Текст книги "История Франции т.2"

Автор книги: Альберт Манфред

Соавторы: Сергей Сказкин,С. Павлова,В. Загладин,В. Далин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 50 страниц)

Наряду с буржуазными республиканцами правительство Паликао официально поддерживали орлеанисты во главе с Тьером, считавшим крайне важным несколько продлить существование империи, чтобы полностью возложить на нее ответственность за военное поражение Франции, которое он считал неминуемым. Одновременно орлеанисты активнее, чем когда-либо, готовили почву для успеха орлеанистской реставрации. Политический салон Тьера, по словам орлеаниста Э. Доде, был постоянно переполнен. «Сюда стекались все новости. Здесь они обсуждались, здесь определялось их значение и последствия»[575]575
  Е. Daudet. Le due d’Aumale 1822–1897. Paris, 1898, p. 148.


[Закрыть]. Когда стало известно, что принцы Орлеанские обратились к правительству с ходатайством о разрешении им вернуться во Францию «для участия в обороне отечества», то Тьер, считавший преждевременным появление принцев на политической арене, был весьма удовлетворен, когда их просьба не была удовлетворена.

События на фронте все больше приближали империю к полному военному поражению. 14 августа прусское командование навязало уцелевшим после поражений 6 августа французским войскам, отступавшим в направлении Вердена и Шалона, бой у деревни Борни, с тем чтобы отрезать им путь на Верден, где французское командование намеревалось создать новую, Шалонскую армию. И хотя пруссакам не удалось добиться победы, они на целые сутки задержали переправу французских войск через реку Мозель, что позволило им 16 и 18 августа навязать французам два новых сражения у Гравелотта и у Сен-Прива, завершивших поражение Рейнской армии.

Оба сражения, из которых первое явилось самым крупным кавалерийским сражением за всю кампанию 1870–1871 гг.[576]576
  A. Chuquet. La guerre 1870–1871. Paris, 1895, p. 64.


[Закрыть], были проиграны французами, несмотря на героизм и стойкость французских солдат. Предательская бездеятельность командовавшего войсками маршала Базена, стремившегося в своих личных преступных целях, раскрывшихся только впоследствии, сохранить нетронутой свою 150-тысячную армию в районе Меца, принесла победу неприятелю, который отрезал ей путь к Шалону и блокировал ее в Меце семью корпусами первой и второй немецких армий общей численностью в 160 тыс. человек. Третья немецкая армия, беспрепятственно перейдя Вогезы, совершала путь на Париж. Параллельно ей туда же двигалась четвертая армия.

«Военная мощь Франции, по всей вероятности, полностью уничтожена, – писал Энгельс 20 августа под непосредственным впечатлением пятидневных боев в окрестностях Меца – …Мы не можем пока еще оценить политические результаты этой страшной катастрофы. Мы можем только удивляться ее размерам и неожиданности и восхищаться тем, как перенесли ее французские войска… Никогда еще, даже в самых победоносных кампаниях, французская армия не покрывала себя более заслуженной славой, чем при ее злополучном отступлении от Mena»[577]577
  К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 17, стр. 58.


[Закрыть].

В Париже и в провинции в эти критические дни войны свирепствовал необузданный террор. «Никогда еще империя, казалось, не была так решительно настроена покончить со своими внутренними врагами»[578]578
  I. Claretie. Histoire de la Revolution de 1870-71, t. I, Paris, 1875, p. 245.


[Закрыть], – писал по этому поводу историк Жюль Кларети. Население Парижа было до крайности терроризировано. Недоверие, подозрительность, мания шпионажа насаждались правительственными агентами среди парижан и населения других городов. В сельских местностях провокационная политика правительства, натравливавшего крестьян на республиканцев, выдаваемых за прусских шпионов, привела к самосудам над этими мнимыми преступниками. Бонапартистская пресса поощряла подобные расправы, изображая их как справедливую месть народа «изменникам родины».

Военные поражения, следовавшие одно за другим, выдвинули в августе 1870 г. в качестве одного из центральных вопросов политической жизни Франции проблему организации и вооружения национальной гвардии. Однако политика правительства Паликао в этом вопросе выдавала его подлинные цели.

