Текст книги "Бремя секретов"

Автор книги: Аки Шимазаки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Аки Шимазаки
Бремя секретов

ЦУБАКИ [1]1
  Перевод встречающихся в тексте японских слов см. в Глоссарии в конце книги.


[Закрыть]

Дождь льет, не переставая, со дня смерти мамы. Я сижу у окна и смотрю на улицу. Жду маминого адвоката: у него в конторе работает одна только секретарша. Нужно подписать все документы, касающиеся наследства – денег, дома и цветочного магазина, который достался маме после смерти моего отца. Он умер семь лет назад от рака желудка. Я единственный ребенок в семье и единственная законная наследница.

Мама любила наш дом, старый дом, окруженный живой изгородью. Возле дома – сад с небольшим круглым бассейном и огород. И несколько деревьев. Купив дом, родители посадили под деревьями камелии. Камелии нравились маме.

У камелий яркие красные лепестки и густо-зеленые листья. Осенью цветы опадают, но – даже опавшие – в точности сохраняют свою форму: венчик, тычинки и пестик не отделяются друг от друга. Мама поднимала с земли камелии, еще живые и свежие, и бросала их в бассейн. Красные цветы с желтой сердцевиной плавали на поверхности воды несколько дней.

Однажды утром мама сказала моему сыну: «Мне бы хотелось умереть так, как умирают цубаки. Цубаки – это камелии по-японски».

Всё сделали так, как просила мама: ее прах рассеян по земле в том месте, где цветут камелии, а могильная плита лежит на кладбище рядом с папиным надгробьем.

Маме было чуть больше шестидесяти, но она говорила, что уже отжила свой век. Она страдала тяжелой болезнью легких. Мама осталась в живых после взрыва атомной бомбы, сброшенной на Нагасаки через три дня после трагедии в Хиросиме. За короткий миг в Нагасаки погибло восемьдесят тысяч человек. Япония капитулировала. Мамин отец, мой дед, тоже погиб.

Папа родился в Японии, а после войны уехал в Канаду и стал работать в маленькой фирме, владельцем которой был его дядя. Фирма занималась производством одежды из хлопка – простой и удобной, по покрою напоминавшей кимоно. Перед отъездом папа решил жениться. Его родители устроили миай с моей мамой и договорились о браке. Мама была единственным ребенком в семье. Ее мать умерла от лейкемии через пять лет после взрыва атомной бомбы. Оставшись сиротой, мама приняла предложение и вышла замуж.

Помогая отцу, она работала не покладая рук и все силы отдавала фирме. Когда родители вышли на пенсию, они открыли цветочный магазин, где мама пропадала все свободное время. Магазин был их общим делом вплоть до папиной смерти. На похоронах говорили, что отец, должно быть, прожил счастливую жизнь рядом с такой преданной женщиной, как мама.

Только после папиной смерти она стала вести более спокойную и размеренную жизнь, ограничив свой круг общения домашней прислугой, госпожой С., которая была иностранкой и не говорила ни по-японски, ни по-французски. Госпожа С. работала за жалованье и комнату, а мама нуждалась в человеке, который мог бы позаботиться о ней и о доме. Мама не хотела жить ни у меня, ни в доме престарелых, ни тем более в больнице. Чтобы вызвать врача, мама обращалась к госпоже С., которая снимала телефонную трубку и произносила заученную фразу: «Приезжайте к госпоже К.».

Мама доверяла госпоже С. «Мне с ней спокойно, – говорила она моему сыну, когда тот спрашивал ее, как им удается общаться друг с другом. – Я не люблю лишних слов. Госпожа С. сдержанная и тактичная. Она помогает мне и не беспокоит по пустякам. Она нигде не училась, но для меня это не имеет значения. Главное – ее опыт и мудрость».

Мама не хотела рассказывать ни про войну, ни про атомную бомбу, сброшенную на Нагасаки. Даже запрещала мне говорить посторонним людям, что она выжила в катастрофе. Пришлось оставить маму в покое, хотя ее прошлое вызывало во мне любопытство с самого детства. Мне казалось, что она так и не смогла свыкнуться с мыслью о смерти своего отца, погибшего во время взрыва.

