вниз, и увидишь, на что ты обречена!

Она посмотрела туда: пол в склепе раскололся по тысяче различных линий, земля разверзлась, и послышался рев могучих вод. Океан расплавленного огня пылал в пропасти под ней и вместе с криками проклятых и победными кличами демонов являл собой вид более ужасный, чем воображали монахини, каясь перед матушкой за грехи. Миллионы душ корчились в горящем пламени, а когда кипящие валы бросали их на несокрушимые черные скалы, они от отчаяния разражались богохульствами. И эхо громом проносилось над волнами.

– Отпустите ее! Теперь моя очередь! – призрак чернокнижника бросился к своей жертве. Какой-то миг он держал ее над пылающей бездной, потом с любовью взглянул ей в лицо и заплакал, как ребенок. Но это была лишь мгновенная слабость. Он вновь сжал ее в своих объятиях, а затем в ярости оттолкнул от себя. А когда ее последний прощальный взгляд коснулся его лица, он громко возопил:

– Не мое преступление, но религия, что исповедуешь. Ибо разве не сказано, что в вечности есть огонь для нечистых душ, и разве ты не подвергнешься его мукам?

В этот миг сомнения и страха монашка вспомнила о молитве «Pater Noster» и, как только сотворила ее, ощутила в себе неведомую доселе уверенность: океан огня пропал, руки мертвецов сразу убрались с ее груди, и теперь только холод склепа напоминал о том, что она стоит голая среди ожившего мяса и костей.

Потом ей показалось, что потолок прохудился, и густые капли липкой, вонючей слизи потоками полились сверху вниз.

– Боже! Спаси меня! – успела сказать монашка, прежде чем призрак сэра Гая толкнул ее в бездну. Ave Maria, gratia plena! – Читала она молитву. – Dominus tecum; benedicta tu in mulieribus, et benedictus frustus ventris tui, Jesus.

С каждым новым словом мертвецы исчезали, могилы над ними смыкались.

– Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus nunc et in hora nostrae!

Призрак чернокнижника ушел между плит.

– Pax vobis, in homine Domini, – сказала она вновь. – Мир вам, во имя Господне.

Старики исчезли из вида, тела упали в гробы, свет померк, и обитель смерти опять погрузилась в свою обычную тьму.

Был только слышен голос чернокнижника из-под плиты:

– Судьба свершилась, и жертва может удалиться с честью.

Девушка стремглав бросилась из склепа на свежий воздух. Она не помнила, как выбралась из страшного склепа. На западе была видна одна-единственная яркая заезда. Это была та самая звезда, под которой родилась несчастная Катрина.

«Вот сейчас она упадет, и вместе с нею порвется ниточка моей жизни!» – думала Катрина, неподвижно уставившись на нее, затаив дыхание, и смотрела на небо до тех пор, пока плывущие облака не скрыли из вида ее свет…

Придя в чувство, монашка обнаружила, что лежит в церкви, голая, у самого алтаря. Брезжил весенний рассвет, и девушке захотелось как можно быстрее, тайком удалиться к себе из боязни, что ее застанут здесь.

– Ну вот, одним смертным грехом на моей душе больше! – Катрина пошла в свою келью. Рассвет был темным и угрюмым, плотные слои сумрачных облаков неслись по небесной тверди, а рев ветра ужасным эхом отражался от леса.

В тот же день она покаялась в грехах матери-настоятельнице, а та, в свою очередь, решила, что девушке в качестве покаяния придется перенести суровую порку, заодно и весомый повод появился. Книгу сэра Гая она предусмотрительно сожгла в печи.

«Мой сон оказался вещим! – поняла Катрина. – Меня публично высекут на аналое!»

Нравственно Катрина был раздавлена, уничтожена.

Ей хватило сил выйти за территорию монастыря, и матушка привратница не стала ее удерживать, не смотря на приказ матушки Изольды.

Катрина едва не спрыгнула в реку с моста. Грешница стояла, смотрела на воду и вдруг испытала непреодолимое искушение перебраться через перила и полететь вниз.

Но на этот раз Инкуб зря старался забрать грешную душу Катрины у него не вышло!

Темная вода притягивала монахиню к себе, обещая вечный покой, а ивы у реки шептали – Высекут! Высекут! Высекут!

Но у Катрины не хватило духа прыгнуть в воду.

Перекрестившись и прошептав молитву о спасении душа, она вернулась в монастырь.

Затворившись в своей келье, она, в ожидании расправы, предавалась строжайшему покаянию.

Матушка Изольда обещала зачесть мой подвиг во имя священной реликвии! Хоть не убьют!

