Текст книги "Неоконченный портрет"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

10.

Когда бабушка устроилась на новом месте, нашли кухарку на замену Раунси. То была девушка двадцати восьми лет по имени Мэри. Она была доброй и приветливой со стариками и без устали болтала с бабушкой о своем женихе и своей родне, страдавшей всевозможными недугами. Бабушка упивалась как вурдалак рассказами о больных ногах, варикозных венах и прочих хворях мэриной родни. Она посылала им с нею бутылочки патентованных микстур и шали.

Селия опять стала подумывать о том, чтобы устроиться работать в госпитале, хотя бабушка решительно этой затее противилась и предрекала ужасные напасти, если Селия «переутомится».

Бабушка любила Селию. С таинственным видом она давала ей советы от всяких напастей и пятифунтовые банкноты. Это был один из главных жизненных принципов бабушки: «иметь под рукой» пятерочку.

Она дала Селии пятьдесят фунтов пятифунтовыми банкнотами и наказала «держать при себе».

– Пусть даже муж не догадывается, что они у тебя есть. Откуда женщине знать, когда ей может понадобиться то, что отложено на черный день… Помни, дорогая мужчинам доверять не стоит. Каким бы приятным джентельмен ни был, верить ему нельзя – если только он не полная размазня и совсем ни на что не годится.

11.

Переезд бабушки и связанные с ним хлопоты отвлекали Селию от дум о войне и Дермоте.

Но теперь, когда бабушка обосновалась на новом месте, Селию стала раздражать собственная бездеятельность.

Как удержать себя от мыслей о Дермоте – что с ним там?

С отчаяния она выдала замуж «девочек»! Изабелла вышла за богатого еврея, Элси – за путешественника. Элла стала школьной учительницей. Она вышла за пожилого человека, в некотором смысле даже инвалида, которого очаровала болтовня молоденькой девушки. Этель и Энни вели хозяйство вместе. Вера вступила в романтический морганатеческий союз с наследником престола, и оба трагически погибли в день свадьбы в автомобильной катастрофе.

Устройство свадеб, выбор подвенечных платьев, аранжировка траурной музыки для Веры – всё это помогало Селии отключаться от реальной жизни.

Ей очень хотелось трудиться не покладая рук. Но тогда придется уехать… Как обойдутся без нее Мириам с бабушкой?

За бабушкой нужен был уход. Селия понимала, что не может бросить мать.

Но как раз Мириам и убеждала Селию уехать. Она прекрасно знала, что работа, тяжелая физическая работа как раз и помогла бы сейчас Селии.

Бабушка плакала, но Мириам стояла на своём.

– Селии надо уехать.

Однако Селии так и не пришлось работать.

Дермот был ранен в руку и отправлен домой, в госпиталь. Когда он выздоровел, его признали годным к службе в тылу и направили в Военное министерство. Они с Селией поженились.

Глава десятая
Замужество

1.

Представления Селии о замужней жизни были ограниченными до крайности.

«И жили они счастливо до конца дней своих» – вот что говорилось в ее любимых волшебных сказках и вот что значило для нее замужество. Она не видела впереди никаких трудностей, не представляла себе возможности корабля крушения. Если люди любят друг друга, значит они счастливы. Несчастливые браки, – а она, разумеется, знала, что таких немало, – бывают от того, что люди друг друга не любят.

Ни характеристики, которыми – прямо в стиле Рабле – награждала мужчин бабушка, ни предостережения матери (Селии они казались такими старомодными) о том, что мужчину надо держать в узде, ни написанные в реалистическом духе книги, завершавшиеся несчастьями и ужасами, – все это не произвело на Селию ровным счетом никакого впечатления. Ей и в голову не приходило, что мужчины из бабушкиных разговоров – одной породы с Дермотом. Литературные персонажи оставались литературными персонажами, а предостережения Мириам казались Селии особенно забавными, потому что брак её матери был необычайно счастливым.

