Текст книги "Английские эротические новеллы"

Автор книги: Алекс Новиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

«Да-а-а, сломить ее невозможно, – подумал отец Гай, любуясь прекрасным телом, – но можно в себя влюбить!»

– Ты красивая! – отец Гай был очарован ее красотой. – Твое тело создано для любви и для подчинения мужчине! А теперь ложись на кровать! Апостол Павел, обосновывая подчиненное положение женщины, ссылается на порядок сотворения мужского и женского полов и на грехопадение человека: «Прежде создан Адам, а затем Ева; И не Адам прельщен, но жена, прельстившись, впала в преступление» [I Тим. 2:13–14].

«Буду лежать как то распятие, – думала девушка, – буду смотреть в потолок и читать молитвы! Монашки говорили, что мужику хватает несколько минут! Вытерплю, как монастырскую порку!»

Осмысление того, что она впервые познает мужчину, сначала пугала. Однако понимание того, что горящий огнем клитор требует этого, распаляло Катрину, и она с каждой минутой все больше желала познать все. Она, сама не понимая, зачем это делает, протянула свою руку вдоль тела и, найдя член, подвела его в нужное место.

– Прости меня грешную! – шептала она, лежа под тяжестью, чувствуя, как ласкают тело снаружи руки и губы, а внутри член скользит по стенкам влагалища, иногда проникая глубоко до самой матки, причиняя ей мучительно-сладостные ощущения.

– Давненько я так не лакомился! – отец Гай навалился на упругое тело.

В этот момент у Катрины, подогретой аптекарской мазью, начался первый оргазм. В пике она с силой выгнулась вперед, прижимая руками ягодицы отца Гая к себе.

«Я совершила смертный грех! – думала она, вздрагивая под тяжелым телом отца Гая. – Призрак был прав! Теперь мне не искупить греха никакими постами и молитвами! Но до чего же грех сладкий! И зачем папа не выдал меня замуж?» Прежняя обида дала знать о себе. Внезапно тяжелый стон вырвался из переполненного сердца Катрины. Она взглянула в окно, и звезда, в этот миг ярко горевшая над горизонтом, напомнила ужасную сцену, свидетелем которой она стала в башне.

– Ну вот, моя вкусная, – отец Гай сладко улыбался. – Как говорил великий учитель Имхотеп, уши девушки на ее попе. Она слушает только тогда, когда ее бьют![167]167
  Чернокнижник извратил слова мыслителя из древнего Египта. В оригинале было упоминание о мальчиках-школьниках, и их спинах – Прим. перев.


[Закрыть] Рука чернокнижника стала бесстыдно блуждать вокруг сжатой шоколадной дырочки. «Что он себе позволяет», – подумала Катрина, но зудящий от мази клитор не хотел униматься, требуя себе мужчину.

Не думай Катрина, чтобы я долго оставался слеп к бессмысленной глупости монашеского начальства, которые предписали нам, грешникам отказаться от всех наслаждений жизни! Во имя радости принять мученичество, умирать от голода, от жажды, не собираюсь! Мы живем для того, чтобы любить и наслаждаться жизнью! Расслабься, моя сладкая, сейчас я покажу тебе кое-что интересное!

– Вот так то лучше, – отец Гай вынул руку и обвел пальцем вокруг клитора. – Какой нежный букет из набухших губок и упругая горошинка между ними! Сейчас я поцелую многострадальную попку, а там – посмотрим!

Под утро, проваливаясь в забытье, Катрина чувствовала, сэр Гай, его голос, его тело стало для нее чем-то особенным, невероятно близким, родным.

Казалось, сэр Гай поселился внутри нее, стал частью ее самой. Он успокаивал, придавал сил и уверенности в том, что все действительно будет хорошо. Так Катрина стала женщиной еще раз, теперь уже в объятиях опытного мужчины. Утром матушка Изольда и все сестры заметили в Катрине глубокую перемену: вчера еще замкнутая, и молчаливая, она была весела и оживлена.

