Текст книги "Пузыри славы (Сатирическое повествование о невероятных событиях, потрясших маленький городок Яшкалу)"

Автор книги: Агиш Гирфанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

РАЗВЕ ЭТО КУМОВСТВО?

Прошло четыре месяца. Облетели листки календаря, облетели листья на деревьях. На смену осени пришла зима. Декабрьские морозы сковали землю, но жизнь в промкомбинате, куда перебросили Ибрахана, забурлила по-новому.

Основная производственная база находилась на окраине Яшкалы, а цехи саней и телег – в семнадцати километрах от города.

Первые дни Ибрахан болезненно переживал, что ему приходится «вкалывать» на отшибе, вдали от квартиры, вдали от городских организаций. Раньше он был у всех на виду. Встретишь, бывало, знакомого приятеля и на ходу, нет-нет, выпросишь дефицитных деталей или получишь оборудование сверх плана.

Теперь Ибрахан был предоставлен сам себе. Редко-редко заглянет на промкомбинат какой-нибудь инструктор или инспектор.

С одной стороны, как будто и лучше, никто тебя не дергает, не читает нотаций, не выговаривает, но с другой – варишься в собственном соку. Высокое начальство судит о тебе, о вверенном тебе участке только по сухим статистическим сводкам. А что скрывается за каждой строкой сводки, сколько бессонных ночей, сколько мытарств и нервотрепки, об этом никто и не догадывается.

Ибрахан работал за троих. Следуя старой поговорке: «Если Магомет не идет к горе, то гора идет к Магомету», он, не жалея обуви, обивал пороги всяких инстанций, выжимал дополнительные ассигнования, отвоевывал новое здание, буквально зубами вырывал новое оборудование. Словом, новоиспеченный директор показал, на что он способен: комбинат при нем зажил полнокровной жизнью.

Планы и по ассортименту, и по качеству выполнялись.

Все шло как по маслу, и, право, грех было сетовать на судьбу. Сиди себе спокойно на месте, пожинай лавры на скромном участке и не рыпайся. Так нет, все ему не сидится, все не по нем, какая-то черная кошка продолжала царапать ему душу.

Чего-то ему не хватало, а чего именно – он и сам не знал. Больше всего его угнетало однообразие, монотонность. Сегодняшний день как две капли росы похож на вчерашний, а завтрашний – точный слепок с сегодняшнего. Нет прежнего величия, прежней шумной жизни, когда ты и твои дела были средоточием всей Яшкалы. Уж слишком разителен контраст между тем, что было совсем еще недавно, и тем, что сталось с ним по воле злого рока!

Вслед за Ибраханом к месту его новой службы потянулся хвостик. Помимо Ярмухамета туда попали Факай и Акоп.

Предусмотрительный Ибрахан посадил их на такие участки, где им, при всем желании, не на чем было погреть руки. Ибрахан строго-настрого предупредил их: малейший сигнал, и он расправится с ними вплоть до предания суду. Вместе с ними в комбинат были приняты и другие сослуживцы. И, конечно, среди них Аклима – неизменный секретарь.

Старые работники промкомбината встретили Ибрахана и его соратников по ИДБС в штыки. То на дверях кабинета Ибрахана появлялась неизвестно кем нарисованная табличка «Сюрпризхан», то в городские организации сыпались анонимные и гласные жалобы с обвинениями в протекционизме и семейственности.

Ибрахан легко отбивался от этих обвинений.

– Когда меня назначали в промкомбинат, то говорили, что это ответственный участок трудового фронта. А на фронте как? – убеждал Ибрахан вышестоящих товарищей. – Я – командир и должен знать тех, с кем иду в разведку, с кем иду в атаку. За всех, кого я принял на работу, я отвечаю. А то, что у них были отдельные грешки, так это же родимые пятна, так сказать, пережитки прошлого. Наш долг помочь им избавиться от них.

