Текст книги "История Франции т.2"

Автор книги: Альберт Манфред

Соавторы: Сергей Сказкин,С. Павлова,В. Загладин,В. Далин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 50 страниц)

2. Падение первой республики (от 9 термидора до 18 брюмера)

Термидорианский конвент

Формально Первая республика просуществовала до 1804 г., до провозглашения Империи, но смертельный удар был ей нанесен еще в июле 1794 г.

В развитии великой демократической революции 9 термидора было поворотным пунктом. Этим днем закончилась поступательная линия в развитии революции; начался ее упадок, завершившийся установлением личного, авторитарного режима Наполеона Бонапарта.

На следующий день после казни Робеспьера, Сен-Жюста и их сподвижников, 11 термидора в тележках проследовал на гильотину еще 71 деятель якобинской диктатуры. Аресты робеспьеристов начались по всей стране и в армии; преследования коснулись между прочим и генерала Бонапарта, пользовавшегося в южной армии, где он находился, особой поддержкой брата Максимилиана Робеспьера – Огюстена. Но пружина термидорианской реакции в первые недели и месяцы после переворота развертывалась еще сравнительно медленно.

«Термидорианский блок», свергнувший Робеспьера, был неоднородным. Его подлинными вдохновителями были противники диктатуры справа, деятели буржуазии, тяготившиеся якобинской республикой, всей ее социально-экономической политикой, направленной против капиталистического стяжательства. Но в этом блоке были и «левые термидорианцы», считавшие политику робеспьеристского Комитета общественного спасения недостаточно революционной. Падение Робеспьера приветствовали некоторые представители санкюлотского Парижа из числа бывших эбертистов и «бешеных», обвинявших Робеспьера в свертывании демократии. К ним примыкал в течение нескольких недель даже Гракх Бабеф, надеявшийся, что «революция 9 и 10 термидора», устранив помехи для осуществления полной, народной демократии, приведет к дальнейшему подъему революции. Термидорианским руководителям приходилось также считаться с тем, что в стране и в армии, продолжавшей после поражения войск коалиции под Флерюсом победоносное наступление в Бельгии (как раз в день 9 термидора были заняты Брюссель и Антверпен), были очень сильны революционные настроения. К тому же санкюлотский Париж, еще не сломленные революционные предместья столицы представлялись термидорианцам опасной угрозой. Вдохновители реакции действовали поэтому на первых порах осторожно и медленно, но шаг за шагом они усиливали свои позиции.

Уже через несколько недель после переворота (4 и 7 фруктидора – 21 и 24 августа) было отменено пособие, выплачивавшееся санкюлотам Парижа за посещение заседаний секций, и число их было сокращено до одного в декаду. Секционные наблюдательные комитеты, главный низовой орган революционной диктатуры, были упразднены и заменены комитетами 12-ти вновь созданных округов (секций было 48), в которых сразу усилилось буржуазное влияние.

Ослабляя таким образом влияние санкюлотов в парижских секциях, термидорианцы направили одновременно удар против «охвостья Робеспьера» – виднейших деятелей якобинской диктатуры, Бийо-Варснна, Колло д’Эрбуа, Барера, Бадье, составлявших левое крыло «термидорианского блока» и рассчитывавших после свержения Робеспьера возглавить Революционное правительство. Теперь наступил их черед. Уже 1 сентября они вынуждены были подать в отставку. К началу октября из состава Комитета общественного спасения были выведены все, кто был в нем при Робеспьере, вплоть до «организатора победы» Лазара Карно, хотя он занимал уже довольно умеренную позицию.

Реакция, требовавшая расправы с «кровопийцами», со всеми деятелями революционной диктатуры, со всеми революционными организациями, этим не довольствовалась. Еще в сентябре – октябре 1794 г. в Париже действовали Якобинский клуб, пытавшийся влиять на термидорианский Конвент, и так называемый Электоральный клуб (собиравшийся в помещении епископства, где обычно происходили выборы – elections), объединявший деятелей революционных секций, бывших эбертистов и «бешеных», в котором очень активную роль играл Бабеф. Против них начали бесчинствовать вооруженные банды «золотой молодежи», возглавляемые членом Конвента Фрероном. Их налеты на Якобинский клуб были использованы Конвентом для запрещения деятельности этой организации (11 ноября). Вслед за ней был ликвидирован и Электоральный клуб.

