Текст книги "Неоконченный портрет"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

– Ты опять объелась яблоками.

– Нет, не объелась. Сибила, ну не будь таким сухарем. Разве это не божественный аромат?

– Божественный. Только у меня от этого никакой нет боли. И непонятно; зачем нужно, чтобы что-то болело.

– Мы с мамой пытались как-то заниматься ботаникой, – сказала Селия, – но пришлось выбросить учебник – так я его ненавидела. Заучивать все сорта цветов, да еще распределять их по категориям… и всё эти пестики и тычинки – брррр, ужас, словно наголо раздеваешь этих бедняжек. По-моему, это отвратительно. Это… это неделикатно.

– Знаешь, Селия, если ты уйдешь в монастырь, монашки заставят тебя принимать ванну в сорочке. Мне кузина рассказывала.

– Правда? Это почему?

– Они считают неприличным смотреть на собственное тело.

– О!.. – Селия с минуту раздумывала. – А как же они мылятся? Не очень-то будешь чистым, если намыливаешься через рубашку.

2.

Пансионерок водили в Оперу и в «Комеди Франсэз», а зимой кататься на коньках в Пале де гляс. Все это доставляло Селии удовольствие, но только музыка по-настоящему наполняла ее жизнь. Она написала матери, что хочет стать профессиональной пианисткой.

В конце семестра мисс Шофилд устроила вечер, на котором наиболее успевающие ученицы музицировали и пели. Селия делала и то, и то. Пение прошло неплохо, но вот за роялем она сорвалась и здорово сфальшивила в первой части «Патетической сонаты» Бетховена.

Мириам приехала в Париж за дочерью и, по просьбе Селии, пригласила мсье Кокте на чай. Она вовсе не хотела, чтобы Селия профессионально занималась музыкой, но полагала, что будет нелишне узнать, что думает на сей счет мсье Кокте. Когда она спросила его об этом, Селии в комнате не было.

– Скажу вам начистоту, мадам. У нее есть способности… техника… чувство. Она самая многообещающая из моих учениц. Но мне кажется, у нее не тот темперамент.

– Вы хотите сказать, что она не может играть на публике?

– Как раз это я и имею в виду, мадам. Чтобы быть артистом, нужно обладать способностью отключаться от окружающего мира, а если вы чувствуете его и чувствуете, что он слушает вас, то это должно восприниматься вами, как стимул. Мадемуазель же Селия – она выкладывает всю себя перед аудиторией из одного человека, из двух, и лучше всего играет, когда бывает совсем одна и дверь плотно закрыта.

– Вы можете сказать ей то, что сейчас сказали мне, мсье Кокте?

– Если угодно, мадам.

Селия была глубоко разочарована. И заговорила о пении как о запасном варианте.

– Хотя это не будет то же самое.

– Тебе пение не нравится так, как игра на рояле?

– Нет.

– Может, ты поэтому и не нервничаешь, когда поешь?

– Может быть. Мне кажется, что голос мой существует как бы сам по себе, отдельно – я хочу сказать, не ты его делаешь – это не так, как с пальцами при игре на рояле. Ты понимаешь, меня, мамочка?

У них был очень серьезный разговор с мсье Барре.

– У нее есть дарование и голос – это так. И темперамент есть. Но голос ее пока маловыразителен – это голос мальчика, а не женщины. Но это, – улыбнулся он, – придет. Голос прелестный: чистый… ровный… и дыхание хорошее. Она может быть певицей, да. Певицей на концертной сцене, но голос ее недостаточно силен для сцены оперной.

Когда они вернулись в Англию, Селия сказала:

– Я все обдумала, мамочка. Если я не могу петь в опере, я тогда вообще не буду петь. Я имею в виду профессионально.

И засмеялась.

– Ты не хотела ведь, чтобы я пела, да, мамочка?

– Нет, конечно, я не хотела, чтобы ты стала профессиональной певицей.

– Но ты бы мне позволила? Разве ты не позволишь мне все, что я захочу, если я очень этого захочу?

– Не все, – уверенно возразила Мириам.

– Но почти все?

Мама опять ей улыбнулась.

– Я хочу, чтобы ты была счастлива, лапушка.

– Конечно же, я всегда буду счастлива, – с уверенностью ответила Селия.

3.

Той осенью Селия написала матери, что хочет стать медицинской сестрой. Бесси собиралась пойти в медсестры, и ей тоже захотелось. В последнее время она много в своих письмах писала про Бесси.

Прямого ответа Мириам не дала, но ближе к концу семестра написала Селии, что врач советует ей провести зиму за границей. Она собирается в Египет, и Селия поедет с ней.

