Текст книги "Перед грозой"

Автор книги: Агустин Яньес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

2

Пока медленно катятся эти разноцветные шарики прихода, бурно спешит жизнь страны. Уже прошло два года, но еще не угасло эхо расстрелов рабочих Кананеа и Рио-Бланко [80]80
  Речь идет о подавлении забастовок горняков в Кананеа и текстильщиков в Рио-Бланко в 1906–1907 гг., когда были убиты сотни рабочих.


[Закрыть]; стало известно, что люди под водительством братьев Флорес-Магонов [81]81
  Братья Рикардо, Хесус и Эyрике Флорес-Магоны – анархисты, виднейшие представители левобуржуазной интеллигенции, активно боролись против диктатуры Диаса,


[Закрыть]атаковали разные населенные пункты вдоль границы с США, а второго числа этого же месяца генерал Диас и дон Рамон Корраль были провозглашены кандидатами на посты, соответственно, президента и вице-президента республики.

– А разве не говорили, что не так давно дон Порфирио заявил одному репортеришке-гринго, что, хотят этого или не хотят его друзья, он оставит пост президента? Ох, уж эта политика, да благословен будь господь! Куда подтолкнешь шар, туда и покатится!

– Шары! Шарики!

3

Здесь бы шарик-горошина должен был бы столкнуться с другим, а тот окончательно удалился и поджидает того, который никак не перестанет катиться. Третий шарик, ретиво начавший свой путь, спешит догнать агатовую горошину, задержавшуюся в проволочной лунке, ту самую агатовую, которую все остальные хотели бы настичь.

Дамиан клюнул на приманку, брошенную ему Микаэлой. Хулиан теперь думает только о Мерседес, которая наконец подала ему надежду. Руперто остался между Микаэлой и Дамианом.

(«Я уже по горло сыт ее пренебрежением. И силой ее похищу. Мне уже надоело разыгрывать из себя вечного печальника. Украду се – и пусть будет что будет».) Дамиан здорово на крючке у кокетки.

– А кто агатовая?

– Виктория!

Мечты о Виктории, тень Виктории укоренились в помыслах и стариков, и зрелых мужчин, и молодых парней, и укоренились так глубоко, что на исповеди, где все выходит наружу, от се привораживающего присутствия не удается избавить даже женатых. Эта эпидемия, по-разному проявляющаяся, хоть и скрытая, даже падре Росаса, обычно столь беспечного, заставила встревожиться. В женщинах эта эпидемия отзывается печалью, ревностью, ненавистью, завистью, гневом. Но нет ни одного мужчины, который смог бы не поддаться, пусть слегка, мысли о Виктории; и немало пожилых, женатых и подростков лелеют в своем воображении ее зловещую тень, находя в этом глубочайшее наслаждение.

«Никогда так быстро не забывали про недавний пост, про духовные наставления на страстной неделе», – в этом священнослужители прихода были единодушны. «Мы не смогли овладеть мыслями и чувствами прихожан, столь легко поддавшихся дурному влиянию; сеньор приходский священник даже слег и, быть может, не поднимется; но, возможно, недуг избавил его от еще более тяжких потрясений».

Всеобщее смятение, нарушившее покой жителей, не могла не разделять донья Кармен Эспарса-и-Гарагарса де Перес, ведь Виктория для нее – причина помешательства Луиса Гонсаги: «Не знаю, что и делать. Пригласила ее на месяц. Но сейчас не могу ее видеть. И не нахожу предлога, чтобы ее выпроводить. Предлагала ей поехать на ярмарку в Агуаскальентес, провести несколько дней на ранчо. Всячески подчеркиваю неудобства жизни в нашем доме и в селении: ей должно недоставать электрического света, трамваев, спектаклей. Опаздываю с обедом, с чистым бельем, с уборкой ее комнаты. Все бесполезно. Не могу же я указать ей на дверь. Я не так воспитана, а кроме того, я обязана отплатить ей гостеприимством за все то, что она делает для меня, когда я приезжаю к ней в Гуадалахару. Луис и так уж ей наговорил бог знает что. А она жалеет его, но и не думает тревожиться. Все уже на меня косятся. Уважаемые люди деликатно намекают, что, мол, всему есть предел. Не знаю, как и поступить, с кем посоветоваться, не мужу же рассказывать. И терпеть дальше невозможно. А приходится терпеть. Молчать и ждать. Надеяться на божественное провидение. Невыносимо. Где у меня была голова, когда я ее приглашала? И кто мог бы подумать, к чему это приведет. Не знаю, что и делать».

