Текст книги "Дальние пределы человеческой психики"

Автор книги: Абрахам Маслоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

витаминах рассуждали в умозрительном, предэкспериментальном ключе, как

мы сегодня обсуждаем проблему ценностей.

Если мое впечатление не обманывает меня, тогда нам, конечно же,

следует продолжать дискуссию и смело выдвигать самые разнообразные

гипотезы. Нам нельзя торопиться и отказываться ни от каких

предположений. Разнообразие подходов, столь ярко проявленное на этом

симпозиуме, представляется мне естественным и уместным. Я думаю, если

бы у нас было время выслушать и других докладчиков, мы столкнулись бы

и с совершенно иными воззрениями. Время ортодоксов уходит, и я рад

отметить, что неистовая и яростная борьба между различными научными

школами, которая велась двадцать лет тому назад, сменилась более

миролюбивым осознанием необходимости сотрудничества и разделения

труда.

Придет пора, когда всех представителей науки примирит осознание того,

что интерес к проблеме ценностей обусловлен не только внутренней

логикой развития науки и философии, но и самим ходом исторического

развития нашей культуры, или, вернее сказать, самим ходом

исторического развития человечества и человека как вида. История

показывает, что проблема ценностей начинает интересовать человечество

во времена, когда общество находится в смуте и оспариваются самые

непреложные из прежних ценностей. Мы живем в эпоху, когда прежняя,

традиционная система ценностей терпит крах – этого не могут не

признать все здравомыслящие люди. Человечество не в состоянии жить без

ценностей, в которые оно могло бы верить и к которым могло бы

стремиться, и поэтому мы отправились на поиски ценностей, отправились

в новом, научном направлении. Мы стремимся экспериментально доказать

различие между ценностью, понимаемой как существующий, непреложный

факт, и ценностью, понимаемой как мечта и цель наших устремлений. Мы

надеемся, что именно таким образом нам удастся обнаружить ценности, в

которые можно будет верить, потому что это будут научные истины, а не

успокаивающие иллюзии.

Часть IV

Образование

11 Познающий и познаваемое

Основная мысль моих последующих рассуждений заключается в том, что

зачастую проблемы межличностного общения являются прямым следствием

коммуникационных барьеров внутри самой личности и что взаимопонимание

между личностью и миром во многом обусловлено степенью их взаимного

изоморфизма (схожести структуры и формы), что мир связан с личностью в

той мере, в какой это обеспечено ею, на том языке, воспринять который

она готова; в очень большой степени все общение состоит в том, что

человек берет от мира недостающее ему и отдает миру часть себя. Как

говорил Джордж Лихтенберг в одной из своих книг: <Такие вещи сродни

зеркалу – если туда заглядывает обезьяна, то апостол оттуда не

выглянет>.

Именно поэтому изучение глубинного в человеке является одной из

необходимых предпосылок для понимания того, каким должен быть человек,

чтобы на равных соотноситься с миром, и каким должен быть мир, чтобы

соответствовать человеку. Правильный ответ интуитивно известен каждому

психотерапевту, каждому художнику, каждому педагогу, но он заслуживает

того, чтобы сделать его более очевидным.

В данном случае я рассматриваю понятие <коммуникация> в самом широком

смысле. Я включаю в него все перцептивные и когнитивные процессы,

процессы научения, все формы искусства и творческого созидания. Я

включаю в него наряду с первичными процессами познания (архаическим,

мифологическим, метафорическим, поэтическим познанием), вербальные,

рациональные вторичные процессы коммуникации. Я поведу речь о том, к

чему мы слепы и глухи, о том, что с трудом и потерями прорывается к

нам, о том, что мы выражаем неосознанно, и о том, что мы можем облечь

в четкую структуру.

Главное следствие этого основного тезиса– что трудности

взаимоотношений человека с миром являются отражением его трудностей со

своим глубинным – состоит в том, что улучшение взаимоотношений

человека с

168

Образование

глубинным – состоит в том, что улучшение взаимоотношений человека с

внешним миром неминуемо последует тогда, когда человек научится ладить

со своим внутренним миром, когда он станет интегрированным и цельным.

Когда прекратится война между отдельными частями его личности, тогда

улучшатся его отношения с миром, улучшатся хотя бы потому, что человек

сможет лучше, точнее воспринимать реальность. Он станет более

перцептивным; как говорил Ницше, – человек должен научиться видеть,

чтобы иметь возможность понять.