– Ты же знаешь, мамочка, что папа никогда ни на кого кроме тебя не смотрел.

– Не смотрел, но в молодости повеселился изрядно.

– По-моему, Дермот тебе не нравится, ты не веришь ему.

– Он очень мне нравится, – ответила Мириам. – Я считаю, что он очень хорош собой.

Селия засмеялась и сказала:

– Но за кого бы я ни вышла, все равно этот человек не будет для меня достаточно хорош – я же твой бесценный любименький ягненочек, твоя голубка, твоя тыквочка, – не будет признавайся, да? Даже самый наипревосходнейший из суперменов.

И Мириам ничего не оставалось, как признать, что может, так оно и есть.

Селия и Дермот были очень счастливы.

И Мириам говорила себе, что нет у нее повода так подозрительно и враждебно относиться к человеку, который забрал у неё дочь.

2.

Как муж, Дермот был совсем не таким, каким рисовала его Селия в своем воображении. С него слетела вся его самоуверенность, властность, дерзость. Он был юн, застенчив, по уши влюблен, и Селия была его первой любовью. В некотором отношении он действительно был довольно похож на Джима Гранта. Но если застенчивость Джима раздражала Селию, потому что она не любила его, то Дермот своей застенчивостью становился ей лишь милее.

Раньше, сама того не сознавая, она побаивалась Дермота. Он был ей чужим. Она чувствовала, что хотя и любит его, но ничего о нем не знает.

Джонни де Бэр привлекал ее физически, Джим волновал ее ум, Питер вплелся в самую ткань её жизни, но в Дермоте она обрела того, кого у неё никогда еще не было, – товарища по играм.

Было в Дермоте нечто вечно мальчишеское – и это нечто разыскало в Селии ребенка. Их планы, взгляды, характеры были очень разными, но каждому нужен был товарищ по играм, и они нашли друг в друге.

Супружеская жизнь была для них игрой – они с увлечением в неё играли.

3.

Что запоминается больше всего в жизни? Не то, что зовётся важными событиями. Нет, запоминаются мелочи – обыденное… они упорно держатся в памяти – от них не избавиться.

Оглядываясь назад, на самое первое время супружества, о чем вспоминала Селия?

О том, как покупали платье у портнихи – самое первое платье, купленное ей Дермотом. Примерочная была в тесном закутке, и пожилая женщина помогала Селии. Потом звали Дермота, чтобы тот решал, какое платье ему больше по вкусу.

Оба они были от этого в неимоверном восторге.

Дермот, разумеется, делал вид, что ему это не впервой, что он часто этим занимался. Они вовсе не собирались показывать портнихам, что поженились только-только – ни за что!

Дермот даже небрежно обронил:

– Оно, пожалуй, напоминает то, что я тебе купил два года назад, в Монте.

Наконец они выбрали платье голубое как барвинок, с бутонами роз на плече.

Селия берегла это платье. Она его так и не выбросила.

4.

А поиски жилья! Им, разумеется, нужен был дом с обстановкой или меблированная квартира. Неизвестно ведь, когда Дермота снова направят за границу. И чтоб было как можно дешевле.

Ни Селия, ни Дермот понятия не имели, что существуют разные районы и разные цены на жилье. Они начали свои поиски в центре Мейфэра[28]28
  Мейфэр – один из самых аристократических и дорогих районов Лондона.


[Закрыть].

На другой день они побывали в Южном Кенсингтоне, в Челси и на Бейсуотере. Через день добрались до Западного Кенсингтона, Хаммерсмита, Западного Хэмпстеда, Бэттерси и других отдаленных районов.

В конечном счете выбор свелся к двум вариантам. В одном случае это была квартира с кухней и всем прочим, за три гинеи в неделю. Она находилась в одном из многоквартирных домов Западного Кенсингтона. Была она безупречно чистой и принадлежала мисс Бэнкс, незамужней даме, внушавшей благоговейный страх. Мисс Бэнкс была ходячая деловитость.

