Текст книги "Бремя секретов"

Автор книги: Аки Шимазаки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

С того времени мнение мое не изменилось. Однако когда я думаю о католиках, отстаивавших свою веру, не могу не признать слабости собственного характера. Слово «сопротивление» – как укол в сердце.

Я всегда был образцовым сыном, примерным и послушным. Я никогда не причинял родителям беспокойства. Прилежно учился и получал хорошие отметки. Каждый год учитель объявлял меня лучшим учеником в классе и говорил остальным: «Берите пример с Кэндзи, равняйтесь на него». Родители, конечно, гордились мной, особенно мама.

Но я боялся столкнуться с проблемой, какой бы она ни оказалась. Боялся встретить неприязнь окружающих. Теперь я пытаюсь понять – почему. Вспоминается эпизод из детства: я плачу, один в темноте. Зову маму: «Мама! Мама! Мне страшно!» Хочу спать в одной комнате с ней, но мама не разрешает. «Ты уже не ребенок!» – говорит она.

Она всегда настолько твердо говорила «нет», что я знал: ее не переубедить. Пока я не начинал перечить ей, она была в хорошем настроении. Отец понимал меня, но все вопросы воспитания полностью доверял маме. И если мама говорила «нет», дальнейшие разговоры были бессмысленны. Бессмысленно было просить ее позволить мне увидеться с Соно. Уже ребенком я заранее знал ее ответ: «Забудь ее. И больше не напоминай мне об этом».

Отец всегда был занят на работе. Он возвращался домой, когда я уже спал, и уходил из дома раньше, чем я просыпался. Он даже не старался проводить больше времени с мамой, которая занималась домом и моим воспитанием. Мама страдала от одиночества. Своей безмерной любовью ко мне она словно пыталась восполнить недостаток любви со стороны мужа. Я задыхался, но терпел. С тех пор ничего не изменилось, да и отношения между родителями остались прежними.

Из магазина я сразу иду домой, возвращаюсь в пустые комнаты. Готовлю легкий обед и ем в тишине. Потом ложусь на татами и открываю книгу, которую пытался дочитать утром. В окно врывается ветер. Динь… динь… динь…

Тихо покачивается фурин. Я засыпаю.

* * *

Мы с Сатоко идем по дамбе. Впереди широкая полноводная река. Глубоко, течение быстрое. Дует встречный ветер.

Сатоко тихо напевает что-то, голос нежный и звонкий. Обнимаю ее за плечи. Сквозь блузку чувствую тепло ее тела. Глажу ее длинные черные волосы, целую ее лоб. Она закрывает глаза и стоит, не шевелясь. Запах мыла. Когда наши губы соединяются, Сатоко широко раскрывает глаза и говорит:

– Где-то играет балалайка.

Я прислушиваюсь. Кроме шума реки, ничего.

– Да ты сама – балалайка.

Она улыбается. Я беру ее за руку, и мы идем дальше.

Впереди на волнах качается лодка, привязанная к дереву. Людей поблизости не видно. Интересно, у кого хватило смелости приплыть в это опасное место с сильным течением.

– Смотри, вон там! Красота какая! – воскликнула Сатоко.

Она указывает на мелкие голубые цветы, примостившиеся на берегу между скал, прямо над водой.

– Можешь сорвать один для меня? – спрашивает она.

– Нет, конечно! Если я оступлюсь, меня унесет течением.

– Ты прав, – отвечает она со слабой улыбкой.

Мы выходим на тропинку, которая спускается к самой воде, и Сатоко вдруг говорит:

– Я ухожу от тебя.

– Уходишь от меня? Но куда?

– Хочу развестись, – отвечает она, пристально глядя мне в глаза.

«Развестись?» Не могу поверить собственным ушам. Лицо ее серьезно. Не успеваю я спросить – почему, как Сатоко уже спускается с дамбы. Бегу за ней. Но ноги меня не слушаются. Сатоко направляется к лодке – той, что привязана к дереву. В лодке уже сидят мужчина с мальчиком. Они искоса поглядывают в мою сторону. «Кто они такие?» – думаю я. «Подожди!» – кричу я жене. Но она даже не смотрит на меня и садится в лодку. На мгновение она оборачивается: в руках у нее те самые голубые цветы. Мужчина начинает грести против течения. Постепенно лодка удаляется от берега.