Настоятельные требования населения вынуждали местные власти запрашивать Париж, как быть с формированием и вооружением местной национальной гвардии. Обычно они получали отрицательный либо уклончивый ответ. Зачисление в национальную гвардию и в добровольческие отряды – в тех случаях, когда оно производилось, – намеренно обставлялось всевозможными бюрократическими формальностями. Правительство не желало вооружать широкие массы населения. Вынужденное под давлением обстоятельств, в интересах самосохранения, принять 11 августа решением законодательного корпуса закон о повсеместной организации и вооружении национальной гвардии и о выборности ее начальствующего состава [579]579
  «Annales». CorpsVI legislatif. Seance du 11 aout 1870, p. 47.


[Закрыть], оно на деле саботировало этот закон. «Вас зачисляли – и только. Да и быть зачисленным было нелегко… Оружие не выдавали, и за зачислением не следовали организационные меры; ограничивались одним занесением в списки»[580]580
  «Actes», t. V, p. 476. Deposition Chaper.


[Закрыть], – свидетельствовал впоследствии один из офицеров Второй империи. В первую очередь в национальную гвардию зачислялись имущие слои населения. Всевозможными ухищрениями старались воспрепятствовать зачислению в нее рабочих, а в тех случаях, когда их зачисляли, их оставляли без оружия.

Не только французская печать, но и зарубежная, пристально следившая за происходящим во Франции, указывала на «парализующее действие правительственных агентов», чинящих препятствия вооружению населения. «…Мы являемся свидетелями досадного зрелища, – писала, например, лондонская газета, – торжества писак, преграждающих путь волне энтузиазма и делающих все возможное, чтобы затруднить большое народное движение». Газета не преминула при этом намекнуть на истинную причину бюрократических проволочек, стоящих «на пути у населения, воодушевленного единодушным порывом». Она сообщала, что «принятое решение вооружить всех граждан без исключения – республиканцев, социалистов и прочих, не исключая нарушителей общественного порядка, входящих в Интернационал, вызвало недовольство буржуазных слоев. Если всех, этих людей вооружить в целях обороны территории, то что же, однако, будет потом? Кто их разоружит? А что если они провозгласят республику?»[581]581
  «Pall Mall Gazette», 11.VIII 1870.


[Закрыть] Вывод напрашивался сам собой. Нечего и говорить, что социалистическая печать прямо и недвусмысленно указывала, что в основе антинациональной политики правительства в данном вопросе лежит страх перед вооруженным народом.

Согласно сообщениям французской и зарубежной печати, в августе 1870 г. на улицах Парижа национальные гвардейцы обучались, имея вместо винтовок палки, трости, зонты. Газета «Неделя» сообщала, что и в шалонском военном лагере «волонтеры и национальные гвардейцы обучаются военному ремеслу на палках»[582]582
  «Неделя», 9(21). VIII 1870, № 32, стр. 1053.


[Закрыть].

В отношении мобильной гвардии проводилась та же политика. Вооружали преимущественно реакционные ее части, некоторые из них переводились в Париж для охраны «порядка». Мобильная гвардия департамента Сены не пользовалась доверием правительства. Мы имеем на этот счет свидетельство французского историка Жоржа Ренара. «Парижскую мобильную гвардию не хотели вооружать, так как ее боялись, ибо она в подавляющем большинстве была республиканской»[583]583
  С. Renard. Mes Souvenirs (1870-71). – «La Revolution de 1848», t. 28 1931, p. 15.


[Закрыть], – сообщал он в своих воспоминаниях.

Национальные интересы Франции все настоятельнее требовали скорейшего избавления ее от бонапартистской империи, правящая клика которой приносила в жертву династическим интересам интересы страны. Однако буржуазные республиканцы «держали народ в узде и играли роль буфера между ним и империей»[584]584
  A. Arnould. Histoire politique et parlementaire de la Commune de Paris, t. I. Paris, 1876, p. 14.


[Закрыть]. Это им удавалось не только благодаря слабости социалистической пропаганды, но и вследствие деморализующего воздействия на массы 18-летнего существования бонапартистского режима.