А если и дон Альфредо поддался ее чарам!

«Кокетство Микаэлы, – говорил себе падре Видриалес, – кокетство Микаэлы – просто десерт в сравнении с тем злом, которое принесла та женщина. И думаю, на этом она не остановится».

– Кто же будет новой горошиной, которая покатится за агатовой?

– Темный шарик – Габриэль, звонарь местной церкви и родственник приходского священника.

Люди возвращаются с ярмарки из Агуаскальентеса:

– Представляете, в Сан-Луис-Потоси прошли автомобильные гонки, и должен был состояться матч по боксу, как в Соединенных Штатах, но в последнюю минуту его запретили.

Те, кто был на ярмарке, тащат дрова на костер сельского любопытства.

И наконец, сенсационная новость: сгорел театр «Дегольядо» в Гуадалахаре.

4

– Видите ли, сеньор, прежде всего я хочу сказать, что очень признателен вам за вашу любезность, за то, что вы пришли приветствовать меня. Я всецело в вашем распоряжении. Если бы не мои недуги, то я, как самый старый обитатель сего селения, поспешил бы сказать вам: «Добро пожаловать»; у пас обоих – одна миссия, в выполнении которой мы дополняем друг друга, никоим образом не вмешиваясь в дела друг друга, хотя некоторые вольнодумцы обвиняют нас именно в этом. Вот с позиций этого невмешательства я и хотел бы высказаться о том, что вы затронули в нашей беседе. Политика остается вне пределов моих церковных отправлений, и ничто и никто не подвигнет меня превратиться в какого-то пропагандиста и еще менее того – в участника избирательной кампании – все это нанесло бы непоправимый ущерб моему авторитету в делах, находящихся в моей компетенции, о рамках которой церковь так ревностно следит. Столь же неприемлемым было бы отправление таинств гражданским правительством или вторжение духовного наставника в те сферы светской жизни, кои не связаны ни с верой, ни с обычаями. Представьте себе, вдруг бы возникла еще какая-нибудь партия и я принял бы участие в ее деятельности, как бы вы к этому отнеслись? Или, напротив, подумайте, как бы отнеслись к этому мои прихожане, которые, будучи несогласны с теми идеями, что предполагается распространять, увидели бы меня в рядах этой партии? Католики предпочитают иметь руки свободными всегда, когда политическая программа, которую они поддерживают, гарантирует уважение прав нашей церкви. Мне приятно высказать это со всей откровенностью и с самого начала. Вам следует знать, с другой стороны, что отдаленность селения, трудности сообщения и другие обстоятельства, о которых вы еще узнаете и которые оказали свое влияние на здешних обитателей, сделало их апатичными и полностью равнодушными к такого рода делам, – обо всем этом я и хотел предупредить вас заранее, чтобы избежать превратного толкования. И болен всего я хотел бы, чтобы вы знали, насколько ошибочно предположение, что мы, мол, охлаждаем энтузиазм, который просыпается в народе, когда ему говорят об избирательной кампании и о тому подобных вещах. К тому же я никогда не понимал и, по правде говоря, не понимаю подобных сделок. Вы можете быть уверены и том, что ни я, ни другие священнослужители прихода, не будут выступать ни на чьей стороне. Но коль скоро речь идет о партии порядка, национального прогресса, религиозной терпимости и так далее, то это, несомненно, привлечет внимание наших вышестоящих церковных властей, от которых мы получаем предписания, касающиеся нашей деятельности…

Клуб по переизбранию президента и сторонников Корраля был основан – однако обитатели селения отнеслись к нему с подчеркнутым безразличием.

5

Несчастье, происшедшее с Дамианом, изменило жизнь Бартоло Хименеса.

Бартоло Хименесу наконец открылось ясное небо, когда он узнал, что Дамиан стал одним из зачарованных Викторией и повсюду ходит за ней, что его уже не волнует тяжба с отцом из-за материнского наследства; особенно же Бартоло воспрянул духом, когда стало известно, что Дамиана завлекла в свои сети Микаэла, и он, Бартоло, сам убедился, что это уже не шутка и что Дамиан Лимон совсем потерял голову, обольщенный коварной кокеткой. Однако даже и сейчас он ни словом не обменялся с женой о Дамиане, не осмеливался взглянуть ей в глаза и не переставал упражняться в стрельбе по мишени.