Я просыпаюсь. В окно светят лучи заходящего солнца. Рядом на татами лежат закладка и книга. Я заснул, так и не дочитав книгу до конца. Заложив руки за голову, я размышляю о приснившемся. У Сатоко были короткие волосы, и она никогда не пела. Ни мужчина, ни мальчик, которые сидели в лодке, мне не знакомы. «Кто они такие? Быть может, муж и сын Сатоко?»

Закрываю глаза. Ощущение, будто где-то действительно играют на балалайке. Такой инструмент я видел у Соно. Она говорила, что он достался ей от русского музыканта, приезжавшего много лет назад в Токио.

Жарко. Я встаю и иду в ванную, чтобы умыться. Холодная вода освежает. Вытираю лицо полотенцем и смотрюсь в зеркало. Взгляд неподвижный, безжизненный. Образ человека, гребущего против течения, не выходит у меня из головы.

* * *

На следующий день я ушел из лаборатории в пять. Все были удивлены: такое случилось впервые с начала года. «Не иначе как на свидание», – подшучивает надо мной господин Хорибе. «Хотелось бы, чтобы это и вправду было так», – отвечаю я. Выходя с работы, вспоминаю, что сказал мне сегодня утром один из коллег: «У господина Хорибе есть любовница. И ребенок от нее».

Прихожу в церковь. На пороге дома, где живут дети, меня встречает женщина лет сорока.

– Вы господин Такагаши, верно? Мне о вас рассказывала госпожа Танака. Сейчас она хлопочет на кухне. Пойдемте, я познакомлю вас с отцом С., – говорит она с улыбкой.

Мы заходим в церковь и поднимаемся на второй этаж.

– Я привела господина Такагаши!

Священник работает за письменным столом, который стоит посередине комнаты. На столе раскрыты словари. Заметив меня, священник встает. Он высокого роста, с черной бородой.

– Добро пожаловать, господин Такагаши, – говорит он.

На нем светлая ряса из тонкой ткани, поношенная, но чистая и аккуратно заштопанная. Он рассказывает о церкви и о детях. Потом подходит к окну и показывает участок крыши, который нужно починить, объясняя, что от меня требуется: снять угловые черепицы, убрать прогнившие участки кровли, заменить их досками, которые он выпилил сам, и поставить черепицы на место. Он добавил, что собирается купить новые черепицы, которые нужно будет закрепить на месте разбитых. Кажется, ничего сложного. Думаю справиться за неделю. К тому же – хорошая зарядка, ведь на работе я целыми днями сижу.

– Только осторожнее, смотрите не поскользнитесь. Там довольно высоко, – говорит священник.

– Вы сами не забираетесь на крышу? – спрашиваю я.

Смутившись, он отвечает:

– Я боюсь высоты.

Я надеваю старую одежду, приготовленную специально для этой цели, и сразу принимаюсь за работу. Прогнившие участки кровли отделяются легко. Один за другим я бросаю их на землю, удостоверившись, что поблизости никого нет.

В саду играют дети. Подметая дорожки, за ними следит девочка лет десяти-одиннадцати. Один из малышей споткнулся о камень, упал и заплакал. Девочка взяла его на руки и начала успокаивать, словно мать.

Вспоминаются слова священника: «Получив начальное образование, дети покидают церковь и начинают сами зарабатывать себе на жизнь». Значит, через год или два эта девочка уйдет отсюда. «Дети, которые здесь живут, хорошо учатся в школе, – добавил потом священник. – Преподаватели помогают им найти подходящую работу. Как правило, они устраиваются на завод».

Слышу, как в доме, где живут дети, отворилось окно. Запахло жареной рыбой. Госпожа Танака о чем-то беседует с девочкой, которую я видел в саду. Потом девочка окликает меня:

– Господин Такагаши, обасан зовет вас обедать. Хотите вместе с нами?

Я проголодался.

– С удовольствием! – отвечаю я.

Я закончил чинить крышу быстрее, чем предполагал. Но по-прежнему прихожу в церковь помогать священнику. Обе постройки очень старые, так что работу можно найти всегда. Кажется, здания были построены еще в эпоху династии Мэйдзи. Они чудом уцелели после землетрясения 1923 года.