В начале декабря были восстановлены в правах 78 депутатов, поддерживавших жирондистов. Реакция добилась судебного процесса против одного из деятелей Якобинского клуба, депутата Конвента Карье, который был казнен 26 фримера (16 декабря). Две недели спустя была создана комиссия для расследования деятельности «четырех» – Бийо-Варенна, Колло д'Эрбуа, Барера, Бадье. Банды «золотой молодежи» терроризовали Париж, избивали санкюлотов, требовали повсеместного исполнения нового гимна «Пробуждение народа против террористов», которым они стремились заменить «Марсельезу».

На юге страны начали возникать вооруженные отряды имени Иисуса, Иеговы, Солнца, добивавшиеся ареста и расправы с «террористами». 2 февраля 1795 г. в Лионе произошла первая расправа с заключенными в тюрьмах. За ней последовали другие акты массового белого террора. Устрашенный всеми этими выступлениями термидорианский Конвент, несмотря на свое стремление держаться более примирительной «средней» линии, принял 12 вантоза III г. (2 марта 1795 г.) решение об аресте Барера, Бийо-Варенна, Колло д’Эрбуа. «Если вы их не накажете, – угрожал один из наиболее кровожадных правых термидорианцев, бывший маркиз Ровер, – каждый француз будет иметь право их задушить». «Очистите землю от этих людоедов», – требовалось в одном из адресов, посланных тогда же в Конвент.

Политической реакции сопутствовала реакция социальная. Путем огромного напряжения сил революционной Франции удалось преодолеть опасность, нависшую над страной в 1792–1793 гг., дать отпор армиям первой коалиции и освободить территорию Франции, а также подавить внутреннюю контрреволюцию. Но эта победа была бы немыслима без известного вторжения якобинской диктатуры во всю экономическую жизнь страны. Внешняя торговля была национализирована, создана государственная военная промышленность, введены твердые цены – максимум, с помощью реквизиции всех хлебных и некоторых других продовольственных ресурсов государство снабжало армию в 1 млн. 200 тыс. человек и население городов, свобода торговли была уничтожена.

Экономическая политика термидорианского Конвента направлена была к постепенной ликвидации всех этих ограничений капиталистического накопления и хищнической спекуляции. В первые же недели после падения Робеспьера была отменена национализация внешней торговли, ликвидирована государственная военная промышленность, отменено якобинское законодательство о распродаже национальны? имуществ, создававшее льготы для мелких покупателей.

Собственнические слои деревни, особенно ее зажиточная верхушка, сопротивлявшаяся продовольственной политике якобинцев, настойчиво требовали ее полной ликвидации. 4 нивоза III года (24 декабря 1794 г.) термидорианский Конвент отменил максимум и восстановил свободу хлебной торговли. Но это сразу привело к резкому возрастанию цен и усиленному выпуску ассигнатов. К концу 1794 г. в обращении было около 8 млрд, ассигнатов. К весне 1795 г. их число дошло до 11,5 млрд. Курс их круто снижался, а после ликвидации максимума ценность ассигнатов стала падать катастрофически. Индекс цен (если принять за 100 цены 1790 г.) головокружительно поднялся. По некоторым подсчетам, к апрелю 1795 г. он составлял 758, на продовольственные товары – 819, а в Париже поднялся даже до 900.

Чтобы не обострять недовольства санкюлотов, особенно рабочих, в столице продолжали продавать хлеб по пониженной цене. Но крестьяне, особенно зажиточные, решительно отказывались продавать хлеб за ассигнаты. Эте создавало особые трудности для продовольственного снабжения городов, особенно Парижа с его 600-тысячным населением. У хлебных лавок начинали выстраиваться «хвосты». Недостаток хлеба, невероятный рост дороговизны вызывали все большее недовольство масс. Известная пассивность, наступившая накануне и после 9 термидора, стала сменяться новым возбуждением.