Но в день несчастья, – еще до того, как чудовищный преступник был заключен в тюрьму, – Бартоло вернулся домой, дрожа от гнева и ужаса, пораженный, как и все, неслыханностью происшедшего, но в глубине души ликующий: ведь он освободился от вечной тревоги, и, радуясь, что наконец-то удалось доказать, каким зверем был этот человек, он стал рассказывать о происшедшем жене. Перечисляя все подробности, он не смог подавить в себе желания угадать по лицу жены, какое впечатление произвел на нее его рассказ. Ни в ту пору, когда они были женихом и невестой, ни во все годы супружества он не находил в себе сил взглянуть ей прямо в лицо. И то, что он увидел в этот день, двадцать четвертого августа тысяча девятьсот девятого года, было для него хуже, чем если бы Дамиан всадил ему семь нуль в сердце.

6

Тайком, – так, что даже Марта ничего не знала, – Мария дочитывала «Трех мушкетеров». («И почему снова не вернутся те времена, о которых говорится в романе? А вдруг где-то далеко-далеко, в каком-нибудь уголке земли, до сих пор живут так же?») Ей уже сказали про другую книгу – «Парижские тайны», она, как говорят, восхитительна, да и как ей не быть восхитительной, если от одного названия у Марии уже захватывает дух! («У кого бы раздобыть эту книгу, кто бы дал мне ее Прочитать, а тем более сейчас, когда падре Ислас обходит дома и просматривает все книги? На днях он сжег целую гору книг, а там были «Отверженные», «Вечный Жид», «Воскресение», «Граф Монте-Кристо». А ведь говорят, что этот «Граф» также очарователен!»)

7

– Вы уже знаете, – говорит Лукас Масиас, – что из камней древнего храма и монастыря Санто-Доминго (а он был расположен там, где нынче стоит церковь святого Иосифа, лишь захватывал еще несколько кварталов), так вот из этих самых камней построили театр «Дегольядо» (одно время его называли театром «Аларкон», но переменили название, чтобы почтить дона Сантоса, генерала, который не гнушался сам себе чинить белье и который, сколько бы раз его ни громили в битвах, за одну ночь к утру формировал другое войско. Добрый человек, какой добрый человек был дон Сантос! Душа его не ведала дурных помыслов и была полна благожелательства и милосердия; умер он бедняком – беднее меня. Все свои деньги он раздавал другим). Так вот, как я вам уже говорил, камни Санто-Доминго послужили для постройки театра, и с тех пор, с первого же часа предсказывали, что театр этот плохо кончит, хоть предсказание, или, лучше сказать, видение, которое представилось одной монашке из монастыря святой Кармен, исполнилось не до конца, потому как она говорила, что театр должен обрушиться, когда в нем будет полным-полно людей, а случилось не так, – конечно, если бы я поехал в Гуадалахару, пусть бы мне заплатили, я и то не пошел бы в театр, а уж если бы и пошел, то выбрал «Аполло», где ставят пасторали, хотя лучшим, именно лучшим, считается театр «Дегольядо», даже в Мехико нет ни одного театра, который мог бы с ним сравниться; вы знаете, что потолок в нем разрисован разными фигурами, как в церкви, а на сцепе могут спокойно вместиться четыре алтаря – такие, как в нашей приходской церкви, и повсюду бархат и зеркала: ну ладно, если на этот раз предсказание, или, как я уже говорил, видение, монахини не сбылось, то все равно это предупреждение божие.

– И что только, – продолжал толковать Лукас, – какого рода беспорядки не происходят нынче в мире: сгорел «Дегольядо», сгорел театр «Флорес» в Акапулько, театр «Хуарес» (так, собственно, и должно было случиться) в Монтеррее, палата депутатов; то и дело в разных местах происходят землетрясения, наводнения, революции, как вот эта испанская, где – в Барселоне – жгли церкви и монастыри; [82]82
  Имеются в виду антиклерикальные выступления, начавшиеся еще в 1901 г., в частности – столкновении с иезуитами, нападения на монастыри, захват, церковных поместий.