Если в лабораторию присылают лишние партии лекарств, я отношу их в церковь. Мой начальник знаком со священником, потому что он сам католик. Он рассказал, что семь лет назад в нашей компании работала пятнадцатилетняя девушка из того приюта. Она устроилась курьером на завод по производству медикаментов. «Это я рекомендовал ее, – сказал он. – Но не из жалости и даже не из религиозных соображений. Просто те дети хорошо воспитаны, несмотря на все несчастья, которые выпали им на долю. Девушка была вдумчивой и скромной. Ей доверяли. Теперь она больше не работает у нас, но я до сих пор помню ее имя: Марико Канадзава».

* * *

Первое воскресенье июня.

Вечером я иду к родителям. Вчера в лабораторию позвонила мама и сказала, что отец хочет поужинать вместе со мной. Мне сразу показалось, что они хотят снова завести разговор о женитьбе. Предчувствую тяжесть этой встречи. Думаю о своей проблеме, о которой они понятия не имеют. Видимо, придется рассказать им все сегодня.

Но пока только час дня. Пожалуй, схожу в церковь и побуду немного с детьми. А потом сразу к родителям.

По дороге в церковь покупаю детям их любимые пирожные. В церкви никого, кроме священника: он работает у себя в кабинете. Он говорит, что старшие дети ушли с госпожой Танакой за покупками, а с младшими гуляет женщина, которая недавно стала здесь помогать. Значит, есть время починить оконную раму в комнате первого этажа, где находится статуя Девы Марии. Окно всегда плохо открывается.

Пока я вожусь с окном, со второго этажа спускается священник: он хочет уточнить значения некоторых сложных японских понятий, связанных с классической музыкой. Оказывается, завтра он должен переводить на встрече японского музыканта с каким-то иностранным скрипачом.

– Это русский скрипач, – объясняет священник, – и живет он в Харбине.

– В Харбине?

– Да. Он играет в симфоническом оркестре, который там организовали русские. Всех их выслали из страны во время революции.

Слушая его, я вспоминаю последнее письмо Соно, в котором она рассказывала об оркестре и о самом городе. «Харбин прекрасен. Его называют „маленьким Парижем“ или „маленькой Москвой“. Выходя из здания вокзала, сразу видишь купол православной церкви и аккуратную улочку в европейском стиле…»

– Я и не подозревал, что вы знаете русский, – говорю я священнику.

– Русского я не знаю. Просто скрипач владеет несколькими европейскими языками, – отвечает он.

И поднимается к себе в кабинет, повторяя на ходу только что выученные японские слова. Уже пятый час. Пора складывать инструменты. Поднимаясь на второй этаж, чтобы попрощаться со священником, слышу за домом знакомые детские голоса. Дети поют. Они открывают калитку и входят в сад. Последними идут молодая женщина с мальчиком – раньше я никогда их здесь не видел. Наверное, это та самая женщина, о которой рассказывал сегодня священник. О мальчике он ничего не говорил. Она задвигает щеколду и, не замечая меня, проходит под окном. Лицо кажется мне знакомым. «Кто она?» Провожаю ее взглядом. Длинные черные волосы, широкая юбка, легкая белая блузка. В руках голубые цветы. «Кто она?» – мысленно повторяю я. И тут же вспоминаю сон, приснившийся мне несколько недель назад. Не шелохнувшись, смотрю на нее, пока она не исчезает за дверью соседнего дома.

Вскоре возвращаются старшие дети с госпожой Танакой. Священник выходит из кабинета, вид у него усталый.

– Старшие сейчас придут сюда делать уроки, – говорит он мне. – Пойду послежу за младшими, пока женщины готовят ужин. Вы ведь поужинаете с нами?

– Спасибо, но сегодня я не могу. Мне нужно идти к родителям.

Он подходит к окну, которое я только что починил, открывает его:

– Теперь все в порядке! Спасибо!

Обуваясь, я спрашиваю у него про женщину с мальчиком, которых я видел в саду.

– Мальчик – ее сын, – объясняет священник. – Она прожила тут три года, когда была еще девочкой.

– Она сирота?

– Да. После землетрясения, случившегося десять лет назад. Тогда погибли ее мать и дядя, а других родственников у нее нет.