– Ни посуды, ни белья? Упрощает дело. Никогда не позволяю посредникам заниматься проверкой. Вы, разумеется, согласитесь со мной, что это выброшенные зря деньги. Мы с вами можем сами всё проверить.

Давно Селия никого так не боялась, как мисс Бэнкс. Каждым своим вопросом она словно старалась подчеркнуть полную некомпетентность Селии в найме квартир.

Дермот сказал, что они подумают и дадут мисс Бэнкс знать, и они поспешили на улицу.

– И что ты думаешь? – запыхавшись, спросила Селия. – Чистота безупречная.

Никогда раньше она о чистоте не думала, но после двух дней ознакомления с дешевыми меблированными квартирами пришлось об этом задуматься.

– В некоторых квартирах просто воняет, – добавила она.

– Да, и обставлена она довольно прилично, и мисс Бэнкс говорит, что магазины под боком. Только не уверен, что сама мисс Бэнкс мне по душе. Такая мегера.

– Мегера.

– По-моему, она чересчур для нас умная.

– Давай сходим и еще раз посмотрим другую. Та к тому же дешевле.

Другая была за две с половиной гинеи в неделю. Верхний этаж старого запущенного дома, который знавал лучшие времена. Там было только две комнаты и большая кухня, но комнаты были просторные, с удачной планировкой и выходили окнами в садик, где на самом деле росло два дерева.

Она была совсем не такой чистой, как квартира деловитой мисс Бэнкс, но зато по словам Селии, это был довольно приятный вид грязи. Обои пошли пятнами от сырости, и краска облупилась, и пол надо было укреплять, но кретоновая обивка больших, удобных, потертых кресел была чистой, хотя до того выцвела, что с трудом угадывался рисунок.

На взгляд Селии, у этой квартиры было еще одно преимущество. Женщина, что жила в полуподвале, сможет для них готовить. И вид у неё был славный: толстая, благодушная, с добрым взглядом, она напоминала Селии Раунси.

– Не надо будет искать прислугу.

– Да. Но ты уверена, что квартира тебе подходит? От остального дома она не изолирована, и это не то – ну, не то, к чему ты привыкла, Селия. Это я к тому, что твой дом такой чудесный.

Да, дом чудесный. Теперь она понимала, до чего он чудесный. Неброское достоинство мебели в стиле «чип пендейл» и «хепплуайт», фарфор, чистый прохладный вощеный ситец. Может, дом и ветшает – протекает крыша, кухонная плита допотопная, видавшие виды ковры, – но он по-прежнему чудесный…

– Как только кончится война, – Дермот решительно выставил подбородок, – я собираюсь за что-нибудь взяться и заработать для тебя денег.

– Не надо мне денег. И кроме того ты уже капитан. Если бы не война, ты бы и через десять лет не стал капитаном.

– Но капитанское жалованье никудышное. В армии нет будущего. Найду что-нибудь получше. Теперь, когда мне надо работать для тебя, я могу горы сдвинуть – я это чувствую. И сдвину.

Селию его слова глубоко растрогали. Дермот так не похож на Питера. Он не приемлет жизнь такой, какая она есть. Он будет менять ее. И Селия чувствовала, что он добьется успеха.

Она думала:

«Правильно я сделала, что вышла за него. Мне безразлично, что там говорят. Когда-нибудь все поймут, что я сделала правильно».

Критические голоса, конечно же, раздавались. В частности, миссис Люк искренне тревожилась.

– Но Селия, милочка, жизнь твоя будет просто ужасной. Ты ведь даже не сможешь держать судомойку Тебе придется жить просто по-свински.

Дальше невозможности держать судомойку воображение миссис Люк не шло. Для нее это было уже величайшей катастрофой. Селия великодушно не стала сообщать ей, что у них, возможно, не будет и кухарки!

А потом Сирилл, воевавший в Мессопотамии, прислал, услышав о помолвке, длинное и неодобрительное письмо Он писал, что всё это смехотворно.