Отчасти этими же причинами следует объяснить широкую популярность, которую в августе 1870 г. сумел завоевать себе среди парижского населения генерал Трошю, политический авантюрист, реакционер и демагог, искусно использовавший в собственных честолюбивых целях создавшуюся во Франции политическую обстановку. Благодаря пособничеству буржуазных республиканцев Трошю сумел внушить к себе расположение народных масс, поверивших в искренность его намерений и в его способность вывести страну из критического положения, в котором она оказалась. Начиная с 16 августа, когда Трошю по распоряжению правительства Паликао отбыл в Шалон, чтобы принять командование над формировавшимся там 12-м армейским корпусом, он всеми средствами демагогии и лицемерия добивался все большей поддержки населения, стремясь занять пост военного губернатора Парижа и командующего парижским гарнизоном. Его далеко идущие властолюбивые замыслы этим отнюдь не ограничивались. Трошю был убежден, что война проиграна и судьба Луи-Наполеона решена. Он надеялся в результате передачи власти в руки орлеанистов или легитимистов добиться дальнейшего собственного возвышения.

Трошю не намерен был выполнять стратегический план Паликао, состоявший в том, чтобы двинуть Шалонскую армию к Мецу на соединение с блокированной армией Базена, затем силами обеих армий дать бой пруссакам в окрестностях Меца и движением на Париж приостановить марш немецких армий к столице, сосредоточив на подступах к ней 250-тысячную французскую армию под командованием Мак-Магона. В основе этого плана лежали главным образом политические соображения: только путем военного успеха можно было, по мнению Паликао и его сторонников, предотвратить революцию в Париже. Трошю же был сторонником немедленного движения одной Шалонской армии к Парижу не только потому, что не верил в осуществимость плана Паликао. Так же как Паликао, Трошю руководствовался политическими соображениями: для усмирения революционного Парижа нужна была армия; предотвратить революцию можно было, в случае необходимости, и путем отстранения династии Бонапартов, но и для этого нужны были войска.

Прибыв в ночь на 17 августа в Шалон, Трошю уже в ночь на 18 августа отбыл обратно в Париж, снабженный документом за подписью оказавшегося в Шалоне Наполеона III о назначении его «губернатором Парижа и командующим всеми вооруженными силами, долженствующими обеспечить оборону столицы»[585]585
  «Actes», t. I, p. 26, note 2. L’empereur Napoleon au general Trochu.


[Закрыть]. За ним следовали 18 батальонов парижской мобильной гвардии, в свое время отправленные в Шалон из Парижа, где они составляли предмет беспокойства для правительства. Трошю настоял на их возвращении в Париж. Шалонской армии надлежало сразу же начать движение к столице.

Трошю брал на себя обязательство подготовить население Парижа к возвращению императора и провести необходимые для этого военные приготовления. Он заранее был убежден в том, что эта «опасная миссия» не будет осуществлена, особенно после нового поражения у Гравелетта, тем более что против возвращения в Париж императора был глава правительства и регентша. С помощью 18 батальонов мобилей Трошю рассчитывал вырвать у Паликао необходимую санкцию на свое новое назначение.

Со времени возвращения Трошю в Париж борьба между ним и Паликао принимала все более острый характер. Каждый из них игнорировал распоряжения другого, что крайне ослабляло оборону Парижа. Бонапартисты были, однако, вынуждены скрывать от населения разногласия и вражду, разъедавшие правительственный аппарат и обострявшие политический кризис. Они старались поддерживать в народе убеждение в сплоченности правительства и эффективности организуемой им обороны, тем более что популярность Трошю росла с каждым днем; он стал «кумиром парижской буржуазии», как засвидетельствовал впоследствии министр общественных работ в правительстве Паликао[587]587
  Ibid., p. 67.


[Закрыть]. «С 17 августа, – сообщил тот же министр, – генерал Трошю становится верховным арбитром судьбы правительства, как и обороны Парижа»[586]586
  См. «Actes», t. V, p. 71. Deposition Jerome David.


[Закрыть].