Вернувшись из Парижа, Селия застала мать у бабушки. Мать вся была погружена в преотъездную суету. А бабушка была отнюдь не в восторге от египетской затеи. Селия слышала, как она об этом говорила с кузиной Лотти, которая была у бабушки на обеде.

– Не могу понять Мириам. Ведь она же осталась почти без денег. И вдруг решает отправиться в Египет – в Египет… это же чуть ли не самое дорогое место, куда можно было бы поехать. В этом вся Мириам, никакого понятия о деньгах. И Египет – одно из последних путешествий, которые они совершили с бедняжкой Джоном. Это так бесчувственно.

Селия считала, что вид у матери был и вызывающий и взволнованный. Она повела Селию в магазин и купила ей три вечерних платья.

– Да ведь девочка еще не выезжала в свет. Ты глупо себя ведешь, Мириам, – говорила бабушка.

– Вовсе неплохая идея – выйти в свет именно там. В Лондоне мы бы все равно себе такого позволить не смогли.

– Но ей только шестнадцать.

– Почти семнадцать. Моя мать вышла замуж, когда ей еще не было и семнадцати.

– Не хочешь ли ты, чтобы и Селия вышла замуж, когда ей еще не будет семнадцати?

– Нет, не хочу, но я хочу, чтобы у нее все было, как у других девушек.

Вечерние платья были умопомрачительны, но они подчеркивают то, что в жизни Селии было единственным нераспустившимся бутоном. Увы, «фигуры», о которой не уставала страстно мечтать Селия, таки не получилось. Никаких выпуклостей, которые можно было бы облачить в полосатую блузку. Разочарование ее было горьким и сильным. Ей так хотелось, чтобы у нее была «грудка». Бедная Селия, родиться бы ей на двадцать лет позже: какой бы восторг вызывала ее фигура? Никаких упражнений для похудания не нужно было бы для этой изящной и далеко не костлявой фигуры.

А так в корсаж платьев Селии пришлось добавлять «подушечки» – искусно собранный рюшами тюль.

Селии так хотелось черное вечернее платье, но Мириам отказала – никакого черного платья, пока Селия не вырастет. Мать купила ей платье из белой тафты, бледно-зеленое ажурное, обшитое множеством ленточек, и бледно-розовое атласное с бутоном розы на плече.

Тогда бабушка извлекла из комода красного дерева, из нижнего ящика, отрез сверкающей бирюзовой тафты и предложила, чтобы бедняжка мисс Беннет попыталась смастерить что-нибудь из этого. Мириам ухитрилась тактично намекнуть, что, возможно, модное вечернее платье не совсем будет по силам бедняжке мисс Беннет. Шили из голубой тафты в другом месте. Потом Селию водили к парикмахеру и дали несколько уроков того, как самой делать прическу, а это было дело совсем не простое: спереди волосы накручивали на «раму», а на затылке укладывали массой локонов. Нелегко это тем, у кого, как у Селии, волосы были густые и длинные, ниже пояса, если их распустить.

Все это было чрезвычайно волнительно, так что Селия даже не заметила, что со здоровьем у матери стало лучше, а не хуже, как всегда.

Но внимание на это обратила бабушка.

– Надо же, – сказала она, – Мириам прямо как волчок стала.

Только многими годами позже Селия поняла, что переживала в то время ее мать. У самой у нее детство было безрадостным, и потому ей так хотелось, чтобы у ее малышки были все радости и развлечения, какие и должны быть у молоденьких девушек. А как Селия может «наслаждаться жизнью», если она, по сути, похоронена в деревне, где молодых людей ее возраста почти и нет.

Поэтому-то и была затеяна поездка в Египет, где у Мириам было много друзей – еще с тех времен, когда они с Джоном туда ездили. Чтобы раздобыть нужную сумму денег, она, не задумываясь, продала кое-какие акции из тех немногих, что были у нее. Селии не придется завидовать другим девушкам – она тоже будет «наслаждаться жизнью», как сама Мириам не могла.

И потом – как она призналась Селии годами позже – она боялась ее дружбы с Бесси Уэст.

– Я знаю, многие девушки начинают интересоваться другими девушками и теряют интерес к мужчинам. Это противоестественно – и это нехорошо.

– Бесси? Да я никогда Бесси и не любила особенно.

– Теперь я это знаю. Но я не знала этого тогда. Я испугалась. И вся эта чушь насчет медицинской сестры. Я хотела, чтобы ты наслаждалась жизнью, чтобы у тебя были красивые наряды и чтобы тебе все было в радость, как и всем молодым и здоровым людям.

