Текст книги "Дальние пределы человеческой психики"

Автор книги: Абрахам Маслоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

одновременно <здесь и сейчас> и в круговращении вечности, или,

выражаясь более емко, увидеть общее в частном и сквозь частное,

увидеть вечность внутри мгновения и сквозь струящуюся пелену времени.

Или, пользуясь моей терминологией, – это слияние высшей реальности и

насущной реальности: способность воспринимать действительное сквозь

призму ценностного.

В этом нет ничего нового. Каждый, кто читал труды, посвященные

дзэнбуддизму, даосизму или мистике, знает, о чем я говорю. Не было ни

одного великого мистика, который бы однажды не попытался описать это

парадоксальное сочетание изменчивости, неповторимости конкретного

объекта, с одной стороны, и его причастности к вечному, сакральному и

символическому (вроде той же сущности Платона), с другой стороны. А

сегодня, в дополнение к этим трудам, можно вспомнить некоторые

описания научных экспериментов с психоделическими препаратами (работы

Хаксли, например).

В качестве понятного примера такого восприятия можно привести ощущения

взрослого при взгляде на ребенка. В принципе, каждый ребенок, когда он

вырастет, может стать кем угодно. В этом отношении его возможности

безграничны, и мы, глядя на него, видим, как он становится и тем, и

этим, – в некотором смысле мы видим, что ребенок уже является и тем, и

этим. Если нам дана хоть малая толика чувствительности, мы не сможем

не почувствовать все эти возможности и испытаем перед ними

благоговейный трепет. Именно этот ребенок может в будущем стать

президентом, гением, ученым или героем. И он действительно, именно в

эту минуту, когда мы смотрим на него, содержит в себе эти возможности,

они уже являются его неотъемлемыми качествами. Все разнообразие

возможностей, которые он таит в себе, является его истинной сущностью.

Каждый раз, хоть сколько-нибудь вдумчиво глядя на ребенка, мы не

сможем не заметить этого потенциала и этих возможностей.

Слияние действительного и ценностного

129

Такую же полноту чувств можно испытать, пристально всмотревшись в

любую женщину и в любого мужчину. Мы постигнем их сакральную,

божественную сущность. Даже сокрытая за скучной внешностью во многом

ограниченного человеческого существа, эта сущность выдаст себя

каким-то внутренним свечением, и любопытный наблюдатель обязательно

задастся вопросами: что дорого для этого человека, кем он может стать,

что он пытается поведать нам самим фактом своего существования, о чем

песня его жизни. (Разве сможет чувствительный человек, глядя на мать,

кормящую своего младенца, не испытать благоговейного трепета, разве не

заслуживают преклонения и уважения женщина, выпекающая хлеб, и

мужчина, грудью встающий на защиту своей семьи?)

Каждый психотерапевт должен именно так – унитивно – воспринимать

своего пациента, или никогда ему не быть хорошим терапевтом. Он должен

относиться к своему пациенту <безоговорочно позитивно> (Роджерс), то

есть всегда видеть в его личности черты уникальности и сакральноеT, и

в то же самое время не забывать, что пришедшему к немуза помощью

человеку чего-то недостает, что он несовершенен, что он должен стать

лучше*. Некоторая доля сакральности необходима в отношении терапевта к

пациенту, как бы ни шокировали нас порой его поведение или конкретные

поступки. Это та же самая философия, что движет людьми, борющимися за

отмену смертной казни, против варварских и унижающих человеческое

достоинство наказаний.

Унитивное постижение человека предполагает способность видеть в нем

как божественное, так и мирское; если мы не примем во внимание этого

универсального, вечного, бесконечного, идеального, символического

значения человека, наше восприятие несомненно редуцируется до крайней

степени, откуда уже один шаг до восприятия человека как вещи. Я бы

назвал это частичной слепотой. (Смотри ниже о <слепоте к должному>.)

