Текст книги "Дальние пределы человеческой психики"

Автор книги: Абрахам Маслоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

что происходит здесь, и приехал сюда для того, чтобы понять, как живут

люди, чья жизнь не так безмятежна, как моя собственная. Я

предчувствовал, что мне найдется чему поучиться здесь. Но и мой взгляд

на вещи может оказаться полезным вам, ибо моя наивность позволяет мне

увидеть то, к чему, возможно, уже притерпелся ваш взгляд, и заметить

то, чего вы, быть может, просто не замечаете. Возможно, я смогу

оказаться вам полезным, просто поделившись с вами чувствами, которые я

испытал здесь, и задав вам вопросы, которые у меня возникли.

Поле моей деятельности – общая и экспериментальная психология. В

прошлом я занимался еще и психотерапией, но та психотерапия совершенно

не походила на то, что я увидел здесь, – я использовал совершенно иные

подходы и работал с совершенно другим типом людей: со студентами

колледжа, с людьми обеспеченными и привилегированными. Я год за годом

приближался к тому, чтобы обрести максимально возможную бережность в

обращении с людьми, я старался быть деликатным и мягким, я обращался с

человеком как с чашкой из дорогого фарфора, мне казалось, что человек

не сможет снести малейшей неуклюжести в обращении с ним. Естественно,

что, оказавшись здесь, я не смог пройти мимо очевидных свидетельств

ошибочности такого моего подхода к человеку. Все, что мне довелось

прочесть о Синаноне, как и то, что я увидел вчера вечером и сегодня

днем, разрушает мое видение человека в образе хрупкой фарфорофой

чашки; я начинаю ду-

* Эта глава основана на беседе, которая произошла 14 августа 1965

года, с обитателями Дэйтоп Виллэдж, одного из филиалов Синанона в

Стэйтен Айленд, Нью-Йорк. Синанон – сообщество, организованное бывшими

наркоманами для лечения наркомании.

Синанон и Евпсихея

239

мать, что не стоит так уж страшиться возвысить голос, ни к чему

бояться травмировать человека или причинить ему боль, я прихожу к

выводу, что мои мысли о весомости резкого слова, убеждение, что слово

может вызвать у человека слезы, может обидеть его, может даже довести

до самоубийства, – все эти мысли и убеждения, возможно, устарели.

Насколько я понял, вы, приступая к групповому занятию, исходите из

того, что человек скорее очень и очень прочен, нежели хрупок, что он

может снести очень и очень многое, что лучше напрямую обращаться к

нему, чем подолгу ходить вокруг да около, деликатничать и искать

обходных путей. Вы исходите из того, что проблему лучше решать

немедленно, так сказать, сразу ухватывая быка за рога. Такого рода

терапию я бы назвал <терапией без дураков>. Она разрушает защитные

барьеры, обесценивает рационализации, показывает лицемерие

двусмысленностей, масок и пустой учтивости, столь любезных светскому

обществу. Я бы сказал, что мир уже ослеп на один глаз, но то, что я

видел здесь, – не что иное, как восстановление зрения. На занятиях

ваших групп люди не прячутся за масками. Они сбрасывают их, они

перестают говорить обиняками, отказываются от ненужных экивоков.

Я спрашивал, отчего так происходит, и мне ответили, что так нужно.

Разве кто-нибудь покончил илипопытался покончить с собой? Нет. Разве

ктонибудь сошел с ума от столь грубого лечения? Нет. Я могу утверждать

это на своем опыте. Наш вчерашний разговор получился прямым и

предельно откровенным, и в то же время чрезвычайно полезным для меня.

