Текст книги "Дальние пределы человеческой психики"

Автор книги: Абрахам Маслоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

оттенок к какому-либо общему континууму, не категоризируют его как

оттенок, в котором больше или меньше того или иного цвета, не ощущают

его как более зеленый или менее зеленый, но предельно обособляют его,

воспринимают его как полноправный цвет, обладающий предельной

особостью, не имеющий аналогов или образцов для сопоставления, не

выделяют некую более общую категорию цвета – зеленый или голубой. Это

то, что я понимаю как один из элементов особости (несравнимость). Если

я прав в подобном толковании болезни, то мы должны быть чрезвычайно

осторожны, чтобы не перепутать описанную Гольдштейном редукцию к

конкретному, к вторичному, со свежим и конкретным восприятием

здорового человека, не редуцированного к конкретному. Более того, мы

обязаны четко отделить подобное редуцированное восприятие от познания

бытия, или высшего постижения, потому что познание Бытия – это не

только познание конкретной особости того или иного предмета или

явления, но также и познание абстрактной особости, в различных

значениях слова <абстрактность>, а в предельных выражениях -

постижение всего космоса.

Стоит также провести грань между описанным выше способом восприятия и

высшим переживанием (89) как таковым, или переживанием сатори, как

называет его Судзуки. Например, высшее переживание всегда

сопровождается постижением Бытия, но Бытие постижимо также и помимо

высшего переживания; зачастую познанию Бытия способствует трагический

опыт или даже познание зла. Для этого нужно провести различие между

двумя типами предельных переживаний, между двумя способами познания

Бытия. С одной стороны перед нами предстает космическое познание, о

котором писал и Бьюк (18), и некоторые мистики. Этот тип познания

направлен на весь космос, познающий человек видит взаимосвязь всего со

всем, не исключая из общей череды предметов и явлений самого себя. Мои

испытуемые описывали мгновения космического познания примерно такими

словами:

<Я понимал, что принадлежу универсуму, я видел свое место в нем. Я

ощущал свою значимость, но при этом понимал, как я мал и ничтожен.

Одновременно я испытывал смирение и гордость>. Или: <Я отчетливо

ощущал себя необходимой, неотъемлемой частицей Вселенной, я не был

сторонним наблюдателем, я принадлежал ей и был неотделим от нее. Я не

смотрел на нее сквозь черную бездну, наоборот – я был в ее центре,

принадлежал ей как полноправный член семьи, не как приемыш или

пасынок, не как прохожий, заглядывающий в окно>. Таков этот тип

предельного переживания, способ постижения Бытия, и его обязательно

нужно отличать от другого, завороженного восприятия, при котором

сознание человека сужается до особости

Заметки о наивном познании

265

объекта или даже отдельной его части, например, картины или лица,

ребенка или дерева, при котором остальной мир и собственное <Я>

перестают существовать для человека. Поглощенность и завороженно сть

объектом при этом настолько сильны, весь мир настолько забыт, что

здесь недалеко и до со стояний транец енденции. Человек перестает

осознавать себя, его <Я>, весь окружающий его мир, кроме заворожившего

его объекта, уходит в небытие, объект становится целым космосом.

Человек воспринимает объект как целостный мир. В такие мгновения для

него существует только он, и больше ничего. А потому законы познания,

выработанные ранее для познания всего мира, в такие мгновения человек

переносит на восприятие этого отдельного, вычлененного из мира

объекта, заворожившего его, ставшего для него всем миром. Таковы два

разных типа предельных переживаний. Судзуки, рассуждая о них, не

проводит между ними четкой границы. В одном месте он говорит, что,

глядя в крошечный цветок, можно увидеть Вселенную. А в другом

рассказывает о религиозно-мистическом опыте сатори как о пути к

слиянию с Богом, с Высшим, или с Универсумом.

Такая очарованность, сужающая взгляд на мир, подобна шорам на глазах,

сродни состоянию муга. В состоянии муга вы погружены в свое занятие с

полной беззаветностью, вы не в состоянии думать о чем-либо ином, вы не

колеблетесь, не осмысляете критически, не сомневаетесь, вы не

поддаетесь воздействию посторонних внутренних и внешних препятствий. В

этом состоянии возможна чистейшая, совершеннейшая, абсолютная

спонтанность поступков, на которые не в силах повлиять никакие

запреты. Такая спонтанность, такая полная свобода возможна только в

тех случаях, когда человек отрешается от своего <Я>, забывает о себе.