Часть вожаков парижских предместий находилась в тюрьмах, но некоторые из них продолжали свою деятельность, решительно выступая против термидорианского Конвента. Очень большую роль в это время играл Гракх Бабеф и его газета «Трибун народа, или Защитник прав человека» (первые номера выходили под заголовком «Газета свободы печати»). Меньше двух месяцев длились его иллюзии, что переворот 9 термидора, устранив излишества террора, приведет к новому подъему революции. Резкие и несправедливые нападки на Робеспьера и Якобинский клуб, отличавшие первые номера его газеты, сменяются решительной критикой термидорианского Конвента. Уже через два месяца после переворота Бабеф провозгласил «великую истину: дни 9 и 10 термидора вовсе не произвели революции, они послужили только тому, чтобы лучше склепать цепи народа». Это смелое выступление Бабефа вызвало приказ о его аресте. Он вынужден был скрываться и на время прекратил издание своей газеты[91]91
  «journal de la liberte de la presse», N 18, 6 vendemiaire l'an 111 (28 сентября 1794 r.).


[Закрыть].

Но, когда два месяца спустя он получил возможность снова издавать ее, он с присущим ему мужеством и прямотой признал ошибочность своей первоначальной позиции: «Когда я одним из первых страстно выступал за то, чтобы разрушить чудовищную систему Робеспьера, я совсем не предполагал, что содействую сооружению здания, которое… будет столь пагубным для народа; я вовсе не предвидел, что моей проповедью терпимости… и полной свободы слова воспользуются для того, чтобы подорвать Республику в самом ее основании»[92]92
  «Le Tribun du peuple ou le defenseur des droits de l’homme», N 28, 28 frimaire l'an III (18 декабря 1794 г.), p. 257.


[Закрыть].

Близкий к нуждам рабочих масс Бабеф со всей силой подчеркивал ухудшение продовольственного положения, наступившее при термидорианской реакции.

В центре всей агитации Электорального клуба он предлагал поставить вопрос о хлебе: «Часто два слова народа могут лучше выразить его желания, чем самые возвышенные речи. Пусть народ заявит: свобода; хлеб, и хороший хлеб; все предметы первой необходимости, и в полном изобилии»[93]93
  ЦПА ИМЛ, ф. 223, on. 1, ед. xp. 455.


[Закрыть] (курсив наш. – Ред.).

В середине декабря 1794 г., накануне ликвидации максимума, Бабеф резко критиковал экономическую политику термидорианцев: «Огромная дороговизна… заставляет голодать бедного рабочего. Угроза прекращения работы в общественных мастерских… вынуждает опасаться еще более горького будущего. Упразднение максимума… заставит голодать класс санкюлотов»[94]94
  «Le Tribun du peuple…», N 28, 28 frimaire l'an III (18 декабря 1794 r.), P: 249.


[Закрыть]. Несколько недель спустя, уже вскоре после отмены максимума, Бабеф писал, что «чудовищное возрастание цен на все предметы продовольствия сводит на нет все ресурсы рабочего класса», «рабочий народ не может больше жить»[95]95
  «Le Tribun du peuple…», N 29, 1 – 19 nivose l'an III (22 декабря 1794 г. – 10 января 1795 г.), p. 259, 269; N 31, 9 pluviose l'an III (30 января 1795 r.). P. 319.


[Закрыть].

В эти тяжелые месяцы зимы 1794/95 г. Бабеф первым выступил со страстным призывом к восстанию. «Когда вы довели нас до того, что мы не можем достать ни хлеба, ни дров, ни одежды, когда вы вызвали чудовищно высокие цены, недостаток всего и лишили нас возможности найти работу… когда вы нарушили все права народа, у нас остается один священный и неприкосновенный долг… это восстание». Это «мирное восстание» Бабеф представлял себе как выступление народных масс Парижа по типу 31 мая 1793 г. – демонстрацию санкюлотов и предъявление петиции Конвенту. Над составлением этой петиции Бабеф лихорадочно работал [96]96
  «Le Tribun du peuple…», N 31, p. 313, 316, 321 («Plan de l’insurrection pacifique»).


[Закрыть].