Расщепленная личность

Что я прежде всего имею в виду, когда говорю о сбоях во внутренней

коммуникации? Простейший пример такого сбоя – диссоциация личности,

крайним случаем которой, наиболее драматическим и многократно

описанным, является расщепленная личность. Я проштудировал всю

литературу, которую смог найти по этому поводу, я лично изучил

несколько пациентов с симптомами расщепления сознания и несколько, у

которых отмечались менее драматичные по проявлениям фуги и амнезии53.

Мне кажется, что все эти проявления хорошо укладываются в единый

образец, на основе которого я выстраиваю пробную теорию. Я думаю,

такая теория будет полезна нам, потому что с ее помощью мы сможем

кое-что понять о расстройствах, которым подвержен каждый из нас.

Я заметил, что в любом из исследованных мною случаев <нормальную> или

внешнюю часть личности можно было описать как человека застенчивого,

тихого, замкнутого (чаще это была женщина), достаточно

конвенционального и скованного, довольно покорного, даже жертвенного,

неагрессивного и <хорошего во всех отношениях>, тихого как мышь, легко

управляемого. В любом из исследованных мною случаев другая часть

личности, та, которая прорывалась в сознание человека и влияла на его

поведение, была диаметрально противоположна по характеристикам -

импульсивна, а не скована, самолюбива, а не жертвенна, самоуверенна и

нахальна, а не застенчива, она не желала соблюдать приличия и законы,

была устремлена к наслаждениям, была агрессивной, напористой и

незрелой.

Нечто подобное, разумеется не столь ярко выраженное, может признать за

собой каждый из нас. Это вечный бой, постоянно идущий в глубинах нашей

личности между импульсом и контролем, между зрелостью и незрелостью,

между безответственной жаждой удовольствий и ответственностью.

Насколько каждому из нас удается одновременно быть озорным,

ребяческим, негодником и серьезным, ответственным, владеющим собой

гражданином, настолько мы цельны, не расщеплены, не расстроены. В

достижении подобного состояния, между прочим, и заключается задача

психотерапии расщепленного пациента, пациента, в котором уживаются

две, а то и три разных личности: сохранить две или три его

составляющие, но добиться

Познающий и познаваемое

169

их гармоничного согласия, единства путем сознательного или

бессознательного контроля.

Каждая из частей расщепленной личности по-своему сообщается с миром.

Они по-разному говорят, по-разному пишут, по-разному относятся к себе,

по-разному любят и дружат. В одном изученном мною случае первая часть

личности – <капризный ребенок> – писала крупным, размашистым детским

почерком со множеством ошибок и соответствующим детским словарным

запасом, а вторая часть – <жертвенная личность> – имела очень

опрятный, правильный почерк отличницы. Одна <личность> любила

вдумчивое чтение. Другая не могла долго читать, у нее не хватало

терпения, рассеивалось внимание и пропадал интерес. Представьте себе,

какими разными могли бы оказаться продукты их творчества, если бы

представилась возможность изучить их.

В каждом из нас есть некие частицы нашего <Я>, запертые в

неосознаваемое, которые стремятся прорваться оттуда и неизбежно

прорываются, оказывая влияние на наши взаимоотношения с миром – как на

то, что мы привносим в него, так и на то, что мы берем от него, -

которые воздействуют на наше восприятие и на наши поступки.

Присутствие их наглядно демонстрируется проективными тестами с одной

стороны и творчеством – как процессом, так и его продуктами – с

другой.

Проективные тесты выявляют, каким нам представляется мир вокруг нас,

или, лучше сказать, как мы упорядочиваем его для себя, что мы берем от

него, о чем мы позволяем ему рассказать нам, что мы хотим видеть в нем

и чего не хотим замечать.