Состояние муга часто путают с состоянием сатори. В литературе по

дзэн-буддизму состояние муга обычно описывается как полная

поглощенность каким-то делом, неважно каким, пусть даже и колкой дров,

лишь бы колыцик работал с усердием и от души. Но в то же время

дзэн-буддисты говорят о нем как о мистическом опыте единения с

космосом. Мы же все-таки будем понимать, что эти два состояния в

определенном смысле весьма различны.

Так же критически стоит отнестись к нападкам дзэн-философии на

абстрактное мышление. Мы не можем согласиться с утверждением, что

ценность представляет лишь конкретная особость, что абстрагирование

любого рода пагубно. Следуя этому убеждению, мы рискуем впасть в

добровольную саморедукцию к конкретному, вплоть до очевидно дурных

последствий, прекрасно описанных Гольдштейном.

Очевидно, что мы, психологи, не можем конкретное восприятие счесть

единственным источником истины, единственным благом, не можем

абстрактное познание счесть абсолютным злом. Мы всегда должны помнить,

что самоактуализированный человек способен как к конкретизации, так и

к абстрагированию, в зависимости от того, чего требует от него

ситуация, должны помнить, что ему по душе как первое, так и второе.

266

Высшее постижение

В книге Судзуки на странице 100 приведен замечательный пример, который

прекрасно иллюстрирует эту последнюю мысль. Там описан маленький

цветок, предстающий перед автором как в его особости с одной стороны,

так и в его богоподобии, преисполненности небесным изяществом,

осиянности светом вечности и так далее и тому подобное – с другой

стороны. Очевидно, что цветок воспринимается не только в его

конкретной особости, но в то же время как Вселенная, не требующая

обязательного учета прочих компонентов для постижения ее величия.

Постигается его высшая, символическая, вселенская сущность, цветок

становится цветком в себе, а не цветком самим по себе. Ведь только

когда цветок представлен наблюдателю как цветок в себе, возможны

рассуждения обо всех этих вещах, вроде вечности, таинства Бытия,

неземного изящества и т. п., только тогда он видится в свете высшей

реальности; говоря иными словами, постижение цветка подобно взгляду

через него в высшую реальность.

Продолжая говорить о цветке, Судзуки критикует Тенниссона за то, что

лирический герой одного из известных его стихотворений срывает цветок,

использует его как объект для размышлений и абстракций и в конечном

счете грубо расчленяет его. Судзуки порицает его за это. Он приводит

Тенниссону в пример японского поэта. Тот не сорвал цветка, не

искалечил его. Он оставил его там, где нашел его. Вот высказывание

Судзуки со с. 102: <Он не вырывает цветок из всеобщности его

окружения, он постигает соно-мама цветка, не цветок сам по себе, но

ситуацию, в которой он находится, – ситуацию в самом широком и

глубоком смысле этого слова>.

На с. 104 Судзуки обращается к Томасу Трейне. Первая цитата хорошо

иллюстрирует понятие <унитивное сознание>, как слияние высшей

реальности с насущной реальностью. Так же удачна вторая цитата на этой

же странице. Но начиная со с. 105 мы сталкиваемся с полным сумбуром.

Здесь Судзуки начинает говорить о состоянии <наивности>, разумея под

ним унитивное сознание, слияние вечного с преходящим, сближая

унитивное сознание с первичной наивностью ребенка по Трейне. Для

Судзуки как унитивное восприятие, так и первичная наивность одинаково

похожи на возвращение в райские кущи, в Эдем, в те времена, когда с

древа познания добра и зла еще не был сорван первый плод. <Мы вкусили

запретный плод с древа познания добра и зла, и это привело нас к

постоянной привычке интеллектуализирования. Но по сути нам никогда не

забыть, откуда родом эта наивность>. Судзуки считает эту библейскую,

христианскую наивность тождественной <бытию соно-мама>, то есть

способности созерцать особость. Мне кажется, что это очень серьезная

ошибка. Христианский страх перед познанием, ярко выраженный в

библейской легенде о потерянном в результате познания райском

блаженстве, жив и по сей день. Сегодня он выражается в

антиинтеллектуализме, в боязни познания, в боязни ученых и т. п., в

предубеждении, что вера, смирение и простота, то есть наивность в духе

Франциска Ассизского, всяко праведнее заведомо лукавого интеллек-

Заметки о наивном познании

267

туального познания. В христианской традиции мы можем встретить

отголоски убеждения, что наивность и интеллект взаимно исключают друг

друга, что знания мешают простой и наивной вере, а поскольку вера

заведомо важнее и полезнее знаний, следовательно, учиться вредно, быть

ученым опасно или даже пагубно для души, и так далее и тому подобное.