СОСУЩЕСТВОВАНИЕ ИЛИ…

Городские организации предоставили Ибрахану полную свободу действий. И он стал действовать. Прежде всего ему пришлось сломать сопротивление кучки приверженцев ушедшего на пенсию директора и сторонников главного инженера Кужахмета Альмухаметова.

С первых же дней пребывания на новом посту Ибрахан смутно почувствовал со стороны главного инженера какую-то глухую неприязнь. Возможно, Альмухаметов сам метил в директора.

Он работал здесь несколько лет, кончил строительный техникум, знал свое дело и вправе был надеяться на то, что именно он займет кабинет директора.

Внешне Альмухаметов как будто аккуратен, исполнителен. На летучках выступал коротко, но непомерно резко. Ему ничего не стоило публично покритиковать на собраниях указания начальства и настоять на своем.

«Так долго продолжаться не может, – решил Ибрахан. – Нельзя, чтобы я пел на один мотив, а главный инженер гнул в другую сторону и пел совершенно другую песню».

Ибрахан пришел сегодня на работу с твердым намерением раз и навсегда внести ясность в отношения на командной вышке.

Он предложил Аклиме немедленно разыскать Альмухаметова.

Тот явился прямо из цеха, явно чем-то недовольный.

– Что случилось? – Главный инженер, не дожидаясь приглашения, уселся в кресло. – От работы отрываете. Не вовремя вызываете…

– Позвольте мне судить: вовремя или не вовремя. Раз вызвал, значит, по делу.

– Дела решаются не в кабинетах, а на производстве, в цехах. Из-за пустяков часами просиживаем у вас. Мы же утром обо всем договорились на планерке. Что изменилось за несколько часов?

Разговор принимал острый характер. Ибрахан вскипел и оборвал Альмухаметова:

– У вас все? Теперь задам вопрос я. Знаете ли вы, уважаемый товарищ Альмухаметов, что такое оркестр? – Ибрахан подчеркнуто произнес слово «товарищ», давая понять, что беседа носит сугубо официальный характер.

– И для этого, собственно, вы меня вызывали? Думаете организовать самодеятельный оркестр? Но об этом можно было поговорить и в другое время.

– Изволите шутить? Мне не до шуток! Итак, я спрашиваю, имеете ли вы представление об оркестре?

– Имею, и довольно полное. Сам дул в трубу… – У Альмухаметова определенно иссякало терпение.

– Меня не интересует, куда вы дули и почему продулись… Кто, по-вашему, руководит оркестром?

– Что за вопрос? Даже ребенок знает: дирижер…

– Что из этого следует? Следует то, что вы, как главный инженер, у нас на комбинате исполняете роль дирижера. Или, по крайней мере, должны исполнять.

– На что намекаете?

Накал делового разговора нарастал.

– Я спрашиваю, почему руководимый вами оркестр играет вполтона, и игра его в городе не слышна? Музыканты все какие-то сонные, и вы, дирижер, дремлете вместе с ними.

– Ваши заявления беспочвенны. Планы выполняются. Даем нужную продукцию. Люди работают…

– В Яшкале все работают… А возглавляемый мною, Ибрахановым, комбинат должен работать лучше всех! Должен всем задавать тон, играть первую скрипку в общегородском оркестре… Слава о нашем комбинате должна греметь за пределами Яшкалы, по всей республике…

– Извините, но вы, кажется, уже прогремели…

– Моя прошлая деятельность вас не касается!..

– Еще раз хочется прогреметь? Пожалуйста! Но без меня.

– Это как понимать? Как заявление об отставке?

– Понимайте, как хотите… Я себе работу найду.

– А я кадрами не разбрасываюсь… Я ценю специалистов, учусь у них. И весь сегодняшний разговор, если хотите знать, я затеял исключительно для того, чтобы мы с вами, директор и главный инженер, выработали единую платформу, единый план совместных действий. Вам угодно заключить договор о сосуществовании?

– Скорее всего вы имеете в виду договор о ненападении и невмешательстве в дела друг друга? Что ж, я не против. Только текст договора за вами. У вас это лучше получится… Гонорар за публикацию договора в «Крокодиле» и «Хэнэке»[8]8
  «Xэнэк» – сатирический журнал на башкирском языке.