Нечто подобное верно и для экспрессивной части нашего <Я>. Мы

проявляем то, что в нас есть (95). Если наше <Я> расщеплено, наше

самовыражение, наши взаимоотношения с миром также будут расщепленными,

неполными, однобокими. Если мы интегрированы, цельны, едины,

спонтанны, если мы гармонично реализуем все заложенное в нас, тогда

наше самовыражение, наши взаимоотношения с миром будут полными,

своеобразными и идиосинкратичными, живыми и творческими, в них не

будет следа скованности, конвенциональноеT, искусственности, они будут

честными и неподдельными. Клинический опыт подтверждает правоту этого

тезиса на примерах самовыражения в живописи и в вербальных видах

творчества; можно убежденно говорить, что он верен для любых актов

творческого самовыражения, равно как для танца, для атлетики и для

других способов телесного самовыражения. Он верен не только в

отношении благоприятного воздействия на межличностное общение, не

только в отношении впечатления, которое мы хотим произвести, но и в

отношении множества других эффектов, о большинстве из которых мы даже

не подозреваем.

Эти частицы нашего <Я>, отвергнутые и угнетенные нами (от страха или

со стыда), никуда не исчезают. Они продолжают действовать, но теперь

уже подпольно. А мы стараемся не замечать их деятельности, какое бы

влия-

170

Образование

ние ни оказывали они на наше общение с миром, мы считаем их чем-то

чуждым нам и говорим: <Я не знаю, что заставило меня сделать это> или:

<Не понимаю, что на меня нашло>.

С моей точки зрения этот феномен обозначает, что поведение обусловлено

не только требованиями культуры, но и запросами биологического в

человеке. Мы обязаны обсуждать эти инстинктоподобные составляющие

человеческого, эти внутренние, реально существующие аспекты природы

человека, подавляемые культурой, но неистребимые, оказывающие пусть

подспудно, пусть не всегда явно серьезное воздействие на наше

поведение, несмотря на препоны и рогатки культуры. Культура -

необходимое основание природы человека, но никак не достаточное. То же

самое можно сказать и о биологии человека, она тоже – только

необходимое, но не достаточное основание нашей природы. Смешно спорить

с тем, что только в культуре мы можем научиться говорить. Но бесспорно

и то, что при том же самом культурном окружении шимпанзе никогда не

научится говорить. Я акцентирую на этом внимание потому, что у меня

сложилось впечатление, что коммуникативные проблемы изучаются

исключительно с точки зрения социологического подхода в ущерб

биологическому.

Однако вернемся к вопросу о том, каким образом внутриличностная

расщепленность оказывает пагубное влияние на взаимоотношения с

окружающим нас миром и на наше мировосприятие, и рассмотрим несколько

хорошо известных примеров патологии личности. Они представляются мне

интересными потому, что являются исключением из общего правила.

Известно, что здоровый и интегрированный человек лучше постигает мир и

выражает себя. Эту закономерность подтверждают множество клинических и

экспериментальных данных, взять хотя бы работы Айзенка и его коллег.

Однако есть исключения, которые заставляют нас быть осторожными в

окончательных выводах.

У шизофреника разрушены или рушатся контролирующие и защитные

механизмы. Он замыкается в своем внутреннем мире, рушатся его контакты

с людьми и с окружающим миром. При этом рвутся и некоторые нити,

связывавшие его с миром. Страх перед окружающим миром запрещает ему

сообщение с внешним. С другой стороны его внутренние позывы и

внутренние голоса могут стать настолько требовательными и громкими,

что будут мешать ему воспринимать реальность вокруг него. Все это так,

но также верно, что в некоторых отношениях шизофреник порой может

превосходить здоровых людей. Он настолько одержим своими глубинньми

позывами, архаичными механизмами познания, что порой может, например,

с необычайной точностью и вовлеченностью интерпретировать чужие сны,

или проявить незаурядное чутье в понимании глубинных, потаенных

устремлений других людей, например, их гомосексуальных импульсов.

Проявление этого феномена можно заметить иначе. Не секрет, что

некоторые из психотерапевтов и психиатров, успешные в лечении шизофре-

Познающий и познаваемое

1/1

нии, сами страдают этой болезнью. Нередкость и заявления врачей, что

бывшие пациенты оказываются особенно хорошими и внимательными

сиделками и санитарами. Этот же феномен лежит в основании известной

организации <Анонимные алкоголики>. У меня есть друг, психиатр,

который сейчас озабочен тем, что ищет экспертов, когда-нибудь

испытавших кратковременное психотическое состояние от приема ЛСД или

мескалина. То есть, для того, чтобы сообщаться с Y, нужно быть этим Y.