Я могу утверждать, что подобные взгляды проповедуются во всех

известных мне <примитивных> сектах. Все они подозрительно относятся к

знанию любого рода, утверждая, что знание <дано Богу, но не

человеку>*.

Но невежественная наивность отличается от наивности мудреца, от

искушенной наивности. Более того, конкретное восприятие ребенка и его

способность воспринимать вещи в их особости совершенно определенно

отличаются от конкретного восприятия и восприятия особости

самоакгуализированного взрослого человека. Они диаметрально отличны

хотя бы по следующей причине. Ребенок отнюдь не редуцирован к

конкретному, он просто-напросто еще не дорос до абстрактного. Он

наивен, потому что несведущ. Его наивность в корне отличается от

<вторичной наивности>, как я назвал ее, от наивности мудрого,

самоактуализированного, старого человека, который познал мир, познал

все его пороки, несуразности, слабости, ссоры и слезы и однако смог

подняться над ними, смог прийти к унитивности восприятия, дающей ему

видение высшей реальности, видение красоты Вселенной сквозь мразь и

морок пороков, слабостей и слез. За несовершенствами мира и даже в

самих несовершенствах он видит совершенство. Это в корне отличается от

наивности несведущего ребенка, описанной Трейне. Наивность ребенка

определенно иная, чем наивность святых и мудрецов, людей, познавших

вкус грубой реальности, живших с ней и боровшихся с ней, страдавших от

нее и вопреки всему поднявшихся над ней.

Эта взрослая наивность или наивность самоактуализированного человека в

некоторых отношениях тождественна или даже синонимична унитивному

сознанию, слиянию и интеграции реальности высшего Бытия и насущной

реальности. Стремление к подобного рода наивности дает нам здоровое,

реалистическое, доступное познанию, вполне человеческое совершенство,

которого сильные, мощные и самоакгуализированные личности

действительно могут достичь, идя по пути глубинного познания насущной

реальности. Это познание в корне отличается от детского познания

Бытия. Ребенок еще ничего не знает о мире, его наивность резонно было

бы назвать невежественной. Его внутреннее мироощущение отличается от

религиозного мироощущения, свойственного в том числе и самому Трей-

* Я подумал – а не означает ли <познание добра и зла> из библейской

легенды старое доброе сексуальное <знание>, не означает ли

символическое поедание яблока обнаружение запретной сексуальности,

потерю наивности не в традиционной интерпретации, а в виде грубой и

прямой потери невинности? Может быть, здесь стоит поискать истоки

традиционной христианской антисексуальности?

268

Высшее постижение

не, от мироощущения, в котором отрицается все, что касается насущной

реальности (отрицается во фрейдистском смысле). Такие люди смотрят

вокруг и не желают видеть ее. Они не признают ее. Такого рода

нездоровое, фантазийное восприятие принимает только <высшее>, а

<низшему> отказывает даже в праве на существование. Оно нездорово

именно потому, что фантазийно, – иначе говоря, отрицательно, по-детски

невежественно, не признает знания и опыта.

Это все равно, что попытаться отделить высокую нирвану от низкой

нирваны и объявить низкую недостойной нашего внимания, все равно что

отделять высшее единство от низшего (93), высокую регрессию от низкой,

здоровую от нездоровой. Некоторые религиозные люди поддаются искушению

подменить познание высшего, познание Бога и высшего Бытия регрессией,

детским, невежественно-наивным постижением мира. Когда мы слышим

призывы вернуться в Эдем, в те времена, когда человек еще не вкусил

яблока с древа познания добра и зла, мы должны понимать, что нас

призывают к регрессии. В их устах очень буквально звучит высказывание:

<Много знания приносят много печали>. Следуя их логике, нужно понимать

это так:

лишь глупец и невежда достоин счастья, ему принадлежит царство

небесное, ибо он избавлен от слез и страданий.

