Текст книги "Пузыри славы (Сатирическое повествование о невероятных событиях, потрясших маленький городок Яшкалу)"
Автор книги: Агиш Гирфанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
Не успел судья вынуть изо рта свисток, как Калбетдинов одним махом, даже не целясь, первой же битой расправился с «Домом»: останки «Дома» разлетелись в разные стороны, задев по пути головы неосмотрительных болельщиков. Страсти разгорелись еще пуще. И тут гул, стоявший над стадионом, прорезал истошный крик секретарши Аклимы. Раскрыв окна в кабинете директора, она изо всех сил старалась перекричать сотни болельщиков:
– Ибрахан Сираевич! Ибрахан Сираевич! К телефону! Междугородная!..
Ибрахан вскочил как ужаленный: он давно ждал этого звонка. Это, наверное, звонит не кто иной, как Акоп. Ибрахан не побежал, а полетел. Летел стрелой, орлом, ракетой…
Предчувствие не обмануло его, из Стерлитамака звонил Акоп. Слышимость была скверная, одну и ту же фразу приходилось повторять дважды.
– Алло! Алло! – гремел в трубку Ибрахан. – Как дела? Как идут топорища?
– Алло! Алло! – отвечал Акоп. – Не идут, а лежат, как лежали.
– В чем же дело? – допытывался Ибрахан.
Акоп был настроен игриво, несмотря на драматичность положения.
– Дело в шляпе…
– Не понимаю… Какая шляпа? Я говорю про топорища…
– Это мы с вами шляпы…
– Плохо слышно… Ничего не понял… Хочешь обменять топорища на шляпы? Опять берешься за свое? Нам шляпы не нужны, нам нужны деньги, наличные… Понимаешь?..
– Я и говорю, мы с вами наличные шляпы… В Стерлитамаке давно перешли на газ…
– Не понимаю… Говори по буквам…
– Не умею по буквам… Что непонятного? Даже дети поют: «А у нас в квартире газ…»
– Нечего мне сказки рассказывать. Скажи лучше, кто давал в газету статью?
– Статью? Вы статьей меня не пугайте!
– Да я о той статье, что в газете была. Помнишь: «Почему в Стерлитамаке нет в продаже топорищ?..»
– Не знаю, я не редактор…
– Знаю, что не редактор, ты выясни. За ложную информацию надо в суд подать…
– Как же мне быть? В суд подавать или топорища продавать?
– Конечно, продавать!
– Не понял… Говорите по буквам…
– Не умею по буквам… Повторяю, – Ибрахан кричал, заглушая собственный голос, – про-да-вай! У тебя подотчетные еще есть?
– Понял… Немного осталось…
– Наладить рекламу! По радио, в газете, на улице… Если нужно, подмыливай… – Ибрахан растерялся и не знал, что бы еще такого посоветовать Акопу, и после короткой передышки задал вопрос, интересовавший его более всего: – Но что-нибудь ты все-таки реализовал?
– А вы что, сомневались? Я не сижу без дела… Вы, наверное, думаете, что Акоп баклуши бьет и даром проедает командировочные? Так вы ошибаетесь: два топорища я продал школьному музею. А сейчас еду в Кумер-тау… Там, говорят, пока газа нет, так что, может, покупатель и найдется.
– Ну что ж, счастливого тебе пути! Удачи в нашем деле! Звони почаще! На телефон денег не жалей… Я должен быть в курсе конъюнктуры…
– Чего, чего? – переспросил с другого конца провода Акоп. – Какая температура? У меня нормальная, а у вас?
Благо, телефонистка междугородной прервала разговор:
– Ваше время истекло… Разговор окончен.
Ибрахан со злостью бросил трубку и мрачнее беззвездной ночи вернулся на стадион. И там, увы, дела не радовали душу: выигрывали, правда с небольшим перевесом в два очка, быткомбинатовцы. Все решал последний выступающий игрок из команды промкомбината. Когда Ибрахан увидел этого игрока, у него словно в голове помутилось, он дернул за рукав Булата и зло прошептал:
– Чья это дурацкая идея? Позор для всего комбината! Если мы даже выиграем, в нас пальцами будут тыкать…
Ибрахан был абсолютно прав: на защиту спортивной чести промкомбината вышел небезызвестный Уркенбай. Как и следовало ожидать, он вышел на поединок основательно под «мухой». Сдвинув шапку набекрень, не выпуская изо рта дымящуюся сигарету «Спорт», он лениво, как бы делал кому-то одолжение, бросил биту, и первая фигура «Дом» исчезла из городка. Не дав зрителям передохнуть и одуматься, Уркенбай так же нехотя выбросил все биты и наголову поразил все фигуры.