Но открытая проповедь такого «мирного восстания» вызвала возмущение правящих кругов.

В феврале 1795 г. Бабеф был арестован и препровожден в Аррасскую тюрьму. Однако призыв к восстанию пал на благоприятную почву.

Санкюлотские предместья Парижа не были еще сломлены. Опыт победоносных выступлений 5–6 октября 1789 г., 10 августа 1792 г., 31 мая – 2 июня 1793 г. был у всех в памяти. Казалось, что достаточно будет десяткам тысяч санкюлотов с пиками окружить Конвент, чтобы добиться новой, бескровной победы. Все ухудшавшееся продовольственное положение столицы доводило народное отчаяние до предела. В начале вантоза (в феврале 1795 г.) в столице выдавалось 1,5 фунта хлеба на душу взрослого населения и 2 фунта на рабочего, «живущего тяжелым трудом». Уже 8 вантоза выдача сократилась до 1 ф. и 1,5 ф. для рабочих. Но и эту норму снабжения приходилось снижать. Еще в декабре 1794 г. запасы муки в Париже составляли около 12–15 тыс. мешков. К началу весны они резко сократились. 5 жерминаля (26 марта) на складах столицы оставалось всего 115 мешков муки[97]97
  K. Tonnesson. La defaite des sans-culottes. Mouvement populaire et reaction bourgeoise en l’an III. Oslo – Paris, 1959, p. 130.


[Закрыть]. Норма выдачи хлеба в некоторых секциях снизилась до полуфунта; ее приходилось дополнять и заменять небольшими порциями риса. Ночные очереди у лавок все увеличивались. Никогда еще санкюлотское население Парижа не переживало таких бедствий и нищеты.

Уже через несколько дней после отмены максимума наблюдатели парижской полиции сообщали: «Класс неимущих дает порядочным людям повод для беспокойства, они опасаются последствий этой небывалой дороговизны». К весне 1795 г. этих поводов стало неизмеримо больше – Париж стоял накануне выступлений санкюлотов, доведенных до отчаяния и возмущенных неравенством, вызывающей роскошью термидорианской буржуазии.

В Конвенте возникла группа, прозванная «Вершиной», ее члены были возмущены успехами реакции, возвращением жирондистов, перемирием, заключенным с вандейцами на чрезвычайно благоприятных для них условиях. Эта группа не могла возглавить движение санкюлотов, но она готова была к нему присоединиться.

Термидорианское большинство готовилось к борьбе. 1 жерминаля III года (21 марта 1795 г.) Конвент одобрил закон, внесенный Сиейесом, руководителем «болота» в Конвенте, вошедшим вскоре после падения Робеспьера в Комитет общественного спасения. Предвидя, какие формы примет санкюлотское движение, закон предусматривал наказание ссылкой каждого, кто будет провозглашать мятежные возгласы в помещении Конвента, и смертной казнью тех, кто «заранее будет об этом сговариваться». Если Конвент будет силой вынужден к роспуску, его члены должны будут покинуть столицу и возобновить свои заседания в Шалоне-на-Марне под охраной вооруженных сил. Термидорианцы хорошо запомнили урок 31 мая-2 июня и готовы были на все, чтобы избежать его повторения. В секциях и национальной гвардии производился тщательный отбор «порядочных граждан», из них создавались вооруженные отряды для защиты Конвента.

Сиейес. Современная гравюра

Несмотря на все эти меры предосторожности, 12 жерминаля III года (1 апреля 1795 г.) доведенные до отчаяния санкюлоты (среди них было много женщин) двинулись к Конвенту. Движение носило в основном стихийный характер: во всяком случае между секциями, принявшими в нем наиболее активное участие, не было связи; не было никакого единого центра. К помещению Конвента собралось около 10 тыс. безоружных санкюлотов. Им удалось проникнуть в здание. Представитель секции Сите Ванек – бельгийский революционер, позднее участник движения бабувистов – огласил петицию. В ней выдвигалось требование немедленного введения в действие конституции 1793 г., освобождения всех патриотов, арестованных после 9 термидора, и, самое главное, законов против голода.