Об унитивном восприятии стоит говорить еще и потому, что оно может

послужить техникой для одновременного постижения действительного и

ценностного, познания сиюминутной, конкретной данности в совокупности

с тем, что может произойти, что обязательно произойдет, к чему

устремлен

* Отголоски этой проблемы – стремление к цельности восприятия в

кажущейся противоположности точек зрения – можно отметить в самом

языке, особенно религиозном, теософском. Процитирую отрывок из письма

одной религиозной женщины: <Я вижу параллель между идеей смирения и

надежды и дихотомической идеей ("эгоизмальтруизм"), если понимать ее

как идею "действительное-возможное". Бог смиренно принимает и любит

нас такими, какие мы есть, но в то же время Он знает, на что мы

способны, и ждет от нас, чтобы мы оправдали Его надежды. Стремясь к

Богу, разве не должны мы уподобиться Ему и смиренно принимать

человека, как он есть, в то же время побуждая его не останавливаться

на достигнутом?>

130

Ценности

ход событий, устремлен как к желанному апофеозу, который не просто

может случится, но уже длится хотя бы потому, что желание его

действительно существует. С помощью этой техники я смогу кое-чему

научить; она дает возможность сознательного, намеренного сближения

<есть> и <должно>. Разве можно, читая Юнга или Илиаду, Кэмпбелла или

Хаксли, остаться равнодушным к прочитанному, не почувствовать слияния

слов и смысла? И не обязательно ждать высших переживаний, чтобы

прочувствовать чудный момент слияния <есть> и <должно>!

<Онтификация>. Мы можем иначе рассмотреть поднятый нами вопрос,

обратясь к другой грани проблемы. Практически любая насущная

активность (как и любая насущная ценность) может быть преобразована в

желанную активность (и соответственно в желанную ценность), если у

человека достанет мудрости, чтобы сделать это. Труд, принятый на себя

человеком для заработка, станет для него интересным и любимым. Даже

самая тупая, самая скучная работа, если она имеет хоть какой-то смысл,

может быть освящена и сакрализована (онтифицирована, трансформирована

из средства достижения цели в саму цель, в ценность как таковую). Этот

процесс очень наглядно представлен в японском фильме . Работа

клерка, скучнейшая из скучных, онтифицируется перед лицом близкой

смерти, когда человек заболевает раком – жизнь становится

сверхзначимой и сверхценной, такой, какой она должна быть. Это еще

один способ слияния действительного и ценностного:

человек может преобразовать действительность в желанную цель, сделать

действительность ценной для себя одной силой своего восприятия. (Мне

кажется, что сакрализация, как и унитивное восприятие, несколько

отличаются от онтификации, хотя в чем-то эти понятия перекрывают друг

друга.)

Векторная природа фактов. Я начну с цитаты из Вертхаймера (155):

<Что есть структура? Утверждение «семь плюс семь равно...» – это

система с лакуной, незавершенная система (eine Leerstelle). Эту

незавершенность моъжно восполнить различными способами. Один из

вариантов – "четырнадцать" – логичен для этого утверждения, восполняет

незавершенность, это именно тот элемент, которого требует структура

данной системы;

он соответствует и этому месту в системе, и всей функции в целом.

Такое восполнение необходимо данному утверждению. Все иные варианты

восполнения – например, "пятнадцать" – будут неверны, неуместны в

структуре данного утверждения, будут нарушать функцию, которую

структура протянула через лакуну, будут вызваны недопониманием ее,

слепотой или прихотью.

Мы оперируем здесь понятиями «система», «лакуна», «восполнение»,

"требования структуры", "необходимость".

То же самое можно сказать, глядя на подпорченный чертеж математической

кривой, на чертеж с лакуной или незавершенностью. Для восполне-

Слияние действительного и ценностного

IS1

ния такой незавершенности в математике существует определенный набор

приемов, измерений и расчетов, которые позволяют однозначно

определить, какой вариант заполнения будет соответствовать структуре

имеющейся кривой. Это похоже на рассуждения древних о внутренней

необходимости. И это в любом случае относится не только к логическим

операциям, умозаключениям, математическим кривым и т. п., – события,

поступки и само бытие могут быть верными или неверными, логичными или

нелогичными.

Таким образом, можно сказать: в системе с Leerstelle правильное,

справедливое восполнение незавершенности (Lueckenfullung) зачастую

детерминировано самой структурой системы, ситуации. Существует

структурно детерминированная необходимость; несложная ситуация требует

однозначного, четкого решения – так например, сразу можно понять,

какое восполнение незавершенности будет справедливо для данной

ситуации, а какое нет, потому что разрушит ее внутреннюю логику... Вот

голодный ребенок, а вот мужчина, он строит дом. Ребенок хочет есть, а

мужчине не хватает одного кирпича для завершения строительства. В

одной руке у меня кусок хлеба, в другой – кирпич. Я даю кирпич

голодному ребенку, а хлеб – мужчине. Здесь мы имеем две ситуации, две

системы. Распределение оказалось слепо к требованиям восполнения

недостаточности>.