Ибрахан набросился на соседа Баляфетдинова:
– A-а! Показали вам кузькину мать! Вот так надо играть! Вот что значит побеждать! Вот тебе еще не вечер! Мы победили! Мы!
Возбужденный до предела Ибрахан выбежал на середину поля, пожал руки всем участникам своей команды, выхватил у Фекерова микрофон и обратился к присутствующим зрителям с краткой, но взволнованной речью:
– Мне доставляет большую радость поздравить нашу команду и всех работников промкомбината с большой победой. Что показали сегодняшние соревнования? Они показали, что при желании промкомбинат может победить не только на спортивном, но и на трудовом фронте. Играйте, побеждайте, впереди вас ждут ответственные испытания, готовьтесь к борьбе за республиканский кубок! За победу, товарищи! Ура!
Стадион поддержал Ибрахана криками «Ура!». Участников команды подхватили на руки и стали качать.
Слово взял Булат:
– Мы присутствуем при историческом для нашего города событии. Сегодня родилась спортивная команда, которая, мы уверены, не будет знать поражений. Какое имя мы дадим победоносному новорожденному? Я предлагаю назвать команду «Гарасат», что означает «Ураган». Да здравствует же грозный и неустрашимый «Гарасат»! И пусть это имя звучит так же гордо, как имя команд «Динамо», «Спартак», «Пахтакор»… Ура!
Через день в местной газете появилась заметка за подписью Б. Фекерова: «Городки – спорт сильных и смелых».
Славная победа городошников команды промкомбината несколько рассеяла мрачные мысли Ибрахана, на какое-то время он забыл о топорищах. Но жизнь есть жизнь, рядом с радостями, по одной дороге шагают и неприятности. И откуда они наваливаются на человека, знать никому не дано.
Когда на небе собираются густые тучи, не надо быть синоптиком, чтобы предсказать: в скором времени возможны осадки. Но предсказать дождь, когда на небе ни единого облачка, – это может только синоптик высшего класса…
Кто мог предвидеть, что радость победы на городошном соревновании в один прекрасный, действительно безоблачный день неожиданно омрачится, и вся победа по существу будет сведена на нет.
Старая пословица гласит: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». Взрослые дети из промкомбината тешили себя победой. Так нет, нашлись чинуши (Булат сказал резче – бюрократы), которым эта радость была как кость поперек горла.
Придравшись к каким-то мелочам, по чисто формальным соображениям, городской комитет физкультуры и спорта опротестовал результаты соревнования в городки и вообще признал эти соревнования недействительными.
При желании можно всегда найти повод. В данном случае такой повод нашелся, и машина завертелась.
И рюхи, и биты, видите ли, были нестандартного образца. Они были из сосны, а требовалась изготовить их из стойкого дерева, вроде клена.
И судья на соревновании был, собственно, не судья. Его, дескать, никто не уполномачивал быть судьей с его сомнительными судейскими познаниями.
И много еще других причин нашел комитет культуры, чтобы аннулировать соревнования между промкомбинатовцами и службой быта.
Решение комитета оказалось бомбой, подложенной под здание промкомбината. Раздался оглушительный взрыв. Разгорелся очередной скандал, вспыхнула очередная ссора между Ибраханом и Булатом. Ибрахан обозвал Булата «мыльным пузырем», тот не остался в долгу и обвинил тестя в консерватизме и рутинерстве, покинул квартиру Ибрахана и поселился в доме для приезжих. Опять пролились слезы Миниры и Ямбики. С большим трудом уговорили они Булата вернуться домой, а Ибрахана примириться с зятем.