[Закрыть]и у нас здесь тоже странные дела творятся, словно недолго до конца света; по ночам, когда думаю о том, что происходит, и забываю о том, что ужепроизошло и что мне тогда – ой! – как не правилось, то прошу господа, чтобы не забыл он обо мне: страшно дальше жить и дожить до конца света. Вам, может, и смешно, но мне уже чудится – антихрист родился, да, да, иначе и быть не может. Вон в Оахаке церковь ограбили, а генерал Рейес и этот его рейизм, знаете ли вы что такое рейизм? Совсем как забастовки. Вот я и прошу господа бога, чтобы поскорее вспомнил обо мне, в добрый час.

– Послушай, Лукас, а ты веришь, что дон Порфирио когда-нибудь помрет?

8

Газета «Эль паис» в своем выпуске от четверга, первого июля опубликовала редакционную статью под названием «Пыль и грязь».«Мы уже говорили, – пишет автор статьи, – то, что не слишком удачно именуется «политическим пробуждением» страны, является не чем иным, как вспышкой ожесточения. Одна из наиболее отвратительных и глубоких язв нашего современного общества заключается в отсутствии справедливости, той самой справедливости, которая служит одним из тех краеугольных камней, на которых так же, как на власти и на законах, покоится человеческое общество. Подлинная общественная жизнь немыслима без справедливости – невозможна. Справедливость для социального организма – то же, что здоровье для человеческого организма; и общество, лишенное справедливости, представляет собой больное общество, которому грозит разложение. Именно таким предстает перед нами мексиканское общество – на всей территории республики. Справедливости у нас не существует, начиная от центра и кончая провинцией, где еще менее заметно утешительное сияние этой дочери неба. Прислушайтесь к ропоту, который все громче и громче раздается повсюду…»

А в номере за субботу, двадцать четвертого того же месяца, в статье под названием «Рейизм и коррализм» газета писала: «Рейизм является не политическим феноменом, а общественным, ибо он вышел из недр народной жизни. Тысячу раз на страницах этой газеты мы отмечали раболепный касикизм [83]83
  Касикизм – от слова «касик» – вождь индейского племени; в политической терминологии Мексики так называется неограниченность власти местных администраторов.


[Закрыть], который почти с тех самых пор, как был установлен мир, господствует по всей республике… Тысячу раз мы восклицали: нация страдает!Спина народа истерзана бичами жестоких касиков, которые нынче называются политическими начальниками. Народ дошел до отчаяния под гнетом империи этих трех касикизмов: касикизм монополий, судебный и административный… Если бы провозгласивший: «Генерала Рейеса!» – провозгласил бы какое-нибудь другое имя, способное стать символом силы и знаменем гневной скорби в борьбе против высокомерного палача, то и это имя было бы встречено криками радости и одобрения. По сути своей рейизм – явление внеличное, в нем воплощены чаяния народа, его возмущение, социальный спазм…»

(День спустя, двадцать пятого июля, в Гуадалахаре были отмечены серьезные инциденты, вызванные приездом агитаторов за переизбрание президента, среди которых фигурировали лиценциаты Хосе Мария Лосано, Немесио Гарсиа Наранхо и Иполито Олеа; весть об этих инцидентах достигла селения со всевозможными тревожными добавлениями: уличные бои, раненые, убитые, – настоящая революция. Шар катился вовсю! По собственной инициативе или в соответствии с полученными инструкциями политический начальник нанес новый визит приходскому священнику для того, чтобы склонить последнего действовать на благо хилого клуба корралистов, однако священнослужитель остался верен своей первоначальной позиции. Тогда стали запугивать и преследовать всех неосторожных, особенно тех, кто был заподозрен во враждебности к коррализму и в симпатиях к рейизму; все пошло в ход: необоснованные штрафы, неоднократные аресты, принудительные муниципальные работы, самоуправство в решении судебных дел, незаконные поблажки для кредиторов, примкнувших к коррализму, репрессии против мятежников, всякого рода махинации в поземельной описи и гражданском реестре собственности. А беднякам, конечно, приходилось хуже всего.)

И редакционные статьи, и все происходящее, равно как и поражение попыток организовать северян, – на каждом из них уже горела печать позора за преступление Дамиана, – пробудили у падре Рейеса мысль о том, что жизнь прихода надо как-то приобщать к нормам современной жизни. Не удосужившись припомнить свои прежние проекты, не продумав основательно нынешний, он отправился к дону Дионисио и предложил ему как можно скорее создать некую организацию на экономической основе, например, ссудную кассу для земледельцев и даже для ремесленников, производственный и потребительский кооператив или страховое общество. Все это должно увенчаться успехом, поскольку будет направлено против ростовщиков – наибольшего социального зла округи.