Все увиденное мною противоречит моему опыту, но очень важно для меня

как для психолога-теоретика, пытающегося понять сущность человеческой

природы. Я вновь задаю себе вопрос о природе человека как вида. Каковы

пределы человеческих возможностей? Сколько могут вынести люди? И самое

главное – сколько они могут вынести правды? В какой мере она полезна

человеку, в какой мере губительна для него? Мне вспоминаются строки

Элиота: <Человек слишком слаб, чтобы вынести / Слишком много дневного

света>. Элиот предполагает, что человек не в состоянии вынести

реальность в ее истинном, неприкрытом виде. Но опыт ваших групп

доказывает, что люди не только в состоянии вынести свет истины, но и

то, что истина может быть полезной, целительной для них. Правда дает

человеку импульс. Это бесспорно, пусть даже при этом она причиняет ему

боль.

Один мой знакомый, которого очень заинтересовал феномен Синанона,

рассказывал мне такой случай. Его друг, наркоман, побывал здесь и в

первый раз за всю свою жизнь понял, что такое чувство близости, что

такое настоящая дружба и настоящее уважение. Впервые в жизни он мог

быть откровенен и честен; впервые в жизни он осознал, что может быть

самим собой и люди не убьют его за это. Это было восхитительное

чувство: чем больше он становился самим собой, тем больше он нравился

людям. Он сказал нечто такое, что глубоко поразило меня. Он постоянно

вспоминал о своем друге, которого очень любил и которому, по его

мнению, было бы

240

Общество

полезно испытать то же, что испытал он. Вот как он, на первый взгляд

безумно, выразил свое желание: <Как жаль, что ты не наркоман. Если бы

ты был наркоманом, ты тоже смог бы побывать в этом замечательном

месте>. Понимаете, в каком-то смысле ваша жизнь напоминает жизнь

утопического общества, вы живете в маленьком мире, оторванном от

остального мира;

отношения между вами достигают предельной откровенности и честности, а

значит, и уважительности, то, что вы делаете здесь, вы делаете вместе,

как одна команда.

Еще одна мысль поразила меня во время моего пребывания здесь. Может

быть, именно в вашем сообществе заключены элементы по-настоящему

хорошего общества, может быть, безумен весь остальной мир? Много лет

тому назад я работал с <черноногими> индейцами. Это чудесные люди. Они

были мне любопытны, я прожил в их племени некоторое время и неплохо

узнал их. Однако там же мне привелось пережить весьма занятное по сути

откровение. Я приехал в резервацию с представлением об индейцах как о

чем-то непохожем на нас и чудном, вроде коллекции бабочек на полке

энтомолога. Постепенно ко мне приходило понимание истинного положения

вещей. Они оказались обычными, разве что славными, людьми, чего никак

нельзя было сказать о белых людях, живших вместе с ними, – чем больше

я узнавал их, тем тверже укреплялся в чувстве, что более мерзких

подонков я в своей жизни еще не встречал. Это было парадоксальное

чувство. Кто здесь кого опекает? Кто здесь врач, а кто пациент? Все

смешалось в индейской резервации, и то же самое можно сказать и о

вашем маленьком хорошем сообществе. Я думал, что иду в ортопедическую

лабораторию, а попал в цветущий сад.

Еще одна мысль пришла ко мне во время нашего сегодняшнего разговора за

обедом. Все происходящее здесь поднимает чрезвычайно важный вопрос о

том, что вообще нужно людям. Мне представляется вполне очевидным, что

человек как вид нуждается в очень немногих и очень простых вещах.

Во-первых, человеку нужно чувство безопасности, а маленькому человеку

нужно ощущать заботу, что равно для него чувству защищенности.

Вовторых, человеку необходимо чувство принадлежности – семье, клану,

группе – он должен ощущать, что он часть чего-то, и должен знать, что

это его право неотъемлемо. В-третьих, человек нуждается в любви, ему

необходимо чувствовать, что он любим и заслуживает этого. И

в-четвертых, ему необходимо уважение и чувство собственной значимости.

И это все. О психологическом здоровье, о зрелости и силе, о взрослении

и креативности можно рассуждать главным образом как о последствиях

этих чувств. Можно представить себе эти чувства как своего рода

витамины, без которых организм не может развиваться нормально.