– У меня, – ответила Селия, – так все и было.

Глава седьмая
Взрослая

1.

Селия отлично проводила время – все это так, но пережила она и немало мук из-за своей робости, которой страдала с самого младенчества. Из-за этого стала она неуклюжей, очень неразговорчивой и совершенно неспособной высказать свои чувства, если что-то доставляло ей удовольствие.

Селия редко думала о своей внешности. Она нисколько не сомневалась, что она хорошенькая, а она была очень хорошенькой: высокой, стройной, изящной, с очень светлыми, по-скандинавски золотыми волосами. У нее был прекрасный цвет лица, хотя, нервничая, она бледнела. В те времена, когда краситься считалось позором, Мириам самую чуточку подрумянивала вечером щеки дочери. Она хотела, чтобы та выглядела как можно лучше.

Селию беспокоила не внешность. Ее тяготило сознание, что она глупа. А она не была умной. Быть не умной – это ужасно. Она понятия не имела, о чем говорить с партнером по танцу. Держалась серьезно, с туповатым видом.

Мириам все время старалась разговорить дочь.

– Говори что-нибудь, лапочка. Хоть что-нибудь. Даже если ты глупость скажешь, значения не имеет. Но так трудно мужчине разговаривать с девушкой, которая произносит только «да» и «нет». Надо поддерживать разговор.

Никто не мог понять Селию лучше матери – та сама страдала от робости всю жизнь.

Никто и не представлял себе, насколько застенчива Селия. Все считали ее надменной и самодовольной. Никто не представлял себе, какой убогой она себя считала, мучительно сознавая свое социальное положение.

Поскольку она была красивой, время она проводила хорошо. К тому же, она прекрасно танцевала. К концу зимы она побывала на пятидесяти шести танцевальных вечерах и потихонечку в известной мере овладевала искусством салонной беседы. Стала она менее неуклюжей, более уверенной в себе и, наконец, получила возможность наслаждаться жизнью, а не мучиться постоянными вспышками застенчивости.

Жизнь протекала для нее как бы в тумане, где были танцы, золотистый свет ламп, поло и теннис и молодые люди. Молодые люди, которые брали ее за руку, ухаживали за ней, спрашивали, нельзя ли ее поцеловать, и были ошарашены ее надменностью. Селию же интересовал только один человек – черный от загара полковник Шотландского полка, редко танцевавший и никогда не утруждавший себя разговорами с молодыми девицами.

Ей нравился развеселый, невысокого роста, огненно-рыжий капитан Гейл, который каждый вечер танцевал с ней по три танца. (Три – наибольшее число танцев, которые позволялось танцевать с одним и тем же партнером.) Он все шутил насчет того, что танцевать учиться ей не надо, а вот говорить – надо.

Как бы то ни было, она немало удивилась, когда Мириам по дороге домой сказала:

– А ты знала, что капитан Гейл хочет жениться на тебе?

– На мне? – поразилась Селия.

– Да, он говорил со мной об этом. Он хотел узнать, может ли он, с моей точки зрения, хоть немного надеяться.

– А почему он меня об этом не спросил? – Селия слегка обиделась.

– Не знаю. Полагаю, ему было трудно.

Мириам улыбнулась.

– Но ты же не хочешь выйти за него замуж, не хочешь, Селия?

– Нет, но мне кажется, спросить меня надо было.

Это было первое предложение, сделанное Селии. Не очень, правда, удачное, думала она.

А в общем это не имело значения. Она хотела бы выйти замуж только за полковника Монкриффа, а он предложения ей не сделает. И она навсегда останется старой девой, скрывая втайне свою любовь к нему.

Можно только пожалеть загорелого полковника Монкриффа! Через полгода он был так же забыт, как и Огюст, и Сибила, и епископ Лондонский, и мистер Джеральд дю Морье.

2.

Быть взрослой так трудно. Очень интересно, но утомительно. Казалось ты постоянно из-за чего-нибудь да мучаешься. Из-за того, как прическа, или из-за того, что нет «фигуры», или из-за того, что не хватает ума поддерживать разговор и люди – особенно мужчины – заставляют тебя стесняться.

На всю жизнь Селии запомнился первый выезд в гости в загородную усадьбу. В поезде она настолько нервничала, что шея у нее пошла розовыми пятнами. Будет ли она вести себя как надо? Сумеет ли (никак не избавиться от этого кошмара) поддерживать разговор? Сможет ли накручивать локоны на затылке? Те, до которых совсем не дотянуться, ей обычно накручивала Мириам Не примут ли ее за круглую дуру? Правильно ли она одета?