– Ведь так возросло число тех, кто лишился земли или не может обрабатывать ее из-за отсутствия сельскохозяйственных орудий, число арендаторов, которые по получают и сентаво наличными, будучи вечными должниками своих хозяев: хозяева снабжают их продуктами питания, все записывая на нескончаемых и запутанных долговых счетах; сами покупают тот же маис по дешевке, а продают арендаторам втридорога; что это, как не вопиющее злоупотребление? Люди исстрадались – и терпение их кончается!

9

– Нет, не материальная скудость и даже не угроза безверия обрекают на гибель духовную жизнь народа. А все возрастающая чувственность, порой бесстыдная, граничащая с развратом, – вот против чего мы должны сражаться без какой-либо жалости…

Взволнованный тем, что Виктория прочно овладела помыслами мужчин и женщин, падре Ислас не мог далее противиться долгу совести и вынужден был дать обо всем отчет сеньору приходскому священнику, хоть тому было горестно убедиться, насколько велико зло.

– Вы, конечно, понимаете, что сама эта женщина не виновата в том, что возбудила такое вожделение, но во всяком случае – это симптом моральной деградации, которую претерпевает селение, и увы, – сразу же после наставлений и покаяния, когда все вроде бы очистились от грехов. Чистейшее притворство! Точно такое же, как симуляция болезни, что, разумеется, хуже, чем истинный недуг. Когда-нибудь раньше разве мы видели подобное тому, что сейчас? Вот, к примеру, Мерседес Толедо, одна из Дщерей Марии, была просто образцом для всех остальных, а теперь она выставляет свою помолвку с Хулианом напоказ, хвастается ею перед всеми, они только что не шляются под ручку по улицам, как это, по слухам, нынче принято в городах. Зачем нам грязнить уста, перечисляя все сумасбродства дочери дона Иносенсио, ужасаясь разгульными выходками северян и распространением непристойных книг и картинок, которые переходят из рук в руки? Чувственность под видом влюбленности: вот откуда проникает к нам грех, если мы не положим этому конец. Вы знаете, что к таинствам не допускают тех, кои грешат против шестой и девятой заповеди. Эта гостья – опаснейшее зло, и я считаю долгом своей совести сказать вам об этом.

Впервые приходский священник не в силах был уяснить себе меры, которые надлежало принять. Не одна лишь физическая слабость была тому причиной: он увидел тщету всех своих усилий: наставления, исповеди, проповеди уже перестали воздействовать на души, разъедаемые пороками. Быть может, бог уже отвергал состарившегося и грешного слугу?

Но на следующее утро – во вторник, двадцать седьмого апреля – не нашлось такой человеческой силы, которая смогла удержать его в постели: он поднялся на заре и сел в исповедальне.

10

Намерения Микаэлы («человек предполагает, а Сог располагает») преследовали одну цель: ей во что бы то ни стало нужно было унизить хвастливого Дамиана и отомстить за презрение, с которым Пруденсия и Клементина относились к ней, а заодно показать всем этим мужланам, которые перешептываются у нее за спиной, чего она стоит. Пусть все увидят, кто возьмет верх: она или эта приезжая авантюристка, пытавшаяся завоеван, в числе прочих и Дамиана. То, что Давид Эстрада явно пренебрег ею, а Хулиан Ледесма, – именно тогда, когда Микаэла была уверена, что держит его в своих руках, – вдруг поддался чарам Мерседес Толедо, не давало ей покоя и все сильнее разжигало в ее душе мстительное пламя. Она добьется, что Дамиан будет просить ее руки, и тогда, в самый канун бракосочетания, когда все будет готово и денег будет потрачено немало, она и оставит его с носом. Обида заставляла ее замышлять и другие планы мщения: а что, если начать обхаживать дона Тимотео, возбудить в нем стариковские страсти, обнадежить его и, подстроив, столкнуть отца с сыном, – дон Тимотео, по упорным слухам, не собирается хранить память покойной жене более полугода, а быть может, надумает жениться и раньше.

Однако замыслы Микаэлы к несчастью и самым ужаснейшим образом рухнули, подобно кувшину с молоком, который молодица не донесла до рынка.

Злосчастным днем был день второго мая, в этот день поздно вечером Микаэла Родригес решилась соблазнить Дамиана Лимона. Злосчастная ночь!