Допустив это, мы поймем, что большая часть американцев страдает от

недостатка этих витаминов. Изобретаются разнообразные уловки и

ухищрения, чтобы скрыть от человека горькую истин)' о том, что средний

американец не знает настоящей дружбы. Очень немногие

Синанони Евпсихея

241

люди имеют рядом человека, которого с психологической точки зрения

можно было бы назвать другом. Супружеская жизнь большинства

американцев также не соответствует идеалу. Можно утверждать, что все

насущные проблемы человечества, такие как неспособность противостоять

алкоголю, наркотикам, преступности, неспособность противостоять чему

бы то ни было, – все это следствие неудовлетворенности основных

психологических потребностей. И вот вам вопрос: обеспечивает ли Дэйтоп

своих обитателей этими психологическими витаминами? Сегодня утром,

прогуливаясь здесь, я пришел к положительному ответу. Давайте еще раз

вспомним, что это за витамины. Прежде всего – безопасность, то есть вы

освобождаетесь здесь от тревоги; затем чувство причастности, то есть

здесь вы принадлежите некой общности; третье – любовь, каждого здесь

любят и принимают таким, какой он есть; и наконец – уважение. Не в том

ли секрет успеха Дэйтопа, что здесь создана атмосфера, в которой

названные мною чувства становятся возможными?

Я получил здесь множество впечатлений, у меня зародились новые мысли.

Я задавал вам тысячу вопросов, проверяя тысячу возникших у меня

предположений, но, возможно, все мои вопросы и предположения были об

одном. Сейчас я попытаюсь это сформулировать. Скажите, вы полагаете,

что подобная честность в обращении с человеком, подобная

прямолинейность, порой похожая на жестокость, может служить основанием

для того, чтобы человек почувствовал себя защищенным, почувствовал

себя любимым и уважаемым? Ведь подобное обращение причиняет боль, оно

не может не причинять боли. Каждый из вас испытал ее. Скажите, вы

считаете это полезным? Я присутствовал на одном таком заседании. Мечи

были обнажены, о деликатности не было и речи. Разговор был очень

прямым, откровенным и резким. Возьмем хотя бы его: вы думаете, он

удался? Это первый вопрос, на который мне очень хочется получить

прямой ответ. Другой вопрос касается того, дает ли подобный стиль

общности – когда все делается сообща, когда любая тема доступна для

обсуждения – дает ли это человеку именно то чувство причастности, о

котором я говорил? Возникает ли это чувство сразу или приходит

постепенно? Мне показалось, что замеченная мною нарочито брутальная

искренность не только не оскорбляла людей, но за ней предполагалось

некое, совершенно особенное уважение к личности. Вы склонны обсуждать

все так, как вам это видится, как это есть на самом деле. И это может

оказаться основой уважения и дружбы.

Мне припоминаются давние рассуждения одного психоаналитика. Это было

давно, когда понятия групповой психотерапии еще не существовало. Он

тоже ратовал за искренность подобного толка. Правда, тогда его

рассуждения звучали дико. коллеги смотрели на него как на жестокого

варвара. Вот его слова: <Я заставляю своего пациента стать настолько

тревожным, насколько он сможет вытерпеть эту тревогу>. Вы понимаете?

Насколько он сможет вытерпеть. Он устраивает пациенту хорошую

встряску, и чем мощ-

242

Общество

нее будет эта встряска, тем быстрее пациент начнет выздоравливать. В

свете сегодняшнего дня эти его слова не кажутся мне такими уж дикими.

Это возвращает меня к моим размышлениям об образовании и заставляет

думать о Дэйтопе как о модели образовательного учреждения. Дэйтоп в

данном случае выглядит как оазис, как локальное хорошее сообщество,

которое дает своим членам то, что должно давать, но не дает, человеку

любое <нормальное> сообщество. В конечном счете дэйтопский опыт

обязательно поднимает вопрос о нашей системе образования. Наша

культура, несомненно, должна осмыслить этот опыт и использовать его.