Затем, в сноске, Вертхаймер добавляет:

<Здесь я не могу подробно рассматривать эти проблемы (углубляться в

понятия "требование ситуации" и др.). Мне остается лишь отметить, что,

на мой взгляд, пора пересмотреть привычное противопоставление "есть" и

"должно". "Детерминированность", "необходимость" такого порядка – это

объективно существующие характеристики>.

Подобные выводы были сделаны большинством авторов в

ofGestalt Psychology> (45). Так сложилось, что фактически вся

литература по гештальт-психологии ныне посвящена доказательству

постоянной изменчивости действительного в противовес статичности,

векторности в противовес скалярности (факты психического никогда не

обладают только величиной, у них неизбежно отмечается и

устремленность). Об этом писал Кёлер (62), убедительные примеры

приводятся в работах Гольдштейна, Хайдера, Левина, Аша

(39,44,75,76,7).

Действительность живет, она не может застыть по нашей воле, как

вчерашняя овсянка в кастрюле. Факты действительности сплетаются друг с

другом, они группируются и завершают друг друга, незавершенные

<взывают> к себе, <требуют> завершения, восполнения. Так же, как

висящая на стене и перекошенная картина требует, чтобы ее поправили,

так и нерешенная про-

132

Ценности

блема напоминает о себе и не оставит вас в покое, пока не будет

решена. Незавершенный гештальт восполняет себя до внутренней полноты,

а перегруженный деталями образ или воспоминание упрощается, оставляя

только самое главное. Мелодия требует для своего завершения

единственно возможного аккорда; несовершенное стремится к

совершенству. Нерешенная задача требует решения. <Логика ситуации

требует...> – говорим мы. Факты властвуют над нами и распоряжаются

нашими поступками. Они могут спросить с нас, могут разрешить и

запретить. Они указывают нам дорогу, предлагают выбор, заставляют

поступать так, а не иначе, подсказывают, какое направление избрать.

Архитектор будет говорить о требовании места застройки. Художник

скажет <сюда просится желтый цвет>. Модельер скажет, что платье

<требует> такой-то шляпки. Пиво лучше <пойдет> под <Лимбургер>, чем

под <Рокфор>, или, как выражаются завсегдатаи пивных баров, пиво

<любит> определенный сорт сыра.

Работа Гольдштейна (39) хорошо демонстрирует организмическую

<необходимость>. Больной организм не удовлетворен своим состоянием,

ему не нравится чувствовать свою ущербность. Он болеет, температурит и

бьется в судорогах, он сражается за свою целостность. Он должен быть

цельным, он чувствует незавершенность и стремится обрести новую

целостность, в которой ущерб, болезнь, утраченная способность не будет

невосполнимой утратой. Он ищет пути развития для себя, строит себя, он

творит свою новую структуру. Он не пассивен, он несомненно активен.

Поэтому мы можем отнести гештальт-психологию, равно как и соматическую

психологию, к разряду не просто скалярных, но векторных средств

познания, чувствительных к тенденциям и потенциям49 (может, и к

ценностям?). Они, в отличие от бихевиоризма, не слепы к устремлениям,

не склонны рассматривать организм как пассивное образование,

<предназначенное> для исполнения неких функций, они в состоянии

увидеть его собственное, внутреннее предназначение, его собственную

устремленность. Рассуждая подобным образом, мы заметим, что и Фромм, и

Хорни, и Адлер тоже ощущали разницу между <есть> и <должно>. Иногда

мне интересно представить вопрос таким образом, что так называемые

нео-фрейдисты не то чтобы отошли от убеждений учителя (которому явно

недоставало холистичности), а скорее синтезировали его воззрения с

воззрениями Гольдштейна и гештальт-психологов.

