Текст книги "Английский детектив. Лучшее"

Автор книги: Агата Кристи

Соавторы: Артур Конан Дойл,Гилберт Кийт Честертон,Энн Перри,Джон Диксон Карр,Найо Марш,Фредерик Форсайт,Ян Флеминг,Саймон Брэтт,Роберт Барнард
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 43 страниц)

Аллейн молчал.

– Что нам делать дальше, сэр? – спросил Фокс.

– Я хочу взглянуть на крючок в прихожей, на который они вешают ключи.

Фокс с изумленным видом проследовал за начальником в небольшую прихожую.

– Да, вот они, – сказал Аллейн, указывая на крючок с двумя висящими ключами от американского замка. – Их невозможно не заметить. Идемте, Фокс.

Вернувшись в кабинет, они увидели Хислопа и Бэйли.

Хислоп перевел взгляд с одного полицейского на другого.

– Я хочу знать, его убили?

– Мы полагаем, что да, – ответил Аллейн.

– Я хочу напомнить вам, что Филлипа… мисс Тонкс вчера весь вечер была заперта в своей комнате.

– До тех пор, пока не вернулся домой брат и не открыл ее, – уточнил Аллейн.

– Это не имеет значения. К этому времени мистер Тонкс уже был мертв.

– Откуда вы знаете, во сколько он умер?

– Я полагаю, он умер, когда раздался электрический треск.

– Мистер Хислоп, – сказал Аллейн, – почему вы не хотите рассказать мне, насколько вас раздражала его привычка лизать свои пальцы?

– Но… Как вы узнали? Я ведь никому об этом не рассказывал.

– Вы рассказали это доктору Мэдоусу, когда болели.

– Не помню. – Голос его дрогнул, губы задрожали, и он замолчал. Но потом неожиданно заговорил снова: – Хорошо. Все верно. Два года он издевался надо мной. Видите ли, он знал кое-что обо мне. Два года назад, когда моя жена умирала, я взял деньги из копилки, которая стояла на этом столе. Потом я все вернул и думал, что он ничего не заметил, но, как выяснилось, он все знал с самого начала. И с тех пор я попал в его власть. Он сидел здесь, как паук. Я подавал ему бумаги. Он слюнявил пальцы, причмокивая языком, и при этом ядовито улыбался. Потом начинал переворачивать этими пальцами страницы. Он знал, как это выводит меня из себя, и посматривал на меня с довольным видом, а потом… Он начинал говорить о деньгах. Напрямую он меня никогда не обвинял, только намекал. И я был бессилен. Вы, наверное, думаете, что я сумасшедший. Но я не сумасшедший. Я мог его убить. О, сколько раз я представлял себе, как сделаю это!.. Теперь вы считаете меня убийцей, но самое смешное то, что я этого не делал. Я бы никогда не решился. И ночью, когда Филлипа показала мне, что я ей небезразличен, это было как чудо… Что-то невероятное. Тогда, в первый раз за все время, пока я здесь работаю, я перестал чувствовать желание его убить. И той же ночью это сделал кто-то другой!

Глаза секретаря горели, он дрожал всем телом. Фокс и Бэйли, которые с любопытством наблюдали за ним, повернулись к Аллейну, ожидая услышать его ответ. Он как раз хотел что-то сказать, но тут вошел Чейз.

– Вам письмо, сэр, – сказал он Аллейну. – Доставлено курьером.

Аллейн развернул письмо, прочитал первые несколько слов и поднял глаза.

– Вы можете идти, мистер Хислоп. Я ждал этого письма и получил именно то, на что рассчитывал.

Когда Хислоп ушел, они вместе прочитали послание.

Дорогой Аллейн!

Не арестовывайте Хислопа. Я сделал это. Если вы его уже арестовали, отпустите его немедленно и не говорите Фипс, что подозревали его. Я был влюблен в Изабеллу еще до того, как она встретилась с Сепом. Я пытался уговорить ее развестись с ним, но она не захотела этого делать из-за детей. Совершеннейшая глупость, но сейчас нет времени это обсуждать. Мне нужно спешить. Он подозревал нас. Он довел ее до нервного срыва. Я был уверен, что она так долго не выдержит. Несколько недель назад я украл ключ Фипс, который висел на крючке в прихожей. Инструменты и провода – у меня все было готово. Мне было известно, где в доме расположен электрический щит, и я собирался дождаться, когда все разъедутся на Новый год, но, когда Хислоп позвонил мне прошлым вечером, я передумал и решил действовать немедленно. Он сказал, что мальчиков и слуг нет дома, а Фипс заперта в своей комнате. Я велел ему оставаться у себя и перезвонить мне через полчаса, если все не уляжется. Он не перезвонил. Я сам позвонил ему и не получил ответа; это означало, что в кабинете, где стоит телефон, Сепа не было.