В окрестностях Меца тем временем разыгрывался последний акт военной драмы. 21 августа Мак-Магон перебросил свои войска из Шалона в Реймс с тем, чтобы 23 августа выступить оттуда в направлении Парижа. Сведения о расположении немецких войск укрепляли его в убеждении, что движение к Мецу сопряжено с потерей последней действующей французской армии. Однако 23 августа он, вопреки своему решению, двинул войска к Мецу. Веской причиной для этого послужила полученная 22 августа новая депеша от Паликао, по-прежнему настаивавшего на соединении с Базеном, хотя к этому времени Паликао был уже вполне осводомлен о том, что Базен не намерен покинуть Мец.

Передвижение 10-тысячной армии Мак-Магона, малопригодной для рискованного перехода через Арденны, не обеспеченной провиантом и снаряжением, деморализованной предыдущими поражениями, происходило крайне медленно, с вынужденными отклонениями на запад в поисках продовольствия. 27 августа, когда Шалонская армия, утратив имевшееся у нее некоторое преимущество во времени над продвигавшимися к Мецу немецкими войсками, снова вышла на магистральную дорогу, Мак-Магону стало известно, что немцы успели преградить ему путь к Мецу. В ночь на 28 августа он начал отход назад к Мезьеру, чтобы не оказаться запертым в узком коридоре между рекой Мез (Маас) и бельгийской границей, и 28 августа прибыл в Мезьер, но в тот же день снова переменил решение и возобновил прерванное им движение на восток, к Мецу, несмотря на то, что позиция его армии в результате проволочки с отходом к Мезьеру еще более ухудшилась: немцы за это время продвинулись к Мецу.

И на этот раз, как это неоднократно имело место в ходе войны, именно политические соображения побудили Мак-Магона предпринять авантюристическое движение навстречу Базену, в пагубности которого он еще накануне был так убежден. Полученная 28 августа новая депеша от Паликао, датированная 27 августа, гласила: «Если вы покинете Базена, в Париже произойдет революция». В прибывшей вслед за ней другой депеше от 28 августа военный министр сообщал, что в подкрепление Шалонской армии из Парижа направляется 13-й корпус генерала Винуа[588]588
  «Papiers et correspondance de la famille imperiale». Livr., XIV. Paris, 1870, P. 429.


[Закрыть].

Обстановка в Париже действительно достигла такого напряжения, что орлеанисты неоднократно обращались в эти дни к идее создания коалиционного буржуазного правительства. 26 августа к Тьеру явилась делегация от крупных парижских буржуа, вручившая ему адрес с выражением своей преданности и готовности поддержать реставрацию Орлеанов[589]589
  I. d’Haussonville. Mon journal pendant la guerre (1870–1871). Paris, [1905], p. 56–57.


[Закрыть]. Идея создания коалиционного правительства привлекала и генерала Трошю, считавшего, как и Тьер, целесообразным временное сотрудничество с депутатами республиканской оппозиции, при содействии которых можно было рассчитывать предотвратить революцию. Тьер с одобрением отметил в 20-х числах августа в беседе с орлеанистом Д'Оссонвилем, что «Трошю слегка обхаживает парламентскую левую»][590]590
  Ibid., p. 38–39.


[Закрыть].

В этих условиях правительство Паликао прилагало все усилия, чтобы продолжать скрывать от широких масс народа поражения 16 и 18 августа. В то время когда европейская печать была полна сообщений о постигшей Францию крупнейшей военной неудаче, французская пресса изобиловала лживыми сведениями о победном для французов исходе сражений 16 и 18 августа, перемежавшимися со столь же лживыми заявлениями о боевой готовности Шалонской армии и об ожидающем ее успехе на подступах к Мецу. В законодательном корпусе военный министр официально подтверждал эти россказни, вводя в заблуждение широкие слои населения, легковерно позволявшие преступному правительству обманывать себя. «Значительность одержанного успеха представляется неоспоримой после того, как она подтверждена генералом Паликао», – писал в эти дни швейцарский официоз[591]591
  «Journal dr Geneve», 23-VIII 1870.


[Закрыть].

Энгельс еще 8 августа, после первых поражений французской армии, писал: «Французская армия утратила всякую инициативу… Если она должна в своих передвижениях руководствоваться не тем, что делается в неприятельском лагере, а тем, что происходит или может произойти в Париже, то она уже наполовину разбита»[592]592
  К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 17, стр. 27.