Но если уж вести речь о детстве и наивности, то здесь как нигде

уместно сказать, что <домой возврата нет>. Человек не

можетрегрессировать, взрослый не может вернуться в детство. Невозможно

зачеркнуть прожитые годы, невозможно снова стать наивным; если вы не

зажмуривались и не затыкали уши всю жизнь, вы не сможете убедить себя,

что ничего не видели и ничего не поняли. Познание необратимо, опыт

необратим, – именно в этом смысле домой возврата нет. Человек не в

состоянии регрессировать к детской наивности, сколько бы он ни

юродствовал и ни притворялся беспомощным. Если уж вы взрослый человек,

то не стоит желать себе нового детства, как не стоит требовать в

железнодорожной кассе билет до Эдема, потому что никто не продаст вам

его. Взрослому человеку заказан этот маршрут, и все, что ему остается,

– это устремляться вперед, расти и взрослеть, постигать наивность

<вторичную>, наивность умудренной старости, проникаться унитивным

мироощущением, которое единственно в состоянии дать человеку

возможность познавать высшее через насущное. Единственный путь

расширения насущной реальности, выхода за ее пределы – путь истинного

знания, путь личностного роста и взросления.

Еще раз сформулирую, что мы имеем дело с тремя разновидностями

конкретного восприятия. Во-первых, мы говорим о конкретном восприятии

людей, редуцированных к конкретному, в случаях, например, поражений

головного мозга. Во-вторых, мы говорим о восприятии ребенка, не

доросшего до понимания абстрактного. И в-третьих, о восприятии

здоровых взрослых, о такой разновидности конкретного восприятия,

которая благополучно уживается со способностью к абстрагированию.

Заметки о наивном познании

269

То же самое можно сказать и о природном мистицизме по Вудвортсу. Вряд

ли стоит принимать детское восприятие в качестве образца для

самоактуализации, для высшего постижения, для постижения конкретного

или постижения сою-мама, для постижения особости, – не стоит хотя бы

потому, что ребенок не перерос абстрактного, он просто не дорос до

него.

Обсуждая работы Экхарта, Судзуки и многих других авторов религиозного

толка, необходимо отметить, что их определение унитивного сознания,

которое является по сути слиянием вечного и преходящего, отрицает

преходящее как таковое. (Смотри на с. 111 цитату из Экхарта, где он

говорит о <сиюминутном>.) Эти авторы склонны считать истинной

реальностью только священное, вечное или божественное, они вплотную

приближаются к тому, чтобы отказать миру в реальности. Они не признают

священного, вечного и божественного в преходящем, не признают, что

сакральное можно и нужно видеть в мирском и через мирское, что высшую

реальность можно и нужно видеть в насущной реальности. Я бы добавил,

что ее просто невозможно увидеть каким-то иным образом, ибо высшая

реальность лежит не за семью морями, не в ином мире, она не

аристотелевский <немир>. Мир един и единственен, и то, насколько в

человеке уживается высшее и обыденное, на самом деле зависит лишь от

его способности воспринять мир с точки зрения вещей высшего порядка и

одновременно во всей его обыденности. Прими мы иной подход, и тут же

окажемся в ловушке. Мы начнем рассуждать о иных мирах и в конце концов

опустимся до басен о боге, сидящем на облаках, о некоем рае, который в

принципе осязаем и ощутим, но который просто существует где-то в

другом месте. Мы примем религию в ее потусторонности и

сверхъестественности, мы смиримся с ее нездешней, чуждой нам природой,

отберем у нее гуманистическую и естественнонаучную составляющие.

Я понимаю, что когда я говорю о высшей реальности и о насущной

реальности, может создасться впечатление, будто речь идет о двух

отдельных реальностях в актуальном физическом пространстве и в

актуальное физическое время, о разных, независимых друг от друга

реальностях. Поэтому было бы лучше говорить о двух типах восприятия,

двух типах познания, двух способах мироощущения. Также было бы

правильнее говорить не об унитивном сознании, а об унитивном

мироощущении. Таким образом мы избежим путаницы в рассуждениях о

постижении высшего и обыденного, вроде той, которую нельзя не заметить

далее у Судзуки, когда он заводит речь о переселении душ, о инкарнации

и реинкарнации, и о прочих подобных вещах. Таков может быть крайний

результат принижения мироощущения до полной предметности. Если же

представить себе эти два типа познания как два мироощущения, тогда

<переселения душ> просто не потребуются. Ведь нам же не приходит в

голову говорить о переселении душ, когда мы слышим о человеке, который

постиг суть музыкальной гармонии и по-новому услышал симфонию

Бетховена. Мы понимаем, что симфония Бетховена обладает величи-

270

Высшее постижение

ем и гармонией независимо от проникновенности слушающего, что в данном

случае слушающий просто обрел слух, и теперь, обретя иное

мироощущение, иное понимание музыки, он в состоянии постичь эту

симфонию, потому что теперь он знает, что нужно слышать и как нужно

слушать, теперь он в состоянии понять величие и гармонию музыки

Бетховена, понять, что она говорит, о чем хочет поведать ему.