Я утверждаю, что многие из описанных выше динамических характеристик,

те самые векторные свойства психологических явлений, о которых писали

гештальт-психологи, прекрасно объемлются и описываются понятием

<ценности>. По меньшей мере они служат связующим звеном между <фактом>

и <значением>, которые по привычке, бездумно продолжают

противопоставляться многими учеными и философами при определении

науки. Такие ученые определяют науку как морально и этически

нейтральную, они

Слияние действительного и ценностного

133

утверждают, что наука ни к чему не призывает и не может иметь

внутренней устремленности. Но, следуя их логике, остается сделать один

шаг, и мы придем к парадоксальному выводу: если не ход познания движет

наукой, значит, ею движут какие-то внешние по отношению к ней вещи.

<Требовательность> факта. Постепенно, не торопясь, мы приближаемся к

более общему выводу, а именно, выводу о том, что чем более убедителен

факт, чем более он <фактичен>, тем более он <требователен>. Можно

сказать, что убедительность генерирует требовательность.

Факт требует необходимого действия, порождает долженствование! Чем

более ясным нам представляется то или иное явление, чем лучше мы

познаем его, чем надежнее мы убеждаемся в истинности и безошибочности

своего знания, тем больше <должного> появляется в нем для нас – оно

все с большей необходимостью определяет свое место в структуре нашего

мироощущения, становится менее терпимым и более требовательным, оно

громче <призывает> нас к конкретному способу обращения с ним. Чем

отчетливее мы начинаем видеть черты его лица, его выражение, тем

конкретнее становятся его запросы, серьезнее наша ответственность

перед ним, тем больше мы ему <должны>.

Это обозначает, что когда нечто представляется нам достаточно ясным,

истинным, реальным, бесспорным, тогда оно раскрывает перед нами свою

собственную структуру с ее запросами, требованиями и обязательными

взаимоотношениями. Оно подталкивает нас к тем, а не иным поступкам,

потому что эти поступки более предпочтительны для него, чем иные. Если

мы руководствуемся в своем поведении моралью, этикой, ценностями,

тогда самыми лучшим подсказчиками для нас при каждом жизненном выборе

служат именно такие <фактичные> факты; чем более фактичны они с точки

зрения нравственности, тем яснее они определяют наш выбор.

Это хорошо видно на примере неуверенности молодого врача при

установлении диагноза. Кому из нас не знакомы сомнения, колебания,

неуверенность, сумбур в голове и нерешительность при беседе с

пациентом! Врач, особенно молодой, зачастую не может определиться,

какая болезнь у его больного. Но когда он получает в свое распоряжение

мнение коллег, результаты множества тестов, согласующихся друг с

другом, если он не поленится проверить их, и если они согласуются с

его собственным видением пациента, тогда он сможет в конце концов

уверенно заявить, что перед ним, например, психопат, – ив этом случае

все поведение врача кардинально изменится; он станет более уверенным,

более решительным, более определенным, он больше не терзаем сомнениями

по поводу того, что ему делать, когда и как. Подобная убежденность

дает ему преимущества при беседе с родственниками больного и с другими

людьми, не согласными с ним. Теперь он может смело настаивать на своем

просто потому, что чувствует свою правоту; и это будет

134

Ценности

способом лишний раз показать, что он доверяет фактам. Факты дадут ему

право смело идти вперед, не страшась боли, которую он может причинить

пациенту, невзирая на слезы, протесты и даже враждебность. Ведь вы не

побоитесь применить силу, если уверены в ее необходимости. Надежность

фактов предопределяет надежность нравственного выбора так же, как

уверенность в поставленном диагнозе предопределяет успех лечения.

Могу привести пример из своей ранней практики, пример тому, что

уверенность в фактах может придать убежденности в нравственной

правоте. Еще будучи аспирантом, я занимался изучением гипноза.

Подобные исследования тогда в нашем университете были запрещены; как я

понимаю, основанием для запрета было общее мнение, что гипноза не

существует. Но я-то знал, что это не так, что он очень даже существует

(ведь я изучал его). Я настолько убедил себя в том, что это

магистральная дорога к познанию истины, настолько уверился в

необходимости такого рода исследований, что занимался проблемой

гипноза с маниакальной целеустремленностью. Я помню, как порой

удивлялся тому, что не испытываю никаких угрызений совести от своих

масонских занятий, ведь меньше всего мне хотелось что-то скрывать,

делать тайком, прятаться. Я, по моему мнению, делал необходимое, я был

абсолютно убежден, что делаю правильные вещи. (Прошу заметить, что

слова <делаю правильные вещи> одновременно можно понять как

когнитивное, и как этическое замечание.)' Кое-что я знал лучше них. Я

мог счесть их несведущими в этом вопросе и оставить за собой право не

обращать внимания на их мнение. (Я умышленно обхожу стороной непростую

проблему неоправданной уверенности в себе и своей правоте; просто это

другая проблема.)

