Текст книги "Неоконченный портрет"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

7.

Селию несколько дней слегка подташнивало. В конце-концов она слегла и пластом лежала от сильнейшей рвоты.

Она спросила:

– Мамочка, как ты думаешь, может, у меня ребенок будет?

– Боюсь, что да.

У Мириам был озабоченный и подавленный вид.

– Боюсь? – с удивлением переспросила Селия. – Ты не хочешь, чтобы у меня был ребенок?

– Нет, не хочу. Пока еще нет. Ты сама-то очень хочешь ребенка?

– Как сказать, – размышляла Селия, – я об этом не думала. Мы с Дермотом никогда не говорили о том, что у нас будет ребенок. Мы, наверное, знали, что он может быть. Я бы не хотела, чтобы его не было. У меня было бы тогда такое чувство, словно я чего-то упустила…

Приехал Дермот на уик-энд.

Всё было совсем не так, как описывается в романах Селию по-прежнему ужасно рвало.

– Как по-твоему, Селия, почему тебя так тошнит?

– Думаю, у меня будет ребенок.

Дермот был страшно расстроен.

– Я не хотел, чтобы у тебя был ребенок. Я чувствую себя скотиной – настоящей скотиной. Я просто не могу видеть тебя такой больной и несчастной.

– Но, Дермот, я очень этому рада. Было бы ужасно, если бы у нас не было ребенка.

– Мне это безразлично. Я не хочу иметь ребенка. Ты всё время будешь думать о нем, а не обо мне.

– Не буду, не буду.

– Нет, будешь. Таковы женщины. Они тогда начинают заниматься только домом, всё время возятся с младенцами. Они напрочь забывают о мужьях.

– Я не забуду. Я буду любить ребенка, потому что этот твой ребенок, – разве ты не понимаешь? Именно от того, что это твой ребенок, мне так хорошо, а не потому, что это просто ребенок. И всегда я больше всех буду любить тебя – всегда, всегда, всегда…

Дермот отвернулся – в его глазах стояли слезы.

– Мне это невыносимо. Ведь я с тобой такое сделал. Я мог не допустить этого. Ты ведь даже умереть можешь.

– Не умру. Я ужасно сильная.

– А бабушка твоя говорит, что ты очень слабенькая.

– Но это ведь бабушка. Она и мысли допустить не может, что у кого-то отменное здоровье.

Дермота пришлось долго успокаивать То, что он так переживал из-за нее, так за нее волновался, очень тронуло Селию.

Когда они вернулись в Лондон, он буквально пылинки с нее сдувал, требуя, чтобы она ела самые хорошие продукты и принимала всякие снадобья от тошноты.

– Через три месяца станет лучше Так в книгах написано.

– Три месяца – срок долгий. Не хочу, чтобы три месяца тебя рвало.

– Это противно, но что поделаешь.

Беременность, сочла Селия, штука малоприятная. В книгах было совсем по-другому. Она представляла себе, что будет сидеть и шить чудесные маленькие вещички и предаваться прекрасным думам о нарождающемся младенчике.

Но как можно погружаться в приятные думы, если находишься в таком состоянии, словно переплываешь Ла-Манш на пароме? Сильная рвота закупоривает всякую мысль! Селия была здоровым, но страдающим животным.

Ее тошнило не только рано утром, но и потом весь день – через неравные промежутки времени. Это не только доставляло неудобство, но и становилось кошмаром – неизвестно ведь когда начнется очередной приступ. Дважды она едва-едва успевала выскочить из автобуса и добежать до канавы, где ее и вырвало. В таком положении принимать приглашения идти к кому-нибудь в гости становилось делом небезопасным.

Селия сидела дома, чувствуя себя ужасно, иногда выходила на прогулку, чтобы размяться. Пришлось отказаться от курсов От шитья у нее начинала кружиться голова. Она ложилась в кресло и читала или же слушала обильные воспоминания миссис Стедмен по части акушерских дел.