Исходя из этих же соображений, нам есть чему поучиться у психопатов, в

частности у <очаровательного> психопата. Вкратце такой психопат

характеризуется как бессовестный и бесстыжий человек, которому не

знакомо чувство вины, который не умеет испытывать любви к окружающим,

привык ни в чем не ограничивать и не контролировать себя, который в

любом случае поступит так, как захочется ему. Среди них много

мошенников и аферистов, проституток, многоженцев – словом, им

сподручнее зарабатывать себе на жизнь хитростью и смекалкой, а не

тяжелым трудом. Не ведая, что есть стыд и вина, они, как правило, не

могут сочувствовать угрызениям совести, мукам раскаяния, вины и

сожаления, не в состоянии понять безответной любви, сострадания,

чувства стыда и смущения. Это то, чего они сами никогда не переживали

и что не могут воспринять и понять в других людях. Это чужое для них,

оно не в состоянии заговорить с ними. А их истинная психопатическая

сущность рано или поздно заявит о себе, и вы неизбежно увидите, что

перед вами – мрачный, омерзительный, пугающий тип, который ухитрился

поначалу выказать себя таким очаровательно-беспечным, веселым и

здоровым.

В данном случае перед нами еще один пример того, как болезнь,

заключающаяся в ухудшении способностей к коммуникации и адаптации,

позволяет в отдельных областях добиваться большей проницательности и

приспосабливаемоеT. Психопат удивительно прозорлив в отношении

психопатического в других людях, как бы глубоко оно ни было сокрыто.

Он с легкостью может распознать мошенника, сидящего в другом человеке,

афериста, лжеца, воришку, жулика, притворщика, он будет потешаться над

ними и даже сможет зарабатывать себе на жизнь с помощью этой

проницательности. Он будет говорить вам: <Честного не проведешь>, и

будет крайне убедителен в своей способности обнаружить <на ком шапка

горит>. (Разумеется, он может углядеть и кристальную честность, но и

первое и второе обозначает, что наш характер выдает себя нашим

выражением лица и нашими поступками, и сильно заинтересованному

наблюдателю, тому, кто может понять его и идентифицироваться с ним, он

все сообщит о себе.)

Мужественность и женственность

Тесная взаимосвязь между внутриличностной и межличностной сторонами

коммуникации особенно хорошо видна на примере взаимоотношений

мужественности и женственности. Заметьте, я пока не говорю о взаимо-

772

Образование

отношениях <между полами>, я считаю, что они во многом определяются

взаимоотношениями между мужественностью и женственностью внутри

каждого человека, как мужчины, так и женщины.

Мне приходит в голову такой пример – параноик, постоянно испытывающий

пассивное гомосексуальное желание, иначе говоря, соблазн быть

изнасилованным, опущенным другим, более сильным мужчиной. Это желание

ужасает его, он не согласен смириться с ним и старается подавить. Он

использует при этом один способ (проекцию), который помогает ему не

признавать этого желания за собой, оторвать его от своего <Я>, но в то

же время позволяет ему думать об этом, обсуждать это, полностью

погрузиться в заворожившую его перспективу. Такой человек убеждает

себя, что не он желает быть изнасилованным, а кто-то другой хочет

изнасиловать его. Такие пациенты крайне подозрительны, их

подозрительность может проявляться непроизвольно, самым конкретным

образом, – они, например, не любят, когда за спиной у них кто-то

стоит, постоянно стараются опереться спиной о стену и т. п.

В их поведении не так много безумия, как может показаться на первый

взгляд. Так, на протяжении многих веков мужчины считали женщин

соблазнительницами только потому, что их, мужчин, влекло к ним.

Влюбленный мужчина становится мягче и нежнее, альтруистичнее и добрее.

Если окружающая культурная среда считает эти качества недостойными

мужчины, тогда мужчина переносит свой гнев на женщину и считает, что

женщина лишает его мужественности (кастрирует его). Так был рожден миф

о Самсоне и Далиле, где женщина выступает ужасным и коварным

созданием. Мужчина начинает приписывать женщине злые намерения. Он

пеняет зеркалу за то, что оно красит его.

Женщины, особенно <прогрессивные> и образованные женщины Соединенных

Штатов Америки, тоже порой вступают в борьбу со своим глубинным

стремлением к зависимости, пассивности, покорности (бессознательно это

стремление воспринимается ими как отказ от своего <Я>, от своей

индивидуальности). Неудивительно, что таким женщинам в каждом мужчине

видится потенциальный агрессор, насильник, каждый мужчина в их глазах

обращается в человека, желающего унизить и подчинить их, – и это при

том, что зачастую они сами доминируют над мужчинами.