Ведь образование это не только книги и не только умные речи. Уроки,

которые дает человеку пребывание в Дэйтопе, образовательны в гораздо

более широком смысле, ибо здесь человек учится быть хорошим взрослым

человеком.

ПРИМЕЧАНИЕ: Начиная с этого момента, между доктором Маслоу и жителями

Дэйтопа завязалась весьма оживленная дискуссия. К сожалению, многие

чрезвычайно интересные высказывания участников дискуссии не были

записаны на пленку, так что следующие несколько страниц содержат

только те из комментариев доктора Маслоу, которые оказались достаточно

развернутыми и достаточно независимыми, чтобы их можно было понять вне

контекста дискуссии. – Прим. ред. первого изд.

О Дэйтопе и о теории самоактуализации. В принципе, каждый человек

может добиться самоактуализации. Если мы видим, что этого не

происходит с каждым, значит, нечто стопорит этот процесс. То, что мне

довелось увидеть здесь, подталкивает меня к мысли, что стремление к

зрелости, к ответственности, к лучшей жизни настолько присуще

человеку, что ради него он готов вынести даже жесткую и неприкрытую

правду, которую здесь столь решительно обрушивают на него. Пусть не

сможет каждый, но по крайней мере некоторые смогут. Я видел, как люди

преодолевают боль и стыд, и это заставляет меня думать, что

потребность в актуализации своего <Я> гораздо более насущна для

человека, чем я когда-либо предполагал. Понятно, что здесь собрались

именно такие люди, которые смогли преодолеть себя, смогли пройти через

это. А те, которые помогут, как быть с ними? Сколько их, тех, которых

подобная искренность отпугнула, которым она показалась слишком

болезненной?

О воспитании ответственности. По-вашему выходит, что для становления

хорошего взрослого человека нужно заставить его снести самую тяжкую

боль, заставить его научиться превозмогать ее и бороться с нею. Нужно

дать человеку возможность самому преодолеть эту боль, а не ублажать

его, не оберегать и не помогать ему в этом. Разумеется, при этом можно

дойти и до крайности – например, совсем отвернуться от человека, но мы

пока не будем говорить об этом. Мне кажется, то, что я видел здесь,

нацелено именно

Синанони Евпсихея

243

на воспитание у человека чувства ответственности. Вы не обделяете

человека и крупицей отмеренной ему ответственности, – если человек

должен сделать что-то, то он должен сделать это сам. И никакие

оговорки здесь невозможны.

Могу пояснить свою мысль на примере <черноногих> индейцев. Это сильные

люди, с очень сильно развитым чувством собственного достоинства, и

очень храбрые воины. Они отличаются силой характера, они многое могут

вынести. Я думаю, что причиной тому принятое у них уважительное

отношение взрослых к детям. Я приведу вам только два примера. Мне

припоминается малыш, совсем кроха, только-только научившийся ходить.

Как-то с группой индейцев я сидел в хижине и видел, как он пытается

открыть дверь хижины и выйти наружу. Дверь была большой и тяжелой, и у

него явно не хватало сил. Как поступил бы в подобном случае взрослый

американец? Он подошел бы и открыл дверь. Но индейцы в течение

получаса сидели и невозмутимо наблюдали, как ребенок сражается с

дверью. Он потел и хныкал, он весь извелся, но в конце концов

справился. И тогда все взрослые дружно похвалили его. Они похвалили

его за то, что он смог-таки сделать это сам. Можно сказать, что

индейцы отнеслись к этому малышу с большим уважением, чем я,

американец.