Глава тринадцатая. Монастырская расправа

– Dominus, dimitte infelix Katrina pro omnibus peccata![174]174
  Господи, прости несчастную Катрину за все ее прегрешения! – Лат.


[Закрыть]

– Матушка Изольда, настоятельница Крейцбергской обители встала, подошла к окну кельи и открыл. Утро только зарождалось, так что небо было ещё полно звёзд, и лишь на востоке появилась бледная полоска. В монастыре было тихо, и как матушка ни напрягала слух, всё, что удалось расслышать – кудахтанье кур и далёкую матушки привратницы.

Скоро по всему огромному монастырю должна была закипеть бурная деятельность.

Внезапно келья показалась матушке Изольде тесной и душной. С неожиданной для самого себя решимостью Она выскочил в коридор.

«Катрина! – думала матушка. – Моя любимая грешница!» Она пошла в келью Катрины.

Катрина готова трижды проклясть, тот чертов день, когда прочитала заклинание и открыла черную мессу!

После такого Монашке стоило задуматься о том, что цепочка случайностей, которая происходит с нею в монастыре, вовсе не является случайностями.

Она и не догадывалась, что ее смущает Инкуб, враг рода человеческого.

В келье тишина.

Внезапно Катрина почувствовала чей-то пристальный взгляд, или чье-то присутствие. Но стоило мне обернуться, я не увидела ничего. Ничего!

И тут в келье появился призрак!

– Катрина, зачем же ты ходила в склеп? – призрак девушки и с петлей на шее сел на краешек кровати Хелен. – Я же предупреждала тебя!

– Хелен, я глупая женщина, – плакала Катрина, – сама заслужила расправу! Гореть мне в геенне огненной!

– Мы больше не увидимся! Береги свою грешную душу! – призрак исчез.

При виде толпы Катриной овладел ужас, и ей стоило большого труда побороть его. Она почувствовал близость Врага, замыслившего ее погибель и упорно толкающего ее снова в пучину, из которой она еле выбралась.

– Боже, прости меня грешную! – Катрина молилась перед неизбежной расправой. – Прости несчастную Хелен!

И тут в келью вошла матушка Изольда. Она была переполнена непонятным возбуждением.

– Te proschaeete[175]175
  Вы меня прощаете? – Лат.


[Закрыть]? – Матушка Изольда понимала, что расправа будет очень жестокой. – Сама понимаешь что будет и с тобой и со всем монастырем, если дать делу законный ход! Это наказание не так уж ужасно – и не искалечит тебя. Просто причинит боль. Не беспокойся ни о чём. Это всего-навсего порка, хоть и очень суровая, а я буду молиться за тебя.

– Я заслужила! Dominus est calida et iussit![176]176
  Господь терпел и нам велел! – Лат.


[Закрыть] Отвечала Катрина. Прощаю всем сердцем! Делайте все, как надо! Да пребудет с нами Господь!

– С утра займись своими обязанностями. После обедни – начнем! – Матушка перекрестила монашку и вышла из кельи.

* * *

В церковь собирались прихожане. Они проходили, восклицая:

– Laudetur Jesus Christus![177]177
  Слава Иисусу Христу! – Лат.


[Закрыть]

Торжественную мессу проводил хромой священник-приор, который вначале прочитал вместе с народом и монашками некоторые простые молитвы, потом фрагмент из Евангелия по собственному выбору, и произнес проповедь, подходящую моменту. Катрина не слушала священника.

– In omnia saecula saeculorum[178]178
  Во веки веков! – Лат.


[Закрыть]! – Отвечали монашки.

«Аналой больше напоминает плаху, чем место для чтения псалмов! Интересно, если я помру в святом месте, мне хоть небольшая часть моих смертных грехов простится? – Ее колени мелко дрожали от вида аналоя. – Мне остается просить Господа, чтобы он здесь принял мою душу!» Дальше приор прочел несколько псалмов, после чего наступила очередь Катрины получать покаянное наказание.

Но вот Катрина вновь обрела мужество, обрела решимость лечь на страшную подставку и подставить свое прекрасное тело под страшные удары, на потеху толпе…

Вокруг молились монашки и толпились миряне, желающие смотреть на порку во всех подробностях.

– Confutatis maledictis flammis acribus addictis![179]179
  Проклятые богом будут ввергнуты в геенну огненную. – Лат.


[Закрыть] – Воскликнул отец Джон. – Раздевайте эту кающуюся грешницу! – приказал он.