Вследствие этих причин и ряду других мужчины и женщины в большинстве

культур и в большинстве сфер деятельности плохо понимают друг друга,

редко достигают подлинного согласия. В контексте нынешнего разговора

можно сказать, что их интеркоммуникация была и продолжает оставаться

плохой. Обычно один пол во всем доминирует над другим. Иногда им

удается добиться перемирия, например, разделив общество на мужскую и

женскую половины, поделив профессии на мужские и женские, выдумав

понятия <мужской характер> и <женский характер>, диаметрально

противоположные, не имеющие между собой ничего общего. Все эти приемы

помо-

Познающий и познаваемое

1/3

гают установить некоторое шаткое согласие, но, конечно, не дружбу и не

взаимопонимание. Что могут предложить психологи для того, чтобы

улучшить взаимопонимание между полами? Психологическое решение этой

проблемы с особой ясностью сформулировано последователями Юнга и

признано большинством психологов: антагонизм между мужчиной и женщиной

является проекцией неосознаваемого внутреннего противоречия, живущего

в каждом человеке, противоречия между его мужественностью и

женственностью. Чтобы установился мир между мужчиной и женщиной, нужно

закончить войну внутри человека.

Мужчина, подавляющий в себе качества, которые его культура определяет

как женские, будет бороться с этим качествами и в окружающем его,

особенно если культура выше ценит мужское начало и так или иначе

дискриминирует женское, как это обычно и происходит. Будьте

эмоциональность, алогичность, зависимость, любовь к цветам или

нежность к детям, мужчина будет чураться этого в себе, будет бороться

с этим, будет стремиться быть иным. И он будет чураться всего этого в

окружающем его мире, станет сторониться цветов и детей, будет

перепоручать заботы о них женщине и т. д. Гомосексуалисты часто бывают

жестоко избиты мужчинами за домогательства и приставания, но может

быть, только оттого, что мужчины боятся быть совращенными. И это

предположение подтверждается тем фактом, что избиение часто происходит

после гомосексуального контакта.

В данном случае проявляется крайняя степень дихотомизации, <или/ или>,

аристотелевский по духу подход к постановке проблемы, – подход,

который Гольдштейн, Адлер, Корзибски и другие считали крайне опасным.

Если выразить мое отношение к этому в терминах моей науки, получится

нечто вроде: <дихотомизация означает патологизацию, а патологизация

означает дихотомизацию>. Мужчина, считающий, что ему суждено быть либо

только мужчиной, во всем мужчиной, либо женщиной и ничем, кроме

женщины, обречен на внутренний конфликт и на вечную отчужденность от

женщин. Насколько он сможет стать <бисексуальным>, насколько сможет

осознать оценочность определений <мужское> и <женское> и патогенность

такой дихотомии, насколько он согласится с тем, что противоположное

может слиться в единое, что нет нужды чураться одного из своих начал

или противопоставлять одно другому, настолько он станет цельным,

настолько сможет принять и приветствовать свое <женское> начало

(, как именовал женское Юнг). Только если он сможет помириться

с живущей в нем женщиной, он сможет жить в мире и с окружающими его

женщинами, сможет лучше понимать их, быть менее амбивалентным в своем

отношении к ним, сможет восхититься тому, насколько их женственность

совершеннее его собственной. Гораздо приятнее и проще общаться с

другом, которого вы цените и понимаете, чем с пугающим, неприятным,

таинственным врагом. Чтобы быть в согласии с чем-то внешним, в первую

очередь нужно прийти в согласие с той его частью, которая находится

внутри вас.

174

Образование

Я далек от того, чтобы считать, что внутреннее примирение обязательно

должно предшествовать примирению с внешним миром. Это параллельные

явления, и все может происходить ровно наоборот. Например, принимая Z

во внешнем мире, вы начинаете принимать тот же самый Z в себе.

Первичные и вторичные когнитивные процессы

Отречение от внутреннего психического мира в угоду внешнему миру, в

пользу так называемой <реальности> ярче проявляется у тех людей, от

которых ожидается, что они в первую очередь должны быть успешны с

внешним миром. Кроме того, чем жестче, суровее среда существования,

тем категоричнее становится это отречение, тем более опасным

воспринимается внутренний мир для дела <успешной> приспособляемости.