Но Дермот был честолюбив. Он добьется успеха. У него было отменное качество – целеустремленность, – которое Селия чувствовала и которым восхищалась. Это-то и отличало его от нее.

– Давай возьмем эту квартиру, – сказала она, – мне тут нравится больше всего, правда, нравится. И мисс Лестрейдж намного приятнее мисс Бэнкс.

Мисс Лестрейдж была приветливой женщиной лет тридцати, с озорным огоньком в глазах и очень доброй улыбкой.

Если эта молодая парочка, всерьез занимавшаяся поисками жилья, и показалась ей забавной, виду она не подала, Мисс Лейстрейндж согласилась со всеми их пожеланиями, тактично поделилась некоторыми нужными сведениями и объяснила Селии, которая ничего подобного никогда раньше не видела и потому, увидев, была просто перепугана, – как работает газовая колонка.

– Но часто принимать ванну вы не сможете, – бодро заметила хозяйка – газа дают только сорок тысяч кубических футов, а вам ведь нужно будет еще готовить.

Итак, Селия и Дермот сняли на полгода квартиру в доме номер 8 на ланчестер-Террей, и Селия приступила к своим обязанностям хозяйки дома.

5.

Поначалу Селия страдала больше всего от одиночества.

Каждое утро Дермот отправлялся в Военное министерство, а Селия на целый долгий день оставалась одна.

Пендер, денщик Дермота, подавал на завтрак яичницу с беконом, прибирал квартиру и шел получать пайки. Из полуподвала поднималась тогда миссис Стедмен, и они с Селией обсуждали, что готовить на ужин.

Миссис Стедмен была женщиной отзывчивой, говорливой и старательной, хотя кухаркой оказалась неважнецкой. Была она, как сама признавала, «с перцем не в ладах»: для нее, казалось, не было середины между пищей, совершенно не приправленной, и такой, от которой прошибала слеза и в горле перехватывало.

– У меня всегда было так, еще с тех пор, как я была девчонкой, – бодро говорила миссис Стедмен, – странно, не правда ли? И пеку я тоже не ахти…

Миссис Стедмен стала по-матерински опекать Селию, которая хотела быть бережливой, но не была уверена, как это надо делать.

– Давайте-ка лучше я буду делать закупки. Барышню вроде вас наверняка надуют. Вы же не будете ставить селедку на хвост, чтобы проверить, свежая она или нет. А некоторые из этих рыботорговцев такие ловкачи.

И миссис Стедмен мрачно покачала головой.

Ведение домашнего хозяйства осложнялось, конечно, тем, что время было военное. Яйца шли по восемь пенсов за штуку. Селии и Дермоту приходилось в основном питаться «яичными суррогатами», супами из пакетиков, которые – как бы реклама ни нахваливала их, – Дермот называл «супами из бурого песка», и мясом, что давали по пайку.

От мясного пайка миссис Стедмен пришла в давно не виданное волнение. Когда Пендер пришел в первый раз с огромным куском говядины, Селия и миссис Стедмен ходили вокруг этого куска в восхищении, причем, миссис Стедмен говорила, не умолкая.

– Разве не прелестное зрелище? У меня уже текут слюнки. С тех пор, как война началась, я такого мяса и не видела. Картинка, да и только. Хорошо бы Стедмен был дома, я бы привела его посмотреть – вы не возражаете, мэм. Для него праздником было бы увидеть такой кусище мяса. Если решите его жарить, то в духовку вашу он, наверное, не влезет. Я его тогда у себя приготовлю.

Селия упрашивала миссис Стедмен взять себе несколько кусков мяса, когда оно будет готово, и миссис Стедмен уступила, сначала поотнекивавшись для приличия.

– Только разок – я ведь вовсе не хочу быть вам в тягость.

Столь обильными были восторги миссис Стедмен, что Селия и сама почувствовала возбуждение, когда приготовленное мясо с гордостью было водружено на стол.