20

Дальнейшие заметки о познании

Характеристики высшего познания и насущного познания' Высшее

постижение Насущное познание

1. Полное, завершенное, самодостаточное, унитарное. Космическое

познание по Бьюку, при котором вселенная воспринимается предельно

целостно, в неразрывной связи с познающим, как его неотъемлемая часть;

или иначе – человек, объект, часть представленного познающему мира

видится как единая и единственная целостность, все остальное словно

перестает существовать. Постижение цельное и целостное. Целостность

постигаемого мира – или объекта.

2. Абсолютное, полное, сконцентрированное; поглощенность,

завороженность, сфокусированное внимание; тотальное внимание;

1. Частное, неполное, не самодостаточное, в связи с иными,

непредставленными восприятию объектами и явлениями.

2. Внимание обращено лишь на то, что имеет отношение к делу. Четкое

разделение фигуры и фона. Объект представлен во взаимоотно-

* Перепечатывается с исправлениями из главы 6 в

of Being> (89). Также смотри главу 7 о характеристиках познающего

Бытие в высших пережива-

272

Высшее постижение

тенденция к объединению фигуры и фона. Детализированное;

многостороннее. <Заботливое>, всеобъемлющее, интенсивное, с полной

включенностью. Психическая энергия полностью сконцентрирована в одном

канале. Равноценность всех аспектов, безотносительность.

3. Не сопоставляющее (в духе ДоротиЛи). Объект представление?' se, как

вещь в себе, как нечто, не хуже и не лучше чего-либо другого.

Единственный член своего класса (в духе Гартмана).

4. Объект не соотносится с познающим.

шениях со всем остальным миром, как часть мира. Категоризация и

рубрификация; ценность отдельных аспектов; внимание направлено лишь на

отдельные свойства; каузальное, одностороннее восприятие,

3. Включающее объект в континуум или в череду объектов, явлений;

объект сравнивается, оценивается, взвешивается. Член некоего класса,

образчик, представитель.

4. Объект соотносится с потребностями человека, познающий выявляет,

насколько <хорош> объект, для чего может быть использован, полезен,

опасен и т. п.

5. Обогащает объект. Делает его более привлекательным. <Внутреннее

богатство объекта>.

6. Не обусловленное, не мотивированное, бесцельное. Объект не имеет

отношения к потребностям человека, поэтому независим, своеволен.

7. Центр постижения переносится на объект. Познающий самозабвенен,

самотрансцендентен, неэгоистичен, непредубежден. Познающий

идентифицируется с познаваемым объектом и сливается с ним. Высшая

поглощенность постижением и погруженность в

5. Обедняет объект, усекает и конкретизирует его богатство, делает

менее интересным, менее привлекательным, истощает способность объекта

требовать внимания к себе. Познание влечет за собой скуку.

6. Обусловленное, мотивированное. Объект рассматривается с точки

зрения удовлетворения неких насущных потребностей, с точки зрения

практической пользы.

7. Эго выступает в роли организатора познавательного процесса, его

центра и диктатора, Эго проецируется в восприятие. Фактически

воспринимается не объект как таковой, но объект, трансформированный

восприятием.

Дальнейшие заметки о познании

273

него, растворение <Я> постигающего, процесс постижения организован

вокруг объекта как центрирующей и организующей точки. Объект чист от

<Я> постигающего, не заражен им, не запутан. Самоотречение.

8. Объекту дозволено оставаться самим собой. Постижение смиренное,

рецептивное, пассивное, неопределяющее, нетребовательное.

Невмешательно в духе даосизма. Согласие с ним, как он есть, и принятие

его таким, как он есть.

9. Является целью для самого себя, само себя утверждает и

подтверждает. Интересно само по себе. Самоценно.