Другой пример. В том индейском племени был один мальчик, который сразу

очень понравился мне. Ему было лет семь или восемь. Когда мне

привелось познакомиться с ним поближе, я узнал, что он богатый ребенок

– по их, индейским меркам. У него было несколько лошадей, стадо скота

и, кроме того, аптечка с лекарствами, которые для индейцев

представляют особую ценность. И вот, нашелся один индеец, который

захотел купить у Тедди его аптечку, самое ценное из его имущества.

Отец Тедди потом рассказывал мне, как отреагировал мальчонка на это

предложение, – не забывайте, что ему было всего семь или восемь лет.

Он повел себя следующим образом. Он ушел из селения в открытую степь,

чтобы предаться медитации. Он отсутствовал два или три дня, он спал

там под открытым небом, совершенно один, и все это время размышлял. Он

не попросил совета у отца или матери, они не говорили ему, как следует

поступить. Через два-три дня он вернулся в селение и объявил всем о

своем решении. А теперь представьте себе то же самое с вашим

семилетним сыном.

О новой социальной терапии. Эта моя мысль может представить для вас

даже профессиональный интерес. Сейчас складывается образ новой

профессии – профессии для активного человека, которая потребует скорее

практиче ского опыта, нежели книжных знаний. Она будет сочетать в себе

работу духовного наставничества и учительский труд. Такого активного

человека должны в первую очередь интересовать люди. Он должен будет

непосредственно, а не на расстоянии работать с людьми, и он должен

очень много знать о человеческой природе. Я предлагаю назвать такого

специалиста <со-

244

Общество

циальным терапевтом>. Я заметил, что в последние два года такого рода

деятельность постепенно развивается, и люди наиболее успешные в ней не

обязательно имеют степень доктора философии и вообще какую-нибудь

степень; это люди, которые имеют большой жизненный опыт, люди, знающие

жизнь. Они знают то, о чем они говорят. Они знают, например, в каких

случаях следует оказать давление на человека, а в каких случаях -

действовать медленно и осторожно.

Необходимы люди, которые смогли бы работать с одной третью населения

Америки и примерно с 98 процентами остальных жителей земного шара,

которых можно назвать <непривилегированными>, люди, которые смогли бы

научить неграмотных чтению, которые могли бы помогать другим людям

становиться зрельми и ответственными и т. д. Пока таких людей очень

мало. У меня складывается впечатление, что в этой ситуации

традиционное академическое обучение не сможет оказать нам серьезной

помощи. В настоящее время многие из этих обязанностей возложены на

плечи социальных работников, но, если я что-то знаю о подготовке

среднего социального работника, то они, как правило, плохо понимают, с

чем имеют дело. Они не знают о проблемах, с которыми им приходится

работать, в том смысле, что жизнь не преподала им этих уроков, не дала

им этого опыта. Поэтому разумнее было бы хотя бы отчасти

укомплектовать эти новые социальные агентства людьми, умудренными

опытом, а не лекциями. Именно с этой точки зрения, как мне кажется,

Дэйтоп представляет особый интерес, потому что это – учреждение,

организованное людьми, прошедшими суровую жизненную школу. Вы знаете о

чем и как говорить с людьми, оказавшимися с вами в одной лодке. Это -

серьезная работа, и она может стать самостоятельной профессией.

О социальной революции. Я могу с полчаса приводить вам примеры и

доказательства тому, как социальная революция происходит сейчас в

самых различных сферах. Меняются церкви, меняются религии. Это

революция. Есть сферы деятельности, которые изменяются к лучшему

быстрее прочих, но и прочие тоже изменяются к лучшему, меняются в том

же евпсихичном направлении, в направлении вочеловечивания

человечества. Это – направление к человечеству, состоящему из людей

настолько сильных, креативных и радостных, какими они только могут

быть, из людей, радующихся жизни, психологически и физически здоровых.

Можно говорить о евпсихичной религии, и она зарождается на наших

глазах. У меня есть книга (83), в ней

говорится в целом о производстве, о труде, о предприятиях и тому

подобных вещах. В этой сфере тоже происходят революционные изменения.