– Помню, было это, когда я ждала Беатрис Ни с того, ни с сего на меня нашло это прямо в зеленной лавке (я забежала туда, чтобы купить полфунта брюссельской капусты) Хочу ту грушу! Большая она была такая и очень сочная – дорогого сорта, из тех, что богачи едят на десерт. В два счёта я ее сцапала и уплела Парнишка, который меня обслуживал, так и вытаращил на меня глаза – и было с чего! Но хозяин, человек семейный, смекнул, в чем дело. «Всё в порядке, сынок, – сказал он, – не обращай внимания». – «Очень сожалею», – говорю я. «Да чего уж там, – отвечает, – у меня своих семеро, и жена в последний раз только и думала, что о маринованной свинине».

Миссис Стедмен помолчала, переводя дух, и прибавила:

– Хотелось бы мне, чтобы ваша матушка была с вами, но, конечно, о старушке думать надо, о бабушке вашей.

Селии очень бы хотелось, чтобы приехала мама. Дни стали кошмарными. Зима выдалась туманной, каждый день – густой туман. И так долго ждать, пока вернется с работы Дермот.

Но он был таким милым, когда возвращался. Так за нее переживал. Обычно покупал и приносил какую-нибудь новую книгу о беременности. После ужина читал ей оттуда.

– Женщины в таком положении иногда испытывают неудержимое желание есть необычные, экзотические блюда. В прежние времена считалось, что подобные желания надо обязательно удовлетворять. В наше время такие желания надо сдерживать, если они вредны. А у тебя Селия, есть тяга к экзотической еде?

– Мне всё равно, что есть.

– Я тут кое-что читал о сне в сумерки. Кажется, это как раз то, что надо.

– Дермот, когда по-твоему, меня перестанет тошнить? Ведь уже больше четырех месяцев.

– Скоро должно перестать. Во всех книгах так написано.

Но несмотря на то, что написано было в книгах, тошнота не прекращалась. А все продолжалась и продолжалась.

Дермот, по собственному почину, предложил Селии поехать к матери.

– Плохо тебе сидеть здесь целыми днями.

Но Селия отказалась. Она знала, что если уедет, он может обидеться. И она не хотела уезжать. Всё будет в порядке; она не умрет, как нелепо предположил Дермот, но просто на всякий случай, с женщинами же бывает и такое… она не собирается упустить ни минутки из своей жизни с Дермотом…

Как бы ни тошнило ее, она любила Дермота по-прежнему – больше, чем прежде.

И он был с ней так мил и так забавен.

Как-то вечером она заметила, что у него шевелятся губы.

– Что случилось, Дермот? О чем ты сам с собой разговариваешь?

Вид у Дермота был глуповатый.

– Я только что представил себе, как врач мне говорит: «Мы не можем спасти и мать, и ребенка». А я отвечаю: «Разорвите ребенка на куски».

– Дермот, как можно быть таким жестоким.

– Я ненавижу его за то, что он с тобой делает, – если это он. Я хочу, чтобы это была она. Я бы не возражал, чтобы была голубоглазая длинноногая девчушка. Но я ненавижу самую мысль о противном маленьком мальчишке.

– Это мальчик. Я хочу мальчика. Мальчика в точности такого как ты.

– Я его буду колотить.

– Какой же ты противный.

– Долг отца – колотить своих детей.

– Ты ревнуешь, Дермот.

Он ревновал, ревновал до противности.

– Ты красивая. Я хочу тебя всю для себя.

Селия засмеялась и сказала:

– Как раз сейчас я особенно красивая.

– Ты будешь опять красивой. Посмотри на Глэдис Купер. У нее двое детей, а она всё так же восхитительна, как всегда. Когда я об этом думаю, для меня это как утешение.

– Дермот, мне бы не хотелось, чтобы ты делал такой упор на красоте Это… это пугает меня.

– Почему? Ты будешь долго-долго-долго красавицей…

На лице Селии появилась гримаска, она поёжилась.

– Что такое? Больно?

– Нет, но в боку словно тянет – очень тяжело Будто что-то стучится.

– Это, думаю, не он В той, в последней, книге, которую я принес, говорится, что после пятого месяца.

– Ты имеешь в виду этот «легкий трепет под сердцем», – Дермот? Это всегда звучало так поэтично и возвышенно. Я думала, и ощущение будет приятным. Нет, это не то.