[Закрыть] будет причитаться исключительно вам. Я на него не претендую…

– Мне все понятно! – Ибрахан смерил презрительным взглядом главного инженера.

– Будем считать наш разговор не состоявшимся. Сама жизнь внесет поправки в наши отношения.

ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО ЗЯТЯ

Ибрахан все чаще ловил себя на том, что ему для взлета, для масштабности не хватало Булата. Светлая голова зятя, нашпигованная дерзкими, но заманчивыми идеями и проектами, что-нибудь непременно да придумала бы. Он несомненно нашел бы верное противоядие против застоя и серости, в которой пребывал сейчас Ибрахан и подведомственный ему комбинат. Опираясь на Булата, он чувствовал бы себя увереннее и сумел бы противостоять апломбу Альмухаметова.

Но Булат раз и навсегда изгнан из сердца. Его письма уничтожались непрочитанными тут же на месте, как только почтальон их приносил.

Булат стал писать Минире. Взывал к ее чувствам, клялся в вечной и чистой любви.

Узнав о переписке дочери с изменником и ренегатом, Ибрахан разгневался и пригрозил Минире, что выгонит из дома, если та не прекратит переписки. Тогда Минира стала получать письма на почте, до востребования.

Напрасно Ибрахан вытравлял из памяти, из сознания образ зятя, напрасно умоляли дочь и супруга сменить гнев на милость и разрешить Булату вернуться домой, к любящей жене, которая места себе не находит, тает на глазах.

– Этому не бывать! – пресекал подобные разговоры Ибрахан.

Напрасно верная супруга Ямбика ссылалась на давние традиции:

– С кем сошлась твоя дочка, с тем и волосы должны быть сплетены на веки вечные. Даже если суд приговорит, – а его не за что судить, – даже если суд приговорит его в тюрьму, Минира, верная клятве, будет безропотно ждать своего мужа.

И на это Ибрахан неизменно отвечал:

– Этому не бывать, пока я жив!

Ибрахан запретил упоминать даже имя своего бывшего сподвижника по ИДБС. А сам, против воли, возвращался к мысли о том, как было бы хорошо, если бы рядом с ним был Булат… И потому все заклинания носили чисто показной характер. Булат, явись он сейчас с повинной, мог бы рассчитывать на помилование, на амнистию. Ибрахан ясно представлял себе картину встречи с блудным зятем и тут же прогонял это видение, как нечто несусветное, как наваждение.

Однажды зимним вечером Ибрахан вернулся с работы домой. На пороге отряхнул с себя снег, веничком очистил валенки и, предвкушая сытный ужин, а затем приятный отдых у телевизора, вошел к себе в квартиру. Вошел и не поверил своим глазам. Перед ним стояли Ямбика с Минирой в обнимку с Булатом, осунувшимся до неузнаваемости, в потрепанном костюме. Точнее, то была тень бывшего когда-то в зените славы и могущества, неотразимого сердцееда, вдохновенного оратора, способного одним жестом, двумя-тремя словами загипнотизировать кого угодно и заставить подчиниться своей воле любого человека.

Ибрахан решил, что ему померещилось.

– Сгинь, шайтан!

Но шайтан не исчезал. Ибрахан, честно признаться, растерялся и не знал, как себя повести. Его охватил гнев: блудный зять осмелился явиться в оскверненный и преданный им дом. Густые брови сошлись и обвисли, глаза налились кровью, в них загорелся зловещий огонек:

– Изволил вернуться, соколик?!

– Вернулся, если примете с повинной, – не своим, глуховато-пришибленным голосом заговорил Булат, покорно склонил голову перед Ибраханом и подал руку, но она повисла в воздухе.

– Трусам руки не подают! – разразился гневной тирадой Ибрахан. – Подло струсил перед каким-то фельетонистом. Меня на съедение, а сам в кусты! Вот это да! Исключительный был сюрприз! И у тебя еще хватило наглости явиться ко мне в дом?! – С трудом сдерживая себя, Ибрахан прошел в гостиную и всем грузным телом повалился на диван.