Глава десятая. Последняя ночь чернокнижника

Отец Гай решил задержаться в монастыре, к великой радости матушки Изольды, и взялся за воспитание монашки со всем усердием. И не только искусству любви он обучал Катрину. Время от времени он доставал из сундука книги и показывал такое, от чего у монашки сладко сосало под ложечкой от ощущения смертного греха. Когда он встречался с девушкой в присутствии монашек, то был почтителен и смиренен, и лишь наедине с ней снимал маску учтивости.

Теперь Линда скучала своей келье, Катрина каждую ночь отправлялась к гостю под завистливые взгляды других монашек, а матушка-настоятельница подсчитывала доходы: отец Гай ел и пил за троих, а платил за шестерых. Надо сказать, что чернокнижник ни разу не говорил с Катриной о чувствах, зарождавшихся в его душе, но монашка, в которой наконец-то проснулась настоящая женщина, видела любовь в речах, в поведении, в проникновенных нотках голоса и убаюкивающей мягкости улыбки. С Катриной случилось то же, что и с любой другой девушкой, впервые по-настоящему близко познакомившейся с мужчиной, хоть и против воли. Она влюбилась!

Когда отец Гай обнаружил, упорным трудом он сумел влюбить в себя глупую монашку, на его лице появилась самая, что ни на есть дьявольская усмешка.

– Может, повторим лечение водой? – спросил отец Гай, увидев тоску в глазах Катрины. – Или лучше матушкины розги?

– Нет, лучше возьми меня еще раз! – глаза Катрины заискрились безумным блеском. – Я готова! – помолившись, монашка задрала подол. Как говорится в книге «В день шестой Бог создал чело¬века по своему образу и подобию и сделал человека мужским и женским» [Быт. 5:2]. Никакого намека на разные права нет.

Она уже знала, что отец Гай обожал начинать играть, полностью не снимая одежд. Монашеское одеяние придавало играм особую пикантность.

Он, ощущая под собой тело девушки, с огромным наслаждением вводил и выводил член из влажной щели. Ей казалось, что она находится в сказочном сне. Каждое введение отца Гая приближало второй оргазм. И когда чернокнижник, заохав, сильно сжал тело, Катрина ощутила, как член задергался в внутри влагалища, изливая семя.

– Ах! – Катрина вздрогнула, как от удара прутом.

«Что это со мной? Такого никогда не было!»

Второй оргазм был менее острый, чем первый, но продолжительней[168]168
  В те времена слово оргазм еще не знали, но удовольствие от близости было не менее сильным, чем сейчас. Прим. перев.


[Закрыть].

Ласками и поцелуями монах сумел довести Катрину почти до обморочного состояния.

Несколько минут они лежали неподвижно, наслаждаясь пережитым наслаждением.

– Какая ты нежная! – он стал ласково поглаживать и мять упругую плоть груди Катрины, перебирая пальцами то один, то другой крепкий налитый сосок.

Катрина очень любила, когда отец Гай ласкал груди, но как любил это делать он, трудно было представить.

– Хватит лежать, раздвинув ножки, – приказал он, – ты будешь делать то, что я прикажу, и все будет хорошо! Тебе понравится! Для начала, развернись ко мне задом и садись ко мне на колени.

Чернокнижник взял ее руками за попку, раздвинул пальцами губки, и плавно опустил на член. На несколько секунд они замерли, наслаждаясь новизной ощущений. Потом она начала медленно подниматься и попускаться. Мужчина помогал ей, поддерживая за попку.

«Оказывается, можно и так! – думала Катрина. – И все же с мужчиной приятнее, чем с женщиной! Но сразу после порки это, наверное, больно!»

– Я так устала! – простонала девушка. – Давай как обычно!

Была прелестная лунная ночь. Сердца влюбленных были полны чувств, колдовской дух этого часа вошел всей своей прелестью в их души.

– Нет, – отец Гай решил преподать Катрине еще один урок. – Становись на четвереньки!

«Меня сейчас отгуляют, как корову!» – Катрина встала на четвереньки и попыталась вставить в себя уже обмякший член. Но ничего из этого не получалась.

Чернокнижнику было неловко перед Катриной, и он чувствовал свою вину в том, что не смог доставить ей удовольствие.