8. Активно придает форму объекту, упорядочивает и производит отбор.

Познающий приспосабливает объект, реорганизует его связи. Он работает

над ним. Это утомительный процесс, в отличие от высшего постижения,

которое, наоборот, снимает утомление. Целеустремленность, напряжение,

усилие. Воля и контроль.

9. Является средством, инструментом, не имеет ценности само по себе,

ценность и цель лежат вовне, познание нужно для чего-то иного,

познание как приобретение билета до конкретной станции.

10. Оторвано от времени и пространства. Вечное и универсальное.

<Мгновенье тянется как день, а дни мелькают как мгновенья>. Познающий

дезориентирован во времени и пространстве, не осознает окружающего.

Познаваемый объект исключен из всего окружающего. Исключен из течения

времени.

10. Тесно связано со временем и пространством. Преходяще и локально.

Представлено в тесной связи с историческим процессом и

обстоятельствами физического мира.

11. Характеристики Бытия постигаются как высшие ценности.

11. Насущные ценности – это ценности-средства, такие как польза,

желательность и нежелательность. соответствие насущным намерениям.

Постигающий взвешивает, оценивает, сравнивает, оправдывает и

приговаривает, одобряет и осуждает.

274

Высшее постижение

12. Абсолютное (потому что происходит вне времени и пространства,

потому что объект оторван от фона, потому что per se, потому что весь

остальной мир и история забыты). Может сопровождаться восприятием

процесса восприятия и трансформаций его, текущей произвольной

реорганизацией внутри восприятия, – но только непосредственно внутри

восприятия.

13. Приводит к разрешению дихотомии, противопоставления, конфликта.

Все части постигаемого объекта существуют одновременно и равноправно,

наполнены смыслом и необходимы, их совокупность воспринимается как

высшее единство, высшая интеграция, подчиняющаяся законам целого.

14. Конкретно (и абстрактно). Одновременно во всех аспектах. Потому

неизъяснимо (житейским языком), его возможно описать лишь целостно,

языком поэзии, искусства и т. д., но и в этом случае описание будет

понятно только тому, кто имел опыт подобного постижения. Опыт главным

образом и в основном эстетический (в нортроповском духе). Отказ от

предпочтений и селекции. Восприятие объекта в его особости (необходимо

отличать от конкретного детского восприятия, от восприятия

ограниченного взрослого человека и от восприятия людей с поражениями

мозга, хотя бы потому, что оно не отрицает способности к

абстрагированию).

12. Относительное, потому что соотносится с историей, культурой,

характерологией, локальными ценностями, с интересами и потребностями

человека. Преходящее познание. Реальность объекта весьма субъективна:

иной познающий сотворит новую, свою реальность. Объект переносим из

одной совокупности объектов в другую, то есть объект может быть

фрагментом иных совокупностей.

13. Подчинено аристотелевской логике. Части представлены отдельно, не

связанными друг с другом, отличными друг от друга, зачастую

антагонистичными, враждебными друг другу.

14. Исключительно абстрактно. Категоризирует, рубрифицирует,

схематизирует Классифицирует. <Редукция к абстрактному>.

Дальнейшие заметки о познании

275

15. Объект идеографичен, конкретен и уникален. Его классификация

невозможна (кроме как для его абстрактных аспектов), потому что он -

единственный член своего класса.

15. Объект номотетичен, подчиняется общим, статистическим законам.

16. Вызывает более тесный динамический изоморфизм между внутренним

миром познаваемого объекта и внутренним миром познающего человека.

Постигая сущность бытия, человек одновременно приближается к пониманию

своего собственного бытия, и наоборот.

17. Познаваемый объект сакрален, священен, <особен>. Он требует

почтения, поклонения, благоговения.

18. Мир и собственное <Я> зачастую (хотя и не всегда) представлены как

забавные, комичные, смешные, абсурдные; но одновременно -

пронзительные, мучительные. Смех (сквозь слезы). Философский смех.

Мир, человек, ребенок и т. д. воспринимаются как

мучительно-прекрасные, абсурдные, очаровательные, чудесные. Как смеха

достойные (смеха сквозь слезы). Преодоление дихотомии комичного и

трагичного.

19. Объект и познающий не разменны и не заменимы. Никем и ничем.

16. Ослабление изоморфизма.

17. Объект <нормален>, повседневен, обычен, знаком, в нем нет ничего

особенного; отчужден.