Трудно было представить себе людей более добрых, чем те, к кому она приехала в гости. С ними робости она совсем не чувствовала.

Роскошно было ощущать себя в просторной спальне, с горничной, которая сначала распаковывала ее багаж, а потом приходила застегнуть на спине платье.

Селия надела новое платье из розового гипюра и, чувствуя себя ужасно неловко, сошла вниз к ужину. В комнате было полным-полно народу. Ужас! Хозяин дома был очень к ней внимателен. Болтал, подшучивал над ней, называл Розанчиком из-за ее, как он говорил, пристрастия к розовым платьям.

Ужин был восхитительный, но по-настоящему Селия не могла им наслаждаться: ведь приходилось думать, о чем говорить с соседями по столу. Один был маленький толстячок с красной физиономией, другой – высокий мужчина с насмешливым взглядом и тронутыми сединой волосами. Он вел с ней серьезные разговоры о книгах и театре, а потом заговорил о деревне и поинтересовался, где она живет. Когда Селия ему ответила, сказал, что возможно, будет в тех краях на Пасху. И, если она позволит, заедет ее навестить. Ей будет очень приятно, сказала Селия.

– Тогда почему же вид у вас не такой, как если бы вам было приятно? – полюбопытствовал он, рассмеявшись.

Селия залилась краской.

– А приятно вам это должно быть, – продолжал он. – Решение ехать я ведь принял всего минуту назад.

– Там у нас прекрасные пейзажи, – заверила Селия.

– Я не пейзажами еду любоваться.

Ну, зачем только люди должны говорить такое? Селия в отчаянии стала крошить хлеб. Сосед поглядывал на нее с удовольствием. Какой она еще младенец! Какая забава вгонять ее в смущение! Он и дальше с серьезным видом продолжал расточать ей нелепейшие комплименты.

У Селии как гора с плеч свалилась, когда он наконец повернулся к даме, что сидела по другую от него сторону, а Селию предоставил маленькому толстяку. Звали его Роджер Рейнс – так он ей представился, и очень скоро разговор зашел у них о музыке. Рейнс был певцом, но не профессиональным, хотя и выступал часто перед публикой. Болтая с ним, Селия повеселела.

Весь ужин она едва замечала, что подавали на стол, но сейчас гостей обносили мороженым – изящной башней абрикосового цвета, усыпанной засахаренными фиалками.

Башня рухнула как раз в тот момент, когда ее собирались предложить Селии. Дворецкий отнес мороженое на боковой столик и там все поправил. Затем он вновь стал обносить гостей, но – увы! – память его подвела: к Селии он не подошел!

Она так огорчилась, что едва ли слышала, о чем болтал толстячок. Он положил себе большую порцию мороженого, судя по всему, громадное получал наслаждение. А Селии даже в голову не пришло попросить себе мороженого. Она смирилась со своим невезением.

После ужина музицировали. Она аккомпанировала на рояле Роджеру Рейнсу. У того был превосходный тенор. Селия с удовольствием ему играла. Она была хорошим, доброжелательным аккомпаниатором. Потом настал ее черед петь. Во время пения она никогда не волновалась. Роджер Рейнс любезно сказал, что у нее очаровательный голос, и тотчас снова заговорил о себе. Он предложил Селии спеть еще что-нибудь, но она сказала: «А может быть вы споете?» И он с готовностью согласился.

Селия ложилась спать вполне счастливая. Гостить в загородном доме в конце концов не так уж страшно.

Следующее утро прошло мило. Они ходили гулять, осматривали хлев, щекотали свиньям спины, а потом Роджер Рейнс спросил, не согласится ли она поаккомпанировать ему? Она согласилась. Пропев песен шесть он запел «Лилии любви», а по окончании сказал:

– Теперь ответьте мне честно: что вы на самом деле думаете об этой песне?

– Ну, – Селия запнулась, – она, по-моему, предрянная.

– По-моему, тоже, – согласился Роджер Рейнс. – Только я не был уверен. Вы решили дело. Вам она не нравится, вот ее и нет.

И разорвав ноты пополам, он швырнул их в камин. Селия была поражена. Совсем новая песня, которую, по его словам, он купил всего день назад. И из-за нелестного отзыва Селии безо всякой жалости разорвал ноты.

Она чувствовала себя совсем взрослой и важной.

3.