Я пришел, пробрался в дом и прислушался. Наверху все было тихо, но в кабинете горел свет, поэтому я понял, что Сеп скоро спустится. Он недавно рассказал мне, что собирается поймать какую-то полуночную передачу.

Я заперся и приступил к работе. Когда в прошлом году Сеп уезжал, Артур в его кабинете написал одну из своих чудовищных модернистских картин. Он тогда упоминал, что набалдашники на карнизе складываются в интересную фактуру. Тогда же я заметил, что они очень похожи на ручки радио, а позже попробовал переставить их местами и увидел, что они прекрасно садятся на место ручек радио, если внутри их немного уплотнить. Вы совершенно верно восстановили, как все произошло, и на подготовку я потратил каких-то двенадцать минут. Потом я пошел в гостиную и стал ждать.

Он спустился из комнаты Изабеллы и, очевидно, сразу взялся за радио. Я не думал, что будет так много шума, и испугался, а вдруг кто-нибудь спустится проверить, что случилось. Но никто так и не появился. Тогда я вернулся, выключил радио, починил пробку на щите, подсвечивая себе фонарем. После этого я навел порядок в кабинете.

Я мог не торопиться, потому что знал: пока он находится в кабинете, туда все равно никто не войдет, но я поспешил включить радио, чтобы казалось, будто он его слушает. Я знал, что они позовут меня, когда найдут тело, и собирался сказать им, что он умер от удара. Я Изабеллу предупреждал, что это может рано или поздно произойти. Но, увидев ожоги у него на пальцах, я понял, что этот номер не пройдет. И все равно, я бы попытался как-то выкрутиться, если бы Чейз не начал блеять об обожженных пальцах и об электричестве. Хислоп тоже увидел обожженную руку. Мне ничего не оставалось делать, кроме как сообщить в полицию. Если честно, я не думал, что вы догадаетесь насчет ручек. Так что это очко в вашу пользу.

Я бы мог и дальше блефовать, если бы вы не начали подозревать Хислопа. Я не могу позволить вам повесить этого зануду. К письму я прилагаю записку Изабелле, которая, я знаю, не простит меня, и официальное заявление для вас, чтобы вы могли его использовать. Найдете меня в моей спальне наверху. Я решил воспользоваться цианидом. Благо он действует быстро.

Простите меня, Аллейн. Мне кажется, что вы и без меня обо всем догадались, верно? Я бы не проиграл, не будь вы суперсыщиком… Прощайте.

Генри Мэдоус

РОБЕРТ БАРНАРД
Утреннее телевидение

Родившийся в городке Бернем-он-Крауч, Эссекс, Англия, Роберт Барнард окончил колледж Баллиол Оксфордского университета и получил степень доктора философии в Бергенском университете в Норвегии. Поработав лектором в университетах Австралии и Норвегии, в 1974 году он опубликовал свой первый роман «Смерть старого козла». В романе «Смерть под пытками» (1981) он впервые изобразил детектива Скотланд-Ярда Перри Третоуэна, который впоследствии появился и в нескольких других его романах. Рассказы Роберта Барнарда отличаются изумительным черным юмором, благодаря которому они не единожды попадали в ежегодники лучших рассказов и несколько раз были номинированы на престижные премии Эдгара и Агаты. В 1988 году его рассказ «Более окончательный, чем развод» получил премию Агаты. Сейчас писатель с женой живет в Лидсе.

~ ~ ~

Появление утренних телепередач для англичан стало настоящим подарком.

По крайней мере так думала Каролина Ворсли, сидя в кровати с горячим тостом и чашкой чая, чувствуя теплую руку Майкла. Вскоре они снова займутся любовью, когда ведущая раздела о потребительском рынке станет рассказывать об опасных для жизни игрушках, или во время обзора прессы, или когда теледоктор станет объяснять дозвонившемуся в студию зрителю, как бороться с прыщами. Они будут это делать, когда их охватит желание, как им подскажет воображение – или когда желание охватит Майкла, потому что он иногда бывал очень своеволен, – но это вовсе не означало неуважения к ведущему, который в ту минуту будет в эфире. Ибо Каролина любила их всех и была бы вполне счастлива если бы могла просто валяться в кровати и смотреть на любого из них, будь то доктор Дэвид, обозреватель последних хитов поп-музыки Джейсон, знаток моды Сельма, эксперт по трудным ситуациям Джемайма, спортивный обозреватель Рег или ведущая Мэрайя. И, разумеется, ведущий Бен.