В этот миг из комнаты Миниры раздался душераздирающий крик:

– А-а-а!..

Ибрахан, Ямбика, Булат выбежали на крик. Бледная Минира, разметав волосы, билась в истерике, неистово выкрикивала какие-то непонятные слова, рвала на себе платье…

– Опомнись, доченька! – пробовал Ибрахан успокоить дочку. Но чем больше утешал, тем громче она кричала:

– Уходи! Ты не отец! Ты убийца моего ребенка!

Ямбика бросилась к дочери и подлила масла в огонь:

– Вот до чего ты довел единственное дитя!

– Да перестаньте! – взмолился Ибрахан. – Булат, подай воды!

Минире дали валерьянки, она немного успокоилась. Тут пришел черед Ибрахана уточнять:

– Какого ребенка я загубил?

– Того самого, что ношу под сердцем… – Минира метнула гипнотизирующий взгляд на Булата, как бы говоря: «Молчи, все потом объясню».

Новость о том, что он скоро станет дедушкой, сперва ошеломила, а потом обрадовала Ибрахана. Только бабушки и дедушки поймут Ибрахана, его радостное волнение. Он уже видел себя укачивающим внука (не внучку, а непременно внука), явственно ощущал, как внучонок карабкается к нему на колени и просит рассказать сказку.

Нет, эти переживания ни с чем не сравнить! Вот и выходит: хочешь не хочешь, а с отцом будущего внука надо мириться, у внука должен быть родной отец, а Минира не должна быть горемычной матерью-одиночкой!

– Садись! – глухо бросил Ибрахан Булату.

Тот, словно бедный родственник на приеме у богатого дядюшки, присел на краешек стула. Булат не узнаваемо изменился, от былого щеголя не осталось и следа.

– Чего такой бледный? – спросил Ибрахан. – Не сладко, наверное, жилось на чужбине, без нас?

– Жить можно везде, – последовал ответ, – но мне было худо без Миниры. Второй такой не сыщешь нигде… И без вас худо…

– Брось заливать. Мы не дети… Где болтался-шатался? Что еще натворил?

– Не суди его так строго, – вмешалась Ямбика, – нам-то вместе жить.

– А ты не суй бабий нос в мужской разговор. Когда нужно будет, тебя опросят… Жить ли нам вместе или врозь – мы еще посмотрим… Ну, чего надулся, как сыч, и молчишь, как пень.

– В разных бывал я переплетах, – стал исповедоваться Булат. – Никакой черной работы не чурался. Даже культурником работал в домах отдыха. Развлекал отдыхающих…

– Я себе здесь наживал инфаркты, а он, видите ли, развлекался… – со злорадством заметил Ибрахан.

Тут Ямбика снова включилась в разговор:

– Хватит его грызть! Садитесь ужинать. Давайте выпьем за возвращение нашего зятя! – предложила Ямбика. – Хорошо, что ты вернулся, сын мой!

– Неуместными благодарностями ты только портишь человека, – огрызнулся Ибрахан. – Ему бы на своем горбу узнать, почем фунт лиха… Поехал бы с Минирой куда на стройку, начали бы жизнь с одного-единственного самовара и каравая хлеба, как мы с Ямбикой, тогда бы ценили жизнь, какая ни получилась.

– Ну и поедем, – весело затараторила ожившая Минира. – Завтра же уедем. Не правда ли, Булат? Не помрем… Все работают, все живут.

На глаза Ямбики навернулись слезы. Она высвободила руку из-под передника, вытерла их.

– Никуда не поедете. Не для того копили мы добро, чтобы единственная дочка мыкалась где-то на чужбине…

– Вот, вот, так ты ее и испортила, а он, твой любимый зятек, совсем доконал. Вдобавок и меня поставил под удар…

После постных недель и месяцев Булат уничтожал выставленные на столе блюда с волчьим аппетитом. От выпитого немного осмелел и заговорил с Ибраханом не как виновник его невзгод, а как равный с равным, как пострадавший от капризов фортуны.