[Закрыть]. Весь последующий ход войны служил наглядным подтверждением этого положения. Энгельс, считавший план Мак-Магона после его выступления из Реймса безумным, высказал уверенность, хотя он и не был осведомлен о закулисной борьбе в правительственных кругах Франции, что действия Мак-Магона вызваны именно политическими соображениями. «Вот Вторая империя во всей своей красе, – писал он еще 26 августа. – Сделать вид, что ничего не произошло, скрыть поражение – это самое главное. Наполеон все поставил на одну карту и проиграл; а теперь Мак-Магон, когда его шансы на выигрыш составляют один против десяти, снова собирается играть va banque. Чем скорее Франция избавится от таких людей, тем лучше для нее. В этом ее единственная надежда»[593]593
  Там же, стр. 69.


[Закрыть].

30 августа немцы, продвинувшиеся к реке Мез и захватившие переправу через нее, атаковали Мак-Магона и разбили его. Французские войска были отброшены назад, к окрестностям Седана. А 1 сентября на рассвете после необходимых предварительных передвижений прусское командование перешло в наступление, бросив свои войска против зажатой в узком пространстве между рекой Мез и бельгийской границей французской армии.

Сражение 1 сентября 1870 г. – крупнейшее артиллерийское сражение XIX в.[594]594
  A. Chuquet. La guerre de 1870-187 1. p 797.


[Закрыть] – в подробностях описано в исторической литературе. Известей катастрофический для Франции исход этого сражения, несмотря на отвагу и самоотверженность французских солдат, оказавшихся перед численно превосходящими силами противника, располагавшего превосходной артиллерией и большими позиционными преимуществами. 3 тыс. убитых, 14 тыс. раненых, 3 тыс. разоруженных на бельгийской территории, 83 тыс. взятых в плен французских солдат, офицеров, генералов вместе с Наполеоном III, крупные военные трофеи, доставшиеся немцам, – таков итог военной катастрофы Второй империи у Седана. 2 сентября, после того как накануне, в день сражения, по распоряжению императора был выброшен белый флаг, генерал Вимпфен и генерал Мольтке подписали акт о капитуляции французской армии.

«Здание увенчано». Капитуляция Седана. Карикатура О. Домье

«Французская катастрофа 1870 г. не имеет параллелей в истории нового времени! – писал Маркс. – Она показала, что официальная Франция, Франция Луи Бонапарта, Франция правящих классов и их государственных паразитов – гниющий труп»[595]595
  К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 17, стр. 521.


[Закрыть].

Революция 4 сентября

«Жизнь целого народа в некотором роде остановилась; ничто, кроме войны и военных действий, не интересовало больше граждан», – сообщал современник описываемых событий о тревожных днях, следовавших за выступлением из Реймса Мак-Магона на помощь армии Базена. В Париже, по словам того же очевидца, «народ неустанно выстаивал толпами на бульварах, перед Бурбонским дворцом, всюду, где он рассчитывал узнать что-нибудь о драме, разыгравшейся в Арденнах»[596]596
  A. Ducquet. Paris. Le quatre septembre et Chatillon Paris 1890, p. 9, 10.


[Закрыть].

Однако правительство малодушно скрывало от страны постигшую ее военную катастрофу. 3 сентября, через два дня после капитуляции французской армии, в Париже ничего еще не было известно о положении на фронте. В законодательном корпусе, за ходом заседания которого население взволнованно следило, военный министр в информации о военном положении ни словом не обмолвился о разгроме под Седаном. Слушавшие его депутаты, в том числе депутаты левой фракции, ничем не обнаружили своей осведомленности об истинном положении. Они старались выиграть таким образом время, чтобы до официального объявления о катастрофе принять меры к предотвращению революции.

К началу заседания законодательного корпуса левые депутаты уже предприняли меры в этом направлении. Они предложили орлеанисту Тьеру возглавить коалиционное правительство с генералом Трошю в качестве военного министра. Тьер отказался: будучи сторонником немедленного заключения мира, он предпочитал, чтобы этот кабальный для Франции мир был заключен без его официального участия, правительством, которое уже одним этим актом обрекло бы себя на недолговечность. Сам же он рассчитывал, не входя в состав нового правительства, оказывать на него давление к выгоде орлеанистов.