– Позволь, я поцелую тебя! – он положил девушку на кровать и начал целовать живот, постепенно пробираясь к киске, тщательно выбритой по монастырскому обычаю. Она в это время взяла в руку поникший член и поглаживала его.

«До таланта Линды ему далеко, однако старается! – подумала девушка. – А не побаловать ли его так, как научил меня папа?»

Катрина взяла член в рот и начала сосать, а он лизал губки и клитор. Не удивительно, что через пять минут таких упражнений член снова встал, и девушка заняла позу на четвереньках. Как оказалось, в этой позиции отец Гай проник очень глубоко. Катрине было так сладко, словно рухнул подъемный мост крепости. Ворвавшиеся силы неистового желания пронеслись через тело ее и душу – как орды захватчиков по павшему замку – разоряя все на своем пути, опустошая каждую клеточку, и сделав беспомощной и растоптанной, словно плененную рабыню. Катрина кончила, кусая себе губы, чтобы не закричать.

– Любимый! – монашка решила, что судьба дает последний шанс покинуть монастырские стены. – Я буду скитаться с тобой по всему свету, если захочешь, буду твоей служанкой, твоей рабыней! Только увези меня отсюда! Помнишь, ты же сам цитировал мне Коран! Прелюбодей женится только на прелюбодейке или многобожнице. Верующим же это запретно. Тех, которые обвиняют целомудренных женщин и не приведут четырех свидетелей, высеките восемьдесят раз, и никогда не принимайте их свидетельства, ибо они являются нечестивцами, кроме тех из них, которые после этого раскаялись и стали поступать праведно [Коран, 24:2–4 – Прим. переводчика].

Она умолкла. Ее голубые глаза были полны слез, когда она со страстью повернулась к чернокнижнику. Он уклонился от взгляда, а по его изящному лицу пробежала презрительная усмешка самой темной, самой смертельной злобы. Через мгновение это выражение исчезло. В неподвижных, остекленевших глазах опять появился неземной холод.

– Час заката, – воскликнул он. – Нежный, прекрасный час, когда сердца влюбленных счастливы, а природа улыбается их чувствам. Но мне не суждено жить долго! У инквизиции длинные руки! Они идут по следу как ищейки, и я не могу долго жить в этой тихой обители! Милая моя Катрина, когда наступит завтра, я буду далеко, очень далеко на пути в вечное блаженство, но, скорее всего в чистилище. Должен ли я брать тебя, прелестнейший цветок, с собой в могилу?

– Нет, – глаза Катрины стали круглыми как пуговки, а из глаз потекли слезы. – Отец Гай, вы молоды, сильны. Вам ли думать о смерти?

Перевернувшись на спину, чернокнижник положил ногу на ногу, а сверху на бедро посадил Катрину в позу наездницы. Катрина придвинулась ближе, и мужчина почувствовал нежное прикосновение горячей плоти, невыразимо приятное прикосновение влажных губок к своему бедру. Несколько легких движений пальцами, и Катрина привела член в боевое положение.

Еще несколько движений промежностью вперед, и красавица оказалась рядом с членом, коснулась его пупком и посмотрела на чернокнижника.

«Я многому успел ее научить, – подумал он, – жаль, что это у нас последняя ночка!»

– Все в руках божьих, – вздохнул отец Гай, и стал бросать книги из сундука в камин, – прощай, Катрина! Возьми вот эту книгу, и спрячь подальше! Это тебе на память! Она написана на понятном тебе языке. Молись за меня, грешного!

Глубокой ночью, когда монастырь погрузился в сон, на серой башне уныло раскачивается из стороны в сторону тяжелый колокол, хотя ни одно дуновение ветра не тревожило деревья в лесу. Они с безумием приговоренных к смерти отдавались друг другу.

Ей снова захотелось взять его член глубоко в рот и ласкать, ласкать, ласкать… Отец Гай, словно почувствовав это, проник в ее рот, и через минуту, не выдержав жадных ласк, излился в нее. Обняв ее, он уснул.

Ночь подходила к концу, утро освещало холмы, но оно принесло отцу Гаю душевное спокойствие.

– Теперь я могу идти на смерть! – он оставил Катрину на рассвете. – Pax vobiscum! Да будет над тобой благословение святого Дениса, святого Дютока и всех святых! Прощай и помни обо мне!