Есть предприятия, на которых труд организован так, что он

благоприятствует, а не вредит природе человека. При такой организации

труда человеческая природа прирастает величием, а не унижается.

Появляются книги, статьи и исследования, посвященные браку, любви и

сексу. Все они указывают на некий идеал, на направление, в котором мы

Синанони Евпсихея

245

движемся к такому величию человека, какого он достоин, к таким

вершинам его развития, на какие он только способен.

Нельзя не согласиться, что пока основная часть общества не ощущает

этого движения. Но мы видим такое множество провозвестников этого

роста и движения к лучшему, что можем смело смотреть в будущее.

Поверьте, не только здесь и сейчас идет разговор об этих вещах. Таких

мест множество. Мы не знаем о них только потому, что они развиваются

сами по себе. Но если вас осеняет блестящая идея, если вы совершаете

чудесное открытие, то можете быть уверены – то, что состряпали вы,

стряпается сейчас и где-то в другом месте. Ибо все, что делается

людьми, это отклик на происходящее вокруг, и всегда найдутся другие,

столь же сенситивные люди55, которые услышат этот призыв окружающего.

То же самое происходит и в образовании. Думаю, это несложно -

собраться всем вместе, свалить в кучу весь нажитой опыт старого

образования, и хороший, и плохой, и наглядно показать проклятую

сущность этой системы. Но мы можем построить и новую, хорошую систему

образования. У нас уже есть отдельные наработки и предложения. Да,

наши предложения революционны, да, перемены будут подобны взрыву! Зато

новая система образования будет обращена к самой природе человека, к

человеческим потребностям, к человеческому развитию, а не к

обветшавшему за тысячелетия наследию человечества.

Очень трудно рассуждать о евпсихичном обучении. Мне представляется,

что вы можете внести свой вклад в решение этой проблемы, если будете

видеть в вашей деятельности своеобразный пилотный эксперимент.

Действуйте так, словно весь мир заглядывает к вам через плечо,

любопытствуя, к чему приведут ваши усилия, – что работает, что не

работает, что хорошо и что плохо, что удалось и что не удалось.

Мы можем позволить себе подобные эксперименты отчасти потому, что

Соединенные Штаты – богатейшая страна в мире. У нас с вами есть

возможность сидеть здесь и обсуждать эти проблемы вместо того, чтобы

собирать рис или предпринимать что-то другое для своего выживания. Я

не скажу, что это роскошь, но все же мы с вами можем сидеть здесь и

разговаривать, тогда как в другом месте, и таких мест на земном шаре

очень много, мы не имели бы возможности так много времени тратить на

разговоры, потому что просто умерли бы с голоду. В этом смысле вся

наша страна представляет собой полигон для великого пилотного

эксперимента. Вы можете рассматривать вашу часть этого глобального

эксперимента как назидание окружающему или, пользуясь биологической

метафорой, видеть в своем труде верхушечную, растущую часть побега. По

сравнению со всем остальным миром мы с вами, если смотреть на вещи

оптимистично, – верхушечная часть побега. Если посмотреть на это дело

пессимистично, то нам никуда не деться от факта, что большая часть

общества, похоже, представляет собой омертвевшую часть побега. Наше

общество в массе своей

246

Общество

традиционно, конвенционально, отстало. Проповедуемые им моральные

устои были хороши для 1850 года. Как посмотреть на все это – в конце

концов зависит лишь от настроения. Но в любом случае от этого нельзя

отворачиваться, как нельзя высокомерно заявлять, что перед нами

болото. Как знать, может быть, именно это болото окажется той самой

верхушечной, растущей частью побега.

О группах встреч. Позвольте поделиться с вами одним наблюдением. Я

побывал здесь только на одном групповом обсуждении – вчера вечером – и

я не представляю, каково бы мне пришлось, если бы я жил так всю жизнь.