Но то, что породило неприязненные отношения между тестем и зятем, это осталось. Остатки скалок, на которые, по словам Булата, должны были наброситься тысячи покупателей, продолжали лежать непотребным грузом во дворе и заполняли склады промкомбината. Больше половины скалок было пущено на рюхи. Но и они оказались непригодными для игры в городки.
Скалки, рюхи, биты мозолили глаза и превратили Ибрахана в посмешище всей Яшкалы. Надо было как-то побыстрее избавиться от безмолвных свидетелей и вещественных доказательств неповоротливости директора и его бессмысленной погони за дешевой славой. Был единственный выход, и Булат его нашел: скалки, рюхи, биты подарили яшкалинским школам. Учиться играть в городки нестандартными рюхами, битами никому не возбранялось.
В яшкалинской газете появилась пространная заметка Будракая Фекерова «Щедрый дар». Руководству промкомбината воскуривался фимиам за щедрый подарок, который позволит сейчас в массовом порядке растить кадры сильных и отважных спортсменов.
Вместе с тем, раз уже вкусив радость победы, пусть даже несколько омраченной решением комитета физкультуры, Ибрахан и Булат не отказались от мысли все же стать чемпионами по городкам. Промкомбинат закупил в Уфе настоящие рюхи и биты из стойких древесных пород, пригласили, опять же из Уфы, настоящего тренера и снова вызвали на соревнование комбинат бытового обслуживания.
Победа далась не так легко, но победа, и притом с внушительным счетом, была присуждена промкомбинату.
Так восстановилось доброе спортивное имя промкомбината. На фоне множества всяких неполадок, неприятностей этой победе можно было радоваться да радоваться, если бы к тому не примешивалась сомнительная слава массового производителя никому не нужных скалок, бит, рюх… Слава эта породила массу анекдотов, которые сохранились, увы, до наших дней и, боимся, переживут наших внуков…
ЖЕРТВА ОБЫКНОВЕННОГО ВАЛА
Ибрахан в больнице. Ибрахан на положении больного. Ибрахан и болезнь – понятия несовместимые. Его состояние трудно передать обыкновенными словами. Обескрыленная птица, легендарный Прометей, прикованный к скале, – вот с чем можно сравнить состояние Ибрахана. Привыкший всегда быть в деле, в движении, он вот уже десять дней томился на больничной койке. Пробовал убить время чтением книг. Не читалось. Все равно мысли были в комбинате: как там обходятся без него, без его наставлений? Пробовал петь, не пелось. В полный голос в больнице не запоешь, а вполголоса получилось не пение, а какое-то мурлыкание.
И дернула же его нелегкая похвалить свою же продукцию! И поделом: был наказан за неумеренную похвальбу.
Ибрахан давно собирался съездить в горное село Дулгана, что в семнадцати километрах от Яшкалы. Там находился гужевой цех, где изготовлялись сани, телеги. Старики составляли здесь основной контингент рабочих в цехе – гнули ободья.
Поездкой в Дулгана Ибрахан стремился убить сразу трех зайцев: устранить мелкие неполадки в цехе, угомонить стариков, выражавших недовольство низкими заработками, и заодно подышать целительным горным воздухом.
Встретили его радушно, двери всех домов раскрывались перед ним настежь, на столах мгновенно появлялись всевозможные угощения. За едой и питьем неторопливо завязывалась непринужденная беседа.
– Ты вот, Тамьян-агай[13]13
Агай – обращение к старшему по возрасту.
[Закрыть], жалуешься, что работаешь много, а денег получаешь мало. Так, что ли?
Старик Тамьян тряхнул бородой. Ибрахан, поудобнее расположившись на нарах, стал популярно объяснить политику ценообразования.
– Из чего состоит себестоимость продукции, знаешь? Очень плохо, что не знаешь. Тебе, передовому работнику комбината, следовало бы знать. Сколько времени уходит у тебя на изготовление саней? Десять дней, говоришь. А по науке положено сани делать за пять. Ты ждешь, что тебе уплатят за десять дней работы, а получаешь только за пять…
– Да мы испокон веков, достопочтимый Ибрахан, делали сани за десять дней.
– Выходит, тебе еще рахмат надо сказать, что делаешь сани за десять, а не за двадцать дней… Не забывай, мы живем в век техники. Туда, куда раньше поездом и за две недели нельзя было доехать, теперь самолетом добираемся за шесть-семь часов.