Демонстранты пробыли в здании Конвента около четырех часов. Но у них не было определенного плана действия. Руководители термидорианского Конвента сохранили связь с верными ему секциями и их вооруженными отрядами. Главнокомандующим был назначен генерал Пишегрю, уже тогда вступивший в связь с монархистами, его помощниками стали термидорианские депутаты – Поль Баррас и Мерлен из Тионвилля. К вечеру буржуазные батальоны национальной гвардии окружили Конвент и очистили его здание. В ту же ночь было решено отправить на каторгу, в Кайенну, Бийо-Варенна, Колло д’Эрбуа (они там и погибли), Барера и Вадье (последний сумел скрыться). Были арестованы восемь якобинских депутатов, поддерживавших «Вершину». Аресты и преследования начались в парижских секциях, а затем и во всей стране. Усилился массовой белый террор, участились расправы с заключенными в тюрьмах.

Но неудача жерминальского выступления еще не сломила санкюлотов. Бабеф восторженно принял сообщение о восстании. Находясь в Аррасской тюрьме, он писал в проекте воззвания к «Антуанскому предместью, санкюлотам Парижа и всей Республике»: «Что я вижу! Что я узнал! Какие утешительные известия пришли ко мне, в мое заточение! Люди 14 июля, 6 октября, 10 августа и 31 мая вновь обрели себя! Бессмертный Париж! Ты воспрянул, вновь кипит твоя былая потрясающая энергия! Ты опять прибег к великолепному образу действия, который при всех кризисах приносил народу победу. О, моя темница! Даже ты имеешь свое очарование, когда сквозь сумрачное слуховое окно проникают дневные лучи, которые вновь приносят свет нашей свободы…» [98]98
  Подлинник этого воззвания пока не разыскан: выдержки из него были опубликованы в каталоге рукописей Шараве («Fichier Charavay», v. X, р. 20. – см. «Repertoire des manuscrits de Babeuf». Paris, 1965).


[Закрыть].

И Бабеф, и многочисленные политические узники в парижских тюрьмах, считая необходимым новое выступление, стремились придать ему более организованный характер. Как сообщает Буонарроти, в парижской тюрьме Плесси существовала группа во главе с Лебланом (деятелем секции Гравильеров и будущим комиссаром на Сан-Доминго) и Клодом Фике (администратором парижской полиции во время якобинской диктатуры, впоследствии бабувистом), готовившая новое восстание[99]99
  Ф. Буонарроти. Заговор во имя равенства, т. I. М… 1963, стр. 119.


[Закрыть]. К нему были причастны инженер Шевалье, занимавшийся изготовлением воспламеняющихся ракет для нужд армии, впоследствии казненный Наполеоном, находившийся в тюрьме председатель Электорального клуба, один из руководителей секции Гравильеров, Креспен и др. 30 флореаля (19 мая) в Париже распространялся памфлет «Восстание народа, чтобы получить хлеб и вновь завоевать свои права» – программа будущего восстания.

Вся обстановка делала новое выступление в Париже неизбежным. После жерминаля продовольственное положение в столице продолжало ухудшаться. Со второй половины жерминаля ежедневная выдача хлеба, как правило, стала ограничиваться ¹/₂-¹/₄ фунта, причем и эта норма не всегда обеспечивалась из-за сокращения подвоза и отсутствия запасов. Так как курс ассигната к апрелю 1795 г. дошел до 8 % первоначальной стоимости, цены на все предметы питания росли непрерывно. Мера картофеля, стоившая в жерминале 6 ливров, через месяц, к концу флореаля, поднялась до 28–35 ливров. В Париже начался форменный голод. Люди на улице падали от истощения. В этих условиях призыв идти к Конвенту и требовать хлеба приобретал неудержимую силу. Париж жил в напряженной обстановке надвигающегося восстания. Улицы, по словам одного участника событий, были полны «группами граждан, которые кричали, что народ умирает от голода, что нужно собираться и толпами идти к Конвенту» [100]100
  Е. В. Тарле. Жерминаль и прериаль – Собр. соч., т. 6.


[Закрыть].