Левые депутаты между тем продолжали действовать. На втором заседании законодательного корпуса они предложили кандидатуру генерала Трошю на пост военного диктатору Франции. «Перед этим дорогим, любимым именем должны отступить все другие имена»[597]597
  К. Маркс и Ф. Энгельс. Сом., т. 33, стр. 43.


[Закрыть], – взывал к депутатам Жюль Фавр. Бонапартистское большинство отклонило предложение левой фракции. Окончательное решение вопроса о власти было перенесено на следующее заседание, назначенное на 4 сентября в 3 часа дня.

Левые депутаты продолжали закулисные переговоры. Они выдвинули третий проект передачи власти: на этот раз триумвирату из двух бонапартистов (Шнейдер, Паликао) и одного орлеаниста (Трошю). «Такой сволочной компании еще свет не видывал»[598]598
  А. Rane. Souvenirs – correspondance. 1831–1908. Paris, 1913, p. 154.


[Закрыть], – писал на другой день по этому поводу Энгельс.

Ход событий, однако, расстроил хитросплетения буржуазных политиков, старавшихся любой ценой предотвратить революцию. Уже вечером 3 сентября, едва появилось наконец сообщение о военной катастрофе у Седана – в нем вдвое преуменьшались размеры понесенных французской армией потерь, – весь Париж поднялся. «С Бельвилля, Менильмонтана, Монмартра многолюдными колоннами спускаются рабочие, – узнаем мы от республиканца Ранка, очевидца событий этого дня. – Во всем Париже звучит один клич. Рабочие, буржуа, студенты, национальные гвардейцы, солдаты, мобильные гвардейцы приветствуют низложение Бонапарта. Это – голос народа, голос нации»[599]599
  I. Favre. Gouvernement de la defense nationale, p. 60.E.


[Закрыть].

Народные манифестации были, однако, стихийными. Бланкисты, намеревавшиеся выступить во главе масс на другой день, присоединились к участникам ночной манифестации 3 сентября, направлявшейся к Бурбонскому дворцу. Другой поток манифестантов двигался к Лувру, резиденции генерала Трошю. Отражая атаки жандармерии, манифестанты оглашали город возгласами «Низложение!», «Да здравствует республика!»

Тем временем левые депутаты лихорадочно совещались в одном из помещений Бурбонского дворца. Стараясь парализовать революционную инициативу масс, они единодушно решили добиться созыва чрезвычайного ночного заседания палаты и на нем передать власть законодательному корпусу. Снова, как и 7 августа, Фавр во главе делегации от левой фракции направился к Шнейдеру. Было 10 часов вечера. «Мы умоляли его немедленно созвать палату: в случае промедления Париж окажется во власти демагогов»[600]600
  Drcolle. Le journee du 4 septembre au Corps legislatif. Paris, 1871, p. 2.


[Закрыть], – сообщал позднее Фавр. Одновременно с таким же предложением и теми же доводами к Шнейдеру явилась группа депутатов-бонапартистов[601]601
  I. Simon. Origine et chute du Second Empire. Paris, 1874, p. 372–373. «Annales». Corps legislatif. Seance de nuit du 4 septembre 1870, p. 367.


[Закрыть]. Шнейдер дал согласие созвать чрезвычайное заседание законодательного корпуса. Иного выхода у него He было. G вооруженной расправе с народными массами в случае их выступления нечего было и помышлять: в распоряжении правительства имелось не более 4 тыс. солдат и офицеров, в благонадежности которых оно не было уверено. Оставался лишь один путь предотвращения революции – попытаться опередить народные массы и упразднить империю парламентским путем. В этом были единодушны депутаты-республиканцы, орлеанисты и большинство бонапартистов, за исключением небольшой их части, все еще отказывавшейся идти на какие-либо уступки.

В одном, однако, сторонники передачи власти расходились. «Мы придавали большое значение тому, чтобы было произнесено слово „низложение“. Это слово казалось нам необходимым, чтобы умиротворить народный гнев, если только его вообще можно было умиротворить, и этим предотвратить революцию»[602]602
  I. Simon. Origine et chute du Second Empire. Paris, 1874, p. 372–373.