Бен, ее муж.

Все устроилось просто изумительно. Бена вызвали в студию в четыре тридцать. Майкл, как всегда, выждал полчаса на тот случай, если Бен что-нибудь забудет дома и примчится обратно. Майкл был серьезным и немного нескладным молодым человеком, и меньше всего ему хотелось попасть в ситуацию не просто компрометирующую, но еще и смешную. Майкл был настоящей редкостью – студентом, который серьезно относился к учебе (хотя и прекрасно сложенным, со знанием дела отметила Каролина). Главными его интересами были работа, спорт и секс. Каролина открыла ему радости регулярного секса. Ровно в пять часов звенел его будильник, хотя, как он сказал Каролине, в этом почти никогда не было необходимости. Родители его давно пропадали в какой-то богом забытой части Африки, где распространяли лекарства, знания и осчастливливали местных жителей оксфамскими [24]24
  «Оксфам» – Оксфордский комитет помощи голодающим, занимающийся благотворительной деятельностью в различных странах.


[Закрыть]дарами, поэтому он жил один в их квартире. Майкл надевал спортивный костюм на тот случай, если вдруг произойдет невероятное и его кто-нибудь увидит в коридоре, чтобы иметь возможность сделать вид, будто собрался побегать. Но его никто и никогда не встречал. Уже через пять минут он оказывался в квартире Каролины, в кровати, которую она делила с Беном. И впереди у них было почти полтора часа на сон и секс до начала вещания утреннего телевидения.

Нельзя сказать, что Майкл смотрел телевизор с таким же восторгом, как Каролина. Иногда он брал книгу и читал в то время, когда Каролина с замиранием сердца вслушивалась в рассказ о не защищенных от возгорания игрушках или о каком-нибудь бизнесмене, бросившем в беде своих клиентов. Он лежал в кровати, увлеченный «Механикой денежных запасов» или «Некоторыми проблемами теории валютного курса» – чем-то более-менее простым, потому что читать ему приходилось под звуки телевизора. Время от времени он ловил устремленный прямо на него взгляд Бена. Он так и не смог к этому привыкнуть.

Каролину это ни капли не волновало.

«Смотри, смотри, у него галстук съехал», – восклицала она или сетовала: «Знаешь, Бен сильно облысел за последний год. Надо же, а вживую я этого не замечала». Майкл редко находил в себе силы откликаться на подобные слова непринужденным тоном – слишком уж ощутимым было присутствие лысеющего, веселого, добродушного Бена, который улыбался во весь рот из телевизора, пытаясь извлечь из очередной поп-звезды хотя бы три последовательных внятных слова. «По-моему, у него щеки растут», – говорила Каролина, слизывая с пальцев джем.

– Ничего у меня не растет! – вскричал Бен. – Может, я и облысел, но щеки у меня не растут. – Дрожащим от злости голосом он добавил: – Сука.

Он смотрел видеозапись вчерашней постельной сцены по телевизору у себя в гримерке после эфира. Фрэнк, его приятель из технического отдела, поставил камеру в шкафу в его кабинете, расположенном рядом со спальней. Маленькая дырочка в стене была искусно замаскирована. К счастью, Каролина была отвратительной хозяйкой. В конце концов она, конечно, могла найти под их двуспальной кроватью звукозаписывающее устройство, но даже тогда она, наверное, решила бы, что это какой-то хлам Бена, который он туда спрятал, чтобы не сломать. Как бы то ни было, он все равно успеет…

Все равно успеет что?

– Двуличная свинья! – завопил Бен, слушая, как Каролина с Майклом смеялись над тем, как, по их мнению, теневой секретарь Министерства иностранных дел буквально размазал его по полу во время последнего интервью. – Когда я вчера вернулся домой, она говорила, что я отлично справился.

Когда призрачные фигуры на экране снова прильнули друг к другу, матово поблескивая обнаженной кожей в полутьме, Бен прошипел: «Шлюха!»

Гримерша, сосредоточившаяся на смахивании пудры с его шеи, старательно воздерживалась от комментариев.

– Ты, наверное, думаешь, что я псих, раз такое смотрю? – спросил ее Бен.