Еще подростком мой сын начал задавать ей те самые вопросы, которые всегда интересовали меня. Когда он становился слишком настойчивым, мама отправляла его обратно домой.

В последние три недели перед смертью мама жаловалась на бессонницу и попросила врача выписать ей снотворное. Именно с этого момента она вдруг стала много рассказывать о войне. Мы с сыном навещали ее почти каждый вечер. Даже накануне смерти мама разговаривала с ним.

Она сидела в кресле в гостиной, прямо напротив кухни, где я читала книгу. Я видела и слышала все, что происходило в комнате.

Мой сын спросил маму:

– Бабушка, а почему американцы сбросили на Японию две атомные бомбы?

– Потому что тогда у них было только две бомбы, – ответила мама.

Я посмотрела на нее. Мне показалось, мама шутит, но лицо ее было серьезным. Мой сын удивился:

– А если бы у них было три бомбы, они бы сбросили все три?

– Да, скорее всего.

Мой сын затих на мгновенье, а потом спросил:

– Но ведь к тому времени, как американцы сбросили бомбы, почти все японские города уже были разрушены, разве не так?

– Да, в течение марта, апреля и мая бомбардировщики Б-29 уничтожили почти сто городов.

– Значит, американцы понимали, что Япония не в состоянии продолжать войну.

– Да. Кроме того, американские власти знали, что в июне Япония попыталась при посредничестве России начать мирные переговоры с Соединенными Штатами. Японцы также боялись быть завоеванными русскими.

– Тогда почему же американцы все-таки сбросили эти две бомбы? Пострадали прежде всего ни в чем не повинные мирные жители. За несколько недель погибло больше двухсот тысяч человек! В чем тут отличие от нацистского Холокоста? Это же преступление!

– Это война. Все стремятся только к победе, – ответила мама.

– Но ведь американцы уже выиграли войну! Зачем им понадобились бомбы? Прадедушка умер от атомного взрыва, который, я уверен, был абсолютно бессмысленным.

– Американцам взрывы не казались бессмысленными. За каждым действием стоит определенная причина, выгода или расчет.

– Тогда скажи, бабушка, какую выгоду видели американцы в сбрасывании атомных бомб?

– Подавить более сильного противника, чем Япония. Россию.

– Россию? Разве для этого было недостаточно одной бомбы?

– Хороший вопрос! Думаю, американцы хотели продемонстрировать России, что у них в запасе больше одной бомбы. Возможно также, что они проверяли мощность различных бомб, и их особенно интересовала вторая, поскольку бомбы не были одинаковыми: та, которую сбросили на Хиросиму, содержала уран, а бомба, предназначенная для Нагасаки, – плутоний. На изготовление бомб затратили немыслимое количество денег. Рядовые американцы даже не подозревали о существовании этого секретного оружия. Не проинформировали и Трумэна, вице-президента страны. По-видимому, бомбы нужно было использовать до окончания войны.

Этот ответ не удовлетворил моего сына, и он задал следующий вопрос:

– Если американцы выступали против России или даже испытывали новое оружие, то почему они сбросили бомбы на Японию? Разве больше некуда было? Почему не на Германию?

– О, вот тоже любопытный вопрос! К тому времени Германия уже официально объявила о своем выходе из войны. Но и в противном случае американцы вряд ли стали бы сбрасывать атомные бомбы в центр Европы. В конце концов, они сами выходцы из европейских стран. Американцы считали своими врагами всех японцев – от простых граждан до военных, потому что у них был другой цвет кожи.

– Они считали врагами даже христиан?

– Конечно, – ответила мама без колебаний. – Когда я жила в Нагасаки, я общалась с католиками. В Нагасаки, как известно, много христиан. Однажды в школе ко мне подошла девочка из католической семьи и сказала серьезным голосом: «Американцы – христиане. Если в нашем городе они заметят купола с крестами, то пролетят мимо и не станут сбрасывать бомбы». Но я ей ответила: «Японцы всегда останутся для них японцами». Атомная бомба взорвалась прямо напротив церкви.