С минуту я молчу. Потом спрашиваю:

– Сколько ей было лет?

– Двенадцать.

– Наверное, ей пришлось нелегко. Надеюсь, теперь у нее все благополучно и есть семья.

Священник не отвечает. Я смотрю ему в глаза. Наконец он говорит:

– Мальчик родился вне брака. Он не знает, кто его отец.

Больше я не задаю вопросов. Иду к выходу.

– Я вас познакомлю с ними в следующий раз, – говорит священник. – Сегодня я слишком устал.

Я киваю. Он добавляет:

– Женщину зовут Марико Канадзава, а ее сына – Юкио.

Выхожу из церкви и иду к вокзалу, чтобы добраться до родителей. И тогда только понимаю, что Марико Канадзава – та самая девушка, о которой рассказывал мой начальник.

* * *

Мы ужинаем в комнате с татами. Отец, как обычно, во главе стола. Мы с мамой сидим друг напротив друга. Перед нами изысканные блюда, на приготовление которых нужно потратить немало времени. Видимо, мама заставила сегодня Кийо хлопотать на кухне целый день. Кийо в доме у родителей недавно. Ей около шестидесяти – как Соно и госпоже Танаке. Маме нравится, как она готовит и нравится ее покладистый характер. Кийо безупречно вежлива, и пока я не испытываю к ней симпатии.

– Сегодня вкусный ужин, – говорю я маме. – Мы отмечаем какое-нибудь событие?

Мама улыбается:

– Да. Твое возвращение домой. Ужин в честь тебя.

Слово «домой» она произнесла с особым ударением. Наливая мне саке, отец спрашивает:

– Как дела на работе, Кэндзи?

– Занят с утра до вечера, – отвечаю я, не глядя на него.

Отец расспрашивает о компании и о моем коллеге господине Хорибе, с которым он хорошо знаком. Я отвечаю уклончиво, поглощая одну закуску за другой. Я так проголодался, что съедаю все мгновенно. Мама, довольная, говорит:

– Не торопись. Ты ведь переночуешь у нас.

Чувствую на себе ее многозначительный взгляд. Не остается сомнений, что родители собираются завести разговор о женитьбе. В голове у меня снова возникает образ моей первой жены Сатоко, которая держит на руках ребенка. Аппетита как не бывало. Я кладу палочки на стол и делаю глоток саке.

После горячего Кийо приносит чай и десерт. Как только она выходит из комнаты, отец приступает к делу:

– С тех пор как ты развелся, прошло уже три года.

Я молчу. Он продолжает:

– Я понимаю, что ты отдаешь все силы работе. Однако настало, наверное, время подумать и о себе. Я имею в виду твою женитьбу. Ты наследник нашего рода. Будь благоразумнее.

– Мы нашли тебе подходящую пару. Девушка из хорошей семьи, – говорит мама.

– Она еще молодая, – добавляет отец, – и сможет родить много детей.

Пристально глядя на них, я говорю:

– Прежде чем принять какое бы то ни было предложение, я должен вам кое о чем сообщить.

– В чем дело? – спрашивает отец.

Сделав глубокий вдох, я говорю:

– Кажется, я бесплоден.

Мама в удивлении смотрит на отца, который повторяет:

– Бесплоден?

– Да, – отвечаю я.

– Почему ты так считаешь? – спрашивает мама. – Я думала, все дело в Сатоко.

– От нового мужа у нее родился ребенок.

Мама нахмурилась. Отец смотрит на меня, вытаращив глаза. Оба не знают, что ответить.

– Я не собираюсь жить холостяком, – спокойно говорю я. – И когда-нибудь найду себе жену. Однако мне не хочется, чтобы вы питали на сей счет иллюзии.

– Об этом никто не должен знать, – отрезала мама.

– Но почему? – спрашиваю я.

– Во-первых, еще неизвестно, бесплоден ли ты, и к тому же… – На миг она замолкает, а потом продолжает ровным голосом: —…ты наследник рода Такагаши в пятнадцатом поколении. Надеюсь, ты понимаешь, что о некоторых вещах люди знать не должны.