На тот вечер назначен был большой костюмированный бал, ради которого и приглашены были гости в усадьбу. Селия должна была быть Маргаритой из «Фауста» – вся в белом, с двумя косами. Выглядела она очень беленькой и златокудрой как Гретхен: Роджер Рейнс сказал, что у него с собой партитура «Фауста» и что завтра они попробуют выступить в одном из дуэтов.

Селия изрядно нервничала, когда они собирались на бал. Вечно перед ней возникали какие-то трудности! Все у нее получалось не так, как надо: танцевала с теми, кто не особенно ей был по душе, а потом, когда подходили те, кто ей нравился, свободных танцев уже не оставалось. А если сделать вид, что ты уже заангажирована, тогда те, кто тебе нравится, могут совсем не подойти, и придется – вот кошмар! – весь вечер «просидеть». Некоторые девушки, видно, умели все это делать с умом, но у нее, как Селия уже в который раз мрачно убеждалась, ума-то и не было.

Миссис Люк опекала Селию, знакомила ее с гостями.

– Майор до Бэр.

Майор до Бэр поклонился.

– У вас найдется свободный танец?

Это был крупный мужчина лет сорока пяти, с втянутым красным лицом и длинными светлыми усами.

Он записался на три танца и пригласил Селию сесть с ним за ужином.

Разговаривать с майором оказалось делом непростым. Он почти не открывал рта, но все время пристально разглядывал Селию.

Миссис Люк рано уехала с бала. Крепким здоровьем она не отличалась.

– Джордж о вас позаботится и проводит домой, – сказала она Селии. – Между прочим, дитя, кажется, вы совершенно покорили майора де Бэра.

У Селии отлегло от сердца. Она-то боялась, что ужасно наскучила майору де Бэру.

Она танцевала все танцы подряд, и было два часа ночи, когда к ней подошел Джордж.

– Ну что, Розанчик, пора и на покой.

Очутившись в своей комнате, Селия поняла, что не в силах без посторонней помощи выпутаться из вечернего платья. Из коридора доносился голос Джорджа, все еще желавшего доброй ночи. Удобно будет, если она попросит его помочь? Или неудобно? Если нет, то придется ей просидеть в вечернем туалете до утра. Она так и не набралась смелости. Когда занялось утро, Селия лежала на кровати в вечернем туалете и крепко спала.

4.

Утром пожаловал майор де Бэр. Сегодня он на охоту не идет, объявил майор, отвечая на возгласы удивления, которыми его приветствовали. Он сидел, почти не раскрывая рта. Миссис Люк предложила ему пойти взглянуть на свинок. Селию она послала вместе с ним. За обедом Роджер Рейнс сидел мрачный, как туча.

На другой день Селия уезжала домой. Утро прошло спокойно – она провела его с хозяином и хозяйкой. Другие гости уже разъехались, а она собиралась отправиться дневным поездом. К обеду явился некто по имени «дорогой Артур, такой забавный». Это был (на взгляд Селии) весьма пожилой мужчина, и ничего забавного она в нем не находила. Говорил он тихо, надтреснутым голосом.

После обеда, когда миссис Люк вышла и Артур с Селией остались вдвоем, он принялся гладить ее лодыжки.

– Прелестные ножки, – бормотал он. – Прелестные. Вы ведь не против, не так ли?

Селия была очень даже против. Но терпела. Может быть, так оно принято, когда гостишь в загородном доме. Ей не хотелось показаться неотесанной деревенщиной или малым ребенком. Она стиснула зубы и сидела как деревянная.

Дорогой Артур, скользнув вверх опытной рукой, обнял ее за талию и поцеловал. Селия в бешенстве развернулась и оттолкнула его.

– Не надо, – будьте добры, не надо.

Манеры манерами, но некоторые вещи терпеть нельзя.

– Такая миленькая, стройненькая талийка, – просюсюкал Артур, снова пуская в ход натренированную руку.

В комнату вошла миссис Люк. От нее не укрылось покрасневшее расстроенное лицо Селии.

– Артур не безобразничал? – поинтересовалась она по дороге на станцию. – Молоденьких девушек ему лучше не доверять – нельзя оставлять ни на минуту. А впрочем, он довольно безобидный.

– А позволять ноги гладить обязательно? – спросила Селия.

– Обязательно? Нет, конечно, забавное вы дитя.

– Ух! – Селия вздохнула с облегчением. – До чего же я рада.

Миссис Люк, явно забавляясь, повторила:

– Забавное дитя! – И добавила: – На балу вы выглядели прелестно, думается, вы еще услышите о Джон ни де Бэре. – И присовокупила: – Человек он чрезвычайно состоятельный.