Предчувствие чернокнижника о неминуемой смерти сбылось.

Утром утомленный отец Гай щедро расплатился с матушкой за постой и собрался по делам в Лондон. Как оказалось, на дороге его уже ждали разбойники.

Власти поймали и повесили несколько бродяг. В них матушка Изольда признала разбойников, напавших на нее по дороге, и лишь Катрина догадывалась, что инквизиция настигла свою жертву.

После исчезновения чужестранца, который действительно очаровал ее, настроение Катрины явно изменилось. Она полюбила гулять ранним утром и поздним вечером по тропинкам вокруг монастыря, вспоминая его последние слова, представляя его милую улыбку, и заканчивала прогулку на том месте, где был вход в склеп.

Ночами Катрине часто снилось нечто странное – то проносились перед внутренним взором сцены из прошлой жизни, ее братья, отец со страшным ремнем в руках, или призрак дедушки Максимилиана пытался учить ее жизни, а бывало так, что после молитвы она проваливалась в темноту, тоску и безнадежность. Иногда, не смотря на теплую погоду, ее окутывал смертельный холод.

Катрина была одинока и несчастна.

Катрина старалась избегать общества монашек, и, похоже, была счастлива лишь тогда, когда оставалась одна в своей келье: матушка Изольда, довольная прибылью, согласилась выделить ей отдельное жилье. Только там она давала выход своей печали в слезах, молясь за душу покойного отца Гая, а скорбь, которую она благопристойно скрывала на людях, вырывалась наружу. Так прекрасна и в то же время так смиренна была прелестная скорбящая, что она уже казалась ангелом, освободившимся от пут этого мира и готовившимся к полету на небеса. На самом деле в душу ее вселились совсем не те мысли, которые должны посещать монашек.

Единственным утешением была книга, подаренная сэром Гаем.

«Только за чтение таких трудов меня ждет в лучшем случае костер», – думала Катрина, рассматривая пентаграммы и прочие изображения. Но искушение было слишком большим, и монашка долгими ночами изучала текст и заклинания.

– Читай, читай, грешница! – Инкуб, враг рода человеческого скрывался в дальнем углу кельи. – Пока ты читаешь, я могу заходить в эту обитель! И своего не упущу! Иногда он подходил к монашки так близко, что от перепончатых крыльев пламя свечи начинало мерцать, и только молитва гнала его вон.

Она понимала, что делает тяжкий грех, изучая книгу, но отказать себе в этом грехе не могла.

Но, одним чтением девушка не ограничилась. К чему это привело – расскажу в следующей главе.

Глава одиннадцатая. Черная месса[169]169
  По мотивам «Конклава мертвецов» – анонимного автора.


[Закрыть]

В огне живут саламандры, в воздухе – сильфы, в воде – нимфы или русалки, а в земле – гномы. Стихийные существа не обладают правом на вечную жизнь, имея, по словам философов, смертную душу. Тем не менее они живут несколько веков, не подвергаясь разрушительному влиянию времени и не испытывая никаких недугов, так как по своему однородному составу не подвержены разложению. С давних времен они отшатнулись от людей, вступая в сношения только с личностями, посвятившими себя исканию истины.

В после исчезновения сэра Гая Катрина чувствовала себя особенно несчастной, брошенной и забытой. На нее, стараниями Инкуба, наваливалась жуткая депрессия, совершенно опустошающая душу и отнимающая силы не только молиться, но и жить. Молитвы, послушание – все это навевало на Катрину тоску. Вечерами, когда работы сделаны и служба окончена, уединившись в келье, читала подарок чернокнижника сэра Гая, старинный фолиант, украшенный пентаграммой и пояснением о том, как вызвать к жизни души умерших людей, чтобы иметь возможность выяснить все о грядущей жизни у тех, чьи нетленные тела лежали на кладбище. Она вспомнила, как крепкие руки обхватывали сзади ее ягодицы и прижимали к себе, как от этого огромный член проникал в лоно еще глубже… Как от этого в глубине ее тела возникала боль, но не такая, как дают розги, а другая упоительно сладкая…

После отъезда и гибели отца Гая ей не долго пришлось наслаждаться спокойной монастырской размеренной жизнью.