Обедала Селия обычно на государственной кухне, что была по соседству с их домом. Ей вовсе не хотелось уже в начале недели тратить положенный им газ. Они пользовались газовой плитой только утром и вечером, принимали ванну только дважды в неделю и как раз укладывались в норму, да еще умудрялись топить в гостиной.

Что касается масла и сахара, то тут миссис Стедмен не было цены: она снабжала их этими товарами в количествах куда больших, чем полагалось по карточкам.

– Они знают меня, – объясняла она Селии, – молодой Альфред всегда мне подмигивает, когда я прихожу. «Для вас – сколько угодно, мэм», – скажет. А он вовсе не для каждой лэди станет такое делать. Просто мы с ним знаем друг друга.

Вот так и опекала миссис Стедмен Селию, и у той целые дни были практически в полном ее распоряжении.

И ей становилось всё труднее придумывать, чем бы себя занять.

Дома был сад, цветы, рояль. Была Мириам…

Здесь не было никого. Те подруги, что были у нее в Лондоне, либо вышли замуж, либо поразъезжались, либо работали. Говоря откровенно, большинство из них были теперь слишком богаты, чтобы Селия могла держаться с ними наравне. Когда она не была замужем, ее часто звали в гости, на танцы, на вечеринки в Ранелаг и Харлингем. Но теперь, когда она вышла замуж, всё это прекратилось. Они с Дермотом не могли ведь принимать у себя гостей с ответными визитами. Общество никогда большого значения для Селии не имело, но сейчас она прямо-таки изнывала от бездеятельности. Она сказала Дермоту, что хотела бы пойти работать в госпиталь.

Он яростно отверг эту идею. Идея эта ему просто противна. Селия уступила. В конце-концов он согласился, чтобы она устроилась на курсы машинописи и стенографии. И бухгалтерского учета, что, как сочла Селия, ей очень пригодится, если когда-нибудь потом она решит пойти работать.

Теперь, когда было чем заняться, жизнь стала намного приятнее. В бухгалтерском деле она находила чрезвычайное удовольствие: четкость, аккуратность ей нравились.

А вечерами она ждала Дермота, испытывая радость, когда он возвращался с работы. Они были так счастливы в своей совместной жизни.

Самым лучшим было то время, когда они перед тем, как отправиться спать, сидели у камина, – Дермот с чашкой овалтина, а Селия – с чашкой бовриля.

Им до сих пор с трудом верилось, что это правда, что они действительно вместе – навсегда.

Дермот своих чувств не выставлял напоказ. Он никогда не говорил: «Я люблю тебя», очень редко мог приласкать. Когда же он преодолевал свою сдержанность и говорил что-нибудь, Селия ценила это как сокровище, как нечто такое, о чем должна храниться память. Давалось это ему с таким явным трудом, что она еще больше ценила его случайно брошенные слова. Они всегда несказанно удивляли её.

Случалось, сидят они и говорят о всяких странностях миссис Стедмен, и вдруг Дермот притянет Селию к себе и, запинаясь, скажет:

– Ты такая красивая, Селия, такая красивая. Обещай мне быть всегда красивой.

– Ты всё равно любил бы меня, если б я не была красивой.

– Нет. Так бы не любил. Это было бы иначе. Обещай мне. Скажи, что ты всегда будешь красивой…

6.

Через три месяца после того, как они поселились на новой квартире, Селия поехала на неделю домой. У матери был больной и усталый вид. Бабушка же, напротив, цвела и была напичкана всевозможными историями о злодеяниях немцев.

Но словно увядавший цветок, который поставили в воду, Мириам на другой же день после возвращения Селии ожила – стала такой, как всегда.

– Ты так ужасно скучала без меня, мамочка?

– Да, родная. Давай не будем говорить об этом. Это должно было быть. А ты счастлива – ты выглядишь очень счастливой.