18. Если допускает смешное, то в ограниченных дозах. Не путает

серьезное с забавным. Враждебный юмор, отсутствие юмора. Важность и

солидность.

19. Заменимы и части познаваемого объекта, и сам объект.

276

Высшее постижение

Наивное восприятие (как аспект высшего постижения)

Для наивного человека все одинаково возможно, все одинаково значимо и

интересно. Лучший способ понять это – посмотреть на что-нибудь глазами

ребенка. Возьмите слово – для ребенка оно не значит ничего. Только то,

что привлекает его внимание, что блестит и притягивает в данную минуту

взгляд, представляется важным для него. Похоже, что ребенок способен

только на самое элементарное структурирование, на самую элементарную

дифференциацию окружающего мира (когда что-то выступает на передний

план как фигура, а что-то отступает на задний план и становится

фоном).

Детское восприятие ничего не ожидает, не предвосхищает и не

предвкушает, у него в каком-то смысле нет будущего, потому что ребенок

всецело <здесь и сейчас>, он не задумывается о неожиданностях и не

способен разочароваться. Любое событие для него равновероятно. Это в

известном смысле <совершенное> ожидание, оно созерцательно, оно не

предъявляет к бытию никаких требований, не ждет, что произойдет то, а

не произойдет это. Оно не строит прогнозов. Отказ от предсказаний

лишает его беспокойства, тревог, нетерпения, дурных предчувствий.

Возьмем, к примеру, детскую реакцию на боль. Она тотальна и

несдержанна, она неподконтрольна. Весь детский организм вопит от боли

и ярости. Отчасти это можно понять, как непосредственную реакцию

ребенка на момент <здесь и сейчас>. Его реакция такая бурная, потому

что ребенок не может ждать будущего, не умеет готовиться к нему, не

умеет проигрывать ситуацию и предвосхищать. Он не знает, что ждет его

в будущем и не порывается узнать (<Я не могу ждать>). Тут определенно

нет нетерпения.

Ребенок полностью и безоговорочно принимает все, что бы ни

происходило. Память у него коротка, физически коротка, ему мало что

есть вспомнить, и он не подвержен искушению привнести свое прошлое в

настоящее или в будущее.

Все это способы определения конкретного восприятия, постижения Бытия

(ребенком), и также постижения бытия (в виде проблесков и зарниц

понимания), свойственного умудренному опытом взрослому, который смог

достичь <вторичной наивности>. Это имеет прямое отношение к моей

концепции креативной личности, которую я описываю как личность <здесь

и сейчас>, личность без будущего и прошлого. Теперь я могу

сформулировать это так: <Креативный человек наивен>. Наивность следует

понимать как способность взрослого человека по-детски воспринимать,

думать и реагировать. Именно эта детская наивность восстановлена во

<вторичной наивности> мудрого взрослого.

С другой стороны, наивность можно понимать как прямое,

непосредственное восприятие высших ценностей. Точно как в сказке

Андерсена, где лишь ребенок смог увидеть наготу короля, в то время как

взрослые словно

Дальнейшие заметки о познании

277

потеряли способность видеть и убеждали друг друга, что король одет в

прекрасное платье (это очень похоже на эксперименты Аша (7)).

На поведенческом уровне наивность проявляется в виде самозабвенной

спонтанности, поглощенности или завороженно ста, в отказе от

самоотчета, в отказе от собственного <Я> и выходе за его границы. В

этом случае поведение полностью подчинено заинтересовавшему,

заворожившему человека явлению, которое внеположно по отношению к его

<Я>. Человек уже не стремится <произвести впечатление>, он

бесхитростен, его поступки не имеют за собой задней мысли, он не

думает о том, что действует на виду, что за ним могут наблюдать. Его

поведение полностью подчинено переживанию, оно не ищет некой

интерперсональной эффективности.

Часть VII

Трансценденция и психология Бытия

21

Различные значения трансценденции

1. Трансценденция как утрата самоосознания, самоотчета и самоконтроля

по типу деперсонализации. Она сродни самозабвенности, сопутствующей

крайней степени концентрации внимания, поглощенности, завороженности.

Медитация или концентрация на чем-то внеположном по отношению к

наблюдателю и его психическому может вызвать самозабвенно сть, а

следовательно утрату самоосознания, то есть трансценденцию Это,

сознательного <Я>.

2. Трансценденция метапсихологического толка. Трансценденция