Катрина, увидев женщин и мужчин, собравшихся послушать проповедь отца Джона, а потом и поглядеть на расправу, открыла, было, рот, чтобы возмутиться, но, заметив, что монашки готовы силой сорвать с нее одежду, предпочла раздеться сама.

– Ita me sancti Inessa![180]180
  Да поможет мне святая Инесса! – Лат.


[Закрыть]

Катрина позволила рубашке соскользнуть на плиты, и гордо выпрямилась. Теперь она стояла голая, перед десятками глаз, устремленных на нее. «Точно так же Святую Инессу выставили на позор перед язычниками! Но ей помог Ангел! А кто поможет мне после Черной мессы?»

Толпа выдохнула как один человек при виде ее красоты. ЕЕ длинные волосы не могли прикрыть полностью всего тела, как у святой Инессы, но хоть частично скрыли от толпы нежные груди.

Святая Инесса не могла спасти Катрину, но она с небес послала ей сил и укрепила дух.

Мужество и гордая решимость Катрины, в сочетании с выразительными чертами прекрасного лица, придали ее осанке, голосу и взгляду столько благородства, что она казалась почти неземным существом.

Молодому крестьянину Бертрану, пришедшему поглазеть на зрелище показалось, что о взоре приговоренной женщины сиял устремившийся к небесам дух! «Да она испрашивает прощение себе, преступной и дерзостной грешнице, и этой грешницей была она сама! Quam pulchra est![181]181
  Как она прекрасна! Лат.


[Закрыть]»

Бертран был единственным прихожанином, который от всей души стал молиться за несчастную Катрину.

– Теперь ложись животом на аналой, и спусти руки вниз! – распорядился приор, отец Джон. – Линда, привяжи ее!

«Как говорится, двум смертям не бывать, а одной не миновать! – Катрина не раз и не два за свою монастырскую жизнь ложилась на приспособление для порки, и каждый раз ее страшила не столько боль, сколько публичное обнажение. Но на этот раз с нею была Святая Инесса!»

– Voca me cum benedictis[182]182
  Призови меня в сонм блаженных – Лат.


[Закрыть], – молилась Катрина, закрыв глаза, и ей чудилось, будто она видит на озаренных солнцем небесах свою покойную матушку Эллин, и Святую Инессу в сияющем звездном венце.

– Крепись дочка, – Эллин посмотрела на нее, а затем, подняв голову, устремила взор вверх. – Тебя простят!

Святая Инесса молча перекрестила ее.

«Вырос, папенькин сыночек! – Джейн стояла в толпе среди зрительниц. Она сразу узнала в приоре отца Джона. В свое время отец сэра Джона чуть не сжег ее на костре за колдовство.

– Все в отца пошел! – Джейн захотелось плюнуть, но в храме Господнем так вест себя нельзя.

Любитель мучить женщин!»

На секунду взгляды ведьмы и отца Джона встретились.

«Где я видел эту женщину? – Задумался он. – Наверное, на службе в церкви!»

На счастье Джейн, святой отец не вспомнил обстоятельства их встречи…

Предстоящее развлечение не давало времени на раздумья.

– Oro supplex et acclinis cor contritum quasi cinis![183]183
  Бременем грехов согбенный, молит дух мой сокрушенный. – Лат.


[Закрыть] – Шептала Катрина, позволяя себя привязать. – «В конце концов, я это заслужила!» Несчастная монашка встретила жестокий приговор со смирением, тронувшим сердца всех присутствующих, кроме отца Джона.

– Hodie Dominus punire manu peccator Katrina![184]184
  Сегодня Господь покарает моей рукой грешницу Катрину! – Лат.


[Закрыть] – Отец Джон пошел выбирать плеть.

«За мой грех с черной мессой пощады не будет! – подумала девушка. – Плеть – не ивовые прутья! Боже, как стыдно лежать вот голой и совершенно беззащитной! Мало того, что монашки здесь, так и окрестные крестьяне пришли! Все, что мне осталось, так это молиться!»

Девушка закрыла глаза, но слезы все равно потекли по ее щекам. Прохладный ветерок царапнул ее напряженные ягодицы, и тело сразу покрылось гусиной кожей. Она вздрогнула, бросила взгляд назад, и увидела приора и зрителей, столпившихся позади нее.

– Помолимся, сестры, – приор поднял треххвостую плеть, но не торопился пускать ее в ход. – Пусть Господь помилует душу нашей заблудшей сестры! Сестра Линда, привяжите сестру Катрину к аналою, – презрительно процедил приор.

– Confiteor Deo omnipotent, beatae Mariae semper Vrgini, – читали сестры.

На самом деле приор решил продлить удовольствие, любуясь страданиями Катрины.