Мой сын замолчал. Он был наполовину европейцем. Его прадед и прабабка родились в Германии. Дед также родился в Германии, но вырос в Соединенных Штатах, потом стал пастором и после войны уехал работать в Японию. Мой бывший муж, отец моего сына, родился в Японии и говорит по-японски не хуже тех, для кого этот язык родной. Мы познакомились в Америке и решили пожениться. Вот уже много лет мы в разводе. Я живу с сыном у себя на родине, а его отец остался в Штатах.

Мама сказала:

– Американцы хотели полностью уничтожить Японию и подчинить ее себе, прежде чем страну захватят русские. Восьмого августа, накануне взрыва атомной бомбы в Нагасаки, советские войска атаковали японцев в Маньчжурии, которая в то время была японской колонией.

Я слушала их разговор и делала вид, будто читаю книгу, так и не перевернув ни одной страницы. На мгновение в комнате наступила тишина. Потом мама попросила воды. Мой сын пошел на кухню.

Он сказал мне шепотом:

– Бабушка сегодня разговорчива.

– Не утомляй ее своими нескончаемыми вопросами.

– Но ей самой хочется обо всем рассказать.

Он был доволен. С кухни я заметила маме:

– Ты, наверное, уже устала, он замучил тебя расспросами. Первый раз на моей памяти ты так много говоришь.

Мама улыбнулась:

– Думаю, это и последний раз.

Сын принес ей стакан воды и сказал:

– Папа говорил, что американскому правительству было известно о нападении японцев на Перл-Харбор.

– Да, – ответила мама, – сотрудникам службы разведки удалось расшифровать японские послания и получить доступ к секретной информации.

– Папа считает, что они сделали все, чтобы заставить обычных американских жителей возненавидеть японцев. Так оказалось проще развязать войну.

– Это как в игре. Выбрать стратегию, которая приведет к победе. На самом деле Японию вынудили вступить в войну.

– Как?

– Американцы наложили запрет на вывоз своих товаров в Японию, прежде всего – на экспорт нефти.

– Зачем?

– Японцы начали укреплять позиции в Азии. Соединенные Штаты испугались японской экспансии.

– Выходит, американцы первыми подтолкнули Японию к войне.

– Не важно, кто был первым. Противостояние началось еще в годы русско-японской войны, которая велась за территории Маньчжурии и Кореи. Япония выиграла благодаря поддержке союзников – Америки и Англии, которые не хотели, чтобы Россия или Япония распространили свое влияние на азиатские страны.

– Когда была эта война?

– В тысяча девятьсот четвертом году. В то время экономика Японии настолько ослабла, что не было смысла продолжать войну. Перед Россией тоже стояли серьезные проблемы, не только экономические, но и социальные, – я имею в виду революцию. И Россия уступила победу Японии. Американский президент сыграл в этой ситуации роль посредника и помог обеим странам заключить мирный договор.

– Русско-японская война дала Америке хорошую возможность захватить Азию, так ведь?

– Да. Противостояние Японии и Америки началось задолго до атаки Перл-Харбора.

– Почему бы им не оставить друг друга в покое? Зачем продолжать войну?

– Войну вел империализм.

– Папа никогда не соглашался с теми, кто оправдывал американцев и утверждал, что правда на их стороне.

– Оправдания придумывают для того, чтобы защититься от обвинений.

– А как же правосудие?

– Правосудия не существует. Есть только истина.

Мама пила воду из стакана маленькими глотками.

– Однако, – продолжила она, – после войны американцы установили в Японии демократию. И японцы полагают, что им повезло: было бы гораздо хуже, если бы их завоевали русские, ведь в этом случае страну разделили бы на две части, как случилось с Кореей и Германией.

– И расплатой за это были атомные бомбы?

– Ты циничен. На конференции в Потсдаме, еще до взрыва атомных бомб, Трумэн вместе с остальными союзниками обещал демократизацию Японии.

Тут мой сын перебил ее:

– Но ведь американцы хотели сделать Японию своей колонией, разве не так? Вы же сами знаете, что после войны дедушка был пастором в Японии: это он сказал мне такое.