– Не знаю, не знаю, на самолете еще не летал…
– Как бы тебе объяснить, агай. Есть такая умная штука – вал. Что это такое, с чем ее едят, хочешь знать? Слушай же внимательно. Мы выполняем план по валу, то есть по весу и в рублях. Чем больше выручаем за изготовленный товар денег, тем больше нам выгоды.
– Это мне объяснять не надо, – возразил Тамьян, наливая Ибрахану в порожнюю чашу свежий кумыс, – и по себе знаю. Мне, к примеру, нужна одежда сорок восьмой размер, а мне суют пятьдесят четвертый, а она на мне мешком висит. Плачу втридорога, другого выхода нет… Такое же положение и с ногами, они требуют тридцать девятые сапоги, а покупать приходится сорок третий.
– Ты рассуждаешь по-обывательски, а надо думать о государственных интересах.
– Я о государстве и думаю. Вал для вас все равно как тот вал, что мы строили на войне, чтобы укрыться. Ну и хитрецы! Я раскусил эту хитрую политику. Мне невдомек было, почему из комбината приезжал начальник Булат и требовал перейти на тяжелые сани и телеги. Теперь, должно быть, хотите для вала выкачать побольше денег, а что лошадям не под силу, об этом не подумали…
– Напрасно такое говоришь, агай, для лошадей сейчас облегчение, им на помощь пришла машина.
Так, попивая свежий кумыс, уминая жирный бишбармак, Ибрахан, не желая никого обидеть, посещал дома гостеприимных хозяев. Каждый вечер проходил в мирной беседе: Ибрахан не чурался самых острых тем. В этом он видел призвание и долг руководящего работника. Далеко не все, о чем он говорил, доходило до сознания долгожителей, но они, точно сговорившись, дружно кивали бородами, как бы удовлетворенные речами высокого гостя из Яшкалы.
В один из таких вечеров Ибрахана пригласил к себе худой, но жилистый старичок Рысьян.
И в этом доме, хотя у хозяина были прекрасные столы и стулья, ужин накрыли по древнему обычаю на нарах. Если гости и хозяин не едят на нарах, полулежа или сидя, подложив под себя ноги, в такой еде, считали, нет смака, она не приносит желанного удовлетворения.
На нары постелили красочную скатерть, на скатерть поставили огромную миску с лапшой, а рядом – миску с большущим куском мяса. Старик Рысьян засучил рукава и искусно нарезал в миску с лапшой мясо. Подавая пример гостям, хозяин съедал кусок мяса и такой же кусок своими руками тут же вкладывал в рот гостю.
Ибрахан испытывал райское блаженство. Оно было бы полным, если бы радушное застолье проходило за столом, а не на нарах. Он, проживший всю свою сознательную жизнь в городе, отвык уже от межлиса[14]14
Межлис – застолье.
[Закрыть] на нарах. Он все время старался найти удобную позицию: то опирался на нары локтями, локти ныли, то сидел, как все в деревне, скрестив ноги, то они почему-то очень быстро немели.
Сделать замечание хозяевам, еще обидятся. Ибрахан терпел, терпел, но вкуснейшая еда не шла впрок. Когда бишбармак подошел к своему естественному концу и хозяйка подала бульон, Ибрахан не вытерпел и, будучи основательно под хмельком, осторожно и обиняком покритиковал Рысьяна:
– Какие прекрасные столы и стулья делает для вас и всего населения наш комбинат, а вы и себя и гостей терзаете на нарах…
– Место бишбармака – нары, и только нары, – оправдывался Рысьян, но воля гостя для хозяина закон. Он окликнул хозяйку, и та беззвучно перенесла все кушанья на стол, положив на колени гостей длинные полотенца: крепкий бульон наверняка прошибет пот, будет чем утереть лицо.
Желая загладить неловкость, вызванную тем, что доставил хозяевам лишние хлопоты, Ибрахан продолжал расхваливать мебель, изготовляемую его комбинатом.
– Наши столы и стулья не стыдно на международных выставках показывать. Какая форма! Какая отделка! – Ибрахан размашисто провел рукой по столу и неожиданно взвыл от нестерпимой боли: в ладонь впились сотни заноз.