Никто никогда за всю мою жизнь не говорил со мной столь прямо и

откровенно. Ваш мир разительно отличается от конвенционального мира

университетской профессуры. Факультетские собрания совсем не похожи на

эти встречи. Они ни черта не дают, и я всегда стараюсь избежать их.

Представьте себе, все там настолько вежливы, что от них не услышишь

даже <фи!> Я вспоминаю, как однажды долго размышлял об одном

профессоре и неожиданно для себя понял, что он не сможет произнести

слово <дерьмо>, даже если завязнет в нем по шею. Здесь же все устроено

совершенно иначе, и это потрясло меня вчера. В том мире, в котором

живу я, все люди предельно вежливы, их страшит конфронтация. Ты

чувствуешь себя в окружении полчища старых дев, – я разумею здесь и

старых дев мужского пола. Как было бы замечательно, если бы вы вдруг

оказались на каком-нибудь из наших факультетских собраний и показали

бы им, что такое настоящая дискуссия. Вы бы всех там поставили на

голову. И мне кажется, это было бы нам на пользу.

Главный практический вопрос. Эти мои рассуждения снова заставляют меня

поднять вопрос, который я уже успел всем здесь задать. Это очень

важный вопрос, и мне показалось, что у вас пока нет на него ответа. Он

заключается в том, почему некоторые люди остаются здесь, а некоторые

уходят? Он важен еще и вот почему: если ваш опыт положить в основание

образовательного учреждения, то насколько он окажется хорош, а если

хорош, то для какой части населения? Какой части населения вы сможете

быть полезны? Для какой части населения ваши методы не подойдут? И я

скажу, что в этом нет греха, не ошибается только тот, кто не работает.

Вы, живущие здесь, преодолели внутренние барьеры, преодолели страх. Но

что вы думаете о тех людях, которые не могут победить страх? Чем они

отличаются от вас? Это сугубо практический вопрос. Рано или поздно вы

выйдете отсюда и где-нибудь, в другом месте, в будущем создадите

учреждение, подобное этому. Вас должна беспокоить проблема повышения

процента остающихся у вас людей.

О психотерапии. Та же самая проблема стоит перед психоанализом, перед

индивидуальной психотерапией. На основании своего опыта психотерапевты

выработали мнение, что именно прямолинейность отпугивает пришедших к

ним за помощью людей. Руководствуясь этим убеждением, они чрезвычайно

мягко обращаются с людьми, и зачастую проходит несколько , Щу

Синанони Евпсихея

247

месяцев, прежде чем они всерьез начинают понимать проблему пациента.

Там принято сначала наладить взаимоотношения и только затем брать на

себя смелость оказать некоторое давление на пациента. Это в корне

противоположно тому, что делаете вы: здесь никто не собирается ждать

шесть месяцев, интенсивная терапия начинается сразу с порога.

Естественно, что у меня возникает вопрос – какая тактика лучше, и для

кого, и для какой части пациентов? По сравнению с размеренным течением

психоаналитических сеансов кажется, что здесь все происходит

молниеносно.

Вот еще о чем это мне напомнило. Я убежден, что немного пользы в том,

чтобы давать людям правду. С этим убеждением я вырос и им пользовался

в своей психотерапевтической практике. Правду нельзя давать, нужно

помогать человеку открывать ее самому. Это не может прийти сразу или

слишком быстро, потому что правда далеко не всегда бывает приятна.

Человек открывает ее и смиряется с ней постепенно. Должен прямо

сказать, что происходящее здесь походит на то, как если бы правду

<выдергивали> из человека и швыряли ему в лицо. Тут никто не ходит за

ним восемь месяцев в ожидании, пока он разродится своей правдой. Но

люди, остающиеся здесь, как-то выносят это, и похоже, это идет им на

пользу. Это противоречит всей теории психиатрии.