– Это не мое дело, – ответила девушка, но добавила: – Учитывая наши рабочие часы, неудивительно, что она такое делает.

– Неудивительно? А я, черт возьми, удивился, когда об этом узнал! А ты бы как запела, если бы вдруг узнала, что твой муж или парень изменяет тебе, пока ты в студии пашешь?

– Я об этом и так знаю, – сказала девушка, но Бен не услышал ее.

Он часто не слушал других людей, когда был не перед камерой. Его телевизионный образ доброго и всепонимающего папочки редко использовался в личной жизни. Более того, он, бывало, выходил из него даже перед камерами: он мог, подавшись вперед, с внимательнейшим видом слушать собеседника, а в следующую минуту спросить его что-нибудь такое, после чего становилось ясно, что из сказанного он не уловил ни единого слова. Но такое случалось крайне редко и только в том случае, когда он был чем-то очень занят.

– А сейчас они станут пить чай, – сказал он. – Каждому, кто работает в утреннюю смену, нужен перерыв на чай.

Чай…

Вскоре после этого восхитительные утренние встречи Каролины на время прекратились: ее сын Малькольм на удлиненные выходные вернулся домой из школы. И Майкл стал всего лишь соседским сыном, которому она вежливо улыбалась в коридоре. Каролина завтракала с ребенком на кухне. Во вторник утром, когда Малькольм был еще дома, Бен очередной раз ошибся в прямом эфире.

Он брал интервью у Касси Ле Боу из известной поп-группы «Кранч» и, повернувшись к камере, чтобы объявить клип с их последним музыкальным хулиганством, произнес: «Это будет интересно Каролине и Майклу, которые сейчас смотрят нас дома…»

– Почему он сказал «Майклу»? – удивилась Каролина, но в следующую секунду прикусила язык.

– Он хотел сказать «Малькольму», – предположил ее сын. – Но вообще я на него и обидеться могу за то, что он думает, будто мне могут нравиться эти «Кранч».

Малькольм тогда репетировал с Лондонским юношеским оркестром Вторую симфонию Элгара, так что Бен ошибся с его вкусами года на два.

– Ты видел это вчера утром? – спросила Каролина у Майкла на следующий день.

– Что?

– Что Бен сказал в «Просыпайся, Британия»?

– Я смотрю утреннее телевидение, только когда бываю с тобой.

– Ну, он опять сделал одно из своих «посланий домой»… Ты, наверное, не помнишь, но, когда «Проснись, Британия» только появилась, они там очень заботились об ее имидже «семейной программы», и с тех пор Бен завел привычку передавать с экрана небольшие послания мне и Малькольму. Все это так удобно и так фальшиво. Но неважно, вчера утром, когда Малькольм еще был дома, он снова передал нам привет, только сказал «Каролине и Майклу». Не Малькольму, а Майклу.

Майкл пожал плечами.

– Обычная оговорка.

– Это же его сын! И почему он назвал именно это имя – Майкл?

– Такое случается, – сказал Майкл, обнимая ее за плечи и укладывая на подушку. – Вчера в передаче участвовал какой-нибудь Майкл?

– Был Майкл Хезелтин, как всегда.

– Ну вот видишь. Все объясняется.

– Но Хезелтин – это же бывший министр, он бы никогда не назвал его Майклом.

– Просто это имя застряло у него в голове. Тут нет ничего необычного. Ты же сама знаешь, Бен стареет.

– Да, – согласилась Каролина, которая была на два года младше мужа.

– Стареет! – воскликнул Бен, приглаживая накрашенные брови и поглядывая одним глазом на экран. – Думаешь, я старик? Ну ничего, я покажу, какой я старик.

Бен уже отказался от услуг гримерши. Он был единственным из постоянных ведущих «Проснись, Британия», кто требовал к себе особого внимания, и все в студии удивились, но и обрадовались, когда Бен решил, что сможет обходиться без нее. Теперь он мог смотреть записи того, что происходит у него дома, не боясь почувствовать за спиной молчаливое неодобрение.

И теперь он решил придумать план.

Одним из факторов, которые он был просто обязан использовать в своих интересах, было абсолютное неумение Каролины вести хозяйство. На кухне столы, полки и тумбочки были завалены всякой всячиной: грязные чашки и тарелки с высохшими остатками джема, старые коробочки из-под маргарина, рассыпанные приправы и специи, пятна соуса. Холодильник напоминал подвал музея Виктории и Альберта, а лежащие в морозильнике продукты помнили даже первый год их совместной жизни. На наружном подоконнике кухонного окна лежали инструменты, которыми он пользовался, занимаясь садоводством.