Мама прикрыла глаза, скрестив руки на груди. Сын встал и подошел к окну, чтобы опустить штору. На улице стемнело. Потом он снова сел рядом с мамой и сказал:

– Разве вы не держите зла на американцев? Вся ваша семья пострадала от атомной бомбы. А вы как будто защищаете их. Не понимаю.

Мама не ответила. Она рассеянно смотрела в стену.

– Знаешь ли ты, – наконец сказала она, – как японские военные вели себя в азиатских колониях? «Жестокие, грубые, злые, бесчеловечные, садисты, дикари…» Вот слова людей, пострадавших от их рук. Возможно, победа японцев в войне привела бы к необратимым последствиям. Многие радовались их поражению. Напомню лишь, что они убили более трехсот тысяч китайцев, прежде чем оккупировать Нанкин. Они не пощадили не только солдат и заложников, но и мирных безоружных жителей. Они изнасиловали женщин и потом всех их прикончили. Погибли даже дети семи-восьми лет.

– Это просто чудовищно.

Мой сын был потрясен. Он долго сидел, сжав голову ладонями.

– Но даже это не оправдывает использования атомных бомб. В них не было необходимости. Американцы могли предотвратить катастрофу.

Мама молчала. На кухне зазвонил телефон, прикрепленный к стене. Я сняла трубку и услышала голос маминого адвоката. Я позвала маму, и она медленно подошла к телефону. Выслушав все, что говорил адвокат, она ответила: «Превосходно. Спасибо». И повесила трубку. Тогда я сказала:

– Заварю тебе мяты. Потом мы пойдем домой.

– Спасибо, Намико. Сегодня я засну быстро, мне даже не придется глотать снотворное, – улыбнулась она и, вернувшись в свое кресло, продолжила разговор с внуком.

Чуть позже я принесла маме чашку мятного настоя. Сын по-прежнему расспрашивал ее о войне, и мама терпеливо все ему объясняла. Он спросил:

– Что за душой у тех, кто приводит нас к таким катастрофам? Скорее всего, ненависть, или расизм, или жажда мести.

Потом они долго молчали. Только тикали часы. В темпе moderato.

Затем мама сказала:

– К сожалению, есть вещи, которых нельзя избежать.

– Вы верите в судьбу?

– Да, – ответила мама. – Человек умирает по велению судьбы.

– По велению судьбы? Даже дедушка умер по велению судьбы?

Вместо ответа мама сказала:

– Я устала. Сегодня я хочу лечь спать пораньше.

Она поднялась с кресла и направилась в сторону ванной. Мы слышали, как в дом вошла госпожа С. Я закрыла книгу, содержания которой уже не помнила. И, положив книгу в сумку, позвала сына:

– Пойдем.

Когда мы собрались уходить, мама сказала, укладываясь в постель:

– Есть жестокость, которую невозможно забыть. Я пережила нечто более страшное, чем война и атомная бомба.

Я вглядывалась в ее лицо. «О какой жестокости ты говоришь, мама?» Вопрос готов был сорваться с моих губ, но я сдержалась. Сын поправил одеяло на ее кровати. Он больше не задавал ей вопросов. «Доброй ночи, бабушка», – попрощался он. Мама протянула руку и погладила его по голове. «Доброй ночи», – улыбнулась она.

На следующее утро она умерла. Когда мы с сыном пришли, ее врач и госпожа С. были уже в доме. Смерть наступила внезапно, однако мамино лицо казалось спокойным и безмятежным.

– Думаю, она ушла с миром, – сказал врач.

Госпожа С. кивнула.

* * *

– Сюда, госпожа.

Меня вызвал мамин адвокат. Вхожу к нему в кабинет, расположенный рядом с приемной, где секретарша стучит по клавишам пишущей машинки. Читаю документы, касающиеся наследства, и почти не глядя ставлю свою подпись, потому что мама уже показала мне все бумаги. Дело продвигается быстро, пока адвокат не протягивает мне два конверта, на каждом из которых надписано имя. В одном, с моим именем, похоже, лежит книга. Второй конверт не такой толстый и адресован человеку, которого я не знаю. Рядом с незнакомым именем несколько строк, предназначенных для меня: «Когда отыщешь моего брата, передай этот конверт ему в руки. В противном случае сожги его».