– Beato Michaeli Archangelo, beato loanni Baptistae!

«Ведь не каждый день юная монашка лежит вот так, на аналое, готовясь принять наказание от моей руки!» – думал он, любуясь картиной: высоко выпяченная пышная попка молодой женщины, а на приоткрытых складках пухленьких половых губок выступила предательская влага.

– Sanctis Apostolis Petro et Paulo, omnibus Sanctis, et vobis, fraters, ettibi pater, quia peccavi nimis cogrtatione, verbo et opera…

– Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa, – молилась мать настоятельница, глядя на то, как сжимаются в предвкушении порки белые половинки монашки, – смилуйся над ней, грешной!

Хитрая женщина знала, что наказание плеткой может быть и слишком суровым, но монастырю нужны приношения. Крестьяне уже внесли посильную лепту, да и Катрина вполне заслужила наказание, но, самое главное, это священная реликвия, что обещался подарить отец Джон обители.

«Ради священной реликвии можно любую монашку не только выпороть, но и к нему в постель положить, – думала она, – не говоря уже о том, чтобы высечь! Реликвия, это прихожане, чудеса и постоянный доход! Sancti desinit iustificare per!»[185]185
  Святая цель оправдывает средства! – Лат.


[Закрыть]

– Ideo precor beatam Mariam semper Virginem, beatum Michaelem Archangelum!

На этот раз привычные слова покаянной молитвы показались Катрине нестерпимо длинными…

– Beatum loannem Baptistam, sanctos Apostolos Petrum et Paulum, omnes Sanctos, et vos!

…и наполненными дополнительной пыткой.

– Fratres et te, pater, orare pro me ad Dominum Deum nostrum!

Катрина по собственному опыту знала, что приор, далекий потомок сэра Томаса де Брюэна, обожал, по примеру предка, сечь монашек, смотреть, как они краснеют, раздеваясь, любоваться маленькими капельками крови в местах, где кончики ременной треххвостки касались нежного тела. Кроме того, он был груб в постели: не так давно ей уже приходилось быть игрушкой в руках приора, по велению матушки Изольды. Той очень хотелось получить для монастыря священную реликвию.

– Amen! Да свершится воля господня! – закончил приор. – Я лишь недостойное Его орудие.

«За такое зрелище не жалко и жертвовать в монастырь, – думал отец Джон. – Прав был сэр Томас де Брюэн! Ну, где еще можно получить такое удовольствие, да заодно и совершить богоугодное дело!»

– О Иисус, ты благоволил принять страдания и раны ради нашего спасения. – Шептала Катрина короткую молитву. – В моих страданиях я подчас теряю мужество и даже не решаюсь сказать Отцу Небесному: «Да будет воля Твоя». Но, уповая на Твое милосердие и Твою помощь, я обращаюсь к Тебе.

Теперь до расправы оставались считанные секунды. Приор уже пробовал плетку в воздухе.

Краем глаза Катрина наблюдала за страшными приготовлениями и продолжала молиться:

– И хотя временами я падаю духом, все же я готова принять все те скорби, которые по воле Провидения выпали на мою долю. Молю Тебя, Господи, чтобы мои страдания не были бессмысленны, но принесли духовную пользу мне и через меня другим людям – тем, кто еще не знает Тебя, а также тем, кто трудится и страдает для Тебя. Господи, благослови всех, кто мне помогает и делает добро. Благослови всех, кто тоже страдает. Помоги им и мне избавиться от бед и скорбей, а пока длится нынешнее несчастье – иметь утешение и радость в Тебе, Подателе жизни. Аминь.

– Раз! – посчитала настоятельница, когда страшное орудие свистнуло в воздухе, и гибкие хвосты впились в ягодицы Катрины.

Церковь огласилась отчаянным воплем. «Господи, прости меня, грешную! – успела подумать она. – Впрочем, я это заслужила своим поведением в адском склепе!»

– Два!

Плеть опустилась чуть выше бедер, хвосты тяжело влипли в тело, и почти обвились вокруг него.

Катрина завизжала, как поросенок под ножом монастырской трудницы-поварихи Джейн от обжигающей боли. Теперь удары сыпались один за другим, жаля нежнейшую плоть. Приор плетью владел виртуозно: каждый удар был продуманным и точным. Боль казалась разрывали Катрину на части сотнями раскаленных железных крючков.

Приор, полюбовавшись пляской ягодиц и первыми капельками крови, нанес еще один удар. Он уже разошелся. Желание мучить несчастную жертву, продолжало накатывать на него волнами, усиливаясь от каждой капельки крови, от каждого вздрагивания от каждого стона.