Так, отрицание поэзии, фантазии, мечтательности, эмоционального

восприятия ярче выражено в мужской среде по сравнению с женской, у

взрослых по сравнению с детьми, у инженеров по сравнению с

художниками.

Хочется отметить, что здесь перед нами предстает еще одно проявление

западной, а может даже общечеловеческой традиции, традиции дихотомии,

проявление предсознательного чувства, что из двух альтернатив или

различий необходимо выбрать либо одну, либо другую, что выбор

необходимо перечеркивает отвергнутую альтернативу, уничтожает ее, не

оставляя возможности владеть и тем, и другим.

А затем в работу вступает процесс генерализации, и перечеркнутое нами

в себе, то, к чему мы стали слепы и глухи в себе, становится чуждым

для нас и во внешнем мире, мы становимся слепыми и глухими к игре, к

поэзии, нам становятся недоступны эстетическая чувствительность,

первичная креативность и подобное им.

Я акцентирую внимание на этом процессе еще и потому, что, на мой

взгляд, примирение этой дихотомии может оказаться лучшим местом

приложения сил для всей системы образования с тем, чтобы сдвинуть с

мертвой точки колесо разрушения всех дихотомий. То есть, на примере

именно этой дихотомии лучше всего и разумнее всего начать отучать

человечество от дихотомического мышления и приучать его мыслить

интегративно.

Это может стать одним из направлений разворачивающейся на наших глазах

великой фронтальной атаки на самонадеянные и зарвавшиеся рационализм,

вербализм и сайентизм. Специалисты по семантике, экзистенциалисты,

феноменалисты, фрейдисты, дзэн-буддисты, мистики, гештальт-терапевты,

гуманистические психологи, юнгианцы, психологи самоактуализации,

представители роджерсовской и бергсоновской школ, <креативные>

педагоги и многие другие сходятся во мнении, что язык, абстрактное

мышление, ортодоксальная наука – ограниченны. И они же – язык,

абстрактное мышление и ортодоксальная наука – сами ограничивают,

стерегут темные, опасные и

Познающий и познаваемое

1 /;)

порочные глубины человеческой природы. Но в наше время, когда мы

ежедневно получаем новые и новые доказательства того, что из этих

глубин нам являются не только чудовища неврозов, но что оттуда же бьют

источники здоровья, радости и креативности, мы начинаем говорить о

здоровом подсознании, о здоровой регрессии, здоровых инстинктах,

здоровой иррациональности, здоровой интуиции. Мы начинаем стремиться

использовать эти возможности, сокрытые в нас.

Генеральная линия, как мне представляется, устремлена в направлении

интеграции, прочь от противопоставления и подавления. Бесспорно, что

силы, о которых я говорил, и сами с легкостью могут стать источником

конфликта. Антирационализм, антилогичность, антинаучность,

анти-интеллектуализмчем не свойства расколотой личности? Правильно

определенный и понятый, интеллект является величайшей, мощнейшей

интегрирующей силой.

Автономность и гомономностъ

Другой парадокс, предстающий перед нами, когда мы пытаемся понять

взаимоотношения внутреннего и внешнего, <Я> и мира, заключается в

непростой взаимосвязи автономности и гомономности. Несложно

согласиться с Энджиелом (5) в том, что внутри каждого человека есть

два стержня или два устремления – устремление к эгоизму с одной

стороны и к альтруизму с другой. Тенденция к автономности,

представленная в чистом виде, придает человеку силу противостоять

миру, ведет его к самодостаточности, ко все более полному развитию его

внутреннего неповторимого <Я>, к развитию, подчиняющемуся внутренней

динамике его <Я>, автономным законам Психеи, а не предписаниям внешней

среды. Это иные законы, они не связаны с законами надпсихического мира

внешней реальности, даже противоположны им. Поиск самоидентичности,

или своей <самости> (индивидуальности, самоактуализации), который

открыли психологи развития и самоактуализации на почве, подготовленной

философами-экзистенциалистами и теологами разных школ, стал

несомненным фактом реальности.