Ребенок, подумала Селия, должно быть, очень энергичный. Всё время брыкается.

Поскольку он был таким спортсменом, они прозвали его «Панч».

– Панч сегодня очень расходился? – спрашивал, возвращаясь домой, Дермот.

– Ужасно, – отвечала Селия, – ни минуты покоя, но сейчас, по-моему, он отправился спать.

– Он очевидно станет профессиональным боксером.

– Нет, я не хочу, чтобы ему сломали нос.

Больше всего Селии хотелось, чтобы к ней приехала мама, но бабушке нездоровилось – легкий бронхит, который она объясняла тем, что по неосторожности было открыто окно в спальне. И хотя Мириам очень хотелось побыть с Селией, старушку она не могла оставить.

– Я несу ответственность за бабушку и не должна ее покидать – особенно раз она не доверяет прислуге, но, родная моя, я так хочу быть с тобой. Может быть ты ко мне приедешь?

Но Селия не оставит Дермота – в подсознании бродила мысль: «Ведь я могу умереть».

Вмешалась бабушка. Она написала Селии своим тонким паучьим почерком беспорядочно блуждая из-за плохого зрения по бумаге:

Дорогая Селия. Я настолько требовала, чтобы твоя мать поехала к тебе. В твоем положении очень плохо, когда желания не удовлетворяются. Твоя дорогая мама ехать хочет, я знаю, но ей не хочется оставлять меня на прислугу. Об этом я ничего не пишу, поскольку не знаю, кто читает мои письма.

Дорогое дитя, обязательно отдыхай побольше и помни, что нельзя рукой дотрагиваться до кожи, если в это время смотришь на ломтик лосося или омара. Моя матушка, когда была в положении, схватилась однажды за шею, хотя смотрела в это время на лосося, а потому тетушка твоя Кэролайн родилась с отметиной на шее похожей как раз на такой кусок лососины.

Вкладываю пятерочку (половинку – вторая половинка следует отдельно), не отказывай себе, покупай любое лакомство, какое захочется.

С нежной любовью

Твоя бабушка.

Приезд Мириам был громадной радостью для Селии. Они устроили ее на диване в гостиной, и Дермот был с нею особенно мил. Трудно сказать, правда, подействовало ли это на Мириам, но вот нежность его к Селии подействовала точно.

– Мне кажется, из-за моей ревности мне не нравился Дермот, – призналась она. – Ты знаешь, родная, даже сейчас я не могу любить человека, который отнимает тебя у меня.

На третий день Мириам получила телеграмму и поспешила домой. Бабушка умерла днем позже – чуть ли не последними ее словами была просьба передать Селии, чтобы она не спрыгивала с автобуса. «Молодые замужние женщины никогда о таких вещах не думают».

Бабушка и не догадывалась, что умирает. Она мучилась от того, что не получались у нее крохотные пинетки, которые она вязала для ребеночка Селии… Она умерла, даже мысли не допуская, что так никогда и не увидит правнучку.

8.

Смерть Бабушки не изменила существенно материального положения Мириам и Селии. Большую часть ее дохода составляли проценты с имущества ее третьего мужа, которые выплачивались ей пожизненно. Больше половины остальных денег была завещана разным людям по мелочам. Остальное было получали Мириам и Селия. Положение Мириам ухудшилось (поскольку содержание дома покрывалось в немалой степени бабушкиными процентами), а Селия получила по завещанию по сто фунтов в год. С согласия Дермота и с его одобрения, деньги были отданы Мириам, чтобы та могла содержать дом. Более чем когда-либо ей претила сейчас мысль о том, чтобы его продать. Мать согласилась с ее предложением. Она уже представляла себе, что будет загородный дом, куда смогут приехать дети Селии.

– И кроме того, родная, тебе, возможно, он понадобится и самой когда-нибудь – когда меня не станет. Мне хотелось бы, чтобы он был наш и мог стать для тебя пристанищем.

Селии подумалось, что слово «пристанище» звучит забавно, но ей по душе была мысль, что они когда-нибудь переедут сюда с Дермотом.