– Да, мамочка, ты была совсем неправа насчет Дермота. Он добрый, он такой добрый, нет никого добрее его… С ним так весело. Ты знаешь, как я обожаю устрицы. Ради шутки он купил дюжину и сунул их ко мне в кровать – сказал, что это домик для них, – я знаю, это ужасно глупо звучит, когда рассказываешь, но мы просто со смеху умирали. Он просто прелесть. И такой хороший. Не думаю, чтобы он когда-нибудь мог совершить подлый, бесчестный поступок. Пендер, его денщик, просто в восторге от своего «капитана». А ко мне относится довольно критически. Мне кажется, он считает, что я не достаточно хороша для его кумира. На днях говорит мне: «Капитану очень нравится лук, но у нас его никогда не бывает». Мы сразу и нажарили луку. А миссис Стедмен всегда за меня. Она хочет, чтобы еда была такой, какая мне нравится. Мужчины, говорит она, в общем народ неплохой, но если бы она хоть раз уступила Стедмену, где бы сейчас оказалась, интересно знать?

Селия сидела на кровати матери и весело болтала.

Как чудесно быть дома – дом выглядел сейчас намного красивее, чем она его помнила. Такая чистота – ни единого пятнышка на скатерти, постеленной для обеда, серебряные приборы блестят, бокалы – точно отполированные. Сколь многое считалось само собой разумеющимся!

Еда тоже была очень вкусной, хотя и скромной, аппетитно приготовленной и привлекательно поданной.

Мэри, сообщила мать, собирается вступить в женский отряд.

– Думаю, будет правильно. Она молодая.

А с Грегг – с тех пор, как началась война, – стало неожиданно трудно. Она постоянно жалуется на еду.

«Я привыкла, – говорит – чтобы каждый вечер на ужин у меня было мясное горячее блюдо, а все эти потроха и рыба – это плохо и непитательно».

Напрасно Мириам пыталась объяснить ей, какие введены ограничения в военное время. Грегг была слишком стара, чтобы это уяснить.

«Экономия – одно дело, а приличная еда – другое Маргарин я никогда не ела и в рот никогда не возьму Мой отец в гробу бы перевернулся, знай он, что дочь его потребляет маргарин – да еще где! – в доме порядочных господ».

Мириам со смехом перерасказывала это Селии.

– Сначала я ей уступала, отдавала ей масло, а сама ела маргарин. Но как-то я завернула масло в обертку от маргарина, а маргарин – в обертку от масла. Принесла ей и говорю, что необычайно хороший маргарин достался – вкусом прямо как масло – не хочет ли она попробовать? Она попробовала и сразу скривилась. Нет, такую дрянь есть она не в состоянии. Тогда я протягиваю ей маргарин в обертке из-под масла и говорю, что, может, это понравится ей больше. Она пробует и отвечает: «Вот это да, вот это то, что нужно». Тогда-то я и говорю ей, что к чему – довольно резко говорю, – и с тех пор мы масло и маргарин делим поровну, и жалоб больше нет.

Еда была бабушкиным коньком.

– Надеюсь, Селия, ты в достатке ешь масло и яйца Они полезны для тебя.

– Одним маслом, бабушка, не наешься.

– Чепуха, милая тебе это полезно. Ты должна его есть. Дочка миссис Райли, красавица, умерла намедни морила себя голодом. Целыми днями работала, а дома – одни объедки. Воспаление легких вдобавок и инфлуэнце. Я бы могла ей всё это заранее предсказать.

И бабушка бодро закивала, склонившись над вязаньем.

Бедная бабулечка, зрение у нее становилось совсем плохим. Она вязала теперь только толстыми спицами, и все равно часто спускала петли или ошибалась в рисунке Она тогда тихо плакала, и слезы текли по ее стареньким, как лепестки розы, щекам.

– Столько времени впустую, – говорила она, – меня это просто бесит.

Она становилась всё более подозрительной к тем кто ее окружал.

Зайдя к ней утром в комнату, Селия нередко заставала старушку плачущей.

– Мои сережки, миленькая, бриллиантовые сережки, их мне еще дедушка твой подарил, а теперь эта девка их украла.