1 прериаля (20 мая 1795 г.) началось новое выступление. В революционных секциях ударили в набат. На этот раз к санкюлотам, окружившим Конвент, примкнули и три вооруженных батальона национальной гвардии из Сент-Антуанского предместья. К середине дня они вторглись в здание и оставались его хозяевами до позднего вечера. Все выступление шло под флагом требования «Хлеба и конституции 1793 года». Этот лозунг был на шляпах у тех, кто ворвался в Конвент. Среди них было очень много наемных рабочих. Когда позднее начались суды над участниками выступления, не менее трети обвиняемых составляли именно рабочие.

Прериальское выступление было, несомненно, более организованным, чем жерминальское. Но, окружив и захватив здание Конвента, санкюлоты проявили в дальнейшем нерешительность и беспомощность. Они не арестовали правительственные комитеты и не прекратили их деятельности, дав тем самым термидорианцам возможность собрать свои силы. Только поздно вечером представители «Вершины» – Жильбер Ромм, Гужон, Дюруа, Субрани – потребовали освобождения всех депутатов и патриотов, арестованных после 9 термидора, выпечки единого сорта хлеба, установления непрерывности заседаний секций, ареста жирондистов и смещения комитета общей безопасности.

Но уже было поздно – Конвент был окружен вооруженными силами, поддерживавшими термидорианцев. Их руководители, по-видимому, сознательно спровоцировали «Вершину». Как только ее представители выступили в защиту восставших, уже почти в полночь, в здание были введены термидорианские батальоны, очистившие Конвент от санкюлотов. Тут же ночью принято было решение об аресте 14 депутатов-монтаньяров.

На этом борьба не закончилась. 2 прериаля снова, как и накануне, загудел набат, и опять поднялось Сент-Антуанское предместье. Санкюлоты выступили, надеясь, что, как и в 1793 г., вслед за относительной неудачей 31 мая наступит победа 2 июня. В их руках оказалось здание парижского муниципалитета, и Конвент вновь был окружен. Но делегация, высланная им навстречу, дала ряд обещаний и сумела умиротворить санкюлотов. Вооруженного столкновения удалось избежать. Все эти колебания и промедление оказались роковыми. Еще 1 и 2 прериаля перевес сил был на стороне восставших. Но на третий день положение изменилось. Термидорианцы впервые после 1789 г. нарушили запрещение вводить в столицу армию. В Париж был вызван сперва отряд конных егерей, которым командовал капитан Мюрат – будущий наполеоновский маршал и неаполитанский король. За ним последовали и другие кавалерийские части. Главной же вооруженной опорой термидорианцев явились заранее подобранные отряды национальной гвардии. «Мы обязаны нашим спасением, – писал тогда же Ровер, – только энергии добрых граждан, отобранных по одному в каждой секции. Если бы мы не отстранили чернь, мы погибли бы… Мы обратились к честным гражданам имеющим состояние, которое им нужно было оберегать (курсив наш. – Ред.). Мы призвали их из каждой секции и сразу же обрели армию в 50 тыс человек, которые вместе с вызванной кавалерией спасли нас»[101]101
  «Correspondance intime du conventionnel Rovere avec Goupilleau de Montaigu en mission dans le midi apres la Terreur». Nimes, 1908, p. 184.


[Закрыть].

Но Сент-Антуанское предместье продолжало еще угрожать. 3 прериаля восставшим удалось освободить нескольких арестованных, обвинявшихся в убийстве термидорианского депутата Феро, и привести их в предместье. Это было использовано как предлог для оправдания вооруженного вторжения. Правда, первая попытка утром 4 прериаля занять предместье потерпела полную неудачу. Санкюлотские батальоны национальной гвардии вернули себе пушки, которые у них были отняты. Но тогда к предместью стянуты были десятки тысяч национальных гвардейцев и солдат. Было предъявлено ультимативное требование выдачи «убийц Феро» и возвращения пушек. В противном случае термидорианцы угрожали прекращением выдачи хлеба и вооруженной расправой. Перед лицом явного неравенства сил предместье капитулировало. Сейчас же вслед за этим началось его поголовное разоружение. Так, впервые за годы революции выступление парижских предместий потерпело полную неудачу, и санкюлоты оказались разоруженными. Эта неудача вслед за поражением в термидоре ускорила развязку и привела вскоре к падению Первой республики.