У меня есть дядя? Но кто он? Мама говорила, что она была единственным ребенком в семье, как и я. Где же ее брат? Как его найти? И почему только теперь? Странно… Я смотрю на адвоката. Сомневаюсь, что мама могла рассказать ему о своем брате, о котором ни разу за всю жизнь не упомянула собственной дочери. С какой стати расспрашивать незнакомого человека о моих семейных делах? Неуверенным голосом я произнесла:

– Кажется, у мамы не было ни сестер, ни братьев.

– К сожалению, ничего вам ответить не могу. Понятия не имею. Она никогда об этом не говорила.

Адвокат пожал плечами. Я молчу, чувствуя облегчение и легкое разочарование. Закрыв папку с бумагами, он сказал:

– Как вам известно, еще три года назад она подготовила все документы. Кроме этих двух конвертов.

– Кроме двух конвертов?

– Да. Недавно она сама принесла их сюда.

– Недавно? Не понимаю. Мама была больна, она не выходила из дома. Это невозможно…

– Погодите…

Он снова открыл папку и просмотрел документы.

– А, вот! – сказал он. – За три недели до смерти ваша мать приехала сюда на такси одна, без госпожи С. Она живет далеко, и я хотел отправить к ней свою секретаршу. Но она сказала, что дело слишком важное и она не может никому его доверить.

Я растерянно посмотрела на адвоката.

– Я был знаком с госпожой К., вашей матерью, несколько лет, – прибавил он. – В тот день мне впервые показалось, что на душе у нее спокойно. Простите меня за такие слова, но я рад, что она умерла с миром. Надеюсь, у вас все будет благополучно. Обращайтесь ко мне за помощью – например, в том, что касается вашего дяди, звоните, не стесняйтесь.

– Да. Благодарю вас. Я доверяю вам так же, как моя мать.

Беру оба конверта, кладу их в сумку и выхожу из кабинета адвоката. Снова идет дождь, он еще сильнее, чем раньше. Небо серое. Холодно. Останавливаю такси и еду домой, крепко сжимая сумку в руках.

– Приехали, госпожа. С вами все хорошо?

Возле дома шоферу пришлось громко меня окликнуть.

Войдя в гостиную, я сажусь на диван. Конверты лежат передо мной на столе. Никак не могу решиться открыть свой. Почему мама хотела, чтобы я отыскала ее брата, и почему она сама не сделала этого при жизни? Мой взгляд останавливается на конверте, адресованном маминому брату.

Юкио Такагаши. Так его зовут. У них с мамой почти одинаковые имена: маму звали Юкико. В конторе адвоката я не обратила внимания на это сходство. Теперь произношу вслух: Ю-ки-о и Ю-ки-ко. Возможно, их родителям было важно подчеркнуть близость между братом и сестрой. Но мама до замужества носила фамилию Хорибе, а у ее брата другая – Такагаши.

Папа говорил, что в Японии фамилия, полученная сыном от отца, сохраняется при вступлении в брак. Но муж может принять фамилию жены ради сохранения родового имени, если в ее семье нет мальчиков. Наверное, это как раз случай моего дяди. А может быть, у одного из маминых родителей была другая семья, и Юкио – ребенок от первого брака.

Удивительно, что мама никогда об этом не говорила: она не рассказывала не только о своем брате, но и о родителях.

Когда я родилась, мама хотела назвать меня Юки, но папа был против. Он сказал, что нехорошо давать ребенку имя, которое носит кто-то из членов семьи; можно давать имена только тех, кто уже умер. Обычно папа не был суеверным. Однако на этот раз он ни за что не хотел соглашаться с мамой. Она не настаивала, и меня назвали Намико.

Сложилась бы моя жизнь иначе и стала бы она хуже, чем теперь, если бы вместо Намико меня назвали Юки? Кто знает? И вообще, разве можно сравнивать жизнь, какой бы хорошей или плохой она ни была, с другой, несуществующей жизнью?

Наконец я беру ножницы. Открываю свой конверт и достаю оттуда тетрадь. В тетради письмо от мамы, написанное за три недели до ее смерти.