Сердце Катрины при встрече незнакомым мужчиной в монашеском одеянии затрепетало от страха, и, собрав все силы, она произнесла дежурное – Pax vobis[170]170
  Мир вам – Лат.


[Закрыть], и отвернулась. Ей вдруг показалось, что этот железный взгляд уличит ее в смертном грехе, разоблачит и уничтожит, низринет в пучину вечной погибели и неизбывного стыда.

Как оказалось, это хромой отец Джон – монастырский приор приехал читать воскресную проповедь. Как оказалось, напрасно он сменил монашеское одеяние на меч и кольчугу. Топор французского пехотинца сделал его навсегда калекой. С войны он вернулся в лоно церкви без славы, без денег и озлобленный на весь свет, но в качестве трофея он вывез священную реликвию! В те времена ларцы-реликвии, содержащие настоящие или поддельные мощи святых, становились объектами почитания в храмах и в домах благочестивых христиан. Большое количество реликвий появилось в Европе после крестовых походов, и вот уже четыре века они кочевали из рук в руки. Для малограмотных простых людей многочисленные мошенники усердно производили фальшивые и весьма курьезные реликвии, например, перья из крыльев ангелов, но у отца Джона была самая, что ни на есть настоящая!

Катрина стояла вместе со всеми монашками, но будто под воздействием недобрых чар она все поворачивала голову в его сторону, и все так же сурово и неподвижно стоял этот муж с устремленным только на нее загадочным взглядом. Горькая насмешка, ненависть, исполненная презрения, застыли на его изборожденном морщинами высоком челе и в опущенных углах рта. От него веяло холодом… жутью.

«Визит хромого отца Джона не предвещает для меня ничего хорошего!» – подумала Катрина, и не ошиблась. Отец Джон, вновь занявший должность приора монастыря пожелал лично высечь монашку за грехи, а за одно и провести с ней ночь.

Священная реликвия, обещанная Джоном, была ценнее любого золота: она гарантировала процветание обители на многие годы вперед за счет прихожан, обожавших верить в чудеса. Разумеется, матушка Изольда пошла навстречу естественному желанию отца Джона, и Катрина оказалась на покаянной скамейке.

«Мне снова придется раздеться перед мужчиной! – думала монашка. – Казалось, можно бы и привыкнуть, но, боже мой, как это унизительно, дать себя сечь, не столько за провинность, сколько ради процветания нашей обители!»

Точно угадав ее мысли, матушка Изольда пообещала, что эта порка пойдет в зачет ее будущих прегрешений.

– Да я бы сама ради такого дела под розги легла, да и в келье согласилась всю ночь молиться, но отец Джон захотел именно тебя! Понимаешь, реликвия – основной доход малоземельного монастыря. Конечно, я могла купить ее у бродячих продавцов, выдающих себя за паломников из святой земли, и это при весьма сомнительной подлинности! Так нас выручала бутылочку со «святой водой из Иордана». Все было хорошо, пока один из наших дорогих гостей не выпил ее с похмелья, и монастырь наш остался без дохода. Я надеюсь на тебя!

– Gratias![171]171
  Благодарю. – Лат.


[Закрыть] – Катрина смахнула набежавшую слезу, – молитесь за меня!

– Ex profundis clamavi ad te Domine. Oremus! – матушка Изольда встала на колени рядом с Катриной и принялась истово молиться. – Et in omnis saecula saeculorum. Amen![172]172
  Из глубины воззвав к тебе, Господи. Помолимся. И вовеки веков. Аминь! – Лат.


[Закрыть]

«Пусть слова на древней латыни помогут пробудить в Катрине таинственные душевные порывы, которым суждено мятежное, несказанное томление ее души. Тогда земные греховные вожделения уже не застигнут ее душу врасплох, не соблазнят ее обещанием величайших восторгов, ее неизреченных стремлений. Слепая страсть не ринется по ложному пути, а тяготение к святому, неземному поможет перенести наказание!» – думала матушка.