Бен и Каролина жили в одной из двадцати квартир дома гостиничного типа. Большая часть работы по саду выполнялась работниками владельцев дома, но несколько небольших участков были оставлены в распоряжении жильцов. Бен прилежно ухаживал за своим участком, хотя (как это часто бывает в подобных случаях) это занятие больше удовлетворяло самолюбие, чем приносило плодов. «Из нашего сада», – говорил он, подавая гостям страшноватые маленькие миски с красной смородиной.

Кроме инструментов, на подоконнике стояла небольшая бутылка с гербицидом.

В тот день он пару часов копался в грязи на своем участке, а к тому времени, когда он закончил и помыл руки на кухне, бутылочка с гербицидом уже стояла у коробки с чайными пакетиками, рядом с чайником. Крышка бутылочки была наполовину откручена.

– Ничего нет лучше, чем поработать на собственном клочке земли, – обронил Бен, когда проходил мимо Каролины в кабинет.

Следующий вопрос, который нужно было решить: когда? Перед Беном открылась масса самых разных вариантов развития событий (включая его немедленный арест, к чему он уже внутренне приготовился), но он решил, что лучше всего будет сделать задуманное утром, перед самым уходом на работу. Гербицид, конечно, подействует не сразу, но можно надеяться, что они вызовут «скорую», когда уже будет поздно. Если ему предстоит вернуться домой и обнаружить отравленную жену с любовником, лучше пусть они будут по-настоящему мертвы. По средам вся команда утренних телепередач собиралась на совещание, чтобы узнать, что запланировано на следующую неделю: какая стареющая звезда будет продвигать свои мемуары, какой певец будет рекламировать предстоящий тур по Великобритании. По средам Бен редко возвращался домой до обеда. Значит, среда.

Он осторожно внес в свою мысленную записную книжку пометку: «Среда, 15 мая».

Положить гербицид в чаеварку или в чайный пакетик и как это устроить – все эти вопросы нужно будет решить вечером рокового вторника, когда все, что нужно для заваривания чая, уже будет готово. Главное то, что решение принято.

Пятнадцатое мая – вне всякого сомнения, поворотный день в ее жизни – для Каролины началось скверно. Во-первых, Бен поцеловал ее перед уходом на работу. Такое не случалось с тех времен, когда он только устроился на телевидение. Майкл пришел, как всегда, в пять часов, но в постели вел себя слишком уж напористо, словно позабыл о нежности. Потом Каролина пролежала час в его руках, думая о том, что могло его встревожить, он же все это время молчал и заговорил, только когда включили телевизор. Возможно, он рассчитывал, что штампованные фразы ведущих и реклама отвлекут внимание Каролины оттого, что он собирался ей сказать.

Его учебник был открыт, и чайник на чаеварке уже начал гудеть, когда он по-юношески грубовато произнес:

– Все кончено.

Каролина в это время смотрела отрывки боя Фрэнка Бруно и слушала его невнимательно. Когда репортаж закончился, она повернулась к Майклу.

– Прости, что ты сказал?

– Я сказал, что все кончено.

В сердце Каролины словно вонзился кинжал. На несколько минут оно замерло. Когда к ней вернулся голос, она, как какая-нибудь глупая домохозяйка среднего уровня, пролепетала:

– Я не совсем поняла. Что кончено?

– Это. Наши встречи по утрам.

– Твой родители возвращаются домой раньше, чем планировали?

– Нет. У меня… появилась своя квартира, ближе к колледжу. Чтобы меньше тратить времени на дорогу по утрам и вечерам.

– То есть ты просто переезжаешь?

– Где-то так. Я же не могу жить с родителями вечно.

Голос Каролины стал громче и тоньше.

– Ты не живешь с родителями. Они вернутся только через полгода. Ты переезжаешь подальше от меня. Ты что, считаешь меня человеком, с которым можно встречаться, когда тебе удобно, а потом, когда это станет уже не так удобно, просто взять и уехать?

– Ну… вообще-то, да. Я свободный человек.

– Ты сволочь! Мерзавец.

Она в ту минуту с превеликим удовольствием схватила бы его за плечи и так бы встряхнула, чтобы у него зубы вылетели, но вместо этого она просто села в постели и в негодовании замолчала. Было четверть восьмого. Чайник на автоматической чаеварке засвистел и налил кипяток в сосуд с чайными пакетиками.