И продолжает как ни в чем не бывало рассказывать о девушке, которую они прочат мне в жены. Я понимаю, что разговор окончен: мама не в состоянии смотреть правде в глаза. На мгновенье возвращается воспоминание из детства: я плачу, один, в темноте. «Мама! Мама! Мне страшно!» Но никто не входит ко мне в комнату… У меня сжалось сердце. Смотрю на отца, который сидит молча, скрестив руки на груди. Пью чай, все внутри напряжено.

Нет желания оставаться у родителей на ночь. Краем глаза смотрю на стенные часы. Десять. Еще успеваю на последний поезд. Я встаю.

– Куда ты? – спрашивает мама.

– Домой. Завтра рано вставать, мне с утра в лабораторию.

* * *

Беру ящик с инструментами, который дал мне священник, и иду в церковь, на первый этаж. В комнату, где дети обычно делают уроки. Здесь восемь низких прямоугольных столов, сегодня я собрался их чинить. За этими же столами женщины шьют и штопают сиротам одежду.

У входа деревянная статуя Девы Марии. Похоже, сначала эта комната предназначалась для богослужений. Но я ни разу не видел, чтобы священник служил тут мессу. Иногда, правда, к статуе приходят люди и подолгу стоят перед ней на коленях.

На улице жарко. Открываю окно – то самое, которое починил на днях. Осматриваю каждый стол. Почти все расшатаны. Поднимаю и переворачиваю один из них, вытаскиваю погнутые гвозди.

Хлопнула входная дверь. В комнату кто-то входит. Оборачиваюсь. У меня перехватило дыхание. Вот она, Марико, а в руках у нее ваза с голубыми цветами. Стою, не шелохнувшись. Марико удивленно говорит:

– Простите, что помешала.

И ставит вазу с цветами перед статуей Марии. Я распрямляюсь и подхожу к ней.

– Меня зовут Кэндзи Такагаши.

– Так, значит, это вы господин Такагаши, – отвечает она. – Мне о вас рассказывала госпожа Танака. Марико Канадзава.

Теперь я могу разглядеть ее лицо. Гладкая светлая кожа. Большие глаза. Чуть тяжелые веки. Длинные ресницы. Маленький алый рот. Красивое, привлекающее внимание лицо, но на нем застыло выражение глубокой печали. Вспоминаю, что рассказывал священник о ее прошлом.

– Я уже видел такие голубые цветы, – говорю я. – Лепестки совсем крохотные. Как они называются?

– Васуренагуса, – отвечает она с едва заметной улыбкой.

И выходит из комнаты. Усевшись на стол, я смотрю в окно. Вижу, как мимо проходит Марико, направляясь к дому, где живут дети.

Закрываю глаза. Теперь я могу вспомнить каждую черту ее лица. Ее грустный, задумчивый взгляд. Сердце сжимается от боли. И потом начинает биться сильнее. «Неужели я влюбился?»

В саду играют несколько малышей. Среди них узнаю ее сына, Юкио. Один, он кидает мяч. Украдкой смотрит на меня. У него такие же печальные глаза, как у Марико.

Ночью мне не спится. Думаю о Марико и ее сыне. О родителях, которые решили женить меня на понравившейся им девушке. Пора совершить какой-нибудь поступок.

* * *

На следующей неделе после работы я захожу в церковь. Сразу поднимаюсь на второй этаж в кабинет священника. Стучусь в дверь: надеюсь, он у себя.

– Входите!

Он у себя.

– А, это вы, господин Такагаши!

На столе разложены письма. Чернила еще не успели высохнуть.

– Знаю, что отвлекаю вас от работы, – говорю я, – но пожалуйста, уделите мне немного времени. Хочу задать один вопрос.

Он удивленно смотрит на меня и предлагает сесть в старое кресло. Потом сам усаживается напротив на стуле.

– Кажется, дело серьезное, – замечает он.

– Да, от этого зависит моя жизнь.

– Правда? Что вы имеете в виду?

– Я хочу жениться на Марико, – говорю я на одном дыхании.

– Что? Что вы сказали?

Он подался вперед всем корпусом. Я повторяю:

– Я хочу жениться на Марико.

Он поражен. Мгновение смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Сделав несколько глубоких вдохов, наконец говорит:

– Послушайте, господин Такагаши. Не стоит витать в облаках. В отличие от Марико, вы родились в знатной, известной в городе семье. К тому же Марико сирота и мать незаконнорожденного ребенка, я вам уже объяснял. На ее долю выпало немало горя: она встречалась с богатым мужчиной, который потом их с Юкио бросил.