Волна белого террора, последовавшая за этим выступлением парижских санкюлотов, была еще более сильной, чем в жерминале. Приступили к действию военные суды. По их приговору были осуждены на смертную казнь шесть депутатов-якобинцев, выступивших в Конвенте 1 прериаля, Ромм, Дюруа, Гужон, Бурботт, Дюкенуа, Субрани. После оглашения приговора они покончили с собой, передавая друг другу кинжал. Так погибли «последние монтаньяры», «мученики прериаля», память о которых сохранилась надолго. Были арестованы и десятки других якобинских депутатов, в том числе бывший член комитета общей безопасности, знаменитый художник Давид, вскоре, правда, освобожденный и ставший впоследствии придворным живописцем Наполеона. Не дожидаясь ареста, покончили с собой якобинские депутаты Рюль и Мор.

Одновременно и в столице, и по всей стране начались массовые аресты всех «принимавших участие в ужасах тирании, предшествовавшей 9 термидора», т. е. деятелей якобинской диктатуры, участников «гнусных революционных комитетов». После прериаля в тюрьмах находилось около 25–30 тыс. заключенных. С «террористами», находившимися в тюрьмах Лиона, Гавра, Нанта, Тулузы и т. д., беспощадно расправлялись. «Повсюду убивают», – признавался один из депутатов-термидорианцев.

В стране подняли голову монархисты – сторонники реставрации Бурбонов. Чрезвычайно оживилась деятельность агентов находившихся в эмиграции принцев – братьев Людовика XVI. Вновь ожило контрреволюционное движение в Вандее и на северо-западе Франции.

Наиболее крайние монархисты полагали, что наступил момент для решительного выступления. Одному из их руководителей, Пюизе, удалось уговорить Питта снарядить флотилию для высадки вооруженных сил эмигрантов на побережье Франции, в расчете на то, что этот десант явится сигналом для массового контрреволюционного восстания. 9 мессидора III года (27 июня 1795 г.) английский флот высадил на полуострове Киберон свыше тысячи эмигрантов. К ним сейчас же присоединились несколько тысяч шуанов, заранее оповещенных о предстоящей операции.

Но правительству, благодаря счастливой случайности, удалось перехватить сообщение о времени и месте высадки. В районе Киберона заранее были сосредоточены войска во главе с одним из самых блестящих революционных генералов, Лазаром Гошем. Высадившиеся сразу попали в кольцо, и их попытки прорваться оказались безнадежными. К тому же в их руководстве начались жестокие распри [102]102
  См. М. Hutt. Puisaye d'apres Ies archives anglaises. – «Annales historiques de la Revolution francaise», 1964, N 175.


[Закрыть]. Только части эмигрантов удалось в конце концов вернуться на английских судах. Несколько тысяч были взяты в плен, и 718 эмигрантов, захваченных в английской форме, были расстреляны как изменники родины.

Киберонская экспедиция еще раз показала тесную зависимость монархистов от иностранных интервентов, прежде всего от Англии. В сохранившемся рукописном дневнике одного очень умеренного современника запись об этом монархистском выступлении гласит: «Такова была эта роковая экспедиция, позорная для Англии; еще и сегодня название Киберон не может быть произнесено без ужаса и содрогания… Всеобщий крик негодования поднялся против беспощадной Англии» [103]103
  ЦПА ИМЛ, Ф. 320, ед. xp. 69/74.


[Закрыть].

Усиление монархистской опасности, высадка в Кибероне вынудили большинство термидорианского Конвента, остававшегося на позициях буржуазного республиканизма, к некоторому сдвигу влево. В глазах роялистов термидорианцы, в своем подавляющем большинстве голосовавшие за смертную казнь Людовика XVI, оставались «цареубийцами», с которыми надлежало расправиться в случае реставрации Бурбонов. Тёрмидорианцы оказывались, таким образом, между двух огней. Отличительной чертой их политики являлись поэтому зигзаги то вправо, то влево. Это отразилось на принятой Конвентом 5 фруктидора (22 августа 1795 г.) конституции III года.