– Я для вас на все был готов… Хотел, чтобы вы как можно скорее вернулись на номенклатурную орбиту… не моя вина, что нас не поняли, что попался Родис – проходимец и жулик, на котором пробы негде ставить…

– Да что там прошлое ворошить. Недаром говорится: кто прошлое помянет, тому глаз вон, – опять вмешалась Ямбика.

– А кто забудет прошлое, тому оба глаза! – не унимался Ибрахан. – Прошлого забывать нельзя. Жизнь – великий учитель. Нам с тобой, зятек, она поставила двойки. Скажи-ка, милый, как жить-то будем?

– Мудрые слова вы сказали, дорогой тесть! – захныкал Булат. – Жизнь – она мучит, но она и учит…

– Где работать собираешься?

Булат, еще не так давно блестяще игравший роль рыкающего льва, мгновенно преобразился в покорного ягненка, послушного, робкого, едва только начавшего ходить со стадом. Он не стремится к высоким должностям. Ему бы скромное, тихое местечко, будет вести себя тише воды, ниже травы. Ему многого не надо. Был бы честно заработанный кусок хлеба, да любимая жена рядом, и любимые родители…

– Ну что ж, желаю тебе удачи! – прикрывая ладонью зевок, произнес Ибрахан и, на ходу раздеваясь, направился в спальню.

Ему хотелось поскорее забыться и исцеляющим сном заглушить острые впечатления дня.

Но сон не принес Ибрахану избавления от терзавших его дум.

Как быть с Булатом? Уговорить его уехать в другой город? Тогда с ним уедет и Минира. А этого не допустит Ямбика, она не переживет разлуки с любимой доченькой. Да и сам Ибрахан только на словах мог посоветовать дочери поехать на новостройку?

Как отпустить от себя единственную дочь?

Устроить Булата куда-либо в Яшкале? Но кто примет его с подмоченной репутацией? Взять его к себе в промкомбинат на техническую должность? Это значит – дать недругам и злопыхателям повод для досужих разговоров и сплетен. Навешают собак, не отобьешься потом ни за что.

Ибрахан долго ломал голову над этой казавшейся ему неразрешимой проблемой и не мог прийти ни к какому определенному выводу. Кто бы мог дать ему дельный совет? Прежде всего, разумеется, сам Булат. И Булат посоветовал.

– В моих поступках даже генеральный прокурор не найдет состава преступления. Меня могут упрекнуть в том, что я, дорогой тесть, будто бы пожелал погреться около вас в лучах славы. Допустим на одну минуту, что это так. Найдите мне в уголовном кодексе, который я знаю наизусть, параграф или примечание к нему, карающее за славолюбие. Ставлю тысячу рублей, которых у меня пока нет, что такого пункта в уголовном кодексе не найдете! У нас с вами, если вы себя уважаете и если вы мне хоть чуточку верите, есть один выход – пойти к Аксакалу и как на духу поговорить с ним о моем возвращении, рассказать, что я искренне раскаиваюсь, что мое сокровенное желание – честным и добросовестным трудом на пользу общества загладить свою невольную вину.

Ибрахан внимательно выслушал зятя и сказал:

– Ой, Булат, Булат! Почему твоя пока еще не совсем седая, но уже многодумная голова не всегда повернута в нужную для нас сторону? У тебя не голова, а настоящая сберегательная касса всяких ценных идей и начинаний.

– Спасибо, дорогой папаша, за теплые слова в мой адрес.

Ибрахан побывал у Аксакала и выложил откровенно все обстоятельства, связанные с возвращением Булата в Яшкалу.

Ибрахан собрал у себя в кабинете управленческий аппарат и инженерно-технических работников и поставил на повестку дня один вопрос: «Заявление Булата Барыева о приеме на работу в промкомбинат».