Катрина стояла на коленях, устремив к небу взор, и повторяла слова молитвы.

«До чего же она прекрасна! – подумала матушка Изольда. – Прямо как агнец, ведомый на заклание!» Щеки у нее заалели от волнения, высоко поднималась и опускалась грудь.

– Прости меня, милая девочка! – вне себя от безумной страсти Изольда обнял ее в порыве исступления. – Я надеюсь тебя! Монастырю нужна реликвия!

Поцелуи настоятельницы уже запылали у нее на устах и на груди.

– Нет! – Катрина с душераздирающим воплем вырвалась из ее объятий. – Сейчас я не смогу!

Слезы потекли из глаз монашки, и она не в силах была их удержать.

Изольда ничего не смогла с собой поделать, давно она не испытывала такого возбуждения и грубо повалила Катрину на пол. Затем приговоренная монашка как всегда, привычно отдалась преступным ласкам настоятельницы. В эту минуту матушка, преисполненная ужасающего глумления, забыла обо всем, испытывая к ней одну лишь похоть. Всего несколько движений, и матушке показалось, будто молния пронзила ее!

Несколько минут она не могла прийти в себя. Униженная таким вероломством Катрина тихо плакала: никакого удовольствия она не получила.

– Умойся, – предложила ей настоятельница. – Покаянная скамья уже ждет!

Скамья уже стояла посреди монастырского двора, и монашки собрались полюбоваться веселым представлением, хоть как-то вносившим разнообразие в скучную жизнь женской обители. Многие были рады несчастью Катрины, так как покойный чернокнижник уделял внимание только ей, проигнорировав существование остальных монашек. Многие с удовольствием помогли бы удержать ее на скамейке, но отец Джон предпочитал сечь привязанных веревками девушек.

– Прости меня, грешную! – молодая женщина раздевалась для порки, а хромой приор внимательно разглядывал. «Хорошая монашка! – думал он. – Какой раз убеждаюсь, что очень вкусные штучки у этой малышки! Вот сегодня они и отведают розог, а потом и всего остального!»

Катрина покорно вытянулась на скамейке. Приор невольно залюбовался ею. За те спокойные дни, что прошли без наказаний, попка приобрела девственно-чистый вид, а сейчас она должна была подвергнуться унизительному наказанию.

– Ну-с, грешница, начнем! – приор стряхнул воду с ивового прута и нанес первый, не очень сильный удар.

Катрина вздрогнула и тихо застонала. «Это не рука матушки Изольды, – успела подумать она, – живой бы встать!» За первым ударом последовал второй, третий…

В воздухе раздавался шипящий свист разрезаемого прутом воздуха и крики Катрины. Ноздри приора раздувались: он вдыхал аромат боли и унижения, к которому примешивался запах ужаса, еще приятнее было то, что так пахла не крестьянка, изуродованная оспой и непосильным трудом, а молодая и очень красивая женщина.

– Ай! – кричала Катрина между ударами, – пощадите!

Боль возбуждала отца Джона все сильнее и сильнее. Монашка вопила так, словно сама смерть подступала к ней.

«Как унизительна эта бесстыдная открытость, беззащитная обнаженность тела! – думал он, любуясь, как после очередного удара попа Катрины стала исполнять зажигательный танец на скамейке. – Порка обостряет возбуждение!»

Она уже не только дергалась от каждого удара, но и сильно выгибала спину, крики о пощаде сменились односложными словами.

В ее теле загоралось адское пламя, заставляя забыть обо всем, и о стыде, и о том, что она бесстыдно крутит попой, и о вредных комментариях завистниц-монашек.

– Мало ей всыпали! – услышала Катрина комментарий Доры. – Пожалел ее отец Джон!

– Конечно, пожалел! – ответила другая монашка. – Небось, поведет ее в келью молитвы читать!

В толпе послышались смешки, только прибавившие Катрине унижения. Приор понял, что пора прекращать порку: пятьдесят ударов, обещанные матушкой Изольдой, он уже отвесил.

– Аминь! – сказал он и выпил поднесенную услужливой Линдой кружку пива. – Отвяжите ее!