Дермот, однако, смотрел на всё это по-другому.

– Ты любишь свой дом, и это вполне естественно, но я не думаю, что нам будет когда-нибудь от него большой толк.

– Но мы могли бы туда переехать.

– Да, когда нам исполнится сто один год. Он слишком далеко от Лондона, чтобы от него была реальная польза.

– Даже когда ты выйдешь в отставку?

– Даже тогда мне не захочется сидеть на одном месте и гнить. Мне нужна будет работа. И я вовсе не уверен, что после войны захочу остаться в армии, но пока нечего говорить об этом.

Что толку заглядывать в будущее? В любой момент Дермота могут вновь отправить во Францию. Его могут убить…

«Но у меня останется ребенок», – подумала Селия.

Однако она знала, что никакой ребенок не заменит в ее сердце Дермота. Дермот значил для нее больше, чем кто-либо в целом свете, и так будет всегда.

Глава одиннадцатая
Материнство

1.

Ребенок у Селии родился в июле, и родился он в той самой комнате, где двадцатью двумя годами раньше родилась она сама.

В окно стучали темно-зеленые ветви бука.

Пряча свои страхи за Селию (необычайно сильные), Дермот решительно настроился на то, что у женщины, которая готовится стать матерью, весьма занятная роль. Никакое другое отношение к ней, наверное, не смогло бы помочь Селии пережить это тяжелое время. Она оставалась здоровой и подвижной, хотя упорно страдала морской болезнью.

Домой она отправилась за три недели до того, как должен был появиться ребенок. Ближе к сроку Дермот получил недельный отпуск и приехал к ней. Селия надеялась, что это случится после того, как Дермот уедет. С точки зрения Мириам, мужчины в такое время только мешают.

Приехала сестра-сиделка и такой была оживленной и так всё время старалась ободрить Селию, что ту стали снедать тайные страхи.

Как-то вечером за ужином Селия выронила вилку и нож и воскликнула:

– Ой, сестра!

Они вышли вдвоем, а через минуту-другую сестра вернулась и кивнула Мириам.

– Точно в срок, – с улыбкой сказала она, – образцовая пациентка.

– Вы что, разве не собираетесь звонить и вызывать врача? – разгорячился Дермот.

– Торопиться некуда. Он еще несколько часов не будет нужен.

Селия вернулась и продолжила ужин. Потом сиделка с Мириам ушли. Они шелестели где-то бельем и звенели ключами…

Селия и Дермот остались одни – они сидели и в отчаянии смотрели друг на друга. Раньше они смеялись и шутили, но теперь страх обуял их.

Селия сказала:

– Всё будет хорошо. Я знаю, всё у меня будет хорошо.

Дермот сказал подчеркнуто:

– Конечно, хорошо.

Они уставились друг на друга с несчастным видом.

– Ты выносливая, – сказал Дермот.

– Очень. И дети рождаются каждый день – один в минуту, правда, ведь?

Приступ боли исказил ее лицо судорогой. Дермот заорал:

– Селия!

– Ничего, ничего. Пойдем на воздух. Дома теперь как в больнице.

– Это всё чертова сестра так устраивает.

– Она очень славная, правда?

Они вышли в летнюю ночь. Было какое-то странное чувство, что они совсем одни. В доме царила суматоха, шла подготовка – они слышали, как сиделка говорила по телефону: «Да, доктор… нет, доктор… Да, если около десяти часов, то будет очень хорошо… Да, вполне удовлетворительно».

Ночь на улице была прохладной и зеленой… Шелестел бук… Двое одиноких детей бродили по саду, взявшись за руки, не зная, чем утешить друг друга.

Неожиданно Селия произнесла:

– Я хочу сказать… не то чтобы что-то должно случиться, но если вдруг случится… я была так удивительно счастлива, что ничто в мире не имеет значения. Ты обещал, что сделаешь меня счастливой, и сделал… Я даже вообразить себе не могла, что можно быть такой счастливой.

Дермот ответил прерывисто:

– Это я на тебя навлек такое…

– Я знаю. Тебе хуже… Но я ужасно счастлива – из-за всего…

И прибавила: «И потом – мы всегда будем любить друг друга.