– Вы знаете этого человека?

– Нет, я никогда его не видел. По словам Марико, он даже собирался на ней жениться, но его родители были против. Она сирота, и ей хотелось завести семью. Но она оказалась слишком наивной. Теперь на сердце у нее глубокая рана. К тому времени как она забеременела, отец Юкио был уже женат на другой женщине – той, которую выбрали его родители. Госпожа Танака вместе с акушеркой принимали роды прямо в квартире у Марико.

Священник продолжает рассказывать. Я молча слушаю. Пять лет назад Марико ушла из фармацевтической компании из-за своей беременности. С тех пор она зарабатывает на жизнь тем, что шьет на дому. Она вернулась в церковь, чтобы у Юкио появились друзья. И помогает госпоже Танаке готовить ужин. Прежде чем Юкио пойдет в школу, она хочет найти постоянную работу.

– Я горжусь Марико, – говорит он. – Она умеет преодолевать трудности. К тому же вкусно готовит. Она рассказывала, что ее мать преподавала домоводство в коллеже для девочек. Когда погибли ее мать и дядя, Марико было всего двенадцать лет, но уже тогда она умела вести хозяйство.

– А чем занимался ее дядя? – спрашиваю я.

– Писатель и журналист, – отвечает священник.

– Значит, Марико воспитывалась в образованной семье.

– Пожалуй, да. Однако никто не знает ни о ее семье, ни о ее прошлом. Сама Марико не рассказывает ничего, особенно о землетрясении. Помните, тогда погибло и пропало без вести больше ста сорока тысяч человек?

– Да, помню. Мне тогда было двадцать лет. Самым ужасным мне показалось массовое истребление корейцев, когда японцы воспользовались общим беспорядком и паникой.

Закрыв лицо ладонями, священник некоторое время молчит.

– Это было действительно ужасно, – говорит он. – Марико не коснулись эти события, но она достаточно выстрадала, потеряв во время землетрясения всех своих близких. Слишком большое горе для девочки.

Скрестив руки, он опустил голову на грудь. Мы долго молчим. Потом я говорю:

– Я понимаю ситуацию, в которой оказалась Марико. Но вы можете, по крайней мере, дать мне шанс? Я хочу пригласить их с Юкио куда-нибудь.

Он долго не сводит с меня внимательного взгляда. Но отвечает не сразу. Он думает. Я молча жду.

– Только с одним условием, – говорит наконец священник, словно Марико его дочь.

– С каким?

– Если вы понравитесь Марико и решите сделать ей предложение, вы должны сдержать слово, что бы ни случилось. Если вы не можете принять это условие, оставьте ее в покое прямо сейчас. Я не хочу, чтобы она снова страдала.

* * *

Смотрю в небо, затянутое облаками. Думаю о Соно, которая должна вернуться из Маньчжурии до наступления сезона дождей. Надеюсь, что в первую же нашу встречу сообщу ей радостную весть. Уже представляю Соно и Марико рядом, как на фотографии.

Соно – единственный человек, которому я могу рассказать о всех своих трудностях: об ответственности быть единственным наследником, о невозможности иметь детей, о встрече с женщиной, которая потеряла всех близких и родила внебрачного сына, об отсутствии взаимопонимания с родителями. Мне не хватает Соно.

Однако в моей жизни уже был период, когда я отдалился от нее. Тогда я учился в университете. И меня раздражала ее необразованность. Я даже не познакомил Соно со своей первой женой – ведь Соно зарабатывала на жизнь тем, что обучала гейш игре на сямисэне. Только после развода я понял, что она имела в виду, когда рассуждала о моей жизни. На самом деле Соно мудрая женщина. И теперь мне стыдно за свое поведение.

После разговора со священником прошло три дня. Все мысли только о Марико. В конце концов, речь идет о моей жизни, и не важно, что скажут родители. Я должен сам принять решение.

Сажусь на стул. На письменном столе – закладка из засушенных цветов, которую прислала Соно. Разглядывая крохотные лепестки, вспоминаю название цветка, которое на днях узнал от Марико: васуренагуса. Пишу его рядом со словом «незабудка».