Глаза Катрины скрывала поволока, она смотрела куда-то мимо приора. «Только бы она снова не заболела меланхолией! – подумала матушка Изольда, – впрочем, я знаю, как ее лечить! Я подготовлю ее к всенощной с отцом приором! У меня еще остался эликсир с арникой нашего Авраама!»

На этот раз Катрина лежала в келье матушки Изольды, но та не пыталась ее изнасиловать. Как заботливый доктор она втирала мазь в кожу наказанной.

– Потерпи, – уговаривала ее матушка Изольда. – Вот как бы сделать так, чтобы наш Авраам принял христианство! Тогда он делал бы нам эликсиры гораздо дешевле!

«Неужели она подложит меня и под Авраама? – подумала Катрина. – Тут никаких покаянных молитв не хватит!» Впрочем, боль постепенно стала уходить, и монашка вытерпела установление лимонной дольки.

Знакомство Катрины с отцом Джоном продолжилось в келье.

Отец Джон молчал, внимательно разглядывая обнаженное тело. Под пристальным взглядом, без стеснения исследующим лицо и самые интимные места, Катрина смутилась и опустила взгляд в пол.

– Подойди ко мне!

Свечное пламя тускло освещало прекрасное тело, украшенное успевшими потемнеть полосками. Там, где кончики прута впивались в молодую плоть, образовались кровавые ранки. Полюбовавшись этим видом, приор скомандовал:

– Повернись.

– Больно? – мужчина легко прикоснулся к полоскам, пересекавшим ягодицы средним пальцем, и Катрина едва заметно вздрогнула.

– Да…

Пальцы медленно соскользнули вниз, и коснулись изуродованных ягодиц. Унизительный для Катрины осмотр продолжился. Она стояла перед мужчиной, недавно угощавшим ее тело розгой, совершенно обнаженная, послушная, беззащитная.

– Славные следы! – приор не выдержал и погладил наказанную попку. – Вот, помню, взяли мы штурмом монастырь, так старых монашек сразу повесили, а тех, кто помоложе… А теперь повернись.

«Красивая молодая женщина, – думал Джон, – пережившая боль и унижение от моей руки, но этого мало! Надо растоптать не только тело, но и душу! Французы были мастера на такие штуки!»

– Тело у тебя очень стройное, – приор любовался изгибами линий, грудями с аккуратными сосками, щелью между ног.

Гладко выбритое лоно придавало Катрине особенно открытый и беззащитный вид. И эта беззащитность очень возбудила мужчину.

«Пожалуй, можно еще унизить ее, – подумал он, – подвергну ее инквизиторскому осмотру![173]173
  То, что вытворял отец Джон, действительно делали отцы инквизиторы примерно за 200 лет до описываемых событий. В Англии власть Инквизиции ослабла, но методы остались. Прим. перев.


[Закрыть]

– Раздвинь ноги на ширину плеч, а руки сложи в молитве! – Джон знал, что такое унижение в свое время позволяло отцам-инквизиторам сломить не одну упрямую ведьму.

Катрина выполнила приказ и замерла, догадываясь, что сейчас последует. Мужчина полностью завладел грудью девушки, одна снизу, другая сверху, пропустив свою руку в ложбинку между двумя прекрасными яблочками, украшенными спелыми вишенками.

– Не надо! – пыталась возражать Катрина.

Но жадные руки приора продолжали щупать и мять плотные груди. Соски, против воли жертвы, становились все более твердыми, да и сами полушария, казалось, начинали полнеть, словно наливаясь соком и желанием… Когда руки коснулись промежности – по ее телу пробежала волна дрожи.

– Так-то лучше! – приор положил вторую руку на нежный живот и медленно повел вниз.

– Какие нежные выпуклости! – улыбнулся мужчина, просовывая руку в глубину, и нащупав там лимонную дольку. – Ну что, подкислялась? А как там твоя попочка, она подготовлена к сегодняшней ночи? – приор вынул руку и понюхал свои пальцы. – И не вздумай опускать руки!

– Нет, не надо так! – почувствовав палец внутри шоколадной дырочки, Катрина вздрогнула. Даже отец Гай такого себе не позволял!