– Всегда, всю нашу жизнь…

Из дома их позвала сестра:

– Идите-ка вы лучше в дом, милая.

– Иду.

Теперь это должно было случиться. Их отрывали друг от друга. И это было для Селии хуже всего. Она должна была оставить Дермота, чтобы одной, без него, встретить то, что приближалось.

Они прильнули друг к другу, выразив весь ужас разлуки в поцелуе.

И Селия подумала: «Никогда нам не забыть этой ночи – никогда…

Было четырнадцатое июля. Она ушла в дом.

2.

Такая усталость… такая усталость… такая жуткая усталость…

Комната – всё крутится, какой-то туман, – потом, расширяясь, проясняется, становится настоящим. Сиделка улыбается ей, врач в углу моет руки. Она знает его всю её жизнь, и он весело выкрикивает ей:

– Итак Селия, милочка, у вас малышка.

У нее появилась малышка, разве?

Казалось, это не имело значения.

Она так устала.

Только это – устала…

Они, кажется, ждут, чтобы она что-то сделала или сказала…

Но она не могла.

Ей просто хотелось быть одной…

Отдохнуть…

Но было что-то… кто-то…

Она прошептала:

– Дермот?

3.

Она задремала. Когда открыла глаза, он был рядом.

Но что с ним случилось? Он выглядел другим – таким странным. Что-то с ним было не то – узнал плохую новость или еще что-нибудь.

– В чем дело? – спросила она.

Он ответил голосом странным, неестественным:

– Дочка.

– Нет, я о тебе говорю. Что случилось?

Лицо его сморщилось, пошло складками. Он плакал – Дермот и плачет?!

Он сказал прирывисто:

– Это было так ужасно… так долго… ты понятия не имеешь, как страшно это было…

Он стоял на коленях у ее постели, пряча лицо. Она положила руку ему на голову. Как он ее любит!..

– Любимый, – сказала она, – теперь всё хорошо…

4.

Мама была рядом. Инстинктивно, от одного лишь вида ее улыбающегося лица Селия почувствовала себя лучше – сильнее. Как и в детские годы, она считала, что «если мамочка рядом, всё будет чудесно».

– Не уходи, мамочка.

– Нет, нет, милая. Я буду здесь, посижу рядом.

Селия так и заснула, держа мать за руку. Проснувшись, сказала:

– Мамочка, как это здорово, когда не тошнит.

Мириам засмеялась.

– Ты сейчас увидишь малышку. Сиделка принесет ее.

– Ты уверена, что это не мальчик?

– Абсолютно уверена. Девочки куда милее, Селия. Для меня ты всегда значила, больше, чем Сирилл.

– Да, но я так была уверена, что будет мальчик… Дермот обрадуется. Он хотел девочку. И добился своего.

– Как всегда, – сухо заметила Мириам, – а вот и сиделка.

Сиделка вплыла в комнату наглаженная, чопорная и важная, держа что-то на подушке.

Селия взяла себя в руки. Новорожденные младенцы очень уродливы – пугающе уродливы. Надо быть готовой.

– Ой! – воскликнула она в великом удивлении.

Это крошечное создание и есть ее ребенок? Она почувствовала волнение и испуг, когда сиделка осторожно положила малышку на ее согнутую руку. Эта смешная крохотуля с личиком красным как у индейца и с шапочкой темных волос? И вовсе не выглядит как сырое мясо. Смешное, прелестное, забавное личико.

– Восемь с половиной фунтов, – изрекла с большим удовлетворением сиделка.

Как это нередко бывало с ней прежде, у Селии появилось ощущение, что всё это не реально, не на самом деле. Просто она исполняет роль молодой мамаши.

Но она вовсе не чувствовала себя ни женой, ни матерью. Она чувствовала себя маленькой девочкой, вернувшейся домой после восхитительных и утомительных гостей.

5.

Малышку Селия назвала Джуди – именем, самым близким к Панчу!

Джуди была очень приятной малюткой. Каждую неделю она набирала требуемый вес и плакала самый минимум. Зато когда плакала, то ревела как разъяренная крохотная тигрица.