* * *

«Намико,

только что я написала длинное письмо своему брату. Скоро ты узнаешь, кто он такой. Сейчас я чувствую себя намного лучше, хотя скоро умру. Странно, правда? Обычно люди не говорят, что чувствуют себя хорошо, находясь на пороге смерти. Но жизнь моя действительно близится к концу.

Теперь я могу сказать правду. Мой отец погиб не от взрыва атомной бомбы. Это я убила его. По стечению обстоятельств, по чистой случайности атомную бомбу сбросили именно в тот день. Наверное, отец должен был умереть – так или иначе. Я вовсе не собираюсь оправдываться и отрицать свою вину в том преступлении, которое совершила. Тогда у меня не оставалось выбора, хотя папа любил меня и между нами не было вражды.

Юкио – сын моего отца и женщины, с которой он когда-то встречался. То есть Юкио приходится мне сводным братом. В молодости мать Юкио любила моего отца, но он женился на другой. Даже после свадьбы он продолжал видеться с матерью Юкио. Мой сводный брат родился в тот же год, что и я. Четыре года спустя его мать вышла замуж за человека, который решил усыновить Юкио, полагая, что отец мальчика исчез навсегда и больше не вернется. Всей семьей они переехали из Токио в Нагасаки, потому что родители мужа не одобрили этот брак.

Когда мне исполнилось четырнадцать лет, наша семья тоже уехала в Нагасаки. Там я встретила Юкио, и мы полюбили друг друга, не зная, что у нас общий отец. Однажды я узнала о связи моего отца с матерью Юкио. Я не могла открыть Юкио правду, и мне ничего не оставалось, как покинуть его навсегда.

Через несколько лет я познакомилась с твоим отцом, который собирался ехать за границу. Он сделал мне предложение, и я согласилась. Не покладая рук я работала вместе с ним, только чтобы не думать об этом.На его похоронах говорили, что он, должно быть, прожил счастливую жизнь с такой преданной женой. Помнишь? Но ведь это мне повезло встретить такого доброго и честного человека. Твой отец был упрям, но он уважал и любил меня.

Мне всегда нравилась простая жизнь, и я ценила людей, которым можно доверять, – таких, как госпожа С. Жить в этом мире – нелегкая задача. Зачем же усложнять ее?»

* * *

Боже… Мама убила своего отца. Мама убила моего деда в Нагасаки в тот день, когда взорвалась атомная бомба. Как это могло произойти?

Я смотрю в окно. Дождь кончился. А вот и мой сын, он шагает к дому. Часы на белой стене показывают четыре. Кладу мамину тетрадь обратно в конверт и прячу оба письма на полке посудного шкафа в гостиной.

– Мама, я проголодался!

Войдя в дом, сын бросает рюкзак на кресло.

– Что случилось? Ты такая бледная, – говорит он с тревогой в голосе.

– Я только что вернулась от адвоката. Утром было холодно, я промокла под дождем.

– Как бы тебе не заболеть. Давай заварю горячего чаю.

– Спасибо, ты такой заботливый.

Мы идем на кухню.

– У адвоката все прошло нормально?

– Да. Теперь мне только нужно найти человека, которого не смогла отыскать бабушка, и передать ему письмо. Конверт с письмом бабушка оставила адвокату.

Рассказывая все это сыну, я задаюсь вопросом, пыталась ли мама когда-нибудь искать своего брата.

– Что это за человек? – спрашивает меня сын.

– Не знаю.

Я не решаюсь открыть ему правду. Пока слишком рано.

– Может быть, она его любила? – Он улыбается.

Я нехотя отвечаю:

– Нет, не думаю. Она любила дедушку, так ведь?

Сын не обращает внимания на мои слова. Мгновенье спустя он говорит:

– Любовь – это совсем другое.

Не глядя на меня, он ставит на плиту кастрюлю. Я спрашиваю:

– Кто тебе это сказал?

– Бабушка, – отвечает он.

– Она говорила тебе что-нибудь об этом человеке?

– Нет, но мне кажется, он был ей очень дорог.

Сын наливает мне чашку горячего чаю.

Быстро съедает хлеб, сыр, банан и уходит к себе в комнату делать уроки.