Хозяева бросились вытаскивать занозы, но куда там – их было великое множество, они ушли глубоко под кожу, извлечь их можно было только в больничной обстановке. Как назло, в деревне не оказалось не то что врача, даже фельдшера. До ближайшего медпункта было столько же, как и до Яшкалы.
Чертыхаясь и проклиная бракоделов из комбината, которые в погоне за валом не отполировали поверхность стола, Ибрахан упросил гостеприимного Рысьяна отвезти его поскорее в Яшкалу. Тот запряг свою хилую кобылу в громоздкую телегу и повез доведенного до отчаяния невыносимой болью Ибрахана.
– Погоняй быстрее, а то, не дай аллах, начнется заражение крови! – умолял Ибрахан.
Рысьян старался изо всех сил, упрашивал, покрикивал, хлестал кнутом, но лошадь не внимала никаким уговорам и преспокойно шла не только под гору, но и на ровном месте еле-еле переваливалась с ноги на ногу. Казалось, свет не видывал более ледащей и равнодушной скотины! Время от времени Рысьян подталкивал телегу сзади. Но и это не намного ускорило ход телеги.
– Неужели не нашлось телеги полегче?
– Были возы полегче, да сплыли… Теперь на такие перешли, на валовые, так их, наверное, можно назвать…
– На такой повозке и с такой дохлой лошаденкой скорее в ад попадешь, чем в больницу…
ГЛАВНОЕ – ЗДОРОВЬЕ
Измученный до предела Ибрахан только через четыре часа добрался до яшкалинской больницы. И вот он тут уже десятый день. Занозы были извлечены, чтобы не очень травмировать больного, в несколько приемов за два дня. Через неделю рука вроде зажила, но нервное потрясение, вызванное страхом перед возможным заражением крови, потребовало, чтобы Ибрахан задержался в больнице еще на несколько дней. Так настояли врачи. О, как томительно и нудно лежать в отдельной палате, не с кем и словом перекинуться. Хоть бы кто-нибудь пришел… Булат еще не вернулся из Уфы, Ямбика и Минира навестили его вчера…
Кто-то постучал в дверь. Это пришел по поручению месткома комбината Факай. Пришел с каким-то непонятным пакетом под мышкой. Рыжий и тучный, он еще больше раздался в ширину. Считанные волоски на макушке еще больше поредели. Совершив тройной поклон, он приветствовал больного директора тройной улыбкой, струившейся из его зеленоватых глаз.
– Проходи… Садись… Будешь гостем, – сухо сказал Ибрахан, полагая, что так следует говорить, когда приходят навещать больного. – Это что за бомба у тебя в руках?
– Никакая не бомба, а гостинцы, – заговорщицки подмигнул Факай. – Месткомовские гостинцы. Когда идем к рядовым членам профсоюза, местком отпускает на подарки два рубля восемьдесят семь копеек. Для вас же, дорогой Ибрахан Сираевич, поскольку вы единственный в своем роде, так сказать, начальство специальным решением ассигновало десять рублей. Так что угощайтесь на полное здоровье!
Факай с шумом извлек из пакета две бутылки «Старки», баночную селедку, кусочек копченой колбасы и несколько яблок. Факай проделал эту процедуру с торжественным видом, полагая, что месткомовским подарком доставил радость измученному тяжкой болезнью начальнику, но Ибрахан вместо благодарности разразился гневной тирадой.
– Чьи это выдумки? Кому пришло в голову в больницу тащить «Старку»? Разве можно, когда лечишься после травмы и нервного потрясения?.. Опозорить меня хотите окончательно…
– Никакого позора не будет, – возразил спокойно медоточивым голосом Факай. – Водка – лучшее лекарство. Если бы не помогало, не выпускали бы…
– Ну, я понимаю, одну-две столовых ложки, как лекарство, а то выдумали – две бутылки.
– Не беспокойтесь, Ибрахан Сираевич, мы с вами быстро управимся. Даже мало окажется… И притом закуска, как видите, подходящая…
Ибрахан притворно изобразил брезгливость, не отводя взора от стоявших на столе блестящих бутылок. А Факай тем временем распространялся насчет целебных свойств сорокаградусной.