Воспользовавшись, как сказала бы бабушка, «своим месяцем», Селия оставила Джуди с Мириам и отправилась в Лондон, чтобы подыскать удобное жилье.

То, что они вновь были вдвоем с Дермотом, доставляло ей особую радость. Это был словно второй медовый месяц. Радость Дермота отчасти объяснялась тем – как обнаружила потом Селия, – что она оставила Джуди, чтобы быть с ним.

– Я так боялся, что ты совсем погрязнешь в домашних заботах и обо мне и думать перестанешь.

Утихомирив свою ревность, Дермот стал энергично – когда только мог – помогать ей в поисках жилья. Селия была теперь вполне опытной в таких делах – она не была уже полнейшей простофилей, которую так напугала деловитость мисс Бэнкс. Селия вела себя так, словно всю жизнь только и делала, что снимала квартиры.

Они собирались снимать квартиру без мебели. Так будет дешевле, а практически всю обстановку, которая им была нужна, могла дать Мириам – из своего дома.

Но таких квартир – без мебели – было очень мало. И потом: почти всегда возникала загвоздка – в виде огромного залога. День проходил за днем, и Селия всё больше впадала в уныние.

Положение спасла миссис Стедмен.

Она явилась как-то утром во время завтрака с таинственным видом заговорщицы.

– Мои вам, сэр, извинения, – сказала миссис Стедмен, – что вторгаюсь в такое время, но вчера вечером Стедмен услышал где-то, что квартира восемнадцать в Лостонмэншнэ – это тут, за углом – освобождается. Хозяева уже написали об этом посредникам, так что если вам сейчас туда слетать, мэм, прежде чем еще кто пронюхает, как говорится, то…

Слушать дальше было и не нужно. Селия выскочила из-за стола, надела шляпку и помчалась словно гончая, взявшая след.

В квартире № 18 в «Лостон мэншнэ» тоже завтракали. В ответ на сообщение неряшливой горничной: «Тут вашу квартиру хотят посмотреть, мэм», – Селия, стоявшая в прихожей, услышала удивленное восклицание: «Но они еще и письма моего получить не успели. Сейчас только половина девятого».

Из столовой, вытирая рот, вышла молодая женщина в кимоно. За ней вился запах копченой рыбы.

– Вы в самом деле хотите посмотреть квартиру?

– Да, если можно.

– Ну что ж, пожалуйста…

Селию провели по квартире. Да, она вполне ей подходила. Четыре спальни, две гостиные – всё, правда, основательно грязное. Арендная плата – восемьдесят фунтов в год (ужасно дешево). Залог – увы! – в сто пятьдесят фунтов, да еще придется учесть линолеум (у Селии линолеум вызывал отвращение). Селия предложила залог в сто фунтов. Молодая женщина в кимоно с презрением это предложение отвергла.

– Очень хорошо, – сказала тогда Селия решительно, – беру.

Спускаясь по лестнице, порадовалась тому, что приняла такое решение: навстречу поднимались две женщины, каждая с письмом от агента на осмотр.

В следующие три дня Селии и Дермоту предлагали уже двести фунтов, чтобы они только отказались от своего права на эту квартиру.

Но они упорно за нее держались, заплатили сто пятьдесят фунтов и вступили во владение номером восемнадцатым в «Лостон мэншнэ». Наконец, у них был свой дом – правда, довольно грязный.

Через месяц жилище их было просто не узнать. Дермот и Селия ремонт сделали сами – ничего иного позволить себе они не могли. В процессе работы, ошибаясь они узнали много интересного о том, как красить клеевой краской, белить и оклеивать обоями. Получилось всё прелестно, решили они. Дешевые обои из вощеного ситца оживили длинные темные коридоры. Стены, покрашеные желтой клеевой краской, придали солнечный вид комнатам, выходящим на север. Гостиные были светло-кремовыми – хороший фон для картин и фарфора. «Линолеумный настил» был выдран с корнем и отдан миссис Стедмен, которая с жадностью за него ухватилась. «Мне очень нравится хороший линомэм»…