Еще один пример. Плох тот родитель, который не уверен в себе; если же

вы уверены в себе, вы заслужите уважение своего ребенка за силу,

определенность и однозначность. Если вы убеждены в необходимости своих

поступков, вас не смутят ни протесты, ни слезы, ни страдания вашего

ребенка. Зная, что вы должны вытащить занозу или жало, зная, что вы

должны причинить боль, чтобы спасти жизнь или сберечь здоровье, вы

будете решительны и настойчивы.

В данном случае знание приносит уверенность в правильности решения, в

необходимости поступка, в правоте выбора, а уверенность придает вам

сил. Как это напоминает работу хирурга или дантиста. Когда хирург

вскры-

* Слова <неправильно>, <плохо> точно так же являются

когнитивно-оценочными. В качестве иллюстрации мне вспоминается один

анекдот. На уроке словесности учитель говорит своим ученикам: <Есть

два не очень изящных слова, которые не стоит употреблять в сочинениях.

Первое слово – это "паршивый", а второе – "шикарный">. Ученики

смущенно притихли, а один ученик спросил: <Ну, так какие же слова?>

Слияние действительного и ценностного

J35

вает живот и обнаруживает там воспаленный аппендикс, у него не

возникает сомнений в том, что ему делать, – если он не удалит больной

орган, его пациент умрет. Это крайний по остроте пример того, как

истина, факт диктует нам поступок, как <есть> определяет <должно>.

Все это подтверждает тезис Сократа о том, что ни один человек

осознанно не предпочтет неверное верному, не выберет дурное вместо

хорошего. В этом утверждении кроется мысль, что главная причина

неверного выбора – это невежество. На этой же мысли Джефферсон строит

здание своей теории демократии, на убеждении, что большее знание ведет

к более верному поступку, и, наоборот, дело не будет правым, если в

его основе не лежат реальные факты.

Восприятие фактов и ценностей самоактулизированными людьми. Несколько

лет тому назад я писал о том, что самоактуализированным людям 1) дано

постичь истину и реальность, и 2) что им не составляет труда отделить

правильное от неправильного, они решительнее и быстрее, чем обычные

люди, находят более нравственное решение проблемы (95). Первое из этих

утверждений с тех пор было многократно подтверждено, и я думаю, что

сегодня оно понятно гораздо лучше, чем двадцать лет назад.

Второе же так и осталось своего рода головоломкой. Конечно, теперь,

когда мы знаем о психодинамике психологического здоровья гораздо

больше, можно надеяться и даже быть твердо уверенным в том, что

исследования подтвердят и его.

Тема нашего разговора позволяет мне остановиться подробнее на

внутренней взаимосвязи этих двух феноменов, в существовании которой я

убежден (разумеется, это не исключает необходимости подтверждения этой

убежденности отдельными исследованиями). Если выражаться яснее, я

полагаю, что ясное понимание факта приводит к более четкому осознанию

ценностей, или, возможно, что это понимание и это осознание – одно и

то же явление.

То, что мы называем постижением Бытия, постижением Другого,

постижением внутренней природы человека или явления, более присуще

психологически здоровым людям, и, как мне представляется, заключает в

себя не только познание <фактической> стороны объекта, но одновременно

и постижение его внутренней <необходимости>. Говоря другими словами,

постижение <необходимости>, заключенной в объекте, это обязательный

глубинный аспект полноценного постижения <фактов>, она сама становится

фактом постижения, который необходимым образом должен быть воспринят и

понят.

Это <должно>, эта требовательность, необходимость, этот внутренний

призыв к действию может быть воспринят только теми людьми, которые в

состоянии ясно увидеть сущность объекта. Именно поэтому более полное

постижение бытия неминуемо приводит к нравственной убежденности и

136

Ценности

решимости. Здесь срабатывают те же механизмы, которые позволяют

высокоинтеллектуальному человеку с легкостью разбираться в сложном

переплетении фактов, живописцам – уверенно различать цвета, отчетливо

видеть то, что никогда не сможет увидеть человек, страдающий цветовой

слепотой, да и просто большинство окружающих его людей. Для такого

человека неважно, что миллионы слепцов не видят этого неповторимого

оттенка зеленого цвета. Пусть он кажется им просто зеленым – как трава

и как форменная фуражка – это не может иметь значения для человека,

который ясно, отчетливо и безошибочно видит истинную сущность.