– Когда что болит, она, родимая, моментально снимает боль. Убивает больной нерв. Помню, в молодости у меня выдрали ноготь большого пальца на правой ноге. Палец заморозили. Но заморозка быстро прошла, и я света белого невзвидел. Еле дотащился до забегаловки. И что вы думаете, хватил стакан горькой, и боль как рукой сняло.
Факай наполнил стаканы.
– И когда живот болит, тоже нет лучшего лекарства, только надо еще немного поперчить. Ну, поехали, Ибрахан Сираевич! За ваше здоровье!..
Опрокинули по стакану. Однако Ибрахан трусливо посматривал на дверь, как бы кто из посторонних не вошел и не застукал злостных нарушителей больничного режима. Факай уловил директорский взгляд и быстро просунул в ручку двери ножку табуретки – так было безопаснее.
– Она от всех болезней спасение, не было случая, чтоб не выручала. Если что снаружи – трем, а болит внутри – льем.
– А я и не думал, Факайетдин Фасхутдинович, что вы такой ретивый поклонник зеленого змия…
– Тоже скажете! Какой же это зеленый змий? Напиток чистый, как слеза младенца.
Ибрахан явно захмелел и, отказавшись от очередного стакана «Старки», перешел на более интимный тон:
– Ты лучше расскажи, как дела в комбинате? Как там печь?
– Закончат не сегодня-завтра. Работа кипит. Тут тебе и «Спецстрой», и, как его, – «Межколхозстрой». Дуют вовсю.
– Хорошо… Утрем нос…
– А что мы – хуже других, что ли? – Факай самодовольно переложил считанные волосы на лысине справа налево. – Пора и нам выйти в люди.
– Вот именно, – шагая по палате, вдохновенно рассуждал Ибрахан. – Выйдем в люди и покажем, на что способны. Построим туннельную печь, подведем газ и будем давать миллионы кирпичей в год! Знай наших! А то клепают на меня почем зря: Ибрахан такой, Ибрахан сякой. Всем заткнем глотку…
– Как пить дать – заткнем всем глотки, – поддержал совсем охмелевший Факай и по-панибратски обнял Ибрахана. – Ты хороший начальник, справедливый. Был бы ты плохой, разве собрались мы вокруг тебя? Дружной семьей собрались. Добрый ты! Давай же выпьем за твою доброту, Ибрахан Сираевич…
– Кстати, не знаешь ли ты, Факайетдин Фасхутдинович, как с санями? Я, когда был в горах, распорядился пригнать сюда сто пятьдесят саней. Взяли их в «Хозтоварах»?
– Не взяли, чего-то заартачились… На дворе лето, нужно, мол, телеги…
– Это все штучки Хамзы, не иначе…
– Определенно, Хамза науськивает, – поддержал Факай. – А ты, Ибрахан Сираевич, не волнуйся. Все будет хорошо. Главное – здоровье. Здоровье надо беречь, а на остальное нам наплевать! Что, не так?
– Ладно, я покажу ему где раки зимуют! Выйду на работу, разберусь и наведу порядок. А что, от Акопа есть вести?
– Как же! Конечно, есть! Акоп – такой человек, не подведет!
– Чем болтать о водке, сразу бы сказал, что есть важные вести, – буркнул Ибрахан и, выхватив из рук Факая долгожданное письмо, стал с жадностью читать.
«…пишу из Оренбурга… В Кумер-тау торговля не состоялась. Здесь тоже забыли про дрова и перешли на брикет. Но я не пал духом и повернул в Оренбург. Здесь тоже встречаю сопротивление, на каждом шагу только и слышно: перешли на газ, употребляем уголь, а я им толкую, что разве топором только дрова рубят? А бревна для строек чем будете тесать? Газом или углем?
И знаете, что они мне на это говорят? У нас леса нету, а для бетона топорища не нужны. Вот что говорят. Ну, чем не шакалы! Топорища я все равно продам. Нужно только немножко продержаться. Вот только стал пустой карман, так что прошу выслать дополнительно. А я топорища продам. Я слова на ветер не бросаю. С приветом и братским поцелуем преданный Вам Акоп».