Но мы знаем и о другой, не менее сильной и внешне противоустремленной

тенденции, заложенной в человеке. Это тенденция отказа от своего <Я>,

тенденция погрузиться в <не-Я>, тенденция отказа от свободы,

самодостаточности, самоуправления и автономии. В крайних, болезненных

проявлениях она пробуждает варварскую мифологизацию кровного родства,

могил предков и архаичных инстинктов, пробуждает мазохизм, презрение к

отдельной личности, она либо побуждает к поиску ценностей вне

человеческого, либо обращается к низшим животным позывам, причем и то

и другое предполагает презрение к исконно человеческому.

Разница между высшей и низшей гомономностью подробно описана мною

(89). Здесь я хочу обозначить границу между высшей и низшей

автономностью. По моему мнению, такое разграничение поможет нам понять

176

Образование

изоморфизм внутреннего и внешнего, и таким образом послужит

теоретическим основанием для улучшения коммуникации между личностью и

миром.

Автономность и сила, которые мы можем обнаружить у эмоционально

уверенных, эмоционально устойчивых людей, в корне отличаются от

автономности и силы неуверенных в себе людей (95). Если попробовать

обобщить это различие, не рискуя при этом впасть в излишнюю

приблизительность, то можно утверждать, что неустойчивая автономность

и неуверенная в себе сила могут сослужить пользу только в борьбе

личности против мира, только в рамках той же дихотомии <или-или>, где

личность и мир не только отдельны друг от друга, но и взаимно

исключают друг друга, выступают как враги один другому. Их стоит

назвать эгоистичной автономностью и эгоистичной силой. В мире, где все

– либо молоток, либо наковальня, они, конечно, молотки. У обезьян, на

которых я начинал изучать разные проявления силы, это было названо

автократической или фашистской доминантно стью. У студентов колледжа,

которых я исследовал позже, это было названо неустойчивым

превосходством.

Совсем другое представляет из себя устойчивое превосходство. У моих

испытуемых оно проявлялось в приязненном отношении к миру и окружающим

их людям, в братской ответственности, в чувстве доверия к миру и

идентификации с ним, но никак не в противопоставлении себя миру и не в

страхе перед ним. Эти люди использовали свою автономность и силу на

радость окружающему их, с любовью и для помощи другим людям.

Сейчас мы располагаем достаточными основаниями, чтобы говорить, с

одной стороны, о различиях между психологически здоровой и

психологически нездоровой автономностью, а с другой стороны, о

различиях между психологически здоровой и психологически нездоровой

гомономностью. При этом мы можем обнаружить, что автономность и

гомономность скорее взаимосвязаны друг с другом, чем противостоят друг

другу – человек становится более здоровым в психологическом смысле,

более аутентичным тогда, когда его высшая автономность и его высшая

гомономность набирают силу одновременно, проявляются равноправно и

стремятся в конечном итоге слиться и соизмерить свои свойства в неком

высшем единстве, включающем и то, и другое. Только в таком случае

дихотомия между автономностью и гомономностью, между эгоизмом и

альтруизмом, между <Я> и <не-Я>, между Психеей и внешней реальностью

станет отступать и ее можно будет рассматривать как свидетельство

неполной зрелости личности, свидетельство незавершенного развития.

Естественно, что у самоактуализированных людей мы с особой

отчетливостью можем наблюдать подобное преодоление дихотомии, но

недихотомичность свойственна также и любому из нас в мгновения

озарений, в мгновения внутренней интеграции и слияния с миром. Нечто

подобное происходит в моменты высшей любви между мужчиной и женщиной,

между

Познающий и познаваемое

177

матерью и ребенком. В моменты, когда человек становится особенно

сильным, достигает особых глубин самооценки, постижения собственной

индивидуальности и в то же время растворяется в другом, отвлекается от

осознания своей отдельности от окружающего, в большей или меньшей

степени выходит за границы своего <Я> и своего эгоизма. То же самое

ощущение сопутствует человеку в мгновения вдохновенья или при глубоких

эстетических переживаниях, при переживаниях открытия, при родах, в

танце, при занятиях атлетическими видами спорта и при других, как я их

называю, высших переживаниях (89). В состоянии высшего переживания

человек не может провести четкую грань между <Я> и <не-Я>. Человек

становится интегрированным, и интегрированным становится окружающий

его мир. Он чувствует себя хорошо, и таким же хорошим видится ему мир.

Спешу отметить, что перед вами – эмпирический вывод, а не философское

и не теологическое умозаключение. Любой может обнаружить это в себе и