Отец Джон не торопился: каждое движение пальца заставляло Катрину мелко вздрагивать. В келье стояла кровать, застеленная по такому случаю белой простыней.

– Ложись! – приор смотрел, как она с трудом забирается на кровать, морщась от боли и вздрагивая стройным телом. – Животом вниз и раздвинь ноги!

Катрина покорно выполнила приказ. Приор пристегнул их ремешками к ножкам кровати, потом точно так же поступил с руками.

Отец Джон стоял над растянутой на кровати женщиной, продолжая ощупывать красивое молодое тело, которое в тщетной попытке сопротивляться, извивалась, насколько позволяла привязь. «Мало того, что высек, так еще и привязал, – думала Катрина, – боже, до чего унизительно лежать вот так, как тушке в коптильне. Неужели еще раз выпорет? На мне же итак живого места нет!» Теперь Катрина лежала беззащитная и открытая, во всем восхитительном великолепии соблазнительной красоты обнаженной и наказанной женщины. «Так его предок насиловал несчастную Хелен, – подумала Катрина, – что предок, что потомок, один другого стоят! Неужели он вешал несчастных монашек?»

Отец Джон был так возбужден, так что едва сдерживался, стаскивая с себя одежду.

– Ну, Катрина, – мужчина грубо раздвинул пальцами горячие нежные половинки и плюнул а анус. – Это только начало!

Привязанная не могла сопротивляться, а ягодицы, получившие порку, отказывалась сжиматься и, тем самым, облегчали мужчине путь.

– Нет, – монашка мотала головой и как могла, дергалась на привязи, чувствуя, как не слабых размеров орган проникает в узенькое отверстие. – Не туда! Вы ошиблись!

– Я лучше знаю, куда! – отвечал отец Джон, с силой продавливаясь внутрь.

– Нет! – она закричала, забилась, завыла. – Не надо!

Страшная незнакомая боль пронзила ее. Катрина не сразу справилась с новым ощущением, и читала молитвы. По мере сил она стала вращать тазом, правда, с единственной целью, чтобы поскорее мужчина удовлетворил свою похоть.

– Давай, Катрина, – шептал воспитатель, насаживая девушку на огромный член. – Какая ты женщина! Ааахх… аааа… ааахх… Еще… ради бога… еще!

Наконец, он разрядился.

– Развяжи меня! – она открыла глаза. – Я буду себя хорошо вести! Только позволь мне облегчиться.

Отец Джон развязал ремни, и даже не подумал отворачиваться, когда Катрина села на горшок.

– Помню, – в лице отца Джона появилось что-то зверское, – монашки, которых мы вешали, обсыкались в последних судорогах. Это возбуждает круче, чем порка! Может кого-нибудь из вас, грешниц?

– А трахать покойниц не пробовали? – Катрина с ненавистью посмотрела на мучителя. – Они такие холодные!

– Нет, предпочитаю живых! А теперь, дорогая, продолжим! Говоришь, будешь вести себя хорошо и без привязи? Проверим!

Сэр Джон оттянулся как следует, выпил церковного вина и захрапел. Катрине, несмотря на боль в разорванном анусе, тоже удалось уснуть. Этой ночью ей приснился отец Гай. Его глаза покраснели и были полны глубочайшего смертельного безумия, а все тело как-то непривычно содрогалось.

– Послушай, я расскажу тебе, как меня убили! Когда я бродил по лесу, мне показалось, что ко мне приблизилась небесная сильфида, явившаяся в образе моей матери. Я бросился к ней, но был задержан призраком голой девушки с петлей на шее.

– Не ходи за ней! – сказала она и указала на западную звезду.

Я не послушался, а зря! Внезапно послышались громкие крики, сильфида приняла облик демона и вывела меня на разбойников. Я дрался как лев, убил троих, но их было слишком много! Впрочем, для меня не все потеряно».

Рано утром проснувшись и посмотрев на спящую, отец Джон почувствовал очередной прилив желания, его пальцы коснулись горячих щек и провели по пересохшим губам, она улыбнулась во сне.

Ему очень хотелось отнести эту улыбку на свой счет.

«Вот, я стала женщиной еще раз!» – подумала Катрина, увидев на простыне следы крови.