Ибрахан читал и с каждым словом все больше багровел от гнева. Будь Акоп рядом с ним, он растерзал бы его на части.
– Денег просит? Вместо денег я вот что ему пошлю, – Ибрахан сконструировал из трех пальцев внушительную и понятную комбинацию. – Живым с меня шкуру сдирает! Режет без ножа! А тут еще, Факайетдин Фасхутдинович, автобаза представила счет за машины. О, аллах! – схватился за свою бритую голову Ибрахан. – Откуда я их возьму, если топорища не будут проданы? Вылетим в трубу. Какой там вылетим, уже вылетели.
– Успокойся, Ибрахан Сираевич! Все будет хорошо! Все будет прекрасно! Главное – здоровье! На остальное наплевать.
– А мне не плюется! Как мне не волноваться?! А как дела на складе? Товар идет?
Памятуя скандальную судьбу, постигшую топорища, Факай боялся сказать истинную правду, что склады по-прежнему забиты продукцией, на которую нет никакого спроса. Факай опасливо сказал:
– Слава богу, помаленьку идет… Но ты не принимай все так близко к сердцу. Не волнуйся, все будет хорошо, все будет прекрасно. Главное – береги здоровье!
– А мне для здоровья надо, чтобы товар шел не помаленьку, а помногу.
– Все будет. Наберитесь терпенья! А то в народе говорят: кто малым недоволен, тот большего недостоин. Это к вам не относится. Вы достойны большего.
Наступила пауза. Факай не знал, что еще такого сказать, чтобы успокоить и приободрить Ибрахана. Вдруг он ударил себя по лбу:
– Ах я, старая кочерыжка! Вот что значит склероз. Забыл сообщить радостную новость…
– Ну, говори, говори, а то от этих неприятностей голова кругом идет…
– Забыл вам сказать, что по городкам мы здорово вышли вперед. Который раз бьем быткомбинат. Наша команда и в самом деле крушит всех и все, как настоящий ураган. Если так пойдет дальше, поедем на межрайонные соревнования. А там, глядишь, прославимся и в масштабе республики! А если еще и по кирпичам – выйдем вперед по всем статьям… Так что вы не волнуйтесь.
Ибрахан слушал факаевские спортивные новости с тупым безразличием.
– И еще я хотел доложить, кто в нашей команде звезда. Никогда не угадаете! Минникунслу! Это вам не мастер спорта, а настоящий снайпер, бьет точно в цель с одного броска, без никакого промаха! Молодец женщина! Цены ей нет… А вот Шагей, после того как его отказались принять в команду, совсем что-то не в себе стал. Каждый вечер ходит сам не свой по комбинатовскому стадиону и что-то бурчит про себя. Видно, тронулся, бедняга. Ну, я заговорил вас, утомились небось… Так что, говорю, не волнуйтесь, Ибрахан Сираевич. Болейте себе на здоровье, а я пойду. Побегу домой, а то засиделся. Жена дома, наверное, волнуется, заждалась, ищет меня. Она такая…
Факай попрощался с Ибраханом, упрятал в кошелку две порожних бутылки, вытащил ножку табуретки из дверной ручки и исчез, оставив Ибрахана наедине со своими мрачными мыслями. Особенно почему-то не давала покоя новость о Шагей-бабае. Неужели, в самом деле, старик помешался? С чего бы это? Или он просто прикидывается, готовя Ибрахану новые сюрпризы?
Вы, естественно, хотите знать, что же происходило с Шагеем? Что правда, то правда: чуть ли не каждый вечер он приходил на спортивную площадку после того, как там уже заканчивались тренировки, и печально глядел на валявшиеся повсюду расщепленные скалки. На состязаниях команды играли закупленными в Уфе битами и рюхами, а тренировались по-прежнему сосновыми, сработанными из бывших скалок при непосредственном участии Шагея.
Старик вздыхал и предавался горестным размышлениям о бренности земной славы. Давно ли он вытачивал скалки, ставил рекорды, имя его красовалось на Доске показателей! Давно ли его, старика, завершающего свой жизненный путь, ставили в пример молодым! Он был в ореоле славы…
А сейчас все его высокие проценты развеялись, разлетелись, как эти никому не нужные щепки. Что осталось от былых рекордов? Один пшик!