Именно потому, что психологически здоровые люди воспринимают этот

оттенок, это внутреннее <долженствование> предмета, именно потому, что

они способны почувствовать, чего требуют от них факты, что они

предлагают, к чему зовут, именно потому, что они с абсолютной

даоистичностью позволяют фактам вести себя, – именно поэтому для таких

людей нет проблемы нравственного выбора; выбор уже совершен, он

кроется в сущности предстающего перед ними явления, он является

неотъемлемой частью реальности.

Если на некоторое время допустить, что <фактический> аспект реальности

можно отделить от <долженствующего>, <необходимостного> ее аспекта, то

можно порассуждать о чувствительности и слепоте к фактическому, о

чувствительности и слепоте к <должному>. В таком случае среднего

человека можно счесть чувствительным к фактическому, но слепым к

<должному>. Здоровый же человек окажется более чувствителен к

<должному>. Психотерапия с этой точки зрения способствует развитию

чувствительности к <должному>. Когда я вспоминаю тех

самоактуализированных людей, которых я изучал, то начинаю понимать,

что их убежденность в собственных нравственных принципах могла

происходить как от их чувствительности к фактическому, так и от их

чувствительности к <должному>, если не от того и другого одновременно.

Даже если это сделает излишне сложным поднятый мною вопрос, не могу

сразу же не оговориться, что такую слепоту к <должному> можно

рассматривать отчасти как слепоту к заложенным в объекте возможностям.

В качестве примера позвольте прдвести известную ошибку Аристотеля.

Исследуя рабов, он обнаружил, что всем им присуща рабская покорность.

Из этого общего наблюдения Аристотель делает вывод, что покорность

является истинной, изначальной, инстинктивной сутью раба. Ту же ошибку

допускает Кинси, путая среднеарифметическое с <нормальностью>. Он

выводит <возможное> за границы рассмотрения. Это же обвинение можно

предъявить и Фрейду в отношении его понимания женской психологии как

ослабленного подобия мужской. Понятно, что в его время женщины имели

гораздо меньше возможностей для реализации себя, но не разглядеть

заложенного в них, все равно что не увидеть в ребенке его потенциала к

взрослости. Подобная

Слияние действительного и ценностного

137

слепота к возможностям, к изменчивости, к развитию, к потенциалу

неизбежно ведет к философии <статус кво>, в которой то, что <есть>,

рассматривается как <нормальное>. Призыв к описательно сти, как сказал

Сили о некоторых представителях социальных наук, склонных к подобному

образу мышления, это приглашение вступить в партию консерваторов'.

Кроме того, <чистое>, лишенное оценок описание будет заведомо

неполным.

Даоистичный слушатель. Каждый найдет для себя что-то полезное, если

станет слушателем, если позволит себе оставаться творимым,

направляемым, ведомым. Хороший психотерапевт именно таким способом

помогает своему пациенту – он помогает ему услышать его едва

различимый внутренний голос, слабый зов его природы. Он действует в

соответствии с принципом Спинозы, который заключается в том, что

истинная свобода состоит из осознания необходимости и любви к ней, из

осознания и любви к требованиям природы.

Таким же образом и человек понимает, как ему следует жить в этом мире,

он становится слушателем своей природы и своего внутреннего голоса, он

научается чувствовать их потребности и предложения, он затихает, чтобы

услышать их позывы, он восприимчив, неагрессивен, нетребователен,

смиренен.

В повседневной жизни мы часто становимся такими слушателями. К

примеру, разрезать индейку легче, если знать места сочленений ее

частей, если знать, как сподручнее держать нож и вилку, – если

слышать, что нашептывает тебе ситуация. Если ты все расслышишь, если

поймешь взаимосвязь всех фактов, – они поведут тебя и подскажут, что

нужно делать. Но нужно помнить, что факты говорят очень тихо и

расслышать их непросто. Чтобы услышать, нужно быть очень внимательным

слушателем, нужно быть тихим, даоистичным. Если мы хотим, чтобы факты

рассказали нам, что они означают, мы должны научиться слушать их очень

специфическим образом, который можно назвать даоистичным – слушать

молча, затаившись, полностью погрузившись в слушанье, не вмешиваясь,

рецептивно, терпеливо, уважительно и почтительно.