[Закрыть], – вспоминал впоследствии левый депутат Жюль Симон. В соответствии с этим и был сформулирован проект предложения, подготовленный левой фракцией к ночному заседанию палаты. Он начинался словами: «Луи-Наполеон Бонапарт и его династия объявляется низложенными». Орлеанисты выдвигали неопределенную формулировку, облегчавшую сговор с бонапартистами. Она гласила: «Ввиду вакантности трона» и т. д. Следует отметить, что левые депутаты, в том числе Гамбетта, были готовы присоединиться к орлеанистам, если их предложение будет отклонено.

Когда в 1 час ночи открылось чрезвычайное заседание законодательного корпуса, и военный министр после краткого сообщения о капитуляции французской армии и пленении императора предложил на этом закрыть заседание, не принимая никакого решения (Паликао был противником передачи власти законодательному корпусу), ни один депутат, в том числе левые, не выступил против этого предложения. «У меня нет никаких мотивов противиться этому»<sup>[603]603
  «Annales». Corps legislatif. Seance de nuit du 4 septembre 1870, p. 367.


[Закрыть]</sup>, – заявил Фавр, так настойчиво добивавшийся несколькими часами ранее срочного низложения Наполеона III решением законодательного корпуса. Заседание, длившееся всего 20 минут, было объявлено закрытым.

Разгадка необъяснимого на первый взгляд поведения левой фракции крылась в том, что поспешно созванное ночное заседание законодательного корпуса оказалось тем не менее запоздалым. Парижские рабочие опередили депутатов, прибыв до них к Бурбонскому дворцу и требуя провозглашения республики. Группа рабочих пыталась проникнуть в здание законодательного корпуса. И только настойчивые увещевания Гамбетта, – стоя на возвышении за запертой оградой дворца в окружении других депутатов, в том числе бонапартистов, он употреблял все свое красноречие, чтобы призвать народ к «благоразумию», – предотвратили захват законодательного корпуса рабочими, на помощь которым, по имеющимся сведениям, в это время подходили еще около 10 тыс. человек[604]604
  Е. Dreolle. Le journee du 4 septembre…, p. 33.


[Закрыть].

Только в два часа ночи депутаты решились покинуть дворец. Всех их объединял страх перед парижским народом, страх перед революцией. Республиканец Жюль Фавр счел благоразумным укрыться в карете орлеаниста Тьера…

С утра 4 сентября в Бельвилле, Монмартре, Менильмонтане и других рабочих районах Парижа царило крайнее возбуждение. Многие рабочие не приступили к работе. «Слова „низложение“, „республика“ переходили из уст в уста»[605]605
  Ibid., p. 5.1.


[Закрыть]. Здесь развили активную пропаганду бланкисты, призывавшие народ к выступлению.

Буржуазные республиканцы совместно с орлеанистами по-своему готовились встретить события, этого дня. Они принимали меры к обеспечению явки на дворцовую площадь буржуазных элементов национальной гвардии. Явка была назначена на 2 часа дня. Депутаты-республиканцы собрались в Бурбонском дворце задолго до начала заседания. На предварительном совещании левой фракции они старались договориться с присутствовавшими здесь орлеанистами и бонапартистами о форме передачи власти законодательному корпусу. «Наше совещание не было закрытым, сюда приходили члены левого центра, даже члены большинства, и мы принимали их с предупредительностью, ибо мы нуждались в них так же, как они нуждались в нас»[606]606
  I. Simon. Origine et chute du Second Empire, p. 369.


[Закрыть], – сообщал впоследствии Жюль Симон.

Левые депутаты заодно с орлеанистами принимали и другие меры, чтобы не допустить революционного свержения империи. При их участии на подступах к Бурбонскому дворцу и у его входов деморализованные правительственные войска были уже в ночь на 4 сентября заменены буржуазными батальонами национальной гвардии, среди которых находились преданные генералу Трошю мобили, одновременно с ним возвратившиеся в составе 18 батальонов из Шалона. Не империя, которая была уже мертва, а парижские рабочие и угроза захвата ими власти страшили Трошю и его сообщников, республиканских депутатов, состоявших с ним в постоянной связи уже с конца августа. Поэтому они и принимали все меры к тому, чтобы противопоставить народным массам сформированную при империи вооруженную национальную гвардию, состоявшую, как отмечал в то время Энгельс, «из буржуазии, преимущественно из мелких торговцев», которые «представляют собой силу, организованную для борьбы не столько с внешним врагом, сколько с врагом внутренним»[607]607
  К. Маркс и Ф· Энгельс. Соч… т. 17, стр. 121.