– Я мог бы, – заявил Ибрахан, – своей властью отдать приказ о зачислении товарища Барыева на работу. Но тут есть два обстоятельства. Фамилия Барыева упоминалась в фельетоне «Пузыри славы», который многие из вас, наверное, читали. К слову, в фельетоне товарищу Барыеву ничего незаконного не инкриминировалось. Его поступки не подсудны. Вместе с тем я не могу единолично оформить его прием на работу, поскольку он приходится мне родичем. И чтобы потом не обвинили меня в семейственности, я выношу этот вопрос на совещание нашего актива. Как мы решим, примем или нет?

Слово взял Факай.

– У нас каждый гражданин имеет право на труд. Булат Барыев не лишен этого права. Паспорт, трудовая книжка у него в порядке. Если мы примем его к себе в комбинат, то коллектив берет его как бы на поруки, то есть обязуется его перевоспитать, поможет освободиться от недостатков, за которые он подвергся критике в известном фельетоне. – И, обращаясь к Булату, спросил: – кем хотите у нас работать?

– Кем угодно. Согласен на любой участок. Самый трудный. Даю слово работать честно, по-ударному, перевыполнять норму.

Поскольку желающих выступать больше не было, тут же в кабинете Ибрахана главный инженер Альмухаметов подписал приказ о зачислении Б. Барыева в производственный цех формовщиком кирпича. Так начался новый этап в жизни Булата – неистощимого фантазера и комбинатора.

Добровольной явкой в Яшкалу, в дом Ибрахана, он сам приговорил себя к бессрочным исправительно-трудовым работам…

Труд облагораживает человека, труд перевоспитывает человека, свернувшего с правильного пути. Все, кто знал Булата по комбинату бытового обслуживания, по ИДБС, диву давались: такая разительная перемена произошла с ним.

Он буквально горел на производстве, приходил раньше всех, уходил последним. Он весь отдавался работе с какой-то неистовой яростью, азартом. Он не знал, что такое перекур, что такое минуту просидеть без дела. Иногда это походило на самоистязание. В любую погоду – в дождь и слякоть, в пыль и снежную пургу – Булат всегда был на трудовом посту, служа примером для всех окружающих. Буквально за два-три дня он овладел профессией формовщика. Главный инженер не мог нахвалиться Булатом.

Долго держать Булата на таком, по существу, примитивном процессе Альмухаметов счел нецелесообразным и перевел его на обжиг. Тут он быстро овладел искусством обжига кирпича.

Тот же Альмухаметов доверил Булату заменить заболевшего мастера. Из кирпичного цеха Булат был переведен в столярку. И здесь за короткий срок показал себя с лучшей стороны. Оно как будто нехитрая штука – сколотить стол или стул, но и на этом участке Булат проявил сноровку и художественное чутье.

Столярка стала выпускать мебель по эскизам Булата.

В торговых точках мебель эта пользовалась усиленным спросом:

– Нам бы столы новой модели…

Альмухаметов пытался остудить производственный пыл Булата: человек не семижильный, не автомат – таких темпов долго не выдержит, свалится. Кому от этого будет прок!

И Минира с Ямбикой ругали, увещевали его: пожалей себя, не доведи до изнурения. На все следовал короткий категорический ответ: «Так надо!»

Сообщения о подвижничестве Булата ласкали слух Ибрахана. Он отлично понимал, что держать его на низовой работе нецелесообразно и просто несправедливо.

Человек самоотверженным трудом замолил грехи, оправдал себя во всех отношениях. По трудовым заслугам ему и честь, и место.

Пора передвинуть зятя куда-нибудь повыше, хотя бы на одну ступенечку. Но как бы это провернуть, чтобы не видна была его, ибрахановская рука? Инициатива должна исходить от постороннего человека, иначе директора обвинят в кумовстве. Кто же мог бы сказать тут веское слово? Конечно, Альмухаметов – непосредственный начальник Булата.

Хвалить на всех перекрестках Булата он хвалит, но дальше похвал что-то не идет. Значит, надо подсказать, намекнуть, сделать дипломатический ход.

При очередной встрече с Альмухэмстовым Ибрахан завел разговор.