Я сижу на кухне, не в силах сдвинуться с места. В доме полумрак. За окном ничего не разглядеть из-за тумана. Наконец иду в гостиную и достаю из шкафа оба конверта, потом поднимаюсь к себе в спальню, которая расположена напротив комнаты сына. Я забыла взять чай, который он мне приготовил. Спускаюсь на кухню, забираю чашку и приношу ее в спальню. Пью холодный чай. У меня жар. Я ложусь на кровать и тут же засыпаю.

На следующее утро, ближе к полудню, меня разбудил звонок в дверь. Выглядываю в окно и вижу госпожу С. Я совсем забыла, что сегодня она должна прийти помогать по хозяйству.

Она по-прежнему живет в доме моей матери, которая попросила меня позволить госпоже С. оставаться там столько, сколько она пожелает. Госпожа С. продолжает вести хозяйство. Она ухаживает и за садом: сажает цветы и выращивает овощи. Дом и сад она содержит в порядке. Я плачу ей жалованье, назначенное мамой. Однажды через своего друга, который понимает ее родной язык, госпожа С. сказала мне, что теперь она не заслуживает этого жалованья, поскольку выполняет гораздо меньше работы, чем прежде. Я ответила, что так решила мама. Тогда, возразила госпожа С., она будет делать уборку в моем доме тоже и ходить за покупками. Я согласилась. С тех пор госпожа С. всегда приносит нам свежие овощи и камелии из маминого сада.

Ее помощь оказалась кстати, потому что я стала хозяйкой цветочного магазина, которым владела мама, и вдобавок преподаю математику в школе.

Госпоже С. около пятидесяти лет. У нее нет семьи. Я даже не знаю, откуда она приехала и где родилась. Мама тоже не знала о ней ничего, но полностью ей доверяла. Спускаюсь по лестнице, чтобы открыть ей дверь, и думаю, что, возможно, у нее была такая же тяжелая жизнь, как у мамы.

– Здравствуйте, госпожа С., – говорю я, стоя на пороге.

Она входит в дом. Сегодня она принесла нам баклажанов, огурцов, фасоли и гомбо из маминого сада. Овощи такие свежие. Я благодарю госпожу С., и она тут же принимается за уборку столовой, потом остальных комнат первого этажа и подвала. Она никогда не поднимается наверх и не заходит в наши спальни. Она понимает все мои просьбы, которые я объясняю жестами. Мама была права.

Оставляю госпожу С. одну и поднимаюсь к себе в комнату. Устраиваюсь поудобнее на кровати и снова возвращаюсь к маминому письму.

* * *

«Теперь, Намико, я попытаюсь рассказать о том, что, как мне кажется, произошло в нашей семье. Это случилось пятьдесят с лишним лет назад. Но время не стерло из моей памяти ничего. Я помню все до мелочей.

За два года до взрыва атомной бомбы мы переехали в Нагасаки, куда моего отца направили по работе. Он был фармацевтом в лаборатории одной из крупных компаний Токио. Потом его перевели в Нагасаки, где находился филиал той компании. Отец должен был занять место одного из своих коллег, которого отправляли работать в Маньчжурию.

Сначала мы жили в центре Нагасаки, но три месяца спустя отец сказал, что нашел другой дом – гораздо лучше того, который мы снимали. Дом был расположен в маленьком квартале долины Урагами, в трех километрах от центра города.

Мама недовольно возразила:

– Зачем снова переезжать? Мы и так променяли Токио на провинцию. А теперь ты хочешь оказаться в деревне!

Мама выросла в богатой семье, известной и уважаемой в Токио, и с трудом переносила жизнь в провинции. Она согласилась переехать в Нагасаки только потому, что в центре города жила ее дальняя родственница, чей муж был военным хирургом.

Мама сказала:

– К тому же мы здесь йосомоно. Понимаешь? Кто посоветовал тебе этот дом?

– Один знакомый. Он живет там со своей семьей, – ответил отец.

– Что за знакомый?

– Мы вместе учились в университете в Токио.

– Первый раз слышу.

– Недавно мы случайно встретились с ним в лаборатории.

– Он зашел туда просто так?