О самопознании и работе в группе. Каким-то образом обсуждение на

группе помогает человеку. Никто, между прочим, точно не знает, почему

так происходит. Все, что известно, так это то, что оно приносит

пользу. Я еще до конца не разобрался в той массе впечатлений, которую

получил от нашей вчерашней беседы. Я пока не знаю, что мне делать с

ними, – видимо, нужно время, чтобы привести их в систему.

Единственное, что я-понял наверняка, в чем я теперь твердо убежден,

это в том, что за один вечер можно сделать с человеком то, чего

психоанализ не добьется за сотню лет. Это воистину может стать

откровением – беседа о том, кто ты есть, каким ты кажешься другому, и

тут же еще шесть человек соглашаются с тем, что ты производишь именно

такое впечатление. Наверное, просто невозможно понять, кто ты есть,

невозможно сформировать свою идентичность, пока не узнаешь, каким тебя

воспринимают люди. Это нечто новое для меня. Психоанализ еще не сделал

такого допущения. Там не принимается в расчет, каким тебя видят

окружающие. Там имеют дело с твоими потрохами, внутренностями, с

твоими фантазиями и снами.

У меня возникло чувство, что, останься я подольше в этой группе, я бы

узнал о вещах, о которых раньше и не думал. Я бы, наверное, обрел о

себе знание, подобное тому, что дает просмотр съемок скрытой камерой -

я понял бы, каким меня видят окружающие меня люди. Я смог бы оценить

это новое для меня знание, поразмыслить о нем, задаться вопросом,

правы эти люди или не правы. Насколько они правы? Уверен, что это

помогло бы мне лучше узнать себя. Такое самопознание было бы полезно в

поиске своей идентичности.

248

Общество

Нужно превозмочь боль, и ты получишь радость от нового знания о самом

себе. Ведь всегда лучше знать, чем гадать и терзаться сомнениями.

<Может быть, я плохой, и он поэтому не разговаривает со мной? Может, я

не нравлюсь им, и они поэтому так обращаются со мной?> Для обычного

человека жизнь – сплошная череда таких <может быть>. Он не знает,

почему люди улыбаются ему или почему не улыбаются. Очень приятно

освободиться от предположений и сомнений. Очень приятно что-то знать

наверняка.

17

О евпсихичном управлении

Основной вопрос евпсихичного управления – вопрос о том, какие виды

труда, какие типы контроля, какие формы поощрения и вознаграждения

будут способствовать здоровому росту человеческой природы, не будут

препятствовать ее полному и разностороннему воплощению. То есть, какие

условия труда лучше всего будут способствовать самореализации

личности. Но мы можем по-иному повернуть этот вопрос, можем спросить

иначе: как лучше использовать людей на благо целям и ценностям

процветающего общества, члены которого живут нормальной, здоровой

жизнью, полностью удовлетворяя свои базовые потребности – потребность

в пище, одежде, жилище и прочие? Как нужно обращаться с ними? Какие

условия необходимо создать, какие стимулы, материальные и

нематериальные, нужно использовать для того, чтобы люди работали

лучше?

Евпсихичные условия труда зачастую идут на пользу не только работнику,

– они бесспорно добавляют здоровья и энергии предприятию, повышают

качество и увеличивают количество производимого продукта или

оказываемых услуг.

Таким образом, можно по-новому рассмотреть проблему управления (на

любом предприятии и в любом обществе), а именно: каким образом

организовать социальные условия, чтобы цели индивидуума совпадали с

целями организации? В каком случае это возможно? Когда невозможно?

Когда вредно? Каковы силы, способствующие синергизму общественного и

индивидуального? Какие силы, наоборот, усиливают антагонизм между

обществом и индивидуумом?

Эти вопросы со всей очевидностью затрагивают самые существенные, самые

основные аспекты жизни общества и человека, самые существенные аспекты

социального, политического и экономического устройства и даже

философию в целом. Таким же образом я, например, в своей работе