* * *

– Марико! – зовет священник из окна церкви. Я стою позади него. Марико подметает в саду дорожки. Ее сынишка играет один возле калитки. Рисует палкой на земле. Потом украдкой смотрит на нас со священником. Марико идет к церкви и входит через дверь, что рядом с окном. Все внутри у меня напряжено. Священник говорит ей:

– Господин Такагаши хочет поговорить с тобой, Марико, как я объяснил тебе вчера.

И добавляет:

– Ступайте ко мне в кабинет. Там вам никто не помешает.

Он улыбнулся и вышел в сад. Юкио не видно. Мы поднимаемся на второй этаж. Дверь кабинета открыта. Марико садится в старое кресло, я устраиваюсь на стуле священника. Теперь мы друг напротив друга. Помолчав с минуту, я говорю:

– Когда я увидел вас, то сразу влюбился. И с тех пор думаю только о вас. Похоже на ребячество, но это действительно так.

Лицо ее заливает краска. Пристально глядя ей в глаза, я продолжаю:

– Я собираюсь сделать вам предложение.

– Вам ведь известно, из какой я семьи, верно? – спрашивает она.

– Да. Я готов объяснить все родителям, они поймут трудность вашего положения и примут вас как мою невесту.

– А если они откажутся?

– Тогда я уйду из дома.

Она удивлена:

– Уйдете из дома? Но это невозможно! Насколько я знаю, вы наследник старинного рода.

– Марико, я не шучу. Я приложу все возможные усилия, чтобы родители дали согласие на наш брак.

– Не понимаю вас. – Она качает головой.

– Что именно вы не понимаете?

– Зачем вы идете на такой риск, выбрав меня? Если вы порвете с родителями, род Такагаши пресечется. Дело серьезное.

Я не отвечаю. Я молчу. Она пристально смотрит на меня. Я говорю нерешительно:

– Я должен сказать вам одну важную вещь.

Широко раскрыв глаза, она повторяет:

– Важную вещь?

– Да. Скорее всего, я бесплоден.

– Бесплодны?

– Да.

Она не знает, что ответить. Мы долго молчим. Наконец я говорю:

– Я хочу усыновить Юкио.

– Усыновить Юкио?

Она растерянно смотрит на меня. Руки у нее дрожат. Я накрываю их своими ладонями и говорю твердым голосом:

– Марико, я повторяю, мне не нужна никакая другая женщина, кроме вас.

– Я все понимаю, – отвечает она, опустив глаза. – Но сегодня вы и так сказали слишком много.

– Вы правы. Я подожду, пока вы решите: да или нет.

Она встает с кресла и выходит из кабинета. Слышу, как она медленно спускается по лестнице и затворяет за собой входную дверь.

* * *

Каждый день льет дождь. Сезон дождей. В лабораторию я хожу пешком. Повсюду цветут гортензии. Я останавливаюсь и подолгу смотрю на них, любуясь красотой ярких соцветий. Заметив между листьев улитку, вспоминаю свои детские прогулки с Соно. После школы я всегда заходил к ней. Искал в ее садике улиток и складывал их в бутылку с влажными листьями на дне. Мне нравилось наблюдать за ними.

Интересно, где теперь Соно? От нее нет вестей. Еще в конце лета она должна была вернуться в Камакуру. Если она уехала из Харбина, нет никакой возможности с ней связаться. Остается только ждать. В душе томится смутная тревога.

Сразу после работы иду домой. После разговора с Марико в церковь я не заходил. Мучительное ожидание ответа. Но на сердце гораздо легче и спокойнее, чем прежде.

Сегодня все заканчивают работать раньше, чем обычно. Метеостанция сообщила о приближении бури. Не успел я зайти в дом, как поднялся ветер и дождь пошел сильнее. Рубашка моя промокла. Надеваю юката.

Завариваю чай и сажусь с чашкой у окна в бамбуковое кресло. Разворачиваю свежую газету, которую купил по дороге. Сверкают молнии. Мгновение спустя грохочет гром. Так повторяется несколько раз. Выключаю свет и смотрю на небо.