«Выпейте чая или кофе, – сказал Бен в телевизоре своему гостю, политику, с улыбкой, напоминающей оскал черепа. – Сейчас как раз время для утреннего чая».

– Дело не во мне, верно? – наконец произнесла Каролина, пытаясь не дрогнуть голосом. – У тебя появилась другая?

– Хорошо, да, у меня появилась другая, – согласился Майкл.

– Моложе, чем я?

– Конечно, моложе, – сказал Майкл, открыл учебник и углубился в теорию монетаризма.

Про себя Каролина повторила: «Конечно, моложе?! Как это понимать? Женщин старше меня не бывает в природе? Или „я просто коротал время с такой старухой, как ты, дожидаясь, пока мне не подвернется кто-то моего возраста“»?

– Ты переезжаешь к девушке, – произнесла она гробовым голосом.

– Ага, – ответил Майкл, не отрываясь от Хайека.

«Как вам наш чай?» – спросил Бен своего гостя.

Каролина сидела на кровати, глядя на мелькающие картинки на экране, пока чаеварка остывала. Будущее раскинулось передней, как бескрайняя пустыня, – ей предстоит прожить жизнь жены и матери. Но, господи ты боже мой, разве это жизнь? По какой-то непонятной причине, когда она над этим задумалась, жизнь в роли любовницы показалась ей чем-то полноценным, традиционным и достойным. Теперь каждая ее мысль о предстоящих годах превращалась в отвратительную, издевательскую картинку, где все белое выглядело черным, как на негативе. Так же и человек, лежавший рядом с ней на кровати, из обаятельного объекта сексуального влечения превратился в грубого и неблагодарного подростка.

Тем временем в «Проснись, Британия» все тоже не шло гладко: двое ведущих запутались, кто что должен представлять. Каролина сосредоточила внимание на экране, она любила смотреть, когда Бен портачил.

– Прошу прощения, – произнес Бен с улыбкой доброго дядюшки. – Я думал, это слова Мэрайи, но, оказывается, мои. Так… Я знаю, что нашего сегодняшнего гостя зовут Дэвид, но я не знаю, о чем вы хотите сегодня поговорить, Дэвид.

– О ядах, – ответил Дэвид.

Но камера не переключилась на него, и, как только он произнес это короткое слово, Каролина (а вместе с ней и миллион телезрителей) увидела, что Бен разинул рот и в его глазах сверкнул, как молния, панический страх.

– Мне часто пишут родители маленьких детей, – спокойным голосом, обещающим, что все будет хорошо, заговорил Дэвид, – и очень часто они задают один и тот же вопрос: что делать, если в руки ребенка попал ад. Старые лекарства, моющие средства, вещества, применяющиеся в садоводстве, – все они могут нести опасность, а некоторые могут даже привести к смерти. – Каролина увидела, как Бен (камера словно прилипла к нему) с трудом проглотил подступивший к горлу комок и взялся рукой за шею. Потом режиссер наконец смилостивился над ним и показал доктора, который увлеченно продолжал рассказ: – Итак, вот основные правила, как нужно поступать в случае отравления…

Каролина не отличалась смекалкой, но вдруг последовательность событий этого утра выстроилась в цепочку: поцелуй Бена, его улыбка, когда он предложил своему гостю в студии чай, бутылка гербицида на кухне рядом с коробкой с чайными пакетиками, изумление Бена при упоминании яда.

– Майкл, – сказала она.

– Что? – произнес он, не отрывая взгляда от книги.

Она посмотрела на погруженного в себя, жестокого и даже не осознающего своей жестокости человека, и кровь ее закипела.

– Ничего, – сказала она. – Давай выпьем чаю. Он, наверное, уже остыл совсем.

Она налила две чашки и одну передала ему. Он отложил книгу, которую на самом деле не читал, и мысленно поздравил себя с тем, что все прошло так легко. Взяв чашку, он сел на край кровати и стал смотреть в телевизор, где спортивный обозреватель рассказывал о вчерашнем соревновании легкоатлетов в Осло.

– Ого! – уважительно произнес Майкл, помешивая ложечкой в чашке. – Вот это, я понимаю, забег.

Он сделал большой глоток чая, потом быстро опустил чашку, повернулся к Каролине и начал задыхаться.

Каролина, держа в руке полную чашку, смотрела на подлого юнца. На губах ее играла торжествующая улыбка. Камера, спрятанная в шкафу в соседней комнате, зафиксировала эту улыбку для Бена и для суда, на котором их судили, по иронии судьбы, вместе.