Хотя конституция 1793 г. – самая демократическая конституция из всех, которые знала Франция до 1945 г., – не проводилась в жизнь, она, как мы видели на примере жерминальского и прериальского выступлений, пользовалась большой популярностью в массах. Посягнуть на нее термидорианцы решились только в конце жерминаля, после подавления первого выступления санкюлотов. Новая конституция представляла большой шаг назад по сравнению с 1793 г. Из нее была исключена знаменитая статья Декларации прав человека и гражданина – «все люди рождаются и остаются свободными и равными в правах». Вычеркнута была также важнейшая статья о том, что «целью общества является общее благосостояние». Вся конституция проникнута была стремлением обеспечить безраздельное господство собственников. «Вы должны гарантировать, наконец, собственность богача, – заявил докладчик комиссии по пересмотру конституции Буасси д'Англа. – Страна, управляемая собственниками, находится в цивилизованном состоянии; если же в стране властвуют не имеющие собственности, она находится в первобытном состоянии»[104]104
  A. Soboui. Precis d’histoire de la Revolution francaise. Paris, 1962, p. 380.


[Закрыть]. Поэтому в одной из основных статей конституции было закреплено положение, что «обработка земель, все производство, весь общественный порядок покоится на сохранении собственности».

«750 давят меня». (750 – Совет пятисот и Совет старейшин). Современная гравюра

Конституция 1795 г. отменила важнейшее завоевание революции – всеобщее избирательное право. Она восстанавливала ценз. Правда, для участия в первичных собраниях он был невысок – требовалось проживать в течение года на одном месте и уплачивать хоть какой-нибудь налог. Но для выборщиков, от которых зависело назначение депутатов, имущественный ценз был установлен очень высокий: наличие имущества, приносящего доход не меньше чем оплата 200 рабочих дней, наем помещения, за которое платили не менее чем оплата 150 рабочих дней, или земельная собственность со значительным доходом. В руках 30 000 выборщиков, этих подлинных буржуазных «нотаблей», и сосредоточивалась фактически политическая власть. Для самих депутатов устанавливался только возрастной ценз.

Близкая вообще по своим принципам к конституции 1791 г., новая конституция сохраняла, однако, республику, но вводила – на что не решились буржуазные либералы из Учредительного собрания – двухпалатную систему: Совет старейшин (из 250 депутатов не моложе 40 лет) и Совет пятисот (из 500 депутатов не моложе 30 лет). Утверждение законов являлось прерогативой Совета старейшин, инициатива же подготовки законопроектов принадлежала первой палате. Верховная власть вверялась Директории из пяти человек, назначаемой Советом старейшин из списка кандидатов, предлагавшегося Советом пятисот.

Конституцию III года характеризовало недоверие к исполнительной власти, страх перед длительным сохранением власти в одних руках. Ежегодно подлежал смене один из пяти членов директории. Директория могла общаться с советами пятисот и старейшин только путем письменных посланий.

Боязнью термидорианцев утратить власть продиктованы были и два декрета (5 и 13 фруктидора III г. – 22 и 30 августа 1795 г.), по которым в составе новых законодательных органов должно было оказаться не менее ²/₃ бывших членов Конвента. Декретом предусматривалось, что если на выборах такое количество термидорианцев не пройдет, то переизбранные члены Конвента соберутся отдельно в качестве «избирательного собрания Франции» и доизберут недостающее до ²/₃ количество.

Это стремление термидорианцев во что бы то ни стало удержаться у власти вызвало явное недовольство в стране. В правых кругах надеялись, что новые выборы принесут монархистам большинство в палатах, но декреты Конвента делали это невозможным. Хотя референдум (при очень большом количестве воздержавшихся от голосования) одобрил конституцию, против декретов, голосовавшихся отдельно, выявилась большая оппозиция. В Париже большинство буржуазных секций провалило их.

В столице усилилась деятельность монархических элементов, подготовлявших контрреволюционный переворот и разгон Конвента. Подавление движений в жерминале и прериале вызвало в народных массах известную апатию, во всяком случае безразличие к судьбам термидорианского Конвента, и это повышало шансы такого переворота.