– Какая девка?

– Мэри. Она меня еще и отравить пыталась. Добавила что-то мне в яйца. Я почувствовала по вкусу.

– Да нет, бабушка, ну что можно положить в вареное яйцо.

– Я почувствовала по вкусу, дорогуша. Вкус был горьковатый. – Бабушка скривилась. – Только на днях служанка отравила свою хозяйку, в газетах было написано Она знает, что я знаю о том, что она берет мои вещи. Уже нескольких вещей я не досчиталась. А теперь вот и мои красивые сережки.

И бабушка опять заплакала.

– Ты уверена, бабуленька? Может, они лежат где-нибудь в ящике.

– Нет и смысла искать, милая, украли их.

– В каком они были ящике?

– В том, что справа, – она там с подносом всегда проходит. Я специально завернула их в варежки. И всё зря. Уже всё обыскала.

А потом Селия извлекала сережки, завернутые в кружева, и бабушка выражала восхищенное удивление и говорила, что Селия – хорошая и умная девушка, но что в отношении Мэри сомнения у нее отнюдь не пропали.

Она чуть подавалась вперед в своем кресле и возбужденно, свистящим шепотом спрашивала:

– Селия – твоя сумка, где она?

– В комнате у меня, бабушка.

– Они там сейчас у тебя. Я их слышу.

– Да, они убираются.

– Давно они там что-то. Ищут твою сумку. Держи ее всегда при себе.

– Выписывать банковские счета было еще одним делом, с трудом дававшимся бабушке – из-за плохого зрения. Она заставляла Селию стоять рядом и говорить, в каком месте начинать писать и где кончается лист.

Потом со вздохом, выписав чек, она протягивала его Селии, чтобы та шла с ним в банк.

– Обрати, Селия, внимание: чек я выписала на десять фунтов, хотя счетов было меньше, чем на девять. Но на девять фунтов чек никогда не выписывай так легко переделать его на девяносто.

Поскольку сама Селия ходила в банк, она и была единственной, кто имел возможность подделать чек, но бабушке это как-то не приходило в голову. Это была часть ее неистовой борьбы за самосохранение.

Еще она огорчалась, когда Мириам ласково уговаривала ее заказать себе новые платья.

– Ты знаешь, мама, платье, что на тебе, почти совсем обтрепалось.

– Мое бархатное платье? Мое красивое бархатное платье?

– Да, но тебе не видно. Оно в ужасном состоянии.

Бабушка жалобно вздыхала, и на глазах у нее выступали слезы.

– Мое бархатное платье. Мое хорошее бархатное платье. Я покупала его в Париже.

Бабушка страдала от того, что вынуждена была покинуть свой прежний дом. После Уимблдона ей было ужасно скучно в деревне. Так мало людей заглядывает в гости, и ничего не происходит. Она никогда не выходила в сад, боясь свежего воздуха. Она сидела в столовой, как сиживала, бывало, в Уимблдоне, и Мириам читала ей газеты, а затем время для обеих тянулось медленно.

Чуть ли не единственным бабушкиным развлечением было заказывать продукты в огромных количествах и – когда продукты доставляли, – обсуждать в какое потайное место их лучше всего припрятать, чтобы потом никто не мог обвинить в накоплении и хранении чрезмерных запасов. Верхние полки шкафов были заставлены банками сардин и сухим печеньем; консервированные языки и пачки сахара были припрятаны в таких местах, где никто не догадался бы их искать. Бабушкины сундуки были полным-полны банками с патокой.

– Бабуленька, не надо было бы тебе делать этого!

– Ха! – издавала добродушный смешок бабушка. – Вы, молодые люди, ничего не понимаете. В осажденном Париже люди крыс ели. Крыс. Наперед надо думать, Селия, меня воспитали думать наперед. – Но неожиданно бабушкино лицо становилось настороженным. – Прислуга – они же опять у тебя в комнате. Где твои драгоценности?