– Нет, он тоже работает фармацевтом.

Мама улыбнулась:

– Значит, он твой коллега?

– Теперь – да.

– И он переехал из Токио, как и мы, верно?

– Да, как и мы.

– У него есть дети?

– Да, у него ребенок.

– Сын или дочь?

– Сын.

– Сколько мальчику лет?

– Думаю, он ровесник Юкико.

Их разговор напоминал полицейский допрос: мама хотела знать все до мелочей, в то время как отец старался говорить как можно меньше.

Он прибавил:

– На окраине жить безопаснее, чем в центре города, – меньше вероятность бомбардировок.

Этот довод убедил маму. Мы переехали в долину Урагами.

Лаборатория, где работал отец со своим коллегой, была в центре Урагами. Мы с Юкио ходили в школу в том же квартале. Потом, в конце войны, мы стали работать на заводе по производству вооружения. По злой иронии судьбы атомную бомбу сбросили именно на этот квартал.

Наш маленький квартал сгорел дотла. Все, кто остался там в то утро, погибли мгновенно. А ведь некоторые люди – как и мы – приехали в долину Урагами именно в поисках убежища, где можно было бы спрятаться от бомбардировок».

* * *

«Мы жили в доме с покатой крышей, разделенном пополам. В доме было два входа: наш – с правой стороны, и еще один слева. Посередине изгородь, обозначавшая границу.

Сначала весь дом принадлежал одному хозяину. Потом он решил сдавать его и для этого разделил. Расположение комнат в обеих половинах было симметричным.

Прежде я никогда не видела такой старой и крепкой постройки. Боковые опоры, толстые и прямые, похожи на стволы вековых дубов. Потолочные балки неровные, узловатые, с изгибами – бревнам сохранили их природную форму.

В комнате была откидная лестница, по которой взбирались на чердак. Чердак большой, просторный, без перегородки, разделявшей дом пополам. На чердаке уже лежали вещи наших соседей. Некоторые доски пригнаны неплотно, и сквозь щели можно было разглядеть, что происходит внизу в комнатах.

Возле дома протекал узкий ручей, на берегу его росли плакучие ивы. В ручье жили моллюски. На другом берегу – бамбуковый лес с камелиями. Иногда мы гуляли там одни с Юкио.

День, когда мы переезжали, выдался на редкость холодным и дождливым, хотя было начало лета. Стоял сезон бивы. На деревьях висели спелые желтые плоды. Семья папиного коллеги собралась возле дома, чтобы помочь с переездом. Когда мы вылезли из грузовика, в котором были сложены наши вещи, коллега отца, господин Такагаши, познакомил нас со своей женой и с сыном. Господин Такагаши оказался высоким, статным мужчиной с сильным голосом.

– Это моя жена и наш сын.

Он говорил медленно, произнося слова четко и внятно. Его жена приветствовала нас легким поклоном. Мальчик стоял позади нее. Мой отец также представил нас с мамой.

– У каждого человека есть имя, не правда ли?

Маму забавляла эта мужская церемонность. Господин Такагаши улыбнулся. Зубы ровные, белые, блестящие. Мама ласково обратилась к мальчику и спросила, как его зовут.

– Юкио. Рад с вами познакомиться, – ответил он.

– Юкио? Ну и совпадение! Нашу дочку зовут Юкико. Поздоровайся, Юкико, – сказала мама, обнимая меня за плечи.

– Очень приятно.

Я поклонилась. Начали разгружать вещи. Мама с господином Такагаши вели оживленную беседу. Остальные молчали.

Мама сказала:

– Как хорошо, что вы из Токио. У меня здесь совсем нет знакомых, кроме одной дальней родственницы, которая живет в центре Нагасаки.

– Мы тоже рады. Мы живем тут уже десять лет, но нас по-прежнему считают йосомоно. Жена все время сидит дома и не хочет заводить никаких знакомств. Надеюсь, вы с ней поладите, тем более что через месяц мне нужно будет ехать в Маньчжурию. Там я должен работать в больнице.

– В Маньчжурию? Значит, это вы туда едете!

Она повернулась к отцу и заметила:

– Ты мне ничего не говорил.