Размышляю над тем, что сказал начальник на утреннем совещании. Речь шла о филиале нашей компании в Нагасаки, где требовался еще один фармацевт. Коллеги только переглядывались. Нагасаки отделяет от Токио порядка семисот километров. Кажется, ни у кого нет желания туда ехать. Слишком далеко от столицы. Словно отправляют в отставку. Слушая начальника, я вспомнил, что госпожа Танака родом из Нагасаки. Она рассказывала, что город, и особенно квартал Урагами, стал прибежищем католиков, подвергшихся гонениям со стороны феодального правительства.

Любопытно пожить в другом городе. Теперь мне кажется, что было бы неплохо поехать в Нагасаки, пусть даже мои родители сочтут это странным.

К семи часам буря закончилась и все стихло. На западе небо светлеет. Завтра будет солнечная погода.

Слышу стук входной двери.

– Господин Такагаши, – окликает меня женский голос.

Выхожу из комнаты и вижу Марико, она стоит на пороге в полумраке.

– Вот так сюрприз! – говорю я.

– Я попросила ваш адрес у священника, – объясняет она. – Простите за беспокойство.

– Напротив, я рад, что вы пришли. Входите! Сейчас заварю вам чаю.

– Нет, спасибо, – отвечает она. – Юкио ждет меня в церкви. Из-за дождя мы задержались там дольше обычного. Я пришла, потому что приняла решение.

– Приняли решение? Какое?

Она опускает глаза, а потом говорит, пристально глядя на меня:

– Я согласна стать вашей женой.

– Это правда?

Я беру ее за руки. Она кивает.

– Но я пока ничего не говорила Юкио. У него очень тонкая психика. Ему нужно время.

– Да, верно. Я подожду, пока он ко мне привыкнет. Не беспокойтесь.

Прижав Марико к себе, я говорю:

– Спасибо за ответ. Я напишу родителям, что мы собираемся пожениться. Когда Юкио свыкнется с тем, что я стану ему отцом, я познакомлю вас с родителями. Хорошо?

Она опять кивает. Поднимает голову, и мы долго смотрим друг другу в глаза. Обнимаю ее еще крепче. Тепло ее тела проникает внутрь меня. Мое дыхание становится чаще. Стараюсь успокоиться. Глажу ее нежное лицо. Она закрывает глаза. Щеки у нее мокрые. Я целую ее лоб, веки, губы. Дрожащим голосом она говорит:

– Теперь мне пора идти. Хотите завтра поужинать у меня дома?

– С удовольствием!

Она уходит. Глядя ей вслед, думаю о Соно: как же хочется познакомить ее с Марико и Юкио, прежде всех остальных – именно ее.

* * *

Не задерживаясь на работе, встречаюсь с Марико и Юкио на пересечении главной улицы с узким переулком, неподалеку от церкви. В руках у Марико корзина для продуктов. Вместе мы идем в яоя,где я бываю каждое воскресенье.

Жена хозяина лавки посмотрела на нас с улыбкой. Впервые я прихожу сюда не один. Мы с Марико выбираем овощи, рыбу, фрукты. Юкио с интересом разглядывает ракушки в деревянной коробке. Когда я расплачиваюсь, жена хозяина протягивает Марико связку хамагури.

– На счастье, окусан, – говорит она. – Это вам в подарок.

Щеки Марико заливает краска.

– Спасибо, – отвечаю я, – очень мило.

Самое тяжелое кладу к себе в сумку, остальное умещается в корзину Марико. Юкио сажаю себе на плечи. Вместе выходим из магазина.

Квартал, где живет Марико, находится в стороне от главной улицы. Вдоль узких тротуаров выстроились старые многоэтажные дома, вроде нагайя. Краем глаза замечаю, как, глядя на нас, перешептываются соседи во дворе. Марико идет быстрым шагом, молча.

– Не обращайте внимания, – говорит она, войдя в квартиру. – Люди всегда любопытны.

Юкио, сидя у меня на плечах, прибавляет:

– Они злые, и это все потому, что у меня нет папы.

Марико потупила глаза. Опустив Юкио на пол, я спрашиваю:

– Юкио, хочешь, сделаем бумажные кораблики? Я принес из лаборатории много исписанных листов.

– Хочу, – отвечает он.

На маленькой кухне, прямо рядом с входной дверью, Марико начинает готовить ужин. В квартире только две комнаты: столовая и спальня. На крючках висят платья ярких расцветок.

– Это моя работа, – объясняет она. – Я шью.