[Закрыть].

К 12 часам дня площадь Согласия и другие подступы к Бурбонскому дворцу заполнились манифестантами, прибывшими сюда, как и накануне ночью, до открытия заседания законодательного корпуса, и тем самым расстроившими планы буржуазных партий.

Заседание открылось в 1 час 15 мин. дня. Оно длилось не более 25 минут. Лишь только были оглашены и переданы на рассмотрение соответствующих комиссий уже известные нам два предложения левых депутатов и орлеанистов и третье – от части бонапартистов, требовавших создания «правительственного совета национальной обороны» под верховным главенством Паликао в качестве военного диктатора, как в Бурбонский дворец ворвались манифестанты, среди которых действовали бланкисты. «Во время объявленного перерыва, – гласит стенографический отчет о заседании законодательного корпуса, – толпа, находившаяся на мосту Согласия и у фасада Бурбонского дворца, ворвалась во двор, затем в кулуары законодательного корпуса, заняла внутренние лестницы и устремилась к трибунам для публики с возгласами: „Низложение! Да здравствует Франция! Да здравствует республика!“»[608]608
  «Annales». Corps legislatif. Seance de iour du 4 se ptembre 1870, p. 368.


[Закрыть].

Бланкисты, растерявшие в людском потоке часть своих приверженцев, вскоре оказались в зале заседаний. Они застали на трибуне Гамбетта, призывавшего присутствующих «сохранять порядок», освободить помещение законодательного корпуса. Гамбетта помогал бонапартист Шнейдер. Бланкисты покинули зал, чтобы увлечь за собой новых манифестантов, толпившихся в кулуарах. Между тем левые депутаты, сменяя друг друга на трибуне, старались «образумить» народ. Восемь раз поднимался на трибуну Гамбетта, тщетно пытавшийся водворить спокойствие. С возгласами «Вперед! Да здравствует республика!» в зал вторично ворвались бланкисты, сопровождаемые новым потоком присоединившихся к ним манифестантов. В шуме возгласов тонул голос председателя, вынужденного объявить заседание закрытым и покинуть свое место. Было около 3 часов дня[609]609
  Подробное изложение сентябрьских событий см.: Э. А. Желубовская. Крушение Второй империи и возникновение Третьей республики во Франции. М., 1956.


[Закрыть]. Бланкисты, заняй место председателя, потребовали от оставшихся в зале депутатов постановления о низложении императора и провозглашении республики Дальнейшее сопротивление становилось опасным.

Однако левые депутаты прибегли к новой уловке: удалив блан кистов с председательского места с помощью национальных гвардейцев, они попытались ограничиться низложением Наполеона III, не провозглашая республики. Заготовленный ими проект был зачитан Гамбетта. Но и эта попытка не удалась. Требования республики с новой силой зазвучали в зале.

После тщетных увещеваний и запугиваний буржуазные республиканцы обратились к последнему средству. Сославшись на установившуюся традицию провозглашать республику в Ратуше, Жюль Фавр и Гамбетта призвали присутствующих следовать за ними в Ратушу. Сбитые с толку, не способные из-за шума разобраться в происходившем, присутствующие вслед за Фавром и Гамбетта покинули помещение законодательного корпуса и двумя потоками – вдоль левого и правого берегов Сены – во главе с Гамбетта и Фавром направились к Ратуше. «Это внезапно пришедшее мне на ум решение, – откровенно признавался впоследствии Фавр, – имело то преимущество, что освобождало палату от народа, предотвращало кровавое столкновение, которое могло произойти в ее стенах, предупреждало дерзкое предприятие, в результате которого руководство оказалось бы в „руках неистовой крамольной партии“»[610]610
  J. Favre. Gouvernement tie la defense nationale, p. 77.


[Закрыть]. Левые депутаты готовы были применить оружие, чтобы вырвать власть у бланкистов в том случае, если бы им не удалось увлечь за собой народ.