* До сих пор я относил к восприятию <должного> несколько разных, во

многом различных типов восприятия. Во-первых, восприятие

гештальт-векторных (динамических и направляющих) аспектов

перцептивного поля. Во-вторых, восприятие будущего как существующего

уже сейчас, то есть осознание наличных потенций и возможностей для

будущего роста и развития. В-третьих, я разумел под этим же названием

унитивное восприятие, в котором вечные и символические аспекты объекта

постигаются одновременно и слитно с его конкретными, сиюминутными и

ограниченными аспектами. Я не знаю, насколько уместно отнести сюда же

<онтификацию> – произвольное, намеренное, осознанное представление

деятельности в качестве конечной цели, а не способа достижения

какой-либо цели. По-моему, это разные операции, и я не буду смешивать

их.

138

Ценности

Пожалуй, это можно назвать современным парафразом известного

сократовского изречения, что сведущий человек никогда не совершит

дурного поступка. Правда, сегодня мы уже не можем быть столь

категоричны, помимо невежества нам известны и другие источники дурного

поведения, но мы не будем спорить с Сократом в той части, что

невежество – самый серьезный из них. И это будет равносильно

утверждению, что факты сами по себе, заложенным в них смыслом

подсказывают, как нам с ними обойтись и что нам следует делать.

Так же даоистично, мягко, деликатно прислушиваясь к своим ощущениям, я

посоветовал бы поворачивать застрявший в замке ключ. Думаю, нет нужды

пояснять, что таким же образом можно успешнее решить геометрическую

задачу (156), терапевтическую проблему, супружеские проблемы, проблему

выбора жизненного пути и другие проблемы, включая взаимоотношения с

собственной совестью, проблему правоты и веры.

Любые проблемы становятся решаемы, если мы примем повелевающую

способность фактов. Если эта способность существует, то она достойна

того, чтобы ее постичь. Мы знаем, что добиться этого непросто, и

поэтому нам нужно изучить все условия, которые помогают усилить

восприимчивость человека к <должному>.

9

Заметки по психологии Бытия*

/. Определение психологии Бытия, ее предмета, проблем, полномочий

(С равными основаниями она может быть названа и онтопсихологией50, и

трансцендентной психологией, и психологией совершенства, и психологией

цели.)

1. Оперирует целями (не средствами или инструментами); окончательными

состояниями, окончательными переживаниями (такими как внутреннее

удовлетворение и радость); самоцельным человеком (т. е. священным,

уникальным, неповторимым и равным по ценности любому другому человеку,

но не инструментом для достижения цели); техниками преобразования

средства в цель, научения восприятию насущной деятельности в качестве

желанной деятельности. Оперирует объектами ре?" se, с объектами в их

внутренней сущности, в их внутренней обоснованности, заведомо ценными,

полезными, качества которых не нуждаются в обоснованиях. Оперирует

состоянием <здесь и теперь>, в котором полностью проживается настоящее

и которое так же важно per se, а не как повторение прошлого или

прелюдия к будущему.

2. Оперирует состояниями finis и telos, то есть с состояниями

завершенности, взлета, окончательности, достижения цели, тотальности,

всепоглощенности, полной воплощенности (состояниями абсолютной

завершенности, когда реализованы все желания и нужды, когда кажется

невозможным какое-

* Эти заметки еще не приобрели окончательной формы и не сложились в

завершенную структуру. В основу их положены идеи, сформулированные в

(89) и (95), эти краткие замечания лишь попытка развернуть их. Я писал

их в 1961 году, во время моей работы в Институте Бихевиористских

исследований в Калифорнии. Тем, кого заинтересует тема психологии

Бытия, рекомендую обратиться к (84) и (86).

140

Ценности

либо улучшение ситуации). Состояниями абсолютного счастья, радости,

блаженства, восторга, экстаза, завершения, реализации, осуществления

надежд, решения проблем, исполнения желаний, удовлетворения

потребностей, достижения цели. Высшими переживаниями. Состоянием удачи

(в тот краткий миг, когда исчезают все <но>).

2а. Несчастливыми, трагическими состояниями, связанными с