– Не щадите вы себя, товарищ главный инженер! И кирпичное производство на вас, и столярка с широким ассортиментом. Вам не мешало бы заиметь парочку помощников. Ну, парочку нам, пожалуй, не утвердят, но об одном я почти уже договорился.

Альмухаметов удивился внезапному приступу директорской доброты: с чего бы это? Что за этим кроется?

– Не возражаю, давайте мне помощника по столярке.

Ибрахан наморщил лоб от напряжения:

– Кого бы вы посоветовали?

– Не знаю. Я, признаться, над этим не задумывался.

– Давайте вместе продумаем, обсудим, кто бы мог подойти.

Ибрахан стал загибать пальцы, перебирая на память возможные кандидатуры: этот хоть и способный, но малость заливает за воротник, тот не пьет, но не потянет. Этот еще молод, тот малоинициативен.

Все пальцы на обеих руках были уже загнуты, а ни одной подходящей кандидатуры не нашлось.

– Казалось бы, народу хоть отбавляй, а вот выдвинуть на руководящую работу некого. Не тот, так другой изъян, – сокрушался Ибрахан.

– А мы что – без изъяна? – спросил Альмухаметов, исподлобья наблюдая за директором.

– Да, да, – не стал перечить Ибрахан, – и мы не чистенькие, как стеклышко. Ну, и что из этого?

– Ничего. Констатирую факт, – спокойно ответил Альмухаметов.

– Констатировать, как видите, легко, а выдвинуть кого-то вам в помощники – не так-то просто.

– Надо подумать. Одним махом не решишь…

Но Ибрахан не собирался откладывать решение кадрового вопроса на отдаленное будущее. Как бы прижать Альмухаметова и подвести окольными путями к единственно верной кандидатуре – к Булату. Но главный инженер сам, видимо, не проявит инициативы.

– Не будь Булат моим родичем, – перешел Ибрахан в лобовую атаку, – порекомендовал бы его. Но опять же при непременном условии, что вы будете твердо руководить им, держать в ежовых рукавицах, не давая никаких поблажек.

– Вам виднее, – ответил главный инженер, глядя куда-то в окно, – вы директор, ваше слово решающее.

– Следовательно, вы не против?

– Возможно, я и ошибаюсь, но вроде бы рановато и не совсем удобно.

– Но вы ведь не станете отрицать, что за последние месяцы Булат показал себя с самой лучшей стороны. Да и вы сами его не раз хвалили.

– Хвалил, не отрицаю. Хвалил как кирпичника, вдумчивого столяра… При желании он может…

– Стало быть, вам надо только крепко держать его в узде. Вот и договорились.

На том и разошлись. На другой день Ибрахан заготовил на подпись Альмухаметову приказ о назначении Булата помощником главного инженера по столярке.

– Мне, сами понимаете, подписывать неудобно…

Припертый к стенке главный инженер нехотя подписал приказ, но добавил одну строчку: «С испытательным сроком».

Ибрахан криво усмехнулся и – делать нечего – отдал должное административному опыту Альмухаметова.

Так Булат Барыев вновь был запущен на руководящую орбиту по промкомбинату.

Новое назначение давало Ибрахану возможность чаще видеться в деловой обстановке с Булатом, при случае оперативно советоваться с ним.

В этих советах он испытывал все большую нужду…

Дополнительная приписка в приказе об испытательном сроке устраивала и Ибрахана, он сразу смекнул: Булат, бесспорно, выдержит испытание. И признать это придется не кому иному, как тому же Альмухаметову.

Совершенно излишне говорить о том, что так оно и случилось.

Светлая голова Булата, острый взгляд схватывали на ходу основные моменты и тонкости технологического процесса.

На что другому понадобился бы месяц, Булату достаточно было одной недели. Это стало очевидным для всех и для Альмухаметова – против истины не попрешь, и главному инженеру ничего не оставалось, как подписать приказ о зачислении Булата своим помощником по столярному цеху – окончательно и бесповоротно.