– Три! – настоятельница улыбнулась, глядя, как девушка подпрыгнула на аналое.

– Deus! Katherine peccaverunt et oportet puniri! Pro salute animae suae![186]186
  Господь свидетель! Катерина согрешила и должна быть наказана! Молитесь о спасении ее души! – Лат.


[Закрыть] – Улыбнулся палач.

«Черт бы тебя подрал! – подумал Бертран и боязливо перекрестился. – Такие мысли доброму католику в церкви грех!»

«Мои розги куда как слабее, – подумала Матушка, видя, что силы девушки уже на исходе, – но по греху и покаяние! И главное – реликвия! Катрина должна потерпеть во имя монастыря!»

– Ой, мамочка! – Катрина зарыдала навзрыд.

Бедная девушка пыталась ерзать по аналою, но это не спасало попку от страшной плетки…

– Козочка то наша заблеяла, – шептались монашки. – Хорошо ее отец Джон пробирает! – Эта девица пролила столько слез, что потушила бы целый костер. Такой скорби, таких потоков слез не видано со времен святой Ниобы, о которой нам рассказывал приор Джон. Точно сам водяной бес вселился в прекрасную Катрину.

Они не могли простить Катрине того, что чернокнижник пользовался только ее услугами.

– Бедная монашка, – шептались крестьяне, пришедшие в монастырь, – видимо, велика ее вина перед Господом.

Но больше всех порка потрясла Бертрана, молодого пастушка, впервые видевшего порку молодой голой женщины так близко, что несколько капелек крови попали на него.

– Помоги ей боже, – юноша смотрел во все глаза, и увиденное намертво запечатлевалось памяти.

«Прости ее грешную», – подумал он, смахивая набежавшую слезу.

Со своего места Бертран отлично видел белоснежную голую попку, чуть подрагивающую от страха, чудесные, соблазнительные голые бедра, которые быстро преображались под ударами. У него перехватило дыхание от увиденного, а в паху приятно защекотало. – «Хорошо, что в толпе никто не видит моего греха», – думал он. «Мальчик» в штанах Бертрана проснулся, до боли налился кровью и поминутно взбрыкивал. Наказание дошло только до половины, когда Бертран выдержал, спустил, и по всему телу разлилась приятная истома.

«О, какое божественное наслаждение! – В этот момент ради обладания Катриной Бертран готов был отважиться на все. – На исповеди священник наложит на меня такую епитимью, что целый год придется сидеть на хлебе и воде!»

У него было такое чувство, будто он поднялся над своей собственной жизнью и, вознесенный на крыльях любви, мог ничего не бояться и, следовательно, мог на все дерзать. Приор взмахнул плеткой еще раз, да так ловко, что гибкие хвосты впились в щель между ягодиц.

«Бедная девочка, – думала Линда, – теперь она долго не сможет сидеть! Ну да ничего, я ее приласкаю, вылижу!»

– Четыре, – командовала настоятельница.

Казалось, с каждым ударом из тела прутья высекают кусочки мяса.

Господи, когда же этому придет конец? – Успела подумать несчастная женщина. – Когда, когда?

– Пять! – плеть взлетела еще, и тело ее, казалось, задрожало все целиком, когда она приняла страшный удар вдоль спины. Не было других ощущений, способных сравниться со жгучей болью, и не было в мире никаких звуков, кроме шипения страшных хвостов. Девушка уже не кричала, из ее горла вырывался отчаянный визг.

Все кончается, все в жизни когда-либо кончается, – уговаривал себя несчастный Бертран, – эта экзекуция тоже пройдет. Но когда?! Бедная монашка!

– Шесть! – Катрина почувствовала жгучую боль, идущую вглубь тела, концы хвостов впились в бедро. Все тело свело, и она не смогла держать крика. Такая боль слышалась в голосе несчастной, что Бертран содрогнулся! Впрочем, большинству зрителей жалости измученная голая монашка не внушала.

– Семь! – очередной удар пришелся самое чувствительное место – по нижнему краю ягодиц, почти на бедрах. Катрина завизжала так, что у зрителей заложило уши.

– Восемь! – удары сыпались один за другим, жаля нежнейшую плоть, они были настолько продуманными и точными: что боль казалась разрывающей, словно тело раздирали на части сотни раскаленных железных крючков.

Что было дальше, Катрина толком не помнила. Ужас куда-то ушел. Осталась только боль, страшная боль, разрывающая ягодицы и бедра.

– Хватит! – вдруг произнесла мать-настоятельница, увидев, что девушка